Льюис и Толкин vs. Роулинг: традиционные и революционные символисты

Когда репортеры спрашивают автора о повествованиях, повлиявших на ее работу, единственные книги и писатели, которых все они называют по именам, это «Хроники Нарнии» Льюиса и «Властелин колец» Толкина. Надо, впрочем, заметить, что сама Роулинг никогда не считала, что Толкин или Льюис сильно на нее повлияли. Но, учитывая место Роулинг в ряду великих и популярных фэнтези-серий, да и вообще в поп-культуре, упоминания ее предшественников неизбежны.

И Льюис, и Толкин были искренними христианами, чья вера пронизывает все их работы, оба хорошо известны как авторы семитомных серий поучительного фэнтези, оба пользуются любовью, если не сказать поклонением, своих верных читателей (Прим. - «Властелин колец» известен как трилогия, но сам Толкин писал его в виде шести частей. Только по настоятельной просьбе издателя Толкин соединил по две части в одной книге и дал им имена, известные и поныне. Добавив к ним «Хоббита», мы получаем семь повестей). Труд госпожи Роулинг, отличаясь от «Нарнии» и «Властелина колец» не меньше, чем они отличаются друг от друга, тоже состоит из семи частей, содержит христианские параллели, символизм которых сама автор называет «очевидным», а поклонники его так же искренни и горячи, как и любые почитатели Льюиса и Толкина.

Если этих сходств недостаточно для установления связей, скажем, что Роулинг оставила в своих книгах много намеков и аллюзий на Нарнию и Средиземье. Похождения Гарри принадлежат к тому же типу «портал-квест», что и похождения героев Льюиса и Толкина. Книги иногда просто переполнены льюисовскими вкусами в еде и существами прямиком из толкиновской кунсткамеры. Я тут говорю даже не только о сходстве Червеуста и Червехвоста и не о том, что трактирщик из Бри рифмуется со сливочным пивом (Прим. - Червеуст – Wormtongue (букв. Червивый язык) – прозвище злобного Гримы из «Властелина колец», в русском переводе чаще звучит как Гнилоуст. Червехвост – Wormtail – прозвище не менее мерзкого предателя Питера Петтигрю. Хозяина трактира «Гарцующий пони» в Бри, где хоббиты знакомятся с Арагорном, зовут Barlyman Butterbur, что в разных переводах звучало то как Суслень Маслютик, то как Лавр Наркисс. Напиток, очень популярный среди учеников Хогвардса, носит название butterbeer – «сливочное пиво»). Дементоры оказывают на людей такое же влияние, что и толкиновские кольцепризраки. Единое Кольцо действует на своего носителя почти так же, как и медальон-крестраж на носящих его в ГПиДС. Саурона нельзя убить, поскольку значительная часть его силы вложена в Кольцо – фальшивое бессмертие Волдеморта существует за счет помещения частиц души в предметы-крестражи. Ну и многие читатели представили себе Гэндальфа Белого, когда впервые встретились с Альбусом Дамблдором, чье имя обозначает «белый».

Есть и другие сходства: Старая Ива и Дракучая ива; зеркало Галадриэль, соответствующее сразу зеркалу Еиналеж и омуту памяти; огромная паучиха Шелоб и акромантул Арагог. Специалист по Толкину доктор Эмми Стурджис из университета Бельмонта замечает, что параллели между «Властелином колец» и ГП идут глубже простых сюжетных элементов: они касаются глубинных смыслов обеих серий, так что ГП – толкинистическое фэнтези, не больше не меньше.

Однако Роулинг в течение многих лет (вопреки свидетельствам тех, кто знал ее еще в колледже и в момент начала работы над ГП, утверждающих, что она много читала «Властелина колец») непрерывно и все сильнее дистанцировалась от Толкина. Каждое ее рассуждение о Толкине и отношении к нему, каждое воспоминание о влиянии «Властелина колец» на понимание серии о Гарри – все они говорили ясно и четко: этот автор не почитатель или поклонник Толкина, и все мнения о Шире, как месте, которое сильно повлияло на ее творческое воображение, лучше положить подальше на полку. Как говорит Морин Лэмсон, учитывая явные параллели в ГП, бросающиеся в глаза каждому читателю Толкина, от такого отрицания голова идет кругом.

С Льюисом дело обстоит еще более странно, если такое возможно. До 2000 г. Роулинг выражала только неприкрытое обожание Льюиса и «Хроник Нарнии». В 1997 г. она сообщает, что «зачитывалась Нарнией» в детстве. Льюис – гений, сравнение с которым ей льстит; она не может оказаться в одной комнате с какой-нибудь книгой «Хроник» и не заглянуть в нее; ей нравится все, в особенности Юстес Вред. «Покоритель Зари» – ее любимая часть.

Но в 2005 г. она заявляет, что так и не прочла последнюю книгу «Хроник». В том же году Лев Гроссман из журнала «Time», передает:

В сентиментальном отношении Льюиса к детям есть что-то, что действует [Роулинг] на нервы. «Там есть момент, когда Сьюзен, старшая из девочек, оказывается потеряна для Нарнии, потому что больше интересуется губной помадой. Фактически, она становится нерелигиозной, потому что открыла для себя сексуальность, – говорит Роулинг. – Я этого не могу понять».

Читателям Льюиса остается только чесать в затылке. Такой отзыв противоречит предыдущим восторгам Роулинг относительно Льюиса. Мало того, испытать замешательство насчет этого конкретного отрывка было бы для нее весьма трудно, поскольку он упоминается только на заключительных страницах «Последней битвы» – завершающей книги серии, которую Роулинг, по ее словам, не читала.

Почему она с такой радостью признает герметическую прозу Бернетт и Несбит и восхищенно говорит о «прямом влиянии» Гоудж, но открещивается от популярного фэнтези Льюиса и Толкина, которые очевидно сказались на ее творчестве? Для меня путь к пониманию этой одновременной любви и неприязни Роулинг к Толкину и Льюису открылся в эссе Колина Мэнлова «Родитель или сообщник? Джордж МакДональд и инклинги». Мэнлов считает, что писатели-символисты или авторы фэнтези делятся на два лагеря – консервативный и революционный. Автор-революционер «стремится подорвать убеждения читателя, его способ видеть мир» либо «ради расширения взгляда на жизнь», либо «ради того, чтобы привести нас к Богу. Его или ее фантазии полны парадоксов, загадок и прочих кульбитов, указывающих нам новый, трансцендентный уровень мышления».

Говоря о МакДональде как о революционном авторе, Мэнлов пишет, что его фэнтези «основано на словах, сценах и событиях, которые постоянно переворачивают друг друга, указывая всякий раз на более глубокое знание, обнаруживающееся под поверхностью менее глубокого; персонажи часто меняют форму согласно своей внутренней природе или духовной натуре того, кто на них смотрит». Он мог бы описать книги Роулинг теми же словами.

Консервативные авторы фэнтези, напротив, «стремятся сохранить что-либо, оставить все как есть». Мэнлов отмечает, что это в особенности верно для льюисовских «Космической трилогии» и «Нарнии». Роулинг и инклинги (Толкин и Льюис) – христианские символические авторы, но из-за разницы между революционным и консервативным подходом их творения различаются и по тону, и по позиции. Возможно, Роулинг не желает признавать родство с Льюисом и Толкином, поскольку видит это фундаментальное различие.

Все авторы, которых мы здесь обсуждали (Свифт, Шекспир, Остин, Сэйерс, Шелли, Несбит, Стокер, Гоудж, Данте, Гомер, Диккенс, Бернетт, Хьюз, Льюис и Толкин), выступают общим фронтом против эмпиризма и материализма наших дней и не могут сильно отличаться друг от друга. Они творили в разные времена в разных жанрах: эпической поэзии, алхимической драме, грубой сатире и детективе. Многие из них, несомненно, были христианами, но, что более важно, все они на аллегорическом и анагогическом уровне утверждали человека как сущность прежде всего духовную или, как сказали бы Барфилд, Льюис и Рон Уизли, «умственную».

Находясь на революционном или консервативном берегу этой творческой реки, все они протестовали против ученых скептиков, стремящихся свести реальность к тому, что можно измерить. Все указывали на иную, невидимую, реальность, скрытую в глубине – за внешностью и внутри поверхности вещей, реальность, которую мы можем познавать посредством той же самой реальности внутри нас, нашего духа-Логоса.

Роулинг принадлежит к традиции, способной трансгрессировать читателя прочь из пещерного Подземья, чтобы он мог ощутить солнечный свет, находящийся в нем и во всем существующем. Ее главное достижение не в популярности, а в мастерстве анагогической алхимии и аллегории, создавшем поттероманию. Она сплела безупречный наряд из десяти жанров на четырех уровнях смысла, собрав лучшее из путешествия героя, детективной загадки, школьной повести, готического романа, постмодернистской морали и христианского фэнтези, и в этот наряд облекаются читатели, как в мантию-невидимку Гарри. Превосходя себя и прикасаясь к тому, что в самом деле реально, мы преображаемся, великая внутренняя реальность меняет внешнюю. Книги Роулинг, конечно, указывают путь к более великим книгам, но гораздо важнее, что они служат проводником в мир за пределами нашего эгоистического «я», нашей платоновской пещеры. Профессор из Пеппердина, автор книги «Перелепить Гарри Поттера» Джеймс Томас назвал книги Роулинг «слишком незрелыми, злободневными и популярными», чтобы ученые могли счесть их произведениями искусства, достойными пережить поколения. Однако в том, что касается описания опыта истинной человеческой жизни, я не сомневаюсь, она достойна быть среди великих. Каковы бы ни были суждения теоретиков от литературы, Гарри завоевал место в той части сердец читателей Роулинг, где находится центр Королевского Креста (Кингс-Кросс) и где начало и исток всего.