Глава XI: Немного гения в каждом сумасшедшем

 

До свадьбы мамы и Фила Сапиензы оставалось ещё несколько лет, но Фил уже стал для нас частью семьи. Мы были самыми счастливыми, оттого что он стал частью нашей жизни. Он был образованным и отзывчивым человеком, к которому мы испытывали безграничное доверие, то, что мы не могли позволить себе с нашим отцом.

Фил работал психологом в школе «Benjamin Franklin High School» в Восточном Гарлеме, в то время одного из наиболее опасных районов в городе, в особенности для белого. В 1970 году он участвовал в марше протеста против образования не соответствующего стандарту, которое получали дети из гетто, и неравенства школ бедного района в целом. Страсти накалились, и протест перерос в массовые беспорядки. Этот инцидент привлёк внимание прессы, и на следующий день в газете появилась статья с фотографией Фила, стоящего рядом с гарлемскими детьми и их родителями.

В наших глазах Фил был героем. Мы с Джеффом ходили на всевозможные марши, в Нью-Йорке и Вашингтоне, протестуя против войны во Вьетнаме. Мы чувствовали родство с Филом во всех отношениях. Фил также работал над своей научной степенью по психологии и смог утвердить Джеффа в желании обратиться за помощью. Мы все как могли, старались отвлечь Джеффа, пока он добровольно не определил себя в больницу Сент-Винсент для оценки своего психического состояния.

Отец считал Джеффа слишком изнеженным, он ругался с мамой, считая, что Джефф, как и он в своё время, должен пойти в армию. Там бы сделали из него мужика.

Джефф принял решение, но естественно опасался. Боялся того, что там с ним может случиться, но ещё больше боялся того, что с ним происходит здесь и сейчас. Джефф должен пройти двухнедельный курс эвальвации, не больше. Для меня его поступок выглядел необыкновенно мужественным, о чем я ему и сказал.

В дни перед его отъездом всё своё свободное время я проводил с ним, говоря об этом с ночи до утра. Я говорил ему не беспокоиться, у многих есть такие же проблемы.

«Ага, в Бельвью полно таких», — шутил Джефф, намекая на печально известную психиатрическую больницу Нью-Йорка.

Джефф прекрасно понимал всю ситуацию, но опасался клейма пациента психиатрической больницы, которое, конечно же, на него повесят по возвращении. У ребят с района появилось бы новое оружие.

Атомная бомба для удара по нему.

В последние минуты перед тем, как мама и Фил собирались отвезти его в город, я чувствовал нарастающую печаль Джеффа и видел страх в его глазах. Пришло время отъезда. Я быстро обнял брата.

«Не волнуйся, всё будет хорошо», — заверил я его. «Запомни, в каждом сумасшедшем есть немного гения».

 «Я разве не наоборот?» — засмеялся Джефф.

 «Ну, это может быть и так и так?»

 Джефф на мгновение задумался и сказал: «Да, я думаю, ты прав. Спасибо».

Он пробыл в Сент-Винсенте около месяца. Когда мы навещали его, он не мог говорить, потому что его язык распухал из-за торазина. Вот выдержки из психологического обследования Джеффри Хаймана в больнице Сент-Винсент, подтверждающие, что у него действительно были проблемы.

«Эмоциональные факторы: пациент преимущественно с заниженной самооценкой, представляющий опасность как для себя, так и для окружающих; ко всему незнакомому относится с немалым предубеждением и подозрением, частая недальновидность мышления.

Испытывая страшные мучения в форме страхов и тревог, Джефф беззащитен перед внешними и внутренними силами, выходящими из под контроля, выливающимися во взрывное поведение, вдобавок к спутанному сознанию.

У него самосознание пассивного, зависимого человека с противоречивыми сексуальными желаниями, против чего он склонен защищаться посредством абстрагирования на грани отчуждения, в то время как такого рода действия лишь закрепляет его страхи.

Его отношение к специалистам боязливое. Он считает, что они угрожают его жизни. Он становится неспособным урегулировать эту опасность из-за осложнений, вызванных его взрывной реакцией, легко выходящей из-под контроля. Он обращается к бессознательной фантазии, которая не находя приемлемой разрядки, аккумулируется в нарастающем напряжении и находит единственный выход в эксплозивном внешнем выражении подсознательных психических процессов.

Итог и заключение: общее психическое состояние пациента соответствует диагнозу «шизофрения параноидального типа» с минимальным повреждением головного мозга (последнее, вероятно, большой давности). Настоятельно рекомендуется проведение интенсивной психотерапии, целью которой является уменьшение обсессивно-компульсивного расстройства защиты собственного я, помогая интерпретировать сначала внешнюю реальность, а затем и реальность его собственную, особенно его способ выражения гнева».

Трудно описать то, как Сент-Винсент помог Джеффу.

Несмотря на то, что отец все ещё настаивал на армии, Джефф предпочёл остаться с ним на Манхэттене, нежели вернуться обратно в Форрест Хиллз. Папа, конечно же, выказывал беспокойство о Джеффе, но по большей части его заботило то, чтобы увидеть воплощение самого себя в сыне. Казалось, отец совершенно не замечал вещей, которые были совершенно очевидны для меня. Этот парень не выйдет на боксёрский ринг, как его отец, не пойдет служить в армии, не даст отпор хулиганам, так как его отец мог это делать — Джефф пойдёт иным путем.

Отец просто не мог это принять, поэтому он цеплялся к Джеффу по любому поводу, к его прическе, очкам, одежде и его вредным привычкам. Он пытался убедить сына, что его твердость действительно имеет значение, что он был всё время прав, а ошиблась женщина, которая его бросила.

После двух недель папиных попыток перевоспитания, Джефф ненадолго вернулся домой, но это было незадолго до его очередной попытки сбежать из Форрест Хиллз. Он нашёл квартиру в Вест Виллидж, буквально через дорогу от больницы Сент-Винсент.

«Я перебрался в Виллидж, на улицу Джейн», — вспоминает Джефф. «Я помню, переезд для меня означал попытку изменить хоть что-то. Правда квартирка была размером с тюремную камеру. Лежишь в постели, а твои пятки упираются в духовку. С ума сойти».

Квартира была крошечной, больше похожей на спальню, вот только даже кровать скорее была больше чем вся комната. Когда мы помогали Джеффу перевозить вещи на семейной машине, наши попытки одновременно разместить в квартире матрас и чемодан не увенчались успехом. Аренда была оплачена на два месяца вперёд, но я не думаю, что Джефф там когда-нибудь оставался. Он вернулся к семье, в Хиллз.

Джефф изменился после курса лечения в Сент-Винсенте. Да и мы все изменились, потому что это помогло нам понять, что происходило на самом деле. Нам стало гораздо понятнее, почему он ведёт себя тем или иным образом, и мы стали относиться ко всему с большим пониманием. Джефф был, конечно же, более спокойным, но, тем не менее, подавленность не уходила. В то время ничто на самом деле не могло помочь человеку в его состоянии.

Конечно, врачи рекомендовали Джеффу продлить лечение в больнице, но никто из нас этого не хотел. Вместо этого мой брат всего лишь посещал Сент-Винсент несколько раз в месяц.

Джефф вернулся к своим обычным делам, но вместо прослушивания «Sweet Baby James» по десять раз на день, саундтреком к его жизни стала «Ballad of Dwight Fry» Элиса Купера1. Джефф слушал её снова и снова. Иногда он мог послушать и остальные песни с альбома, которые я также находил интересными.

Мы открыли для себя Элиса через Фрэнка Заппу2. Мой друг Ларри Маркс одолжил мне послушать его «Weasels Ripped My Flesh», а на буклете внутри была реклама альбома «Zapped», сборника песен групп, которых Заппа открыл сам. Единственным способом получить пластинку была отправка двух долларов на студию Заппы «Bizarre Records». На пластинке был собран материал, который был впереди на много световых лет от того, что другие делали в то время. Записи действительно крутых команд, вроде «Captain Beefheart and His Magic Band», «Wild Man Fischer», «Lord Buckley», «GTO’s», группы самого Заппы «The Mothers of Invention», а также парня по имени Элис Купер.

Нам так понравились записи Элиса, что мы пошли и купили альбом «Love It to Death». Сказать, что эта пластинка стала любимой для Джеффа, значит, ничего не сказать. Она стала его вдохновением. Джефф до сих пор следовал хипповской моде и слушал группы, вроде «Grateful Dad» и «Jefferson Airplane», но слова Элиса прошли с ним весь реабилитационный период. Как такие слова не могли попасть в цель? Они волшебны:

Я ушёл на две недели,

 Могу подольше задержаться.

Запертым в психушке

 Мне на полу валяться.

 Я ушёл надолго,

 Но один не остался:

 Я завёл много друзей,

 Каждый в беде проверялся.

 Я со своим одиночеством каждый день.

 Смотри, вот оно, здесь.

 Смотри, сознанию конец,

 С тех пор, как я исчез.

 Кажется, я скинул пару килограмм,

 Я уверен, надо отдохнуть.

 В тесной белой пижаме

 Не так просто уснуть.

 Я со своим одиночеством каждый день.

 Взгляни на него сейчас.

 Смотри, сознанию конец,

 С тех пор, как рассудок погас.

 Я хочу убраться отсюда!

 Я хочу, мне надо убраться отсюда!

Джефф делал громче в конце композиции, где Элис срывается на крик «Я хочу убраться отсюда!», повторяя это всё быстрее и быстрее.

Нас обоих забавляла то его контролирование проявления безумия. Сомнений не оставалось и это вернуло нас к нормальной жизни — у Элиса также были психологические проблемы!

Стало нормально быть ненормальным. Когда мы распевали вместе с Джерри Сэмуэльсом: «They’re Coming to Take Me Away. Ha-Haaa», нас наполняло невообразимым весельем и счастьем. Для нас в корне изменилось само понимание слова «больной». Также нам полюбился «The Sick Humor of Lenny Bruce».3 Ни с того, ни с сего нам всем захотелось быть ненормальными.

Джон Каммингс не тащился ни от Ленни Брюса, ни от Фрэнка Заппы, но ему действительно нравилось, как мы вели себя: как больные, сумасшедшие или просто иные, — таким было наше поведение. Хотя возможно, что Джон и не прикидывался.

Джонни начал увлекаться деяниями Чарльза Мэнсона4, судебный процесс над которым был в самом разгаре. Джонни смотрел на Мэнсона как на рок-звезду. То, что Мэнсон был осуждён за многие убийства, было не важно. Не для Джонни, по крайней мере. У Мэнсона были фанаты по двум причинам: потому что люди поклонялись ему и одновременно боялись. Джону казалось, что это очень круто. Хоть Джон и был моим лучшим другом, я не разделял его увлечения. Он стал откровенным фанатиком, но я не принимал это всерьёз, так как 98 процентов его друзей были евреями.

Джон был также склонен к насилию, и не был способен на сострадание. Я особо подчеркиваю тот факт, что он был сыном самого обыкновенного строителя. В то время у них была дурная слава из-за расизма и нападений на хиппи.

Впрочем, Джон все же не верил, что Мэнсон был расистом, даже после того, как прочёл в газете: «Мэнсон стал просто одержимым смертью, и в его интерпретации песня «Битлз» «Helter Skelter»5 предсказывала расистскую войну в Америке. По мнению Мэнсона, однажды черномазых довели до точки кипения, и теперь несчастные белые будут просто уничтожены, оставляя Мэнсона и его семью править балом».

«Ну, он же не призывает убивать черномазых, — пояснял Джон, — он говорит, что они убьют беззащитных белых, то есть, бедных и тупых хиппи. Где тут расизм по отношению к черномазым?»

 «Джон, — говорил я ему, — он называет их черномазыми!»

Но Джонни оставался очарованным обаянием Мэнсона.

«Не правда ли он больной? — смеясь говорил Джон. — Он как Гитлер, только круче».

Это напугало меня.

Примечания:

1 Элис Купер (наст.имя Винсент Фурнье) — американский рок-музыкант, король жанра шок-рок. Крупнейший российский фэн-сайт — Архивы Элиса Купера. ↑

2 Фрэнк Заппа — американский рок-музыкант, кинорежиссёр и сатирик. Лауреат премии «Грэмми». ↑

3 Ленни Брюс (наст.имя Леонард Шнайдер) — американский сатирик 50-60-х годов. ↑

4 Чарльз Мэнсон — американский убийца, основатель банды под названием «Семья», культовый персонаж в современной американской истории. Имя Чарльза Мэнсона упоминается в песне «Ramones» «Glad to See You Go» с альбома «Leave Home». В 90-х годах Джонни нередко выступал в футболках с изображением Мэнсона. ↑

5 «Helter Skelter» — песнягруппы «The Bealtes» 1968 года. Одна из самых тяжёлых рок-композиций в их дискографии. Приобрела скандальную известность, так как по словам Чарли Мэнсона именно она вдохновила его на убийство пятерых обитателей особняка на Беверли Хиллз. ↑

Глава XII: После выписки

 

К 1971 году я и Джефф начали активно бунтовать против нашего отца. Его консервативные ценности вызывали у нас отвращение и протест в дальнейшем. Он забирал нас напротив нашего дома, подъезжая на своём золотом «Кадиллаке» с торчавшим из окна американским флагом. Это был пик эры правления Никсона, поэтому тогда мы больше были настроены на сжигание флагов… и «Кадиллаков».

Учитывая то, что Джефф больше не мог общаться с нашим отцом, и теперь редко навещал его, отцовское внимание полностью переключилось на меня. Как-то раз он сводил меня пообедать, вместе с одной из своих тёлок по имени Барбара, и стал докапываться до моих волос, одежды, музыки, становясь всё более громким и противным. Люди начали даже оборачиваться.

Он продолжал на меня давить, пока я не выдал: «Моей маме всё равно как я выгляжу, и я не собираюсь меняться в те дни, когда с тобой вижусь. И Джефф тоже. Он больше не может выносить твой бред. Ты разве не понимаешь? И не ты платишь за нашу одежду и книги. Ты вообще с трудом даёшь моей маме деньги. Ты просто выходной отец!»

Понятное дело, что это не прошло бесследно, это было реально грубо.

Когда отец меня высадил, он и его баба поднялись в квартиру. Я надеялся, что брат и мама будут дома, но никого не оказалось.

«Значит я просто выходной отец? — заорал он. — Что ж, тогда ты не ценишь те вещи, которые я подарил тебе, и ты их не заслуживаешь». Затем он прошёл к шкафу в моей спальне и вытащил оттуда пару лыж, которые он только недавно мне купил.

В тишине он также забрал ботинки, палки и всё-всё, что он мне когда-либо давал. Затем отец пошёл на убийство, вырывая вилку из розетки в стене и забирая мой восьмидорожечный магнитофон и наушники.

«Ты не может так поступить, это мои вещи!» — закричал я.

 «Тебе не стоило говорить с отцом таким тоном», — сказала Барбара.

 «Я не хотел, я всего лишь ребёнок. Хватит!»

К этому времени отец отнёс все вещи к лифту и стал их в него загружать. Я не мог поверить. Практически в слезах, я прокричал в коридоре: «Хорошо, забирай! Я больше не буду с тобой разговаривать!» — и двери лифта захлопнулись.

 Через мгновение двери другого лифта открылись, и вышел Джон Каммингз.

«Что с тобой?» — спросил Джонни.

 «Мой ебанутый папаша забрал мой кассетник», — отвечал я со слезой, скатывающейся по лицу. Это одна из тех ситуаций, когда ты не знаешь, вытереть её и рискнуть привлечь внимание или же оставить в надежде, что слеза упадёт раньше, чем кто-либо заметит.

Не волнуйтесь, фанаты «Ramones»; Джонни не подошёл ко мне и обняв не сказал, что всё будет хорошо.

«Да пошёл он нахуй! Забей! — сказал он с безразличием. — Давай дунем, сыграем пару песен. Тебе полегчает».

Если вы были хорошим другом Джонни, то он был преданным и готовым встать на защиту, но иногда даже чересчур. Мой друг Дуг Скотт надолго задолжал мне немного денег, может, долларов пять. Однажды мы столкнулись с ним по дороге на репетицию. Джонни докапался к нему из-за долга. Он подошёл к Дугу сзади, упёрся коленом в спину и вывернул руки назад.

Я получил свои пять баксов, но пострадал мой друг.

«Джон определённо был одним из тех, кто думал, что он всегда прав», — вспоминает Ричард Фрид. «Вы могли просто разговаривать и в чём-то не согласиться с ним, как он тут же начинал бычить».

Такие случаи происходили один за другим, и это испортило наши с ним отношения. Как-то мы проходили мимо Торникрофт, решили подойти к моему одноклассинку, Тедди Гордону, чуваку из Венгрии, который показывал недавно разученные приёмы карате.

Джон заметил, что, такому как он, все эти движения не помогут в настоящей драке.

Тедди ответил: «Конечно, помогут! Ты что, дурной?»

Для Джона слово «дурной» было всё, что ему нужно было услышать. «Что такое? Ты меня дурным называешь? Ты что, нарываешься?»

Тедди по ошибке не отступал: «Да, я сказал дурной, ну и? Это всего лишь слово, Джон, почему бы тебе не расслабиться?»

Пощёчина прямо по лицу Тедди!

«Не говори мне расслабиться! — воскликнул Джонни. — И никогда не называй меня дурным! Хочешь посмотреть на дурного!?»

Хлоп!

«Хорошо, Джон! — сказал Тедди немного отступая, — успокойся, ты что, не в своём уме?»

Упс.

«Что я тебе говорил, а? — говорил Джонни, шлепая Тедди по лицу. — Ну, и где твоё карате теперь?»

 «Джон, да брось ты, он не то имел в виду», — пытался я успокоить его.

 «Нет, он это первый начал», — ответил Джонни в лицо Тедди.

 «Да ничего я не начинал», — сказал Тедди.

 «Ах, нет?»

Хлоп!

Вдруг неожиданно появился отец Тедди. Маленький еврейский эмигрант лет пятидесяти, почти на пол метра ниже Джонни, он стал на него кричать с сильным европейским акцентом. 1

 «Вы что делаете с моим сыном?» — заорал он и пошёл к рампе в нашу сторону.

Джонни рассмеялся.

«Оставь его в покое! Ты что, дурак или родом так?»

О, Боже…

Джон стал по-боксёрски приплясывать, как Мохаммед Али, сымитировал несколько джебов, и затем врезал отцу Тедди.

 «Ещё хочешь?» — Джонни ударил его кулаком в челюсть. В этот момент я и ещё один парень настояли, чтобы Тедди увёл своего отца.

«Пап, да ладно, пошли», — Тедди начал тянуть своего отца за руку, чтобы увести его прочь. При этом тот продолжал кричать на Джонни, а он только смеялся.

Мне не только становилось всё больше и больше некомфортно с Джонни, но я также перестал вписываться в круг своих одноклассников.

Все они были сосредоточены на типичном для Форрест Хиллз синдроме впечатлять девчонок крутыми шмотками — расклешёнными штанами и дорогими кожаными ботинками, и разговорами про то, как их папаши купят им новые спортивные тачки, после окончания школы. Некоторые мои бывшие друзья так могли комментировать мои рваные джинсы и поношенную ветровку:

«Что с тобой? Ты выглядишь так, будто вот-вот на части развалишься», — говорили они мне.

Это была одна из причин почему я стал тусовать с Джонни, но, кажется, он перегнул палку.

Дуг Скотт теперь играл с такими ребятами как Боб Роланд, Стив Маркс и бас-гитаристом по имени Айра Нэйджел, они выступали на ранчо, в отелях на севере штата и стрип-барах, типа «Метрополя» на Манхэттане. Дуг сказал, что они заинтересованы, чтобы я поиграл с ними.

«Метрополь»! Голые танцующие девушки! Я был шестнадцатилетним пацаном — прости, Джонни.

Наконец-то я набрался смелости, чтобы объявить Джонни, что я ухожу из нашей группы и хочу начать играть с другими людьми.

«Почему ты так поступаешь?» — обижено спросил Джонни. — «Эти ребята не крутые. Они даже не твои друзья».

 «Ну да, я просто хочу заняться чем-то ещё», — ответил я ему.

 «Если это то, чего ты действительно хочешь…», — разочарованно сказал Джонни.

Но, я думаю, что Джонни знал, что было что-то ещё, и это ранило его чувства. Он сказал, что прощает мне те деньги, которые я ему ещё был должен за гитару. Конечно, это оставило отпечаток на наших отношениях, но я хотел набраться опыта и дистанцироваться от безумия и жестокости Джона.

Джефф стал ощущать себя в большей безопасности, после того, как пережил двухнедельный кошмар в психиатрической палате. В этом было одна неоспоримая сторона: она заключалась в том, что этот опыт сделал его сильнее. И это не убило его и его дух. Хотя Джефф всё ещё находился в разногласиях с самим собой и замкнутым в общении с другими людьми, он был вновь озабочен погружением в жизнь социума.

Ричард Фрид находился в больнице несколькими месяцами ранее, будучи на грани смерти из-за злоупотребления различными мерзостями.

«Мне было реально херово», — признаётся Ричард Фрид. «Тогда я употреблял наркотики — очень много барбитуратов и немного героин».

Теперь, когда он стал чувствовать себя лучше, он стал близким другом Джеффа, и постоянно тусовал у нас дома. Ричард приходил к нам в квартиру, курил хэш, что-то делал в ванной (чаще всего вмазывался), шёл на кухню, накладывал себе большую миску мороженого, затем разваливался в нашей комнате перед телеком.

Как по часам, через десять ложек голова Ричарда понемногу начинала опускаться, а затем резко поднималась, это продолжалось до тех пор, как он полностью не вырубался лицом в мороженое. Проржавшись, мы будили его.

Смотреть как Ричард залипает было нашим главным семейным развлечением. Ричард вёл такую жизнь, что даже существование Джона Каммингза выглядело на его фоне вполне зрелым. В этом смысле он был самый безумный еврей, которого мы встречали. Он был настолько безумным, насколько хорошим другом Джеффу.

«Чтобы посмотреть на меня в Лефрак Сити, Джефф всегда шёл через мост босиком», — вспоминает Ричард Фрид. «Его ступни все были изрезаны. Я пытался ему помочь эмоционально, говорил «Тебе нужно носить обувь!». Джеффу практически ампутировали ступню из-за того, что она распухла».

Джефф также завязал отношения с несколькими ребятами, которых он встретил в Cент-Винсенте, и которые находились в такой же ситуации. Это было хорошо для него. Он шутил, что «все они были без башни, но у них было много отличных колёс, которые удерживали их вместе».

Джефф был на короткой ноге с выписанными. Особенно женского пола.

Когда Джеффу исполнилось двадцать, он сказал, что на этот день рождения собирается сделать что-то необычное. Через пару дней он пришёл с натуральной, карикатурной химической завивкой на голове. Высокой и шарообразной, завитой настолько, насколько только это позволяла сделать естественная природа фолликул белого человека. Мы поняли, что мотивировало его сделать афро после того, как Джефф сообщил нам, что у него появилась новая подружка — чернокожая девушка из Бруклина. Уилна всё ещё находилась на лечении в Сент-Винсенте, и Джефф хотел, чтобы мы познакомились с ней, как только она выпишется.

Уилна была хорошенькая девочка с дружелюбной улыбкой, но с испуганным взглядом в её больших карих глазах, как будто что-то ужасное может случиться в любую секунду. Мы очень старались, чтобы Уилна почувствовала желанной гостьей и расслабленно. Мы знали, что она очень эмоционально ранима. Джефф часто приводил её к нам домой, и когда мамы не было или она проводила вечер с Филом в его квартире на Девятой улице и Третьей авеню в Ист-Виллидж, Уилна оставалась у нас ночевать.

Джефф имел серьёзные виды на эти отношения, и мы были очень рады за него. За Уилной приходилось приглядывать, а также за острыми предметами поблизости. По большей части они с Джеффом слонялись по квартире, слушали музыку и смотрели телевизор.

Иногда Уилна была очень понятной, мы говорили о музыке, о политике, о разных социальных вопросах, включая глупость расизма. Уилна сказала, что её родители не разрешили бы гулять с белым или смешать расы. Джефф тогда пошутил «они должно быть члены ККК2 или типа того».

В 1971 году, белый еврейчик и чернокожая девушка-хиппи путешествуя вместе за город, всё ещё могли подвергнуться опасности. Они говорили о том, чтобы поехать во Флориду на автобусе «Грейхаунд», чтобы навестить там наших родственников. Перспектива того, что бы могло случиться с такой парочкой как они, едущими через юг страны, была пугающей. Если бы они сошли с автобуса на какой-нибудь стоянке для дальнобойщиков в Джексонвилле, настоящие ККК не заставили бы себя долго ждать.

Уилна в одиночестве была самой настоящей проблемой. Она принимала медикаменты для своих психологических нужд, а затем они с Джеффом выпивали, а иногда и курили траву или хэш, или нюхали ангельскую пыль. Иногда она вдруг её начинало глючить или настигали атаки паранойи. Она ни с того ни с сего начинала истерить, и говорила о вещах, которые на самом деле не происходили.

Мы пытались её успокоить, говорили «тебе ничего не причинит вреда, здесь ты в безопасности и всё в порядке». Что-то щёлкало в её голове, и Уилна снова начинала узнавать нас. Затем она начинала смеяться. Трудно было сказать: было ли это по-настоящему или она просто пыталась привлечь внимание.

Как-то утром, когда Джеффа не было дома, я проснулся от крика Уилны. Я вбежал в гостиную, где она спала на диване. Я пытался её разбудить, но она была в глубоком сне. Когда я потряс её за плечо, Уилна вскочила, сняла свой парик и бросила в меня.

Не зная, что только что меня ударило в грудь, я подпрыгнул и заорал в ужасе. Уилна, приложила руку к голове, осознала, что она только что сделала и стала кричать в ответ.

Потом пришёл Джефф, Уилна стала кричать ещё больше, а затем побежала в ванную. Через минуту она из неё выбежала, выхватила парик из моих рук и побежала обратно, крича всю дорогу.

Летом 1971 года, мама и Фил готовились к четырехнедельному путешествию по Европе. Наша двоюродная сестра Рене, которая была на год старше Джеффа, приехала из Флориды, и остановилась у нас. Она надеялась стать актрисой и хотела провести лето в Нью-Йорке.

Рене обещала маме, что в её отсутствии присмотрит за нами. Как только мама и Фил уехали, Уилна переехала к нам. Она принесла с собой своего кота, который не очень-то подружился с моим котёнком Стайми, которого я подобрал на Торникрофт.

Отрыв начался незамедлительно. Первоначальное знакомство Уилны с минибаром моей мамы быстро переросло в её летнее хобби. Маминого бара было, безусловно, достаточно, он содержал разные высоко- и среднеградусные напитки, среди которых было несколько коньяков и ликёров. Уилна была полна энтузиазма попробовать всё. Джефф тоже пил достаточно крепко, но он склонялся к своим старым фаворитам: «Boone’s Farm Strawberry Hill» или яблочному вину.

Не обращая внимание на напоминание Рене о нашем обещании не уничтожить квартиру, вскоре, практически каждую ночь, пол в гостиной был устлан телами тинейджеров.

В то лето Джефф и Уилна не часто выходили из квартиры, и в ней стало немного тесновато. Поэтому я и мой друг Аллен Брукс решили воспользоваться молодежной скидкой на авиабилеты в Европу. Каждый из нас купил дорожные чеки «American Express» на 60 долларов. Он «украл» мои, а я его. Они сразу же заменили наши «украденные чеки». Мы повторяли эту аферу на протяжении почти двух недель, что путешествовали по Европе.

Когда я вернулся, Уилны уже не было. Как не было и ни одной бутылки в мамином баре. Ситуация казалось немного напряжённой.

«Они забрали её», — сказал Джефф.

 «Кто?» — спросил я его.

 «ККК», — со смехом ответил он.

Позже я выяснил, что мама позвонила родителям Уилны, чтобы сказать, что их дочь подчистила все запасы алкоголя, что её кот загадил весь дом, и что они должны приехать и забрать её.

К этому моменту, афро Джеффа немного обросло, и он начал выглядеть похожим на старого себя, но снова был один, и не занимался ничем особенным между прослушиванием записей. Благодаря тому, что Джефф стал слушать Дэвида Боуи, Лу Рида и «T. Rex», он снова становился креативным. Он хотел выкрасть несколько поп-арт фокусов из сумки Энди Уорхолла, поэтому, вместо того, чтобы просто нарисовать картинку банки томатного супа «Campbell’s», у него появилась идея нарисовать помидор самим томатным супом. Потом он попробовал гороховый.

Тогда мама всё ещё рисовала, поэтому дала Джеффу несколько полотен для его «экспериментов». После экспериментов с суповыми цветами, он измазался сам в каких-то синих ягодах и намазал на холст клубничное мороженое и шоколадный сироп. Джефф полагал, что этот концепт станет следующим большим трендом, и он сможет продавать свои произведения в арт-галерее, которую мама откроет со своей подругой Джинни.

Это казалось неплохой идеей, пока наружу не выплыла тёмная сторона затеи. Хотя сироп никогда по-настоящему не застывал, мороженое застывало; но когда всё покрывалось коркой, супы трескались и расслаивались. Джефф не продумал всё полностью. Он пытался наносить мёд на холст, чтобы загрунтовать всё, и потом подставлял его под фен, что бы высушить. Можете себе представить, во что превращалась кухня после всего этого, и что начиналось после того, когда оказывалось, что он ничего не убрал за собой!

Затем Джефф открыл для себя новой развлечение — он начал делать цветы. Цветы были в букетах, и делались из проволоки. Проволока гнулась, принимая форму лепестков на одном конце цветка. Он окунал конец с лепестками в жидкую пластиковую субстанцию нескольких цветов, и давал высохнуть. Джефф делал букеты из этих пластиковых цветов и продавал их на улице. Дела его шли неплохо около «Ле Драгстор», в Верхнем Ист-сайде — в модном ночном клубе для испорченных богатеньких ребятишек. Владельцем клуба был кузен нашего друга, Айры Найджела.

«Джефф ходил босиком, подпоясанный ремнем с небольшими колокольчиками, прикрепленными к нему; он был настоящим хиппи», — вспоминает Айра Найджел. «Он торговал этими пластмассовыми цветами на тротуаре, в Виллидж и Форрест Хиллз, и не прекращал получать предупреждения от копов. Я попросил своего кузена разрешить ему торговать прямо перед входом в Ле Драгстор».

«Все эти позеры там были на коксе, — продолжает Айра, — и они уссывались над Джеффом. А потом, их обторченым тёлкам становилось его жалко, и она заставляли своих бойфрендов купить несколько цветов».

Пока Айра устраивал для Джеффа место для продажи его проволоки, он также устроил мне место гитариста в своей группе «Sneaky Pete». Её состав включал в себя бывшего вокалиста «The Tangerine Puppets» Боба Роланда, Уэйна «Липпи» Липпмана на барабанах, и сам Айра играл на басу. Мы неуклонно работали, и этот опыт оказался бесценным. Мы выступали каждые выходные, а иногда и посередине недели. В тех случаях, когда выступления нормально оплачивались, к нам присоединялся Томми Эрделей.

У них был агент, который подгонял им массу работы в задрипанных, заполоненных толпой заведениях в Бронксе, Бруклине и Джерси, и на армейских и военно-морских базах тем же. Джефф частенько ездил с нами и тусовался там, пока мы играли.

Но лучше всего были топлесс-бары. У нас были постоянные выступления в «Wagon Wheel» на пятьдесят пятой улице, рядом со знаменитым «Peppermint Lounge», где нас окружали танцующие под хиты красотки. Эта была сбывшаяся мечта семнадцатилетнего парня.

Нам нужно было иметь несколько медленных песен, и так как мы ненавидели банальные баллады, мы решили сделать песню Би Би Кинга, «The Thrill is Gone»3 — медленную, запотевшую блюзовую классику. В один из вечеров, после гитарного соло, я подобрал слюни с моей нижней губы и врубился, что все праздношатающиеся бухарики и доисторические типчики в баре устроили мне стоячую овацию. Эти заскорузлые пацаны, которые приходили сюда исключительно ради сисек и жоп, явно раскачались. Это до сих пор остается одним из самых запомнившихся мне моментов в моей карьере.

Весной 1972 года группа получила предложение играть на объединённой армейской, военно-морской и военно-воздушной базе в Кефлавике, в Исландии. Это был двухнедельный выезд в одно из самых экстраординарных геологических участков на планете. Только изобилие красивых и готовых на всё девчонок удивляло больше, чем ландшафт. Но мы оказались высланы из Исландии после недели концертов, по причине «международного инцидента», такого как атака десантников (каждый раз менявшихся после их туров во Вьетнам). Они осуществляли еженощные прогулки в нашу комнату «потусоваться с группой». Как мы могли их не пустить?

У солдат была крутая трава и всякое такое, а у нас было две гоу-гоу танцовщицы, которые путешествовали с нами. В конце концов, ситуация вышла из-под контроля, и исландская полиция была вызвана на базу, чтобы прекратить вечеринку и обыскать нашу комнату. На следующее утро, мы были проинформированы о том, что в отношении нас подписан приказ, и нас выслали в Штаты на грузовом самолете, в таком — с ремнями вместо сидений. Группа оказалась в свободном полёте.

Когда я вернулся, Джефф уже тусовался с новой подружкой. Её звали Лори. Она тоже была из выписанных, но при этом прилично выглядела да к тому же жила по соседству. В отличие от нас, у неё были богатые родители.

Когда Лори старалась отрываться в духе раскрепощенной цыганки-хиппи, она казалась очень испорченной. Она была громкой, противной и несносной, если она не получала того, что хотела. Она также была счастливой обладательницей нескольких наркосодержащих рецептов, которыми она была более чем готова поделиться. Однако, если мы отвергали её предложения, мы становились для неё подозрительными — если она что-то принимала, то и остальные тоже должны были.

Лори также была поэтессой, и представлялась всем «художницей». К Мною были замечены новые царапины на мой акустической «Ямахе». Видимо, Лори и Джефф пытались сочинить какие-то песни вместе. Она сочиняла кошмарные тексты, что то типа «Я — мать природа, распущенная и бесформенная. Все холодные, холодные люди нуждаются в моём космическом тепле. Ты тоже прекрасен, грустен и робок. Дотронься до меня, и мы засверкаем как звезды в небесах».

Пела она и того хуже.

Примечания:

1 Об этой истории также упоминается в документальном фильме «End of the Century: The Story of the Ramones». ↑

2 Ку-клукс-клан (сокращённо ККК) — расистско-террористическая организация в США. Образована в 1865 году и существует по настоящее время. ↑

3 «The Thrill Is Gone» — песня блюзового музыканта Роя Хокинса 1951 года. Наибольшую популярность приобрела благодаря кавер-версии в исполнении Би Би Кинга в 1970 году. ↑