Глава I: Я спал с Джоуи Рамоуном и его мамой тоже..

 

Наши родители, Шарлотта Мэнделл и Ноэл Хайман выросли в нескольких милях друг от друга, в Бруклине, Нью-Йорк.

Поэтому, достаточно удивительно, что впервые встретились они за сотню миль от дома, в Невилл Резорт, в Кэтскиллс. Эта курортная область на севере штата, также известная как Борщ Белт, после второй мировой войны стала злачным местом для молодых одиноких евреев, ищущих пару.

К счастью для моего брата и меня, а также для миллиона фэнов «Ramones», наши мама и папа нашли каждый себе пару, под новый 1946 год.

Они встретились, когда моей маме было 19. Когда ей исполнилось 20, они с Ноэлем поженились. «Я хотела убраться подальше из дома», — говорила она.

Родители нашего отца родились в Бруклине, в семье эмигрантов из Европы еврейского происхождения и со скудными средствами.

Родители мамы были также из Бруклина, и также евреи, но более богатые. Семья Шарлоты была вовсе не уверена в таком совпадении.

«Я жила вовсе не для того, чтобы оправдывать ожидания моего папочки», — объясняла Шарлотта. «В начале наших отношений Ноэль был весёлым. Взрослый парень в кабриолете. И он, и я жаждали какой-то жизненной встряски. Мы отлично проводили время вместе».

После свадьбы пара переехала в скромную квартиру на 95-й улице, в Верхнем Вест-Сайде Манхеттена.

 Ноэль был жестко вкалывающим владельцем недавнооткрывшейся фирмы «Noel Transfer» занимавшейся автоперевозками. Шарлотта оставила работу коммерческого художника в рекламном агентстве, когда забеременела моим старшим братом.

Джеффри Росс Хайман родился 19 мая 1951 года, в больнице Бет Израэль в центре Манхеттена. Молодая пара и их взаимовосторженные родственники радостно праздновали появление Джеффа, но благословенный день не прошёл без сильного огорчения. Основное осложнение в жизни моего брата было сформировано ещё до того, как он сделал свой первый вздох. Природа так распорядилась, что масса того, что могло бы стать ещё одним плодом, но не развилось в него, срослось с его спиной. По-научному это называется sacrococcygeal teratoma - вид опухоли с клетками, значительно отличающимися от окружающих его тканей. Это случается с одним на тридцать пять, сорок тысяч новорожденных, и на 75% это обычно девочки. Если опухоль удаляется оперативно, прогноз на будущее хороший. Если её элементы всё-таки остаются или диагноз установлен слишком поздно, риск перехода её в злокачественную возрастает. Когда он родился, то весил 2 килограмма 800 граммов. Тератома была размером с бейсбольный мяч 1.

Хирургическое удаление тератомы было связано с экстремальным риском из-за её месторасположения, однако другого выхода всё равно не было, так как ещё худшие осложнения последовали бы, если бы она осталась не тронутой. Несколькими неделями позже, когда доктора посчитали крошечное тельце Джеффа достаточно сильным, чтобы выдержать хирургическое вмешательство, процедура была успешно совершена. Рубцы на тканях спины были неизбежны, и это могло стать причиной проблем с неврологией в будущем. Степень этих проблем пока было невозможно предсказать, но доктора обнадёжили, сказав, что они по крайней мере, не будут оказывать разрушительный эффект на процесс развития Джеффа.

Испытавшие облегчение мама и папа решили уделять здоровью Джеффа особое внимание, и это в итоге сказалось в том, что мой старший брат рос нормальным, счастливым парнем.

Примерно через год, мама, папа и Джефф переехали в Квинс, и обосновались в районе Форрест Хиллс, в котором обитали евреи из среднего класса. Они переехали в дом с садом, притаившемся в углу квартала, там, где пересекаются Лонг-Айленд Экспрессвей и Гранд Сентрал Парквэй. Их апартаменты удобно располагались прямо посередине между крупнейшими городскими аэропортами: Ла Гуардиа и Айдлвайлд.

Прямо перед домом был перекинут мостик черезГранд Сентрал Парквэй, который переносил вас в огромный Флашинг Мидоу Парк, место, где в 1939 году проходила международная ярмарка. В парке было озеро, где днём можно было взять напрокат вёсельные лодки, а ночью наблюдать за чудесными фейерверками, устраивавшимися там всё лето. Форрест Хиллс было дружелюбным сообществом, весёлым местом, подходящим для того, чтобы дети росли там целыми и невредимыми.

Однажды ночью в октябре 1953 года, благодаря папиным инстинктивным имульсам, не без маминой помощи, я начал формироваться. Девять месяцев спустя, я встретился с ними и Джеффом впервые.

Они назвали меня Митчелл Ли Хайман.

Я родился 15 июля 1954 года, в больнице Форрест Хиллс Дженерал. Я успешно прошёл осмотр, не считая пары сросшихся пальцев на ногах. Папочка отвёз нас в новый дом, который он недавно купил для разрастающейся семьи. Дом был прямо напротив тех апартаментов с садом, которые они занимали прежде. Наш новый дом имел прекрасный маленький задний дворик с малюсеньким вишневым деревом, которое подрастало, а вместе с ним росли и мы с Джеффом.

Насколько я и мой брат могли припомнить, мы были тогда счастливой семьей, но не прошло буквально и нескольких лет, как разговоры на повышенных тонах стали доносится из спальни родителей. Джефф и я делили спальню в конце коридора от родительской комнаты, на верхнем этаже дома.

Джефф был хорошим старшим братом. Когда я пугался ночью, либо от звука фейерверков над озером, или, пересмотрев фильмов ужасов, типа «Invaders from Mars», «The Crawling Eye» или «The Thing», я перебирался в его кровать в поисках защиты.

«Джефф! На помощь!» — визжал я. «У меня под кроватью монстры, и они пытаются вылезти!»

«Залезай!» — предлагал Джефф, откидывая одеяло. «Ты можешь спать со мной. Здесь ты будешь в безопасности».

 Джеффу было всего 5 лет, но, казалось, он не помнил про опасность, скрывающуюся под его собственной кроватью. Может быть, просто для него настоящая жизнь была достаточно страшной: шрам в форме полумесяца на пояснице не давал ему забыть то, что было опасно по-настоящему.

Наши друзья, Дэвид и Реба, жили внизу по улице, и наша мама была в хороших отношениях с их родителями — Хэнком и Фрэнис Лешер.

«Я помню, мы бегали по парковке у моего дома и играли в разные безумные игры, типа «Дуди бой», — вспоминает Дэвид.

Игра точно соответствовала своему славному названию. Вместо слова «это» (it) нужно было вставлять «Дуди бой». Главная задача состояла в том, чтобы не остаться с этим именем в конце дня, иначе ты шёл домой под весёлый смех остальных, вопящих «Эй, Дуди бой!». Как-то так выходило, что часто «Дуди боем» оставался Джефф.

Однажды, наша тусовка играла в тускло освещенном подвальном лабиринте, неподалеку от многоквартирного комплекса. Внезапно, какой-то малыш крикнул: «Шухер, там приведение!» Мы все заорали, и ломанулись к выходу.

Даже сквозь визг малышни можно было расслышать гул, который издал мой череп, близко познакомившись с железной трубой, торчавшей на моем пути. Я свалился на пол, и начал рыдать. Следующее, что я помню — Джефф поднял меня, и сказал: «Лучше пойдем домой».

Несмотря на то, что все убежали, Джефф остался, чтобы вытащить меня наружу.

Кровь заливала мои глаза и лицо. Джефф обнял меня, взял меня за руку, и отвел домой, к нашим напуганным до смерти мамочке и папочке, передавшими меня врачу. Так я впервые узнал, что такое тяжелые наркотики, и впервые ощутил стежки хирургической нити — пять швов в самом центре моей головы.

Когда анестезия начала отпускать, я открыл глаза, и увидел Джеффа, улыбающегося мне. Он прикрепил над моей головой маленькие разноцветные самолётики, которые он сделал для меня, пока я спал.

«Нравится?» — спросил меня Джефф.

 «Скажи спасибо старшему брату», — сказала мама. — Он привёл тебя домой».

 «Спааасибоо, Джееефф…», — промямлил я, всё ещё полусонный, а отец крутанул самолётики над моей кроватью.

На самом деле, мы с Джеффом не называли отца «папой». Мы называли его «Буб». Прозвище это мы дали ему из-за того, что он имел привычку приходя, домой кричать «Эй, Буб!» подкидывая нас кверху.

«Эй, Буб!», — кричали мы ему в ответ хором, надеясь на вторую, а то и третью поездку вверх. Имя приклеилось.

Мама была любящей и заботливой. Она всегда учила нас разным вещам, читала рассказы, учила нас рисовать. Она следила за тем, чтобы мы слушали разную музыку, от детских песенок до классики, типа «Петя и волк» Сергея Прокофьева.

Мы все делали вместе, всей семьей. Мама, папа, Джефф и я часто просто гуляли, вместе взявшись за руки.

Частенько у нас бывали друзья и семья, на вечеринках, которые родители устраивали в подвале, где мы с Джеффом проводили время. Нам было удобно и комфортно играть в этой комнате. Нас ставили на пианино, и мы пели песни типа «When the Saints Come Marching In» и «She’ll Be Comin' Round the Mountain».

Бабушка Фанни, папина мама, купила Джеффу аккордеон, который он полюбил.

Он выучился играть очень быстро, играя все в ритме «умпа», вероятно из-за того, что мы много слушали Лоуренса Велка 2. Мне они дали маленький укулеле, который я также полюбил. К несчастью, он разбился на части после нашего «сета», когда я спрыгнул с пианино и уронил маленький укулеле на пол. Это произвело незабываемый звук.

 Однажды, когда мы вернулись домой, после первого в нашей жизни посещения цирка в Мэдисон Сквер Гарден, Джефф воскликнул: «Эй, а давай попробуем сделать номер с метанием ножей!»

«Да!» — ответил я. — Прямо как Фантастическая семья Фонтейн!»

Джефф схватил полдюжины ножей для стейков с кухни. Мы вышли на травку рядом с домом, я улёгся, растянув ноги и руки в стороны. Джефф издал звук барабанной дроби.

В тот самый момент, когда он запустил первый нож, мама закричала из окна кухни: «Джеффри, не кидай этот нож!», — прямо в том самый момент, когда он пролетал мимо моей головы.

 «Ой, ма, хорош! Мы просто играем в цирк», — объяснил я.

Она выскочила из дома с бумагой и коробкой восковых карандашей.

«Вы двое, никогда больше не играйте с ножами, вы слышите? Играйте с этим», — сказала она, всучивая нам карандаши.

Как только мама пропала из поля зрения, я снова растянулся на траве, Джефф сыграл барабанное соло, и начал метать в меня карандаши!

Зимой, мама и папа часто брали нас c собой на север штата, в Бир Маунтин, кататься на коньках и на санках. В конце дня, мы заходили в небольшую сторожку, где ужинали сидя напротив огромного камина.

Однажды, большой кортеж проследовал мимо, когда мы было уже зашли в тот домик. Нас попросили подождать на пути к входу, пока парад полицейских офицеров и людей в пиджаках сопровождали кого-то во внутрь.

«Это Президент!» — закричал папа. — Помашите ему, может быть он поздоровается с вами!»

Джефф и я переглянулись, и начали прыгать вверх-вниз, вопя: «Эй, Президент! Поздоровайся!»

Мы немного нервничали. Несколькими месяцами ранее мы переходили Гранд Сентрал Парквэй по надземной эстакаде, когда точно такая же кавалькада проезжала по улице под нами. В этот день, наша детская туса развлекалась киданием мелких камушков с перил моста. Они непрерывным ручейком валились прямо на машины, проезжавшие внизу.

Джефф Сторч, соседский хулиган и забияка, который частенько задирал моего брата, кинул камень, который попал в одну из машин колонны. Ещё хуже было то, что копы, патрулировавшие на эстакаде, видели нас убегающими. Мы с Джеффом боялись, что президент и в этот раз охраняется теми же полицейскими, что и в прошлый раз, и что они могли узнать нас. Но, принимая во внимание, что мы не рассказывали нашим родителям о том происшествии, мы продолжали махать и вопить.

Когда президент приблизился, мы привлекли его внимание. Президент Соединенных Штатов Америки остановился на секунду и подозвал нас подойти мимо охраны.

Мы думали — у нас большие проблемы, но прежде чем смогли как следует осознать это, мы здоровались за руку с президентом Дуайтом Эйзенхауэром. Айк 3 посоветовал нам быть хорошими мальчиками и слушаться родителей.

 Мы поняли, что президент простил нас.

Летом мы ездили на озеро Мидоу, рыбачить, кататься на лодке, и просто на пикники. Папа научил нас игре «Потопи Бисмарка» 4. Надо было кидать банку или бутылку в воду, и затем бросать в неё камни, до тех пор, пока она не шла ко дну. Это была наша любимая игра, несмотря на то, что никто из нас не имел ни малейшего представления о том, что же это было такое за «Бисмарк».

Джефф любил ловить бабочек — у него даже был специальный набор для этого. Он насаживал свою добычу маленьким пинцетом, и подписывал название бабочки в специальном поле внизу. Бабочка «Mammoth Viceroy» была самым ценным экземпляром его коллекции. Единственная проблема состояла в том, что Джефф никогда не следовал инструкциям для правильного их сохранения, и они неизменно высыхали, и осыпались пылью примерно через неделю.

 Джефф был счастлив, также как и любой ребенок в Форрест Хиллс в пятидесятые.

Смеясь, скатывался вниз по поросшими травой склонам холмов, вставал и кружился раз за разом, раскинув свои длинные руки, затем падал, как пьяная обезьяна. Джефф часто просил меня присоединиться к нему, только предупреждал: «Не стошни на меня!». Что я с успехом и делал.

Мы делили на двоих почти всё, подсаживая друг друга на деревья в солнечные деньки, и включали «Oh! Susanna» в подвале, когда было дождливо. Мой старший брат был отзывчивым и авантюрным, весёлым и талантливым, и, как я рассказывал ранее, храбрым. Он не был странным. Он не был злобным, отдалённым, проблемным, болезненным, одиноким или беспокойным. Джефф был улыбающимся, счастливым длинноногим парнишкой, бегающим по траве за бабочками и зовущим меня. Когда я сейчас закрываю глаза, и думаю о моём брате, это первая картина, встающая перед глазами.

Примечания:

1 Размер бейсбольного мяча — 7,2 см в диаметре. ↑

2 Лоуренс Велк — американский музыкант-аккордеонист, телеведущий. ↑

3 Айк — прозвище Эйзенхауэра. ↑

4 «Бисмарк» — немецкий боевой корабль времён Второй мировой войны. Назван в честь первого канцлера Германской империи Отто фон Бисмарка. ↑