Итак, если мы найдем производные снипы, совпадающие у неандертальцев и у части сапиенсов, это будет признаком смешения.

Для простоты мы рассматриваем лишь снипы, в которых у людей встречается только два варианта – предковый (шимпанзе) и один производный.

Теперь мы смотрим эти же позиции в геноме неандертальца. Выбираем только те из них, в которых у неандертальца производный вариант – отличный от шимпанзе (на самом деле отбирались снипы, удовлетворяющие еще некоторым условиям, которые я для простоты опускаю). Снипов, отвечающих требованиям исследователей, оказалось около 200 000, то есть 0,007 % от всего генома.

Ищем по этим позициям совпадения с геномами современных людей, относящихся к разным популяциям (в исследовании участвовали четыре западноафриканца, койсан – абориген Южной Африки, китаец, кореец, японец, два европейца и папуас). Отбираем варианты, производные у одной группы (то есть совпадающие с неандертальскими), но предковые у другой.

Такие снипы нашлись у всех – вероятно, это следствие того, что линии сапиенсов и неандертальцев разделились недавно. Однако совпадений с неафриканцами оказалось заметно (на 3–6 %) больше, чем с африканцами. Значит, генетически неандертальцы ближе к неафриканцам. Вот эту разницу в числе совпадений и сочли «неандертальским наследством», то есть следами недавнего скрещивания неафриканцев с неандертальцами. Но это еще не все. Сравнение ведь проводилось с конкретными неандертальскими ДНК, прочтенными на момент исследования (трех индивидов – двух из пещеры Виндья и одного из Мезмайской). Но геномы разных неандертальцев не идентичны – у них тоже есть различающиеся варианты снипов. У нас ведь нет ДНК именно того неандертальца (или неандертальцев), с которым происходила метисация. С учетом этой неопределенности и был получен разброс: 1–4 % от количества проанализированных производных неандертальских снипов.

 

 

Вот они, пресловутые проценты! От чего же их считали? Не от всей ДНК. И даже не от всех снипов, а только от отобранных, которые «производны» (отличаются от шимпанзе) и у неандертальца, и у сапиенса – их, напомню, 200 000. Таким образом, «2 % неандертальской примеси» означает примерно 0,0001 %, или одну десятитысячную процента от всей человеческой ДНК. Конечно, реальная примесь «архаичной ДНК» в нашем геноме больше, просто всю ее ученым пока что не выловить.

Итак, в исследовании 2010 года генетикам удалось показать, что неандертальцы скрещивались с людьми современного типа, вышедшими из Африки. В последующих работах этот факт находил все больше подтверждений. На сегодняшний день самый яркий пример – останки подростка из румынской пещеры Пештера ку Оасе [249]. У этого парня, жившего 40 000 лет назад, неандертальские снипы собраны в протяженные кластеры. А это значит, что они унаследовались целыми фрагментами, составлявшими 6–9 % от всего генома. Такое бывает только при достаточно близком родстве. С большой вероятностью прапрапрабабушка или прапрапрадедушка юноши были чистокровными неандертальцами.

 

 

За консультации при написании главы благодарю Константина Лескова, Ph. D., Case Western Reserve University, Cleveland, OH.

 

 

Генетики доказали, что рас нет!

 

Главу на столь щекотливую тему я хочу начать с заявления, что расизм – это очень плохо. Господам расистам и националистам не стоит искать в моем тексте какое-то подтверждение своих теорий. Биология не располагает фактами о превосходстве одних рас или народов над другими.

Наверное, не будет преувеличением сказать, что вторая половина XX века в науках о человеке прошла под девизом борьбы с расизмом. Ничего удивительного в этом нет – такова закономерная реакция ученых на ужасы Второй мировой войны. Благое дело опровержения расовых теорий вылилось в стремление доказать, что и само понятие «расы» не имеет биологической основы. Сначала доказывали с помощью традиционной антропологии. Затем к вопросу подключились генетики.

В 1972 году генетик Ричард Левонтин решил оценить разнообразие людей. С этой целью он изучил частоты аллелей 15 генов у 100 человеческих популяций, относящихся к разным расам. Ученый заключил, что различия между членами одной популяции составляют 85 % всего человеческого разнообразия[250]. Выходило, что представители одной расы и даже одного народа могут генетически отличаться друг от друга сильнее, чем от людей других рас. В 1997 году, проанализировав 109 генетических маркеров в 16 популяциях мира, группа генетиков получила примерно те же цифры: 84,4 % – это различия внутри одной популяции, 5 % – различия между популяциями одного континента и лишь около 10 % – разница между популяциями разных материков[251].

Раздались голоса: если различия между расами столь малы, а внутри каждой расы – столь велики, то имеет ли вообще смысл говорить о расовой классификации с точки зрения биологии? Получается, раса – социальное явление, а попросту – миф, созданный исключительно для дискриминации одних людей другими!

 

 

Некоторые специалисты на основании накапливающихся данных о генетических особенностях людей стали выступать «за отмену рас».

Так, генетик Алан Темплтон в публикации 1999 года доказывал неприменимость понятия расы к человеку с систематической и эволюционной точек зрения[252]. Он утверждал, что нельзя говорить не только о «подвидах» внутри вида Homo sapiens, но и о какой-либо самостоятельной эволюции человеческих популяций в прошлом. После выхода наших предков из Африки, писал Темплтон, между человеческими группами не прекращался обмен генами. Таким образом, никаких «чистых» рас возникнуть не могло: существует только одна генеалогическая ветвь вида Homo sapiens с общей эволюционной судьбой.

В 2000 году произошло событие, которое все с волнением ждали: исследователи, работавшие над проектом «Геном человека», опубликовали черновик последовательности человеческой ДНК. Из результатов следовало, что ДНК всех людей совпадает на 99,9 % и только 0,1 % приходится на индивидуальные особенности. Столь низкое генетическое разнообразие стало неожиданностью для ученых.

26 июня 2000 года Фрэнк Коллинз, руководитель проекта «Геном человека», и Крэйг Вентер, глава Celera Genomics, встретились в Белом доме с Биллом Клинтоном. Здесь прозвучала и была подхвачена президентом США мысль: поскольку разница между людьми планеты столь мала, у концепции «расы» нет научного базиса. Эта же идея повторялась в 2001 году в пресс-релизе, сопровождавшем публикацию черновика генома человека в Science и Nature [253].

Давайте перечислим основные доводы, которые выдвигались сторонниками «отмены рас».

1. Человечество отличается низким разнообразием – по крайней мере в сравнении с другими крупными млекопитающими. Генетически все люди более похожи друг на друга, чем гориллы, шимпанзе или орангутаны. Эти данные подтвердились в результате исследования геномов высших приматов в 2013 году[254].

Можно поставить крест на идее о том, что расы – это «подвиды» человека. О выделении подвидов внутри столь однородного вида речи идти не может.

2. С другой стороны, внутри каждой расы люди очень разные. Антропологи многократно пытались составить портрет «идеального представителя» той или иной расы, но сделать это крайне трудно: ведь двух полностью одинаковых людей вы не найдете (повторим, что 85 % разнообразия приходится на индивидуальные различия внутри популяции).

3. Между расами нельзя провести границу, всегда существует множество переходных вариантов. Антропологи выделяют даже целые промежуточные расы. Например, восточноафриканская (эфиопская) раса сочетает признаки негроидов и европеоидов. Таким образом, человеческая изменчивость непрерывна. Это еще одно отличие от подвидов у животных, которые обычно хорошо отделены друг от друга.

4. Между человеческими популяциями тысячи лет шел обмен генами. Группы людей мигрировали и смешивались друг с другом. Поэтому чистых рас не только нет в настоящее время, но и не могло возникать в прошлом.

 

Итак, с точки зрения генетики человечество нельзя разделить ни на подвиды, ни на отдельные ветви. Расы, утверждали некоторые ученые, – это фикция, придуманная людьми с целью отличить «своих» от «чужих».

Тезис о том, что «генетики упразднили расы», растиражировали СМИ. Идея имела политические последствия. В 2003 году на голосование в рамках губернаторских выборов в Калифорнии вынесли поправку к конституции штата, названную «Инициатива расовой конфиденциальности». Поправка запрещала государственной власти использование расовых классификаций в большинстве документов. Это фактически означало бы прекращение сбора информации о расовом и этническом составе американских абитуриентов, студентов, преподавателей, работников предприятий. Поправка, правда, не была принята…

В научной же среде особо жаркий спор разгорелся вокруг вопроса, нужно ли учитывать расовую принадлежность в медицинских исследованиях. И кто-то из представителей медицинского сообщества уже ратовал за запрет «расовой медицины».

«Расовая идентификация важна только в формулировках беспристрастной государственной политики, – писал медик Роберт Шварц в The New England Journal of Medicine в мае 2001 года. – Публикация первого черновика генома человека должна положить конец медицинским исследованиям, которые безосновательно базируются на понятии рас»[255].

Некоторые авторы высказывались не столь категорично: информация о расовой принадлежности пациента пока что может быть полезна медикам, хотя в будущем прямой анализ генетических особенностей, связанных с заболеваниями, конечно, будет давать более точную информацию.

Но другие ученые призывали воздержаться от радикальных шагов. Появились исследования, показывавшие, что расовую и этническую принадлежность пациентов нельзя сбрасывать со счетов.

Врачи уже давно обратили внимание, что некоторые расово-этнические группы обладают своими характерными проблемами здоровья. Классический пример – североамериканские индейцы племени пима, мировые рекордсмены по заболеваемости диабетом II типа. Более половины представителей пима старше 35 лет страдают от этого недуга, а у женщин 55–64 лет доля больных диабетом достигает 86 %[256].

Нельзя сказать, что тут дело только в генетике. Очевидно, что во многом эпидемия диабета – следствие перехода пима к западному типу питания, непривычному для индейцев. Однако как нам предлагают решить эту проблему? Сделать вид, что никаких индейцев не существует и подходить к таким пациентам так же, как к среднестатистическим американцам – «белым мужчинам средних лет»?

«Мы считаем, что игнорирование расового и этнического происхождения может нанести ущерб тем самым популяциям и индивидам, которых этот подход якобы защищает», – писала группа врачей и ученых в статье, опубликованной в New England Journal of Medicine в 2003 году[257].

Вот какие доводы приводили авторы.

Пусть различия между расами – это лишь 10–15 % человеческой изменчивости. Важно ведь не только число отличий, но и то, каких генов и признаков они касаются! Бесспорный факт, что эти 10–15 % проявляются в организме. Некоторые из таких проявлений видны невооруженным глазом – откуда бы иначе вообще взялись представления о расах?

Да, разница между всеми людьми – только 0,2 % генома. Но это – несколько миллионов позиций в ДНК. То, что даже небольшие отличия в ДНК могут приводить к колоссальной разнице в анатомии, мы можем видеть, сравнивая человека и шимпанзе (сходство наших геномов составляет, по некоторым данным, более 98 %).

А еще мы знаем, что единственная мутация, одна замена нуклеотида, может стать причиной тяжелых заболеваний, таких как серповидно-клеточная анемия.

Да, между расами существуют непрерывные переходы. Но есть ли четкая граница между ребенком, подростком и взрослым? Мы не можем назвать день, когда ребенок становится взрослым. Однако это не мешает существовать педиатрии – области медицины, изучающей детские заболевания, и геронтологии, которая занимается проблемами старения.

Исследования показали, что варианты генов, специфические для отдельных рас, существуют. Особенно много их оказалось у африканцев. Нетрудно догадаться, почему: генетически население Африки наиболее разнообразно.

Авторы статьи указывали, что существуют варианты генов, которые расово и даже иногда этнически специфичны. Есть, например, мутации, характерные для евреев ашкенази (болезнь Тея – Сакса), франкоговорящих канадцев, европейских цыган. Кроме того, известны генетические варианты, которые преобладают среди представителей одних рас и редко встречаются у других. Нужны примеры?

Развитие гемохроматоза – заболевания, при котором нарушается обмен железа, – связано с мутацией C282Y, а эта мутация есть во всех европейских группах, особенно часто у северных европейцев (с частотой 8–10 %), и практически отсутствует у других популяций.

Другой пример – аллели, связанные с риском тромбоэмболии[258]: частота – 5 % у белых и менее 1 % у азиатов и африканцев.

Третий пример – ген CCR5, который прославился благодаря мутации CCR5-Δ32, делающей ее носителя менее восприимчивым к ВИЧ. Человек, получивший этот вариант гена от обоих родителей, вообще не может заразиться ВИЧ. Оказывается, мутация есть у 25 % европейцев, тогда как у других расовых групп практически не встречается.

Интересные особенности были выявлены и у метисных групп. Очень любопытно исследование упомянутых индейцев пима, проведенное в 2000 году. Оказалось, что чем выше «процент белой примеси» у индейцев, тем меньше риск заболеть диабетом II типа. Выходит, «европейская кровь» защищает индейцев от диабета?[259]

Конечно, во многих случаях возникал резонный вопрос: в биологии ли дело или нужно поискать социальную причину? Представители разных рас и народов могут вести специфический образ жизни и, что греха таить, получать весьма разного качества медицинскую помощь. Вот иллюстрация на эту тему: исследования показали, что чернокожие американцы более подвержены гипертонии, чем белые граждане США. Не удовлетворившись этим результатом, ученые обследовали более 85 000 человек стран Америки, Европы и Карибских островов. Оказалось, что в Бразилии, в Тринидаде и на Кубе склонность черных и белых к гипертонии различается совсем не так сильно, как в Северной Америке[260]. Значит, дело не в расовой принадлежности, а в образе жизни и уровне медицины?

 

 

Однако разницу не всегда можно объяснить социальными факторами. Вернемся к диабету II типа. Частота осложнений этой болезни различается у представителей разных рас. Согласно исследованиям, эти различия наблюдаются даже среди пациентов с одинаковым уровнем образования и доходов, получавших одинаковый объем медицинских услуг[261].

Видимо, при изучении расовых особенностей нельзя сбрасывать со счетов ни генетику, ни социальные факторы: и то и другое важно. Хуже всего, когда на подобные проблемы лицемерно закрывают глаза – например, на тот факт, что чернокожие американцы вдвое чаще страдают от рака простаты, чем белые, и в 2,4 раза чаще умирают от этого страшного недуга[262].

Последовавшее десятилетие показало, что слухи об «отмене рас» сильно преувеличены. Подтверждение тому – многочисленные исследования влияния расовых особенностей на риск гипертонии, ожирения, диабета, атеросклероза, всевозможных форм рака. Хотите убедиться? Зайдите в научный поисковик Pubmed, наберите слова «racial medicine» и оцените количество статей за последний год. Их много, притом что нередко западные исследователи предпочитают не употреблять слово «раса» – вместо этого пишут, допустим, «белые и черные пациенты».

Выяснилось, что люди разных рас могут неодинаково реагировать на медицинские препараты. Производителям лекарств стали предписывать включать в клинические испытания различные расовые и этнические группы наряду с женщинами, детьми и пожилыми людьми.

Пожалуй, наиболее яркий пример такого рода – BiDil – первое в США (и, вероятно, в мире) лекарство, рекомендованное представителям определенной расы[263].

BiDil – это коммерческое название препарата «изосорбид динитрат/гидралазин» (Isosorbide dinitrate/hydralazine). Дозировка компонентов этого лекарства подобрана специально для чернокожих, страдающих сердечной недостаточностью.

История такова. В 1980–1990-е годы доктор Джей Кон из Университета Миннесоты проводил клинические испытания разработанного им «сердечного» препарата. Однако FDA (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов) не одобрило препарат, потому что результаты тестов были недостаточно надежными. Кон пересмотрел данные и обнаружил, что на афроамериканцах препарат показал существенно больший эффект. Исследователи знали, что на чернокожих существующие лекарства против сердечной недостаточности действуют слабее, чем на европейцев.

Кон провел новые клинические испытания среди пациентов африканского происхождения. Тесты дали хорошие результаты – в частности, смертность снизилась на 43 %[264]. В июне 2005 года FDA одобрило лекарство, а в 2006-м года «Общество сердечной недостаточности Америки» включило использование препарата в стандарт лечения сердечной недостаточности для черных.

Появление «расово-ориентированного» лекарства не все приняли с восторгом. Кому-то показалось, что BiDil – не столько научная разработка, сколько удачный маркетинговый ход. В самом деле, рынок медицинских услуг для этнических меньшинств имеет огромный потенциал в США, где к врачу с равной вероятностью может прийти белый, черный или латиноамериканец.

BiDil – не единственный пример такого рода. Iressa[265] – препарат для лечения рака легких, рекомендуемый монголоидам.

Кстати, эпизод на тему расовой медицины есть в сериале «Доктор Хаус» (3-я серия 2-го сезона). К врачу приходит чернокожий, которому тот назначает препарат «специально для афроамериканцев». Пациент заявляет, что не купится на расистские лекарства: «Белые уже 60 лет врут мне в глаза». – «Если вам хочется насолить белым, – отвечает доктор Форман (он тоже афроамериканец), – станьте одним из тех черных, что доживают до пенсии. Вот рецепт».

В дискуссиях о плюсах и минусах «расовой медицины» сломано немало копий, и споры не собираются утихать. Только про историю с BiDil уже написаны целые книги![266] Однако можно уверенно сказать: отмена рас пока что отменяется.

Ничто не ново под луною. Доводы в пользу отмены рас, выдвигавшиеся на рубеже XX и XXI веков генетиками, уже более полувека прекрасно известны антропологам-расоведам. В старых советских книгах по антропологии можно прочитать и про отсутствие границ между расами, и про высокую изменчивость внутри каждой расы, и про изменение рас во времени, и про метисацию как мощный фактор расообразования. Еще в 1941 году выдающийся советский антрополог Виктор Бунак писал: «Непрерывный характер изменчивости признаков строения уже давно привел антропологию к необходимости пользоваться измерительными приемами»[267]. Именно из понимания этих моментов выросла антропология как наука, основанная на статистике. Жаль, что некоторые западные генетики так мало об этом знают.

Есть ли у понятия расы научная, объективная основа? Для ответа на этот вопрос посмотрим, как антрополог использует информацию о расовом типе людей. Неужели он будет делать выводы об их «расовой неполноценности»? Ни в коем случае.

Для начала важен сам факт, что антрополог может определить, к какой расе относится тот или иной человек (или его череп, если речь идет об останках). Единичную находку идентифицировать получается, конечно, далеко не всегда. «А вот группу – посчитав средние значения и стандартные отклонения – вполне можно, – объясняет антрополог Станислав Дробышевский. – Раса – это по определению характеристика группы, а не индивида (как в демографии: нельзя посчитать среднюю рождаемость или смертность одного человека, а группы – можно)»[268].

И какая же польза от знания антропологического типа?

Ну, например, мы нашли останки группы людей, чьи расовые признаки резко отличаются от типичного для данной местности населения. Какой напрашивается вывод? Правильно! Что мы столкнулись с мигрантами. И, если у нас есть соответствующие знания, можно назвать и примерный регион, откуда пришли эти люди.

Для того чтобы увидеть, как действует данный принцип, отправляйтесь в абхазское село Адзюбжа. Это место знаменито тем, что в нем и в его окрестностях живут люди с ярко выраженными африканскими чертами. Их так и называют – абхазские негры. Допустим, раса – фикция. Почему же никто не считает, что негроидные черты сами собой «случайно» возникли у местного населения? Жители села считают себя абхазами и говорят только по-абхазски. Но не нужно быть специалистом, чтобы догадаться: предки абхазских негров прибыли в эти места издалека. По одной из версий, абхазские негры – потомки рабов, которые то ли спаслись с корабля, разбившегося у черноморского побережья нынешней Абхазии, то ли были специально ввезены для работы на абхазских плантациях.

А вот пример, свидетелем которого был я лично в 2013 году, находясь в археологической экспедиции у села Войтенки (Харьковская область). При раскопках могильника черняховцев (V век нашей эры), среди десятков вполне европеоидных костяков, вдруг нашелся женский череп, который Станислав Дробышевский по всем признакам отнес к негроидной расе. Так что же, «рас нет»? Или все-таки объективная реальность заставляет нас задуматься: почему здесь, среди суровых остготов, оказалась женщина столь экзотической внешности?

Как видим, прояснить картину миграций, торговых маршрутов или военных походов историкам помогает объективное знание антропологических типов, то есть попросту рас.