Тайная миссия Марии Валевской на острове Эльба

 

“Эта женщина искренне любила его”.

Арпор-Леви

 

1 сентября, расположившись на холме, Наполеон с раннего утра смотрел в подзорную трубу на море.

— Вот и они! — около пяти часов пополудни воскликнул он.

На горизонте появилась черная точка и стала медленно увеличиваться. Вскоре уже можно было различить бриг, который на всех парусах держал курс прямо на Эльбу.

Наполеон, не отрывая глаз от подзорной трубы, старался разглядеть на палубе женский силуэт. Одна ли Мария Валевская пустилась в путь или взяла с собой маленького Александра, которому исполнилось уже четыре года?

Сгорая от нетерпения, император вглядывался в даль. Внезапно он повернулся к капитану Бернотти.

— Поезжайте в Порто-Феррайо, — приказал он. — Возьмите карету, запряженную четверней, трех верховых лошадей и двух мулов. К ночи вам надо быть в Сан-Джованни, чтобы встретить корабль.

Офицер тотчас же отбыл.

Наполеон опасался, как бы Мария-Луиза не проведала о визите на Эльбу Марии Валевской. Поэтому он договорился с братом юной графини, что бриг бросит якорь близ Сан-Джованни, в пустынном месте, подальше от взоров любопытных.

В девять часов вечера Бернотти и гофмаршал Бертран, притаившись в оливковой роще в тридцати метрах от песчаного берега, ждали дальнейших приказаний императора.

А Наполеон в это время готовился к встрече с Марией Валевской в Эрмитаже Мадонны дель Монте на Монте Джоне, — это место он выбрал для тайного свидания с ней. И вдруг его известили, что высадка может задержаться, так как жители острова, заметив незнакомое судно, стоящее на якоре близ Сан-Джованни, решили, что это императрица приехала, наконец, к своему супругу, и толпой высыпали на берег.

— Немедленно разогнать! — взревел Наполеон.

В половине десятого ему доложили, что зеваки сидят по домам.

— Ну, хорошо! — Наполеон вздохнул с облегчением. — Подавайте сигнал! Я сейчас спущусь на берег!

Еще не смолк сигнал, как с борта брига была спущена лодка; она бесшумно заскользила по воде и благополучно причалила к берегу. Из лодки, пряча лицо под вуалью, вышла Мария, за ней ее сестра Эмилия (также под вуалью), а следом за ними их брат Теодор с маленьким Александром на руках.

Навстречу путешественникам устремился Бертран и помог им сесть в карету, впереди которой, освещая дорогу, ехали всадники с факелами. На одном из поворотов свет фонаря выхватил из темноты фигуру всадника. Эго был император, — ему не терпелось поскорее увидеть Марию, и соскочив с лошади, он подошел к карете.

Вот как сама Валевская описывает их встречу:

“В ответ на приветствие Теодора он по-военному отдал честь, поцеловал мне руку и, получив позволение моей сестры, галантно отогнул перчатку и прикоснулся губами к ее запястью. Потом поблагодарил за то, что она взяла на себя труд сопровождать меня, и сделал ей комплимент, сказав, что она похожа на „красавицу сестру“. Проделав все это, он взял у Теодора маленького Александра, обнял его, посадил перед собой на седло, и так они следовали за нашей каретой, а когда из-за плохой дороги мы продолжали путь верхом, — за нашими лошадьми. Эмилия, впервые видевшая императора, заметила, что если бы не военная форма, она приняла бы его за состоятельного буржуа. Но в Эрмитаже ее мнение переменилось. Знаки уважения, которые ему оказывали, строгое соблюдение этикета — все это свидетельствовало о том, что перед ней настоящий монарх”.

После ужина, сервированного на открытом воздухе, под каштанами, Мария с сестрой и ребенком удалились во внутренние покои почивать, а с ними — вся свита. Теодор отправился в городок, а император лег в палатке, разбитой в саду.

Но в два часа ночи он потихоньку вышел из палатки, перешагнул через мамелюка, который лежал прямо на земле, притворяясь спящим, и бесшумно проник в дом. Взбежав по лестнице, он толкнул дверь, молча разделся и нырнул в постель к Марии, которая ждала его, сгорая от желания.

Они вновь обрели друг друга и вновь испытали блаженство. Анонимный автор “Хроники острова Эльбы” сообщает: “Мария Валевская, чьи отношения с д'Орнано носили платонический характер и лишь распаляли ее, прямо-таки набросилась на Наполеона; но император, как всегда, оказался на высоте… Он и мял ее, и переворачивал, и ломал чуть не пополам, придавливал всей своей тяжестью, и маленькой графине казалось, что ее разрывают на части. В конце концов она запросила пощады. Император оделся. Было пять часов утра. Так же тихо, как пришел, он вернулся в палатку, возле которой мамелюк Али по-прежнему притворялся спящим”.

В девять часов утра Наполеон предложил Марии совершить прогулку в горы. Взявшись за руки, возлюбленные бродили по козьим тропам, пили воду из источника и долго наблюдали за супружеской игрой двух лесных жуков.

К одиннадцати часам они вернулись в Эрмитаж, и Наполеон, показывая на сына, обратился к доктору Фуро де Борегару:

— Скажите, доктор, как вы его находите?

— Я нахожу, сир, что римский король заметно подрос.

В приливе нежности Наполеон погладил золотистые кудри Александра. Его сыновья были очень похожи друг на друга, и не было ничего удивительного, что доктор Фуро их перепутал.

После завтрака были танцы на открытом воздухе. Эмилия спела Наполеону старинную польскую песню. Вечером пришел барон де Ла Пейрюс, бывший казначей великой армии, надзиравший за работами по благоустройству острова.

Мария прислушалась к их разговору с Наполеоном и потом записала в дневнике:

“В то время как г-н де Ла Пейрюс показывал императору бумаги, испещренные цифрами, господа офицеры посвящали меня в свои планы, как нам разместиться на Эльбе. И я додумала, что глубоко заблуждаюсь. Император, как видно, примирился со своей участью. Он, кажется, намерен превратить остров в неприступную крепость и, как средневековые феодалы, довольствоваться плодами своей земли. А может, он собирается завоевать весь Тосканский архипелаг? Ведь надо же ему чем-то занять своих солдат и крестьян”.

Вечером, после ужина, Мария встретилась с Ла Пейрюсом.

— Наконец-то его величество обрел покой, — смеясь, сказала она. — Я счастлива, что он живет в таком волшебном богатом краю.

При этих словах барон явно смутился, и Мария спросила его:

— Может, я ошибаюсь?

Он опустил голову. Тогда заинтригованная графиня, взяв его за руку, продолжала:

— Я должна это знать. Мне кажется, все играют какую-то комедию. Скажите, император смирился со своей долей или нет? Счастлив он или чет? Богат или беден?

— Ответить на все ваши вопросы я не в состоянии, — сказал Ла Пейрюс. — Разве что на последний… Кстати, он меня очень удивляет. Может, вы в курсе дела? Несмотря на мои неоднократные напоминания, его величество сразу не востребовал деньги сверх тех двух миллионов, которые полагаются ему ежегодно по договору между Францией и союзниками.

— Этого я не знала.

— И это еще не все, мадам.

— У императора есть деньги?

— Деньги, сэкономленные по цивильному листу, истрачены на жалованье военным, на нужды армии во время последней кампании. Мне и так приходится изворачиваться, чтобы содержать свиту, полицию, обеспечивать императора всем необходимым. Мы могли бы еще как-нибудь продержаться, пока остров не начнет приносить доход, но император слишком щедр…

Опечаленная Мария ушла к себе. Наполеон ворвался к ней подобно урагану и, использовав в качестве поля боя кровать, исчез.

Наутро она пришла к нему в палатку.

— Вот, — сказала она, кладя на стол сверток. — Все, кто могут, должны поддерживать Комитеты. Центральная касса здесь?

— Это что, фонды? — спросил Наполеон.

— Это можно обратить в фонды. Это драгоценности, которые я никогда не ношу.

Она развернула сверток и вынула чудесное жемчужное колье — подарок Наполеона по случаю рождения Александра.

— Все понятно, — пробормотал император. — Ох уж этот Пейрюс! Я с ним еще поквитаюсь! — И с этими словами, взяв руки маленькой графини, продолжал:

— Мария, вы рисковали оскорбить меня вашим подарком. Не возражайте! Оставьте ваши драгоценности себе. Я не настолько беден, чтобы принимать подаяния. Если бы мне нужны были деньги, я обратился бы к королеве-матери или к моим должникам. Кое-что за ними еще есть. Напротив, это я должен возместить вам дорожные расходы и оказать помощь в получении доходов с майората Александра. Деньги уже приготовлены, я, если пожелаете, вы можете уехать сегодня вечером… Конечно, если будете хорошо себя чувствовать и не устанете за день.

Мария Валевская в своих мемуарах признается, что при этих его словах чуть не лишилась чувств. Мечта о совместной жизни с Наполеоном мгновенно развеялась.

“Мне казалось, — я не переживу этого” — писала она.

Правда ли это?

И только ли любовь к Наполеону побудила Марию отправиться на остров Эльбу?

Некоторые мемуаристы это отрицают, считая, что ее визит продиктован был чисто политическими соображениями. Но вопрос этот требует тщательного изучения.

“Мария Валевская, — пишет Андре Сабуре, — привезла на Эльбу документы, дающие представление о царивших во Франции настроениях, о недовольстве народа, о растущей непопулярности Бурбонов, о ностальгии по режиму Империи; в них также содержались сведения о банкирах, готовых оказать финансовую поддержку Наполеону, если он решится вернуться на французский престол. Прощаясь с Марией, император поручил ей встретиться в Неаполе с Мюратом и уладить вопрос о наследственных правах Александра. Кроме того, в Генуе она нанесла визиты нескольким финансистам, и через некоторое время на остров под покровом ночи было доставлено двенадцать миллионов, предназначавшихся, в частности, на снаряжение и высадку Наполеона в бухте Жуан.

Все это дает основание считать Марию Валевскую тайным агентом Наполеона. Правда, совсем обычным, так как побудительным мотивом ее действия была любовь. Однако ее политическая роль бесспорна”.

Здесь уместно вспомнить графа д'Орнано, считавшего и Марию, и ее брата Теодора шпионами Бонапарта.

“Вскоре после отъезда Бонапарта на Эльбу, — писал он, — Теодору Лачинскому поручили установить связь бонапартистских организаций Польши с подобными организациями в Баварии, где находился Евгений Богарнэ, Швейцарии, а также в Италии, в частности, в Неаполе, хотя Мюрат отрицал существование таких организаций в его королевстве, и его полиция была того же мнения. Интересы дела скоро привели Теодора на Эльбу. Из переписки Наполеона явствует, что он был принят с радостью и отбыл с особым поручением. Мария, в свою очередь достигнув берегов Италии, также не замедлила оказать ему помощь”.

И граф д'Орнано прибавляет:

“Но император ею не воспользовался”.

Иного мнения придерживается Поль Бартель, который в своем фундаментальном труде, посвященном жизни императора на Эльбе, упоминает о тайной деятельности Марии Валевской и, в частности, пишет:

 

“Деятельность Теодора Лачинского была связана с частыми поездками в Порто-Феррайо, так как он передавал императору письма от своей сестры и тотчас же уезжал в Италию, увозя с собой его послания к ней”.

И далее Поль Бартель, описывая отъезд графини с Эльбы вечером 3-го сентября, прибавляет:

“Наполеон настоял на том, что будет сопровождать Марию и ее спутников часть пути. На полдороге до Марчана-Альта он остановил лошадь, спешился и долго разговаривал с Марией. О чем они беседовали? Это навсегда останется тайной. Возможно, он давал ей поручение к Мюрату или к своим друзьям во Франции. Было бы странно, если бы он этого не сделал. Недаром ведь графиня и ее брат в течение нескольких месяцев поддерживали постоянные отношения с императоров. Они непрерывно держали его в курсе всего, что происходило на континенте. Значит, Мария по-прежнему была ему верна, несмотря на разочаровавший ее визит на остров. Эту бескорыстную, преданную женщину никакие испытания не могли заставить поступить иначе. Пройдет немного времени, и ей станет казаться, что ее мечта об обретении Наполеоном французской короны близка к осуществлению, и, захваченная ею, она примирилась со своей судьбой”.

И, наконец, вот что пишет человек, шпионивший за Наполеоном в пользу коалиции:

“Графиня Валевская была послом, помогавшим императору осуществлять его тайные замыслы. Она передала Наполеону список официальных лиц, на которых он мог рассчитывать после высадки во Франции. Приехав на остров как возлюбленная Наполеона, стосковавшаяся по ласке и нежности, она была вне всяких подозрений и могла не беспокоиться, что бывшие при ней документы, письма и планы военных действий будут перехвачены. Истинная ее роль станет ясна лишь много позже”.

Значит, Мария Валевская и была тем самым восхитительным из тайных агентов Наполеона? И значит, это правда, что за ее нежной любовью, безрассудной преданностью и эфемерной надеждой навсегда связать свою жизнь с императором крылось еще нечто более важное, что содействовало возвращению Наполеона во Францию?

Но так как нет ни авторитетных свидетельств, ни подлинных документов, утверждать это невозможно. И все же деятельность ее брата позволяет предположить, что и она принимала активное участие в политической авантюре Наполеона.

Быть может, когда-нибудь на чердаке заброшенного деревенского дома найдут неизвестные письма Наполеона к Марии, и тайная роль в его судьбе этой красавицы польки прояснится.

А пока остается лишь строить догадки и, самое большее, усомниться в искренности ее любви.

Когда Марии Валевской стало известно, что придется покинуть Эльбу уже сегодня вечером, она постаралась, чтобы последние часы, проведенные с Наполеоном, имели хотя бы видимость семенного счастья. Она привела к Наполеону маленького Александра, и тот играл с ним. Ребенок, очевидно, как и его мать, обожал императора и был с ним сегодня особенно ласков. Растроганный Наполеон посадил мальчика на колени и стал расспрашивать:

— Скажи, ты любишь играть с друзьями? А трудиться? А учиться читать и писать? Но ездить верхом ты наверняка любишь, правда? — И, помолчав, продолжал с лукавой улыбкой: — Мой мизинчик подсказывает мне, что ты никогда не называешь меня по имени в своих молитвах.

— Да, — отвечал Александр. — Я говорю не “Наполеон”, а “папа-император”.

Ответ восхитил Наполеона, и, повернувшись к графине, он сказал:

— Мальчик, несомненно, будет иметь успех в свете, — он очень остроумен.

Подали завтрак, и император пожелал, чтобы сын сидел за столом рядом с ним. Поначалу Александр вел себя как благовоспитанный ребенок, но его хватило ненадолго, и мать вынуждена была делать ему замечания.

Тогда император сказал:

— Ты, я вижу, не боишься розог? Ну, так я научу тебя, их бояться. Меня высекли только один раз, но я запомнил это на всю жизнь.

И он рассказал следующую историю:

“Моя бабушка к старости сгорбилась и ходила, опираясь на клюку. И хотя она была с нами очень добра и часто угощала нас конфетами, нам с сестрой она напоминала Бабу-Ягу, и мы с Полиной за ее спиной передразнивали ее. Как на беду, она заметила это и пожаловалась нашей маме, упрекнув ее в том, что она плохо нас воспитала и не научила уважать старших. Мама нас очень любила, но была строгой. По ее лицу я понял, что мне несдобровать. Полина свое получила тут же, потому что юбчонку задрать проще, чем расстегнуть и спустить штанишки. Вечером мама попыталась поймать меня, но тщетно. И я посчитал, что на том дело и кончится. Но когда на другое утро я подошел поцеловать ее, она меня оттолкнула. Я уже совсем забыл о неприятном происшествии, как вдруг услышал днем мамин голос: „Наполеон, ты приглашен к обеду к твоему наставнику, пойди, переоденься“. Обрадованный предстоявшим обедом в кругу офицеров, я поднялся к себе и быстро разделся. Оказывается, мама караулила меня, как кошка мышку, и неожиданно войдя в комнату, захлопнула дверь. Я понял, что попал в ловушку, но поделать ничего уже было нельзя, и мне пришлось-таки вытерпеть порку…”

Все рассмеялись, а Наполеон обратился к Александру:

— Ну, что ты на это скажешь?

— Но я ведь никогда не смеюсь над моей мамой, — ответил мальчик, и его детское личико приняло виновато-растерянное выражение.

— Отлично сказано, — сказал Наполеон и поцеловал сына.

Вечером Мария, ее сестра Эмилия и Александр, сложив в карету вещи, направились к Марчана-Марина. где их ждал корабль. Наполеон проводил путников до невысокого холма, откуда открывался вид на море, и, передав Марии конверт, Эмилии — ларец, а Александру коробку с игрушками, простился с ними.

Едва успел он вернуться, как разразилась гроза. Мысль, что возлюбленная и сын подвергаются опасности, взволновала его и он поручил одному гвардейцу догнать их и вернуть обратно. Но Мария, видя, как разбушевалось море, решила изменить маршрут и сесть на корабль в пятнадцати лье от Марчаны в Порто-Лонгоне. Разумеется, гвардеец их не нашел, и Наполеон в тревоге провел ужасную ночь.

А Мария в это время прогуливалась под ливнем по острову, предаваясь горьким мыслям. Уже на корабле она записала в дневнике:

“Я долго колебалась, понимая, что поступаю дурно, подвергая сестру и сына такой опасности. Самой мне не было страшно. Ибо вернуться значило опять увидеть императора, который так меня оскорбил! Даже мысль об этом была для меня невыносима. Как унизительны Принятые им меры предосторожности! Едва заслышав о моем приезде, перебраться из Порто-Феррайо в другое место, до ночи не выпускать нас с корабля. А чего стоит тайная высадка на берег! И все для того, чтобы о моем пребывании на острове не узнала императрица.

Мне очень хотелось сказать ему, что ее это нисколько не интересует, что она плохая жена и плохая мать. В противном случае она давно была бы здесь. Я пишу то, что думаю”.

Истины ради заметим, что горький осадок не помешал Марии сразу по приезде в Неаполь в точности выполнить поручение своего возлюбленного…