Элегия на кончину Пышки Лиззи, трактирщицы

 

 

Она мертва! Не лжет молва!..

Ох, Смерть‑старуху черта с два

Проймут крепчайшие слова!

Махнул Скелет

Своей косой из удальства –

И Лиззи нет.

 

О Смерть, несмысленный Костяк!

Тобою всяк влеком во мрак:

Мудрец, дурак, богач, бедняк –

Дворцов и хижин

Ты гостья лютая, – и всяк

Тобой обижен.

 

Да будь тобой, скотина, взят

Купчина иль аристократ –

Бояться ль эдаких утрат,

Таких потерь?

Но Лиззи взять и ввергнуть в ад?

О Смерть! О зверь!

 

Столичные пропойцы вой

И стон подъемлют хоровой:

Осиротели мы впервой –

О да, о да!

О, плачьте, плачьте всей братвой:

Пришла беда.

 

Мы, сдвинув шапки набекрень,

Перебродивший пить ячмень

Ходили к Лиззи, что ни день:

Хватало сил!

Кому, скажите, выпить лень? –

И каждый пил.

 

Второй такой трактир едва ли

Найдешь. На вывеске клевали

Друг дружку, и нещадно драли

Два петуха^{*}.

Уютный был в укромном зале

Притон греха!

 

Бывало, достигаем цели –

И шутит Лиззи: «Вновь! Ужели?

Глядите: пудинги поспели,

И битый час

Уже томятся! Еле‑еле

Дождались вас!»

 

И мы садились близ огня,

Грошами скудными звеня…

Была – поддержит пусть меня

Всяк бедокур! –

Копченых Лиззина стряпня

Вкуснее кур!

 

Никто не потчевал сытней,

Чем Лиззи, нашенских парней!

И лук в овсянке был у ней,

И уйма перцу!

Обилье пряностей – ей‑ей,

Всегда по сердцу!

 

Мы наедались до отвала,

Да все подчас казалось мало –

И сколько ложек вновь стучало,

И длился ужин!

В таком трактире зазывала

Навряд ли нужен!

 

Уместна ль к ужину вода?

С водой у нас была вражда!

Зато дружили без вреда

Мы с папским^{*} виски:

Стакан‑другой – и вновь айда

Жевать сосиски!

 

А уж востер был язычок

У Лиззи!^{*} Всяк буян – молчок!

Сдерзишь – подцепит на крючок,

И снять не смогут!

И слушать будешь, дурачок,

Всеобщий гогот!

 

Пустел бочонок или мех,

Гремели говор, пенье, смех –

И новых жаждало утех

Младое племя!

И мчало время без помех –

Златое время…

 

Вставала, наконец, Луна,

Звала весь мир в объятья сна

(И упырей звала она

Из‑под земли) –

И мы, набравшись допьяна,

Домой брели.

 

Глаголет колокола медь:

«Прости‑прощай, питье и снедь!»

Покойницу не отогреть…

Нам жизнь – обуза,

И безутешно будет впредь

Пустое пузо!

 

Молчу. Бессильны все слова.

Расти, могильная трава!

Покойся, Лиззи. Ты мертва.

Зарыли гроб.

Но я поцеловал сперва

Беднягу в лоб…

 

Прощайте, славные года!

Худая нынче нам еда –

Кутьи вкусите, господа,

Из общей миски…

И распрощайтесь навсегда

С дешевым виски!^{*}

 

 

Послание к Роберту Бернсу

 

 

О Робин, взысканный сполна

Судьбой и Музой! Пей до дна!

О, помоги тебе жена

Шутить и петь –

И вдохнови тебя она

Теперь и впредь!

 

Да, Роберт Фергюссон умолк…

(В кредит он жил, и пил он в долг –

Но ведал в стихотворстве толк,

И был мастак!)

Уж лучше б умер целый полк

Худых писак!

 

Да, юного поэта жаль!

В Шотландию пришла печаль.

Но Муза наша навсегда ль

Сомкнет уста?

Цела шотландская скрижаль,

И не пуста!

 

Я верю: в рай ушел, не в ад

Орфея избранный собрат:

Грешил – да не был виноват!

И наизусть

Его твердят и стар и млад.

Грешил? И пусть!

 

И в день убогих похорон,

Внимая общий вопль и стон,

Вручил кудесник Аполлон

Тебе свой дар!

И слышат Бернсов лирный звон

И млад и стар!

 

И Муза, девица‑краса,

Тебе являла чудеса;

Она вела тебя в леса,

И там ты мог

Услышать жизни голоса,

О полубог!

 

Подхватывают холм и дол

Звенящим эхом твой глагол;

Навеки славу ты обрел.

О наш поэт,

Ты – царь поэтов! Твой престол –

Весь белый свет.

 

Не брат, как вижу, Бернсу черт!

Поэта чтят и смерд и лорд:

Он безупречный взял аккорд,

И трель чиста!

Любой шотландец нынче горд –

И неспроста.

 

Как я люблю в июльский зной

Читать, простершись под сосной!

А томик твой всегда со мной –

Истрепан, худ…

Как восхищает глубиной

Твой звучный труд!

 

Здесь нет поэзии преград!

Часы бегут, года летят…

Звучат стихи на грустный лад –

И хоть заплачь!

А сменишь лад – я буду рад

Пуститься вскачь!

 

И прохиндеев, и шутов

Ты плеткой отхлестать готов:

А уж у плетки – семь хвостов!

О, что за плеть!

Ты всех мерзавцев и скотов

Сумел огреть!

 

Пусть неумелая хвала

И недостойна, и мала –

Но славить славные дела

Певцу – к лицу!

Иль Муза втуне отдала

Свой дар певцу?

 

Теперь, всесильный стихоплет,

Прощай! Неудержимый ход

Часов опять меня зовет –

Увы и ах!

И буди здрав за годом год –

Врагам на страх!

 

 

На кончину Бернса

(Послание к некоему другу)

 

 

Сколь дивна ты, шотландская свирель!

О, сколько песен скрыто в тростнике!..

Трепещет упоительная трель,

Звучат слова на звонком языке.

Была свирель у Аллана в руке:

Знаток природы и людских сердец,

Он пел о всяком древе и цветке,

Он пел, как Пэти мирно пас овец –

И Мэгги обнимал, влюбленный сорванец!

 

Бродить бы мне вблизи журчащих вод,

Иль под ольхою нежась, птичий хор

Внимать! Неспешен сельской жизни ход,

Сокровища Природы тешат взор.

Какой роскошный луговой простор,

Как жаворонок нежит чуткий слух!

Вседневные заботы наши – вздор.

Беспечен, весел юноша‑пастух:

Здорова плоть, и в ней гнездится бодрый дух.

 

О! Роберт Бернс, бессмертный менестрель,

Был не любитель жизни городской!

Его примером взял я – и досель

Алкаю славы с жаром и тоской.

Но кто же знал, что недалек такой

Ужаснейший, непоправимый день –

Что вечный к Бернсу близится покой?

Страна! Одежды черные надень!

Угас поэт, сошел под гробовую сень.

 

Горюй, Шотландия… Но, впрочем, нет!

Отри слезу, расправь скорее грудь:

Поэт ушел. Да здравствует поэт!

Я верю: есть меж нами кто‑нибудь,

Кому дано бестрепетно дохнуть

В нетленную шотландскую свирель –

И новый Бернс на тот же ступит путь,

Что Роберт Бернс прокладывал досель…

О Бальфур мой! Дерзай, преследуй ту же цель!

 

Тебя природа вдохновит, мой друг;

Ты нашу лиру посрамишь едва ль!

Пускай рыдают нынче все вокруг –

А ты уйми тоску, смири печаль,

Прославь страну свою и вширь и вдаль!

Чтоб гордым был по‑прежнему народ,

Чтоб души стали чище, чем хрусталь –

Пускай вовек поэзия живет,

О, пламенный творец и честный патриот!