Тактика допроса в конфликтной ситуации «без строгого соперничества»

Конфликтная ситуация допроса без так называемого строгого соперничества складывается тогда, когда между ин­тересами следователя по получению искомой им информации и интересами допрашиваемого по ее передаче следователю нет принципиальных противоречий. Лицо обладает информа­цией и желает ее передать, однако могло воспринять её с не­преднамеренными искажениями и (или), также добросовест­но заблуждаясь, искажает ее, передавая следователю. При чины этого могут быть различны: от условий наблюдения до­прашиваемым события, его роли и места нахождения в мо­мент события, о котором он дает показания, до субъективных психофизиологических особенностей и возможностей этого лица по восприятию, сохранению в памяти и адекватной пе­редаче информации.

Когда следователь приходит к выводу, что имеющиеся или возможные ошибки в показаниях допрашиваемого не предопределяются умыслом на искажение искомой им информации, перед ним возникают две тактические задачи: опреде­лить возможные причины искажения допрашиваемым инфор­мации; оказать помощь допрашиваемому в адекватном вос­произведении им имеющейся у него информации либо в уста­новлении фактов и обстоятельств, достоверно объясняющих, почему допрашиваемый дает не соответствующие действительности, объективно ложные показания.

Для решения первой задачи следователь должен как минимум выяснить у допрашиваемого (и соответственно от­разить в протоколе допроса): а) условия наблюдения им об­стоятельств, о которых он дает показания: метеоусловия, время события, освещенность места события, расстояние, с ко­торого он его наблюдал, и т. п.; б) роль допрашиваемого в- событии, о котором он дает показания: был ли он очевид­цем — посторонним наблюдателем, потерпевшим от посяга­тельства либо лицом, причастным к совершению события, а также его субъективное мнение о том, верно ли он в этой связи воспринял обстоятельства, о которых дает показания; в) его состояние в момент этого события, в частности, не был ли он в это время в нетрезвом состоянии либо под воздейст­вием наркотиков или других наркотических веществ; как, по его мнению, сказалось или могло сказаться такое состоя­ние на адекватности восприятия им обстоятельств, составля­ющих предмет допроса; г) не страдает ли он какими-то бо­лезнями и не имеет ли субъективных особенностей, которые могли сказаться на точности и объективности восприятия им обстоятельств, о которых даются показания (как в негатив­ном, так и в позитивном плане), в том числе не объясняются ли они профессиональными качествами и навыками допраши­ваемого (например, повышенное «чувство» времени, скорос­ти и расстояния у летчиков, шоферов и других профессио­нальных работников транспорта, зрительная память у худож­ников, повышенная слуховая восприимчивость у музыкантов и т. д.); д) не влияет ли время, прошедшее с момента собы­тия, о котором допрашиваемый дает показания, на точность передаваемой им информации.

Выяснив названные и другие диктуемые конкретными обстоятельствами расследуемого дела особенности субъек­тивного восприятия, сохранения и передачи допрашиваемым Информации, следователь должен перейти к решению второй тактической задачи допроса в рассматриваемой ситуации. И здесь можно предложить следующие рекомендации.

Если речь идет о возможных ошибках в показаниях, ка­сающихся установления пространственных факторов (ска­жем, расположения машин, участвовавших в дорожно-транс­портном происшествии, расположения на месте происшествия и относительно потерпевшего или друг друга участников группового преступления и т. п.), весьма целесообразным явля­ется проведение допроса на месте происшествия. Это приве­дет к «оживлению» ассоциаций допрашиваемого, к более точ­ному, чем в кабинете, воспроизведению им обстоятельств, составляющих предмет допроса.

Следует тут же заметить, что в целом метод выявления ассоциаций, реализуемый не только названным образом, но и (чаще всего) постановкой допрашиваемому уточняющих вопросов типа: «а почему?», «а что было дальше?» и т. п., в данной ситуации допроса весьма эффективен. Он не только приводит к даче допрашиваемым более точных и полных по­казаний, но и зачастую объясняет психологическую динамику развития события, его причины, мотивы и поводы.

Показания Жукова о совершенном убийстве в стадии свободного рассказа звучали следующим образом: «Я шел к Никанорову, по пути увидел пьяного, спящего на лавоч­ке. Придя к Никанорову, я ему рассказал об этом пьяном и предложил его ограбить. Никаноров согласился. Мы пошли и стали обыскивать пьяного. В этот момент он проснулся, стал сопротивляться и мы его убили» (далее Жуков рас­сказал об обстоятельствах убийства и сокрытия трупа).

Когда же Жукову был поставлен ряд уточняющих во­просов, направленных на выявление ассоциаций, его по­казания в ранее приведенной части приобрели следующий вид: «Когда я шел к Никанорову, то увидел по пути спя­щего на лавочке пьяного. Ничего плохого в отношении не­го я и не подумал и даже как-то не обратил на него осо­бого внимания. Когда я пришел к Никанорову, мы стали с ним обсуждать, чем бы заняться. Ничего интересного и голову не приходило, да и денег не было ни у меня, ни у Никанорова. Мы стали вспоминать, что вообще делали раньше. Вспомнили в том числе, что как-то обобрали одною пьяного, лежавшего на улице, и взяли у него часы и деньги, около тридцати рублей. И тут я по ассоциации (слова Жукова. — О. Б.) вспомнил о пьяном, которого я видел, идя к Никанорову. Я ему об этом рассказал и предложил повторить наш тот подвиг. Никаноров согласился...».

Как видим, такая тактика допроса не только прояснила психологическую сторону возникновения и развития пре­ступного умысла, но и позволила выявить ранее совершенное Жуковым и Никзноровым преступление.

Если непреднамеренные искажения в показаниях можно объяснить физическим или (и) психическим состоянием допрашиваемого, связанным с его ролью в преступном событии (это в основном касается потерпевшего, но в ряде случае» и лица, совершившего посягательство), то для их устранения, как показывает практика, эффективен повторный допрос- «Придя в себя» спустя некоторое время после происшествия, потерпевший (подозреваемый) может более объективно воспроизвести и оценить событие преступления и его отдельны обстоятельства, уточнить приметы преступника, использован­ного при нападении оружия, действия каждого нападающего при посягательстве.

Потерпевший Чуркин в своих показаниях тут же после происшествия утверждал, что хорошо рассмотрел в руках напавшего на него грабителя большой блестящий нож  с обоюдоострым лезвием. Так как посягательство было совершено ночью в неосвещенном месте, показания потерпевшего в приведенной части вызывали сомнения.

Будучи в этой связи повторно допрошенным спустя не­делю после происшествия, Чуркин, действительно, уточнил свои показания и объяснил дословно следующее: «В руке у нападающего что-то блеснуло, я «с испугу» решил, что это большой нож. Мне всегда почему-то представлялось- что большие ножи, которые используют грабители, всегД³ обоюдоострые, и потому в своих первоначальных показаниях я и сказал, что это был обоюдоострый нож. Сейч- успокоившись и все вспомнив, утверждать категорически это не могу. Что-то блестящее и большое в руке нападающего было, но был ли это нож и какой, я точно сказать не могу».

Когда преступник был установлен, оказалось, что при нападении на Чуркина он держал в руке большой блестя­щий ключ от гаражного замка.

Эффективным приемом допроса в рассматриваемой си­туации является постановка допрашиваемому так называе­мых контрольных вопросов, направленных на выяснение фактов, обстоятельств, отдельных их деталей, которые могут под­твердить или опровергнуть объективность показаний по са­мому существу предмета допроса. Так, достаточно распро­странена ситуация, когда свидетели добросовестно заблуждаются относительно времени (даты, часа) сообщаемых им событий, особенно, когда допрашиваются спустя длительное время после него. И задача здесь следователя — «привя­зать» контрольными вопросами сообщаемое время к какому- либо событию, дата и время которого либо точно известны либо могут быть кем-то или чем-то объективно подтверждены.

Алиби Новых опровергалось показаниями свидетеля Целкова, заявившего, что он видел подозреваемого недале­ко от места происшествия в день совершения преступления. На вопрос следователя, почему он запомнил этот день, Целков пояснил, что накануне он снял со сберкнижки боль­шую сумму денег на приобретение мебели, нес их с собой и, увидев Новых, решил к нему не подходить, боясь про­гулять с ним деньги, а потому сделал вид, что не заметил его, пошел в магазин и купил мебель.

Осмотром представленных Целковым по требованию следователя сберегательной книжки и товарного чека на мебель было установлено, что эти события — получение де­нег в сберкассе и приобретение мебели — происходили за неделю до дня совершения преступления.

Старший следователь по особо важным делам при Ге­неральном прокуроре СССР В. Париц, вспоминая рассле­дование печально известного «витебского» дела, пишет о допущенных ранее по нему недостатках: «Психология сви­детелей не учитывалась, их важнейшие показания никак, даже в ходе допроса, контрольными вопросами не прове­рялись. Например, свидетель называет дату и время встре­чи с обвиняемым, совпадающие с предполагаемым време­нем убийства. И на этих показаниях строится обвинение. Начинаешь повторно допрашивать, расширяешь круг во­просов, выясняешь обстоятельства встречи и выходит ошиб­ка на целую неделю! Человек сам все вспомнит, поставь только нужные вопросы и не клони его к «выгодной» вер­сии. Вспоминаю допрос одной женщины, убежденной, что видела потерпевшую именно в называемый ею день. По­просил ее припомнить весь тот день с утра. Она рассказывает, рассказывает и наконец говорит, что очень тогда спе­шила. Почему, спрашиваю, спешила? Корову не могла дол­го подоить свою, потому что дождь шел. Стоп! Проверяю, был ли в тот день дождь. Оказалось, не было!» ²⁰.

Если допрашиваемый затрудняется в описании каких-ли­бо предметов или внешности лица, о которых он дает показания (такие ситуации достаточно широко распространены связи с определенными психологическими особенностями), целесообразно оказать ему в этом помощь путем ознаком­ления допрашиваемого с пособиями и альбомами, где запе­чатлены аналогичные объекты (холодное и огнестрельное ору­жие, фотоальбомы и т. п.).

В таких случаях, на наш взгляд, соответствующая е часть показаний допрашиваемого может приобрести при- 1: мерно такой вид: «Описать нож, которым мне угрожал Ц преступник, я затрудняюсь. Однако, осмотрев сейчас по >; Вашему предложению книгу (Тихонов Е. Н. Криминалистическая экспертиза холодного оружия. Барнаул, 1987), в $ которой изображены различные образцы холодного оружия, I думаю, что этот нож был по конфигурации очень похож на I нож, изображенный на с. 196 (рис. 62, № 2), где он именуется «сувенирный нож, по конструкции близкий к охотничьим», только значительно больших размеров».

Весьма важным является выяснение того, что допраши­ваемый имеет в виду под тем или иным употребляемым им словом, термином, понятием. К слову сказать, в Уставе уго­ловного судопроизводства России содержались такие, имею­щие отношение к сформулированной рекомендации положе­ния: «Показания обвиняемого записываются в первом ли­це, собственными его словами, без всяких изменений, пропус­ков и прибавлений. Слова и выражения простонародные, местные и не совсем понятные объясняются в скобках» (ст. 409).

Особое значение выполнение этой рекомендации приоб­ретает при допросе малолетних потерпевших и свидетелей, которые зачастую вкладывают в отдельные слова и понятия совершенно иной смысл, чем обычно им придается.

В одной из работ по тактике допроса приводится следующий пример. Малолетняя потерпевшая рассказала, что у лица, совершившего на нее посягательство, на руке был _: «нарисован» (вытатуирован. — О. Б.) тигр. На руке Н., изобличенного позднее в совершении этого преступления, была татуировка... танка. Для выяснения возникшего в этой связи противоречия при повторном допросе следователь показал девочке фотографию татуировки с руки Н. и по­просил сказать, что изображено на снимке. Девочка ответила, что это «тигр» — так ей объяснил отец. Отец девоч­ки подтвердил на допросе, что когда он водил дочь на площадь, где была выставлена трофейная военная техника, он показал ей на танк и объяснил, что этот танк — «тигр».

И наконец, если есть основания полагать, что непреднамеренные искажения допрашиваемым искомой следователем информации обусловлены некими аномалиями свойств вое приятия, имеющимися у этого лица, то их наличие следует сначала выявить в ходе допроса, а иногда и других специально на то направленных действий (если имеющаяся аномалия не осознается или почему-то скрывается допрашиваемым), а затем обосновать объективными, чаще всего медицинскими исследованиями.

Свидетель не отрицал, что находился рядом с убийцей, и тем не менее утверждал, что не видел, как и чем прес­тупник нанес удар потерпевшему. Следователь предполо­жил, что допрашиваемый что-то скрывает, решил прекра­тить допрос и перенести его на другое время (иными сло­вами, счел, что ситуация допроса приобрела остроконфликтный характер и потому требует других тактических средств). Однако, когда допрашиваемый читал протокол своего допроса, следователь обратил внимание на то, что держит он протокол очень близко к глазам. Он поинтере­совался, как у свидетеля со зрением; тот рассказал, что он сильно близорук, но очки носить стесняется. Наличие бли­зорукости свидетеля затем было подтверждено медицинским освидетельствованием, что и разъяснило объективно причину данных им показаний.

Свидетель показал, что автомашина, скрывшаяся с места происшествия, была желтого цвета. Эти показания противоречили результатам осмотра места происшествия, при котором на одежде потерпевшего были обнаружены частицы краски красного цвета. Предположив, что свиде­тель не имеет умысла на искажение информации и описа­ние цвета машины ошибочно в связи с возможно имеющимся у допрашиваемого дальтонизмом, следователь пред­ложил свидетелю назвать цвета различных предметов, на­ходящихся на его столе (среди них имелся телефон красного цвета). Указав на телефон, свидетель заявил, что цвет его... желтый. Факт наличия у допрашиваемого дальтониз­ма был подтвержден затем и заключением окулиста.