Преследование и убийство жан-поля Марата,

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И УБИЙСТВО ЖАН-ПОЛЯ МАРАТА,

ПРЕДСТАВЛЕННОЕ АРТИСТИЧЕСКОЙ ТРУППОЙ ПСИХИАТРИЧЕСКОИ ЛЕЧЕБНИЦЫ В ШАРАНТОНЕ ПОД РУКОВОДСТВОМ ГОСПОДИНА ДЕ САДА

 

 

Перевод Л. Гинзбурга

© «Художественная литература», 1979,

сб. «Из немецкой поэзии. Век X — век XX»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Маркиз де Сад,

шестидесяти восьми лет, исключительно тучен. У него седые волосы и гладкое лицо без морщин. Он неуклюж, дышит порою с трудом, как астматик. Одежда — изысканная, но уже поношенная. На нем белые штаны до колен с бантами, белая рубаха с широкими рукавами, белые туфли с пряжками. Грудь и манжеты — в кружевах.

 

Жан-Поль Марат,

сорока девяти лет, страдает болезнью кожи. Оп закутан в белую простыню, на лбу — белая повязка.

 

Симона Эврар,

подруга Марата, неопределенного возраста. Исполнительница этой роли одета в больничный халат с фартуком, го­лова повязана платком. Движении ее странны и судорожны. Когда ей нечем заняться, она то и дело вынимает платок и при каждом удобном случаи меняет Марату повязку.

 

Шарлотта Корде,

двадцати четырех лет. Одета в тонкую белую сорочку вре­мен Директории. Грудь открыта, но поверх сорочки накинут легкий белый платок. Когда она появляется на сцене, на нее надевают шляпу с лентами. Постоянно находится под наблюдением двух медицинских сестер, которые ее поддер­живают, причесывают и поправляют па ней платье. Движет­ся, как сомнамбула.

 

Дюпре,

депутат-жирондист. Исполнитель, этой роли носит жилет поверх больничной рубахи. Он в узких, облегающих шта­нах, вкоторых ходили молодые щеголи времен Директории. Помещенный в лечебницу как эротоман, он при каждом удобном случае использует роль любовника Шарлотты Кор­де к своей выгоде.

 

Жак Ру,

бывший священник, радикальный социалист. Одет в белого цвета смирительную рубаху со связанными рукавами, поверх которой накинуто нечто вроде монашеской рясы. На сцене он появляется только в таком одеянии.

 

Четверо певцов:

«Медведь» – бас,

«Козел» —баритон,

«Петух» —тенор,

«Соловей» —сопрано,

представители четвертого сословия. Их больничные одежды украшены деталями шутовского костюма. Носят фригийские колпаки, а Соловей — женщина, обвязанная трехцветной повязкой, с саблей, изображает Марианну. Они поют и участ­вуют в пантомиме.

 

Пациенты,

второстепенные персонажи: певческие голоса, мимы и хор. По ходу действия они выступают либо в больничной одежде, либо в примитивных костюмах. Те. которые не участвуют в действии, должны делать вид, что репетируют, как бы готовясь к выступлению. Одни повторяют одинаковые движения, кружатся, прыгают, что-то бормочут, причитают, разражаются беспричинным смехом и криками или на все время представления застывают в прострации. Другие безвольно позволяют передвигать себя из стороны в сторону. Есть среди них несколько таких, кто внимательно следит за развитием действия, напоминая нам о том, что в Шарантоне содержались не только душевнобольные, но и люди, которые были неугодны наполеоновскому режиму из полити­ческих соображений.

 

Глашатай,

поверх больничного халата носит костюм арлекина. Весь, он

обвешан инструментами, которые по мере необходимости создают шум. В руке у него посох, украшенный бантами.

 

Пятеро музыкантов,

пациенты клиники. Они играют на гармонике, лютне, флейте, трубе и барабане.

 

Санитары,

в форме, с длинными белыми фартуками, что делает их по­хожими на мясников. В карманы фартуков засунуты ду­бинки.

 

Сестры,

в длинных белых фартуках. Воротники накрахмалены, крылья чепцов торчат далеко в стороны. Ходят с четками, иг­рают сестер мужчины атлетического телосложения.

 

Кульмье,

директор   лечебницы, в элегантном костюме, пальто и цилиндре. Носит пенсне и трость. Охотно становится в позу Наполеона.

 

Жена и дочь Кульмье,

Одеты изысканно, их одежда представляет собой сочетание лилового и жемчужно-серого тонов, искрящихся драгоцен­ностями.

 

АКТ ПЕРВЫЙ

 

За сценой — удары больничного колокола.

 

Общий выход

 

Сцена представляет собой водолечебницу в Шарантоне, со всеми необходимыми атрибутами. Расставлены скамьи для актеров, сестер и санитаров. Впереди стоит ванна Марата, поперек которой положена доска для письма. Справа нахо­дится стул для де Сада. Трибуна для Кульмье и семейства тоже должна находиться справа. Постоянное место музыкантов — на сцене.

Д е С а д занят последними приготовлениями к выходу ак­теров.

С а н и т а р ы завершают обычную процедуру для купания и массажа.

На заднем плане, на возвышении, сидят и лежат п а ц и е н т ы.

Де Сад дает знак, и через заднюю боковую дверь справа входят а к т е р ы, предводительствуемые К у л ь м ь е с с е­ м е й с т в о м  и сопровождаемые санитарами.

Пациенты поднимаются со своих мест. Процессия торжественно движется к рампе.

Звонит больничный колокол.

М а р а т а, закутанного в белую простыню и сопровождае­мого С и м о н о й, подводят к ванне.

Д в е с е с т р ы подводят съежившуюся Корде к скамейке.

Д ю п р е, Ж а к Р у и ч е т в е р о п е в ц о в выстраивают­ся, в то время как Кульмье приближается к игровому кругу.

Г л а ш а т а й стоит в центре сцены.

Де Сад — рядом со своим стулом.

Колокол смолкает.

 

Пролог

 

К у л ь м ь е

 

Почтенные зрители нашего театра!

В качестве главного психиатра

я от души вас приветствовать рад.

Присутствующий здесь господин де Сад

оказал нам честь, сочинив для нас пьесу,

способствующую нравственному прогрессу

и исцелению наших больных:

то есть пытается вызвать у них

посредством сценического искусства

необходимые мысли и чувства.

Итак, начинаем... Но просим при том

помнить, что здесь — сумасшедший дом

и перед вами — скорей дилетанты,

нежели признанные таланты... 

Мы, будучи передовыми людьми,

хотим не сажаньем на цепь, не плетьми,

как это делалось в средневековье,

душевное им возвратить здоровье,

а в духе гуманности нашего века

и Декларации прав человека

попробуем с помощью развлеченья

немного поднять эффективность леченья.

 

                                    Общий смех.

 

Надеемся, зрители нас простят

за то, что наш друг — господин де Сад

осуществил свою постановку,

используя местную обстановку:

предбанник и зал госпитальной бани,

поскольку, именно сидя в ванне,

Жан-Поль Марат, герой нашей драмы,

погиб от кинжала известной дамы,

заколот Шарлоттой Корде — жирондисткой,

здесь представляемой нашей артисткой.

 

Расстановка актеров

 

Глашатай ударом посоха об пол дает знак оркестру. Торжественная увертюра. Кульмье вместе с семьей направляется к трибуне. Де Сад идет к своему стулу. Марата сажают в ванну. Симона накладывает ему на голову повязку и завертывает его в простыню. Сестры поправляют наряд Шарлотты Корде. Вся труппа принимает героические позы. Первая

немая сцена. Музыка смолкает.

 

Представление актеров

 

Г л а ш а т а й

 

(трижды ударяет посохом об пол)

Этот, в ванне до самых плеч,

и есть тот Марат, о котором речь.

(Указывает на него посохом.)

Он бледен. От щек отхлынула краска.

На голове у него — повязка.

(Указывает посохом.)

Скоро стукнет ему пятьдесят,

и весь он в прыщах — с головы до пят.

(Указывает посохом.)

Тело зудит. Шевельнуться не может.

Думает: ванна ему поможет.

(Касается посохом ванны.)

  Видно, слегка поутихла боль...

 

Марат берет перо и что-то пишет.

 

Пациент, исполняющий эту роль,

годится для исторических хроник,

и хотя он, как говорится, хроник,

мы верим в успешность новейших мер —

в водолечение, например,

и к результатам придем превосходным,

подвергнув его процедурам водным.

(Указывает посохом на Симону, которая,

неуклюже склонившись над Маратом,

меняет ему повязку.)

А эта вот дама, стоящая рядом

(сейчас она к вам повернулась задом,

поскольку по ходу играемой пьесы

должна Марату менять компрессы,

чтоб остудить лихорадки жар),

не Шарлотта Корде, а Симона Эврар —

сожительница гражданина Марата,

с которой он обвенчался когда-то

не в церкви, средь гнусных поповских рож,

а в поле, где ветер качает рожь,

на вольной воле, под вольным небом,

не внемля гнусавым псалмам и требам...

Шарлотта Корде приближается к ванне!

(Указывает на Шарлотту Корде, которая оправляет

платье и завязывает на груди платок.)

 

В музыке тема Корде, напоминающая пастораль.

 

Связана с монархистами в Кане.

Она происходит из местной знати.

На ней сапожки...

(Указывает на ее сапожки.)

Красивое платье...

(Указывает.)

Грудь слегка прикрывает шаль...

(Указывает.)

Конечно, в известной степени жаль,

Что здесь — исторической этой персоной

 

                                    Корде выпрямляется.

 

владеют припадки болезни сонной.

 

Корде, закрыв глаза, вскидывает голову.

 

Но все же мы верим:

(многозначительно, обращаясь к Корде)

участие в пьесе —

избавит ее от душевной депрессии

и дело у нас обойдется без снов!

(Указывает на Дюпре.)

А сей обладатель нарядных штанов

И парика, убеленного пудрой, —

Дюпре, человек относительно мудрый.

Средь шума собраний и митингов он

Сумел сохранить благородный тон.

Кругом — революция, неразбериха,

А он говорит всегда ласково, тихо,

Но как человек, жирондистам близкий,

включен Маратом в черные списки.

А в остальном — симпатичный малый:

Щеголь, шутник. И добряк, пожалуй...

 

Дюпре украдкой ласкает Шарлотту. Глашатай бьет его посохом по руке, водворяя на отведенное ему место. Одна из сестер оттаскивает Дюпре от Шарлотты.

 

За то, что был слишком остер умом,

бывший монах угодил в этот дом.

И мы вовлекаем его в игру,

(показывает на Жака Ру, который, подняв голову,

рвется из смирительной рубахи)

он будет играть у нас Жака Ру.

Видите, вот он, в монашеской рясе.

Ему бы лучше уйти восвояси,

Но он - революционный герой

И за Марата стоит горой.

Весьма примечательная фигура!..

К глубокому сожаленью, цензура

Почти полтекста его запорола,

установив, что здесь есть крамола

и не подходит для наших дней...

Спорить не будем. Властям видней.

 

Музыка. Жак Ру разевает рот и еще отчаяннее рвется из смирительной рубахи. 

Кульмье грозит ему пальцем.

 

Почтенные зрители! Мы решили

поставить спектакль в современном стиле

и все сословия показать —

(указывает на публику)

то есть не только бывшую знать,

имевшую прежде дворцы и угодья,

но и представителей простонародья,

(указывает на актеров)

  вовек не имевших земель и дворцов, —

(указывает на четырех певцов)

  вроде четверки этих певцов.

В трущобах ютившиеся недавно,

они в лечебнице равноправны.

Всех, кто подвержен душевным увечьям,

мы одинаково тщательно лечим.

 

Общий смех.

 

Позвольте вам их представить. Эй!

(Вызывает каждого из четырех.)

Медведь!

Козел!

Петух!

Соловей!

(Указывает на Соловья.)

Считалась последней из потаскух,

а здесь обнаружила голос и слух.

 

Каждый нарушает свою героическую позу приветственным жестом, как это принято в ярмарочных балаганах. Соловей делает книксен.

 

Взгляните теперь — хороша картина! —

(показывает на де Сада, который презрительно

поворачивается спиной к публике)

на этого тучного господина.

После житейских и прочих невзгод

у нас он шестой пребывает год.

Сей странный субъект с сумасшедшим взглядом

является бывшим маркизом де Садом,

автором приснопамятных книг.

Сейчас он, правда, немного сник,

Так как, бесспорно, будучи гением,

множество лет подвергался гонениям.

Впрочем, он снова в расцвете сил

и новой пиесою нас угостил...

Все в сборе?.. Итак, приготовиться просим.

 

Музыкальный аккорд.

 

Сегодня — год одна тысяча восемьсот восемь,

Июль, тринадцатое число...

Пятнадцать лет, как произошло

убийство того, сидящего в ванне.

(Указывает на Марата.)

Об этой кровоточащей ране,

Хотя прошло уж пятнадцать лет,

Мы никогда не забудем! Нет!

Из этого сердца

(указывает на грудь Марата)

струею красной

хлынула кровь в тот момент злосчастный,

когда – о, час этот проклят будь! —

Марату в его благородную грудь,

(снова касается посохом груди Марата)

вонзилось вдруг острие кинжала,

который она вот! —

(указывает на Корде)

в руке держала.

 

Музыка. Сестры укладывают Корде на скамейку для краткого отдыха. Симона садится позади ванны. Де Сад занимает свое место. Ру и Дюпре также садятся на скамейку. Четверо певцов выстраиваются, готовясь величать—Марата.

 

Величание Марата

М е д в е д ь и К о з е л

(речитативом)

С тех пор миновало четыре года,

Как наступила у нас свобода,

Многие, многие с этой ночи

На целую голову стали короче!

 

 

Х о р

(сзади)

 

Эй! На фонарь аристократов!

К черту церковь! Долой прелатов!

 

П е т у х и С о л о в е й

(речитатив)

 

Сегодня все мы живем войной,

а он —

(указывают па Марата)

  революцией жил одной!

Одной дышал революцией он,

которую завершил император Наполеон.

 

Х о р

(сзади)

 

Бей генералов, дери их леший!

Смерть торгашам! Спекулянтов вешай!

 

Ж а к Р у

 

Да здравствует революция!

 

Четверо певцов и другие пациенты обступают ванну, чтобы, величать Марата.

Кто-то поднимает венок из листьев.

 

П а ц и е н т

(сзади)

Марат! Не хотим за вельмож помирать!

 

П а ц и е н т

(сзади)

Марат! Накорми! Нам нечего жрать!

 

П а ц и е н т

(сзади)

  Марат! Спаси от врачей и клистира!

 

В с е п а ц и е н т ы

 

Марат! Мы требуем хлеба и мира!

 

М е д в е д ь

(указывает на венок)

Мы венчаем тебя, Друг Народа — Марат,

этим венком из березовых листьев

за неимением лавра,

который преступно растрачен

на украшенье безмозглых голов

академиков,

полководцев и принцев!

 

В оркестре грохот барабанов. Марату надевают на голову венок. Два пациента вынимают Марата из ванны и сажают себе на плечи.

 

Х о р

 

Слава, слава, слава Марату!

Заступнику нашему, другу и брату!

 

Марата обносят вокруг игровой площадки. Симона идет рядом и с опаской посматривает на него. Пациенты шествуют следом, сопровождая величание заученными жестами.

 

 С о л о в е й

(по простоте принимая игру всерьез)

 

Не стоит себя так царапать, папаша!

Смотри: пропадет революция наша!

Кругом об изменниках говорят...

 

М е д в е д ь и К о з е л

(песня)

 

Четыре года бьется Марат.

Гонит и давит четыре года

Друг народа врагов парода.

За ним повсюду ищейки рыщут.

Марата ловят, Марата ищут.

Кричат изменники: «Он изменник!

Тому, кто словит, отвалим денег!..»

А он не сломлен, а он не словлен,

А он, как буря, не остановлен!

 

П е т у х и С о л о в е й

 

Эй, выходите из всех подвалов!

Попов громите и феодалов!!

Швыряйте смело на дно колодцев

Их лизоблюдов и полководцев

Вздымайте вверх топоры и косы!

Мы уничтожим вас, кровососы!

Смерть угнетателям! Смерть вампирам!

Отныне равенство правит миром!

 

М е д в е д ь и К о з е л

 

Да! Превосходно звучат резолюции...

Кто же присвоил плоды революции?!

Ростовщики, захватившие власть,

сами друг друга спешат обокрасть.

Вор под топор посылает вора.

В кровь перегрызлась собачья свора.

При этом каждый строчит бумаги

О народных правах и народном благе.

 

П е т у х и С о л о в е й

 

На кой же мы черт штурмовали Бастилию

и королевскую смяли фамилию,

 если, цепи бесправья порвав,

снова должны добиваться прав?

 

Ч е т в е р о п е в ц о в и х о р

 

Марат! Революцию нашу изгадили!

Марат! Мы с врагами пока что не сладили!

Марат! Мы, как прежде, живем в угнетении!

К чертовой матери долготерпение!

 

Марата торжественно вновь водворяют в ванну. С его головы снимают венок. Симона меняет ему повязку и поправляет простыню. Музыка смолкает. Де Сад сидит неподвижно на своем стуле и окидывает сцепу насмешливым взглядом.

 

Подавленное беспокойство

 

С о л о в е й

 

Теперь новые нашлись у нас хозяева!

Кровопийцы!

Выпустили бумажки

и говорят — деньги!

А ими только задницу подтирать можно.

 

П а ц и е н т

 

Забили нам голову всяким вздором,

а право — одно: сдыхать пол забором.

 

П а ц и е н т

 

Слоняться без дела — вот весь наш труд.

 

П а ц и е н т

 

И все-то брешут! И все-то врут!

 

П а ц и е н т

 

Трепались: свобода, равенство, братство!

А получилось одно лишь...

 

Кульмье вскакивает со стула.

 

Ж а к Р у

(в середине сцены)

 

В чьих руках рынки?

Кто запер амбары?

Кто заграбастал сокровища?

Кто владеет землей,

Которую должны были

раздать нам?

 

Кульмье оглядывается по сторонам. Одна из сестер оттаскивает Жака Ру.

 

П а ц и е н т ы

(на заднем плане по предварительному сговору

кричат, отбивая такт)

 

Знайте, разбойники, к власти пришедшие!

Мы - никакие не сумасшедшие!

Здоровы мы и хотим на волю!

 

На сцене возникает беспокойство.

 

К у л ь м ь е

(стучит тростью об пол)

Господин де Сад! Вы не слышите, что ли?

В тексте не было этих слов!

 

Де Сад не реагирует па слова Кульмье.

 

Вынужден, к сожаленью, вмешаться

И призвать вас к порядку.

Еще представление, по существу, не началось,

А уже происходит бог знает что!

Убедительно прошу всех успокоиться.

В конце концов, сейчас совсем иные времена,

Чем те, о которых повествуется в пьесе.

 

Смех в глубине сцены.

 

Помните об этом

и постарайтесь изобразить

неполадки тех лет,

кстати давно уже преодоленные,

в более благоприятном свете.

 

Общий хохот. Санитары оттесняют пациентов назад. Несколько сестер;

становятся перед пациентами и поют им успокоительные, песни, чем-то напоминающие церковные причитания.

 

Выход Шарлотты Корде

Корде, скорчившись, сидит на скамейке посреди сцены. Сес­тры поднимают ее и готовят к выходу. Молитвенные причи­тания в глубине сцены.

 

Г л а ш а т а й

 

От лихорадки словно в тумане,

по-прежнему пребывает в ванне

Жан-Поль Марат — человек из народа...

Сумятица девяносто третьего года:

слышатся крики толпы вдалеке.

Вот он сжимает перо в руке.

Тревожною мыслью Марат взволнован,

к карте Франции взглядом прикован

(показывает на карту, которую Марат развернул)  

сам не знает, что злобный рок

уже преступает его порог.

(Оборачивается.)

 

Сзади по рядам актеров пробегает шепот.

 

Х о р

(шепчет)

 

Корде! Корде!

 

Г л а ш а т а й

 

Вы ждете: вот-вот убийство свершится.

Корде должна на него решиться!

(Указывает посохом на Корде.)

 

Музыка — тема Корде. Пауза. Глашатай ждет, пока сестры

закончат свои приготовления.

 

И никто из нас,

и никто из пас...

(Ждет.)

И никто из пас

Не в силах ей помешать сейчас.

(Трижды стучит посохом об пол.)

 

Сестры ставят Корде в позу. Все это напоминает ритуальное действо. 

Музыка смолкает. Сестры отходят назад.

 

К о р д е

(сонливо и нерешительно)

 

Бедный Марат, ты сидишь в своей ванне

И копишь яд,

(проснувшись, говорит тоненьким голоском

пасторальной дурочки)

источаешь яд,

которым отравлены толпы громил и

     насильников!

Марат,

я пришла,

я –

Шарлотта Корде из Кана,

где сейчас собираются освободительные армии,

готовясь идти на Париж.

Я пришла первой,

Марат...

Когда-то был общий у нас кумир -

великий Руссо... Переделать мир

мы мнили в согласье с его ученьем.

Но одинаковым изреченьям

различный мы придавали толк,

по-разному свой понимая долг,

примкнув к враждебным друг другу группам...

Стремясь к свободе, ты шел по трупам.

Достигнуть равенства ты хотел

нагромождением мертвых тел.

О братстве мы говорили оба.

Но разве к братству приводит злоба?

И я решилась тебя убить,

пока ты всех по успел сгубить.

Я жаждала искру свободы высечь,

убив одного ради сотен тысяч!

 

Музыка смолкает. Корде стоит, опустив голову. Сестры уводят ее.

 

 

8. Я — революция!

 

М а р а т

(повелительно)

Симона! Симона!

Подлей холодной воды!

Смени скорее повязку!

О, эта чесотка,

этот проклятый зуд!

Сил моих нет... Помоги, Симона!

 

Симона стоит перед ним, готовая выполнить любое его при­казание,

и делает заученные жесты. Она меняет Марату повязку, обмахивает его простыней и из   кувшина подли­вает воды в ванну.

 

С и м о н а

 

Жан-Поль, успокойся,

не царапай себя -

ты и так весь в крови.

И перестань сейчас же писать!

Ничего хорошего из этого не выйдет.

 

М а р а т

 

Мое воззванье!

Мое воззванье к французской нации!

Завтра -- Четырнадцатое июля!

 

С и м о и а

 

Жан-Поль, отдохни, пожалей себя.

Посмотри: вода стала совсем красной...

 

В глубине сцены тихое и торжественное звучание хора.

 

М а р а т

 

Что значит ванна, полная крови,

в сравненье с той кровью,

которая еще прольется!

Когда-то мы думали, что обойдемся

сотней-другой казненных,

потом убедились,

что мало и тысяч казней,

а сегодня

я вообще уже сбился со счета...

Повсюду,

повсюду...

(Встает в ванне во весь рост.)

 

Четверо певцов, не обращая на Марата никакого внимания,

разлеглись на полу и играют в карты.

 

... там

за этими стенами

на чердаках

в подвалах —

торчат заговорщики!

На них фригийскиеколпаки,

и под рубахой -

щит с королевской лилией!

Они считаются «нашими»,

но стоит только

возмущенной толпе

разграбить лавку

какого-нибудь спекулянта,

как они тут же вопят:

Голодранцы! Канальи!

Пролетарская сволочь!..»

Симона…

Горит голова...

не могу...

 Задыхаюсь...

я слышу в себе этот крик,

Симона...

Я — революция!

 

Сестры опять выводят Корде на авансцену. Дюпре следует за ней.

 

Песнь и пантомима

Торжество смерти

 

Мимически изображается казнь.

 

М а р а т

(говорит, глядя вперед)

 

То, что сейчас происходит,

остановить невозможно!

Чего они только не вынесли,

прежде чем месть

стала для них воплощением правды!

Вы видите только внешнюю сторону

и не хотите подумать о том,

как их довели до такого отчаянья,

до такой исступленной ярости!

О, запоздалые плакальщики и гуманисты,

вы теперь причитаете,

глядя, как льется кровь...

Но что эта кровь перед кровью,

которую пролил народ

в ваших разбойничьих войнах

на протяжении столетий?

 

Падает первая голова. Радостный вопль толпы. Начинается очередная казнь.

 

Что эти жертвы в сравнении

с миллионами жертв,

принесенными на алтарь вашей жадности,

ради вашей наживы?

Что означает несколько разграбленных замков

в сравнении

с ежедневным и ежечасным ограбленьем народа?!

Нет, вас нисколько не тронет,

даже если этот народ

будет раздавлен и вырезан полчищами интервентов,

которых вы тайно призываете

на французскую землю,

надеясь, что пораженье народа

станет вашей победой!

Разве хоть тень состраданья отразится тогда

на ваших каменных, на ваших надменных лицах,

искаженных сегодня

гримасой притворной жалости

и отвращения к крови?..

 

Голова осужденного падает. Крики. Голову перекидывают, как мяч.

Тревожный звон колокольчиков.

 

К у л ь м ь е

(встает)

 

Господин де Сад,

дело так не пойдет!

Подобные сцены отнюдь

не способствуют успокоению пациентов,

а, напротив,

вызывают ненужное возбужденье.

Собственно, мы пригласили публику

именно для того,

чтоб показать, что у нас находятся

на излеченье,

не только отбросы общества,

но и вполне достойные люди.

 

Де Сад не обращает на его слова никакого внимания и с презрительной

улыбкой оглядывает сцену.

 

Г л а ш а т а й

(стучит посохом, подчеркивая слова Кульмье)

 

Мы только то показать хотели,

что имело когда-то место на самом деле,

при этом — настойчиво подчеркиваем и предупреждаем,

что все эти действия решительно осуждаем.

И все, что здесь делается и говорится,

должно и не может у нас никогда повториться.

Разумеется, всякое в прошлом бывало,

но все это, к счастью, давным-давно

миновало!

(Указывает посохом па сцену казни.)

 

Нарастающий грохот барабанов. Подвозят новые жертвы. Они стоят, готовые к смерти.

 

 

К о р д е

(встает)

 

Вот так же, как вы стоите сейчас,

глядя на палачей,

буду стоять и я,

на этом помосте,

когда ударит мой час.

 

(Закрывает глаза и, кажется, спит стоя.)

 

Д е С а д

 

На, полюбуйся, Марат,

как эти аристократы, недавние обладатели

всех земных благ,

превратили самую смерть в свой триумф!

Теперь, когда у них отнято все,

чем они когда-то владели,

все радости жизни,

гильотина избавляет их от прозябанья и скуки!

И они бесстрашно вступают на эшафот, как на трон,

и навеки прощаются с белым светом,

сохраняя достоинство даже в час своих похорон.

Так скажи, в чем ты видишь коррупцию?

Может — в этом?!

 

Жертвы опускаются на колени перед помостом. Молитва. Мановением руки де Сад приказывает всей труппе отойти в сторону. Пациенты отходят назад. Телега уезжает. Шарлотту Корде подводят к ее скамье. Музыкальный финиш.

 

Разговор о жизни и смерти

На сцене воцаряется покой. Сестры бормочут краткую молитву.

 

М а р а т

(через опустевшую игровую площадку,

обращаясь к де Саду)

 

Де Сад, я как-то читал

в одном из твоих сочинений,

что высшим законом жизни

является смерть.

 

Д е С а д

 

И эта смерть существует

лишь в нашем воображенье!

Только человек

способен себе представить

состояние смерти.

Природа ее не знает.

Каждая смерть, даже самая страшная,

растворяется в бесконечном

равнодушье природы.

Лишь мы придаем нашей жизни

какую-то ценность,

природе же — все безразлично!

Мы можем гильотинировать

целую нацию —

природа смолчит!

(Встает.)

Природа сильней человека!

Сильней его разума!

Сильней его воли!

Сильней его совести!

Вспомни хотя бы

Казнь бедняги Дамьена после

его неудавшегося

покушенья

на покойного Людовика Пятнадцатого.

Сколь милосерден топор гильотины

в сравнении с пытками,

которые он выносил

четыре часа подряд,

покуда толпа

тешилась этим зрелищем,

а Казанова, стоя возле окна,

задирал подол своей даме,

глядевшей на казнь...

 (Покосившись на Кульмье.)

Ему распороли грудь,

надрезали руки и голени,

вливая в открытые раны

расплавленную смолу,

олово и кипящее масло,

терли воском и серой.

Правую кисть ему спалили огнем,

затем канатами за ноги

привязали к хвостам

четырех лошадей,

не привыкших к подобной работе,

и волокли по земле

в течение целого часа,

но не могли разорвать.

Тогда ему стали надпиливать плечи и бедра.

Одна рука отвалилась,

потом отвалилась другая.

И он это видел и сознавал, что с ним делают,

и что-то кричал толпе.

А когда ему вырвали правую ногу

и левую,

Он все еще жил, хранимый природой, —

правда, голос ослаб.

И наконец, он повис —

окровавленный, грязный обрубок,

мотал головой

и стонал, совсем уже тихо,

уставившись на распятье,

которое перед ним

держал проповедник.

 

Сестры вполголоса бормочут молитвы.

 

Вот это воистину было

великим народным празднеством,

перед которым бледнеют

все празднества наших дней!

Каким нестерпимым уныньем

веет от наших казней,

лишенных огня и задора!

Массовость, обыденность

и повседневность убийств

нам не дают насладиться

единичною смертью!

Мы обезличили и обесценили смерть

своим деловым бесстрастьем,

холодным расчетом, —

а там, где утрачен вкус к смерти,

прекращается жизнь.

 

М а р а т

 

Гражданин маркиз,

хоть ты и заседал в трибуналах

и даже являлся участником

сентябрьского штурма,

в тебе говорит еще прежний,

заносчивый аристократ.

И то, что ты называешь

равнодушьем природы,

на самом деле — твоя

собственная апатия.

 

Д е С а д

 

Жалость, Марат,

есть привилегия правящих.

Когда, проявляя жалость,

богач бросает монету

в дырявую шляпу нищего,

он преисполнен сознанья

своего превосходства,

и ему доставляет сладострастную радость

возможность унизить другого

пинком своего подаянья.

 

Аккорд лютни.

 

Нет, друг Марат, не для нас

эти мелкие чувства.

Нам – то есть мне и тебе –

подобают лишь крайности.

 

М а р а т

 

Если уж говорить

о так называемых крайностях,

то мы понимаем под этим

совершенно различные вещи.

Я равнодушью природы

противопоставляю действие,

ищу сокровенный смысл

в великой ее немоте

и не могу, не хочу

быть простым созерцателем!

Я вступаю в борьбу

не на жизнь, а на смерть

со всем, что считаю неправильным,

и не жалею усилий,

чтоб изменить и улучшить

извечный порядок вещей!

Дело идет о том,

чтобы вытащить себя самого

из рутины,

подняться над собственной сутью,

глазами прозревшего разума

по-новому видя мир.

Литургия Марата

 

На сцене хор пациентов.

 

М а р а т

 

На протяженье веков

людям твердили о том,

что короли и тираны —

добрые наши отцы,

чьей неустанной заботе

о процветанье народа

мы обязаны всем.

Подкупленные поэты

слагали хвалебные гимны,

восторженно воспевая

их доблесть и милосердье.

С самого раннего детства

церковь и школа

вбивают в мозги человека

идеологию рабства.

 

Х о р

(сопровождая монолог Марата)

 

Будь, человече, смиренней овцы!

Монархи — добрые наши отцы!

Все мы — свидетели их добродетели.

Многая лета вам, наши радетели!

 

М а р ат

 

И люди заученно повторяли

идиотские тезисы,

а главное — верили в них,

как веришь всему,

что тебе ежедневно вбивают в башку.

И они слышали проповеди попов:

(В сопровождении хора.)

«Милосердие церкви в одинаковой мере

принадлежит богатым и бедным!

Мы не привязаны ни к одному из правительств,

ни к одному государству,

а только к народу, который

является единой семьей братьев!»

(Продолжает один.)

Вокруг торжествовала несправедливость,

народ изнывал под тяжестью

непомерного гнета,

а с церковных амвонов звучали

все те же бесстыжие проповеди.

(В сопровождении хора.)

«Терпите! Терпите!

На этой земле мы — лишь гости!

Послушанье и кротость

распахнут нам врата

светлое царство господне!..»

(Продолжает один.)

Так они выжимали

последний грош из народа,

умножая свои

награбленные богатства,

и целовались с князьями

на кутежах и попойках,

и говорили голодным:

(В сопровождении хора.)

«Страдайте!

Страдайте, как тот, на кресте!

Такова божья воля!..»

 

Пантомима. Пациенты и четверо певцов движутся к рампе. Они в шутовских костюмах, чем-то напоминающих облачения священников. Петух держит в руках крест, сколоченный из швабры и веника, и на веревке тащит за шею Козла. Медведь размахивает ведром, как кадилом. Соловей перебирает четки. Марат продолжает свой монолог.

 

А когда человеку постоянно внушают

одно и то же,

пусть самую явную глупость,

он начинает верить

в то, что ему твердят,

и ложь принимает за истину.

Так неимущие, полуголодные люди

стали довольствоваться

созерцаньем распятого на кресте,

израненного страдальца

и поклонялись ему, как символу

собственной беззащитности.

А попы говорили:

(В сопровождении хора и молитв сестер.)

«Воздымите длани к создателю

и не ропщите!

Прощая своих обидчиков,

вы обрящете вечную жизнь на том свете!

Да будет молитва

единственным вашим оружием!

Да воцарится в ваших сердцах

спасительное смиренье!»

(Продолжает один.)

И люди в своей темноте,

в своем незнании истины,

верили этим речам

и страшились восстать

против своих угнетателей,

правящих, как им сказали,

милостью божьей...

 

Х о р

 

Аминь!

 

К у л ь м ь е

(услышав «аминь», вскакивает со своего кресла)

 

Господин де Сад,

я вынужден снова вмешаться

самым решительным образом!

Мы же договорились

об изъятии из пьесы

этого монолога!

Он абсолютно не к месту,

тем более в наши дни,

когда духовенство

полностью поддержало

нашего императора

и когда столь отчетливо

вновь проявилось стремленье народа

найти утешенье в религии.

Ни о каком угнетении

не может быть даже речи!

 

Саркастический смех в глубине сцены.

 

Напротив,

церковь сегодня

делает все для того,

чтобы покончить с нуждой

при помощи сбора одежды,

устройства бесплатных обедов

и покровительства клиникам.

В частности, наша лечебница

находится под опекой

не только светских властей,

но и духовных отцов.

 

Г л а ш а т а й

(высоко подняв посох)

 

Если случайно кто-то из зрителей

Нас счел за безбожников и