Как всегда быть недостаточной

Привести в мир ребенка без его согласия, может, и неэтично. Но добровольно покинуть матку - попросту безумно. Матка - это нирвана. Это трип по вечной орбите вне пространственно-временного континуума. Это теплый, влажный рейв в центре земли - но ты там единственный рейвер. Там нет странных нью-эйдж проводников. Нет плохого техно. Есть только ты и бесконечность.

Я родилась на две недели позже срока, потому что не хотела покидать матку. Когда меня все же оттуда выпнули, я подумала: «О, нет». С тех пор я пытаюсь вернуться туда снова.

В свой первый день на земле я узнала, каково это, когда тебя недостаточно. По словам моей матери, врач, который принимал у нее роды, назвал меня симпатичной. Мне хотелось ему поверить, потому что я люблю, когда меня видят и ценят. Одобрение - мой главный бро. Но я была не из тех детей, кто легко принимает комплименты. Владей я речью, я бы польстила ему в ответ, чтобы приглушить зашевелившееся внутри чувство вины за то, что я существую. Вместо этого я использовала внешнюю атрибуцию^[1].

Внешняя атрибуция существует, чтобы каждый мог почувствовать себя паршиво. Это удобный инструмент, чтобы заключить, что все хорошее в жизни - ошибка, субъективная реальность и/или чья угодно заслуга, кроме твоей собственной. Плохое же - объективная истина. И в нем ты всегда виноват сам.

Я решила, что слова врача - всего лишь неверное мнение. У него явно был паршивый вкус в детях. Назови он меня страшной, я бы провела остаток жизни в больнице, пытаясь убедить его, что я симпатичная. Но я ему понравилась. С ним определенно было что-то не так.

Если тебя никогда не будет достаточно, важно найти способ обратить комплимент против себя - выстроить из него тюрьму - что я и сделала. Я решила, что останусь симпатичной до конца жизни. Если я стану страшной, в этом будет только моя вина. Не урони мяч. Не запори все к чертям собачьим. Я определенно собиралась все запороть к чертям.

Потом меня поместили в палату с, допустим, двадцатью другими младенцами. Я уверена, что сразу же сравнила себя с ними и поняла, что не дотягиваю. Похоже, остальные дети отлично проводили время на земле. Они пачкали подгузники как нефиг делать. Наверно, сразу же врубились, как существовать. А я, едва вступив в мир живых, совсем расклеилась. Зачем я здесь? Какой в этом смысл? Дела мои явно шли не очень.

Мой первый день на земле - и я знаю, что уже думала о смерти. Много. Возможно, достаточно, чтобы перечеркнуть все будущие достижения, отношения и всё, что я могла бы однажды полюбить, вопросами«в чем смысл?» и «зачем вообще заморачиваться?» В то же время я еще не смирилась с тем, что я совершенно точно однажды умру, поскольку из этого следует, что стоило бы насладиться своей единственной короткой жизнью - а кому это вообще нужно?

Дела пошли еще хуже, когда моя мать объявила, что не может кормить грудью. Точнее, как она позже мне сказала, я ее «убивала». Убивать свою мать, будучи младенцем - это доказательство человеческой «слишком-многости». В контексте еды и потребления «слишком-многость» превращается в недостаточность. Твои аппетиты слишком велики для этой планеты, а поэтому тебя здесь, наверно, не должно быть.

Я «убивала» свою мать, потому что я слишком сильно сосала ее грудь. Меньше двадцати четырех часов на этой земле - а я уже пыталась заполнить чем-то извне свои многочисленные ненасытные внутренние дыры. Я пыталась заглушить экзистенциальный страх - «что же здесь происходит, твою мать» - молоком. Я сосала и сосала, но молока не хватало. И его не хватило бы никогда. Одной груди было слишком много, но я не насытилась бы и тысячей. Что мне действительно было нужно, так это космическая грудь. Я искала грудь настолько всеведущую, что она могла бы заполнить все мои дыры. Мира было уже недостаточно, и, разумеется, не было достаточно и меня. Они дали мне бутылочку.

В итоге я дососалась до того, что мой вес превысил положенную норму для моего роста. Это оказалось проблемой, потому что у родителей моей матери было ожирение. Ей нужен был объект, на который она могла бы проецировать свои тревоги. Я подошла для этого идеально! Религией у нас дома быстро стала еда: еда, которую мне было нельзя, и еда, которую я пыталась незаметно заглотить.

Одним из моих любимых блюд для тайного употребления была я сама. Пытаясь стать для себя достаточной, я начала подъедать свои собственные части тела. Я грызла ногти на руках и ногах, не пропуская ни одного. Мне нравилось их откусывать и вертеть во рту, проталкивать между зубами вкусные, богатые кальцием полулуния, пока десны не начинали кровоточить. Я пыталась есть ушную серу, но вкус к ушной сере приходит лишь со временем. В более поздний период жизни я стала знатоком собственных вагинальных выделений. На вкус они оказались удивительно разнообразными. В вагине всегда что-то маринуется.

Но больше всего мне нравилось ковыряться в носу и есть найденное. На уроках чтения я делала «щит» из левой ладони, чтобы прикрыть нос и насладиться закуской без посторонних глаз. Потом я основательно забиралась туда правой рукой. Некоторые из счастливейших дней моего детства прошли за этим «щитом». Я чувствовала себя самодостаточной, удовлетворенной, наполненной. Другие дети знали, чем я занята, и смеялись надо мной, но меня это не волновало. Блаженство было слишком велико.

Увы, это счастье не могло продолжаться вечно. Будем честны, оно длилось примерно четыре минуты или пока у меня в носу не заканчивались козявки. Но, родители, если ваша дочь поедает себя, не мешайте ей. Пусть она сожрет себя целиком. Даже если в итоге от нее ничего не останется, поддержите ее в этом. Пусть ваша дочь заглотит все свое дерьмо, а потом просрётся. Разрешите ей это съесть.

Есть не так много способов обрести в этом мире утешение. Нам не стоит пренебрегать им, даже если мы находим его в самых темных и отвратительных местах. Никто из нас не просил о том, чтобы родиться. Никто не подписывал форму, где говорится: «Я разрешаю вам сделать так, чтобы я существовал». Дети рождаются, потому что родители чувствуют, что их самих не достаточно. Так что, родители, никогда не осуждайте нас за попытки заполнить наши экзистенциальные дыры, когда как мы - всего лишь плоды вашего тщетного стремления заполнить ваши собственные. Это в первую очередь ваша вина, что мы здесь и вынуждены иметь дело с этой пустотой.

 

Любовь во времена чакр

У меня был секс со множеством мерзких людей. Их было столько, что, кажется, большинство из них должны бы были мне заплатить. И, хотя мне не приходилось получать деньги за секс с мерзким человеком, я в своем роде была секс-работницей.

Впервые я устроилась на офисную работу администратором в некоммерческую организацию по обучению тантрическому сексу, которую я назову здесь «Электрическая йони». Такие места и вправду существуют, и они находятся с севера от моста Золотые Ворота, если проехать через радужный тоннель туда, где псевдоособняки массового производства встречают свое печальное будущее вдоль шоссе 1 в округе Марин, Калифорния.

Я устроилась на эту работу, едва отойдя от четырех лет приема психоделиков, будучи глубоко в эзотерике, увлеченная болтовней об энергии, Дао и телекинезе - я верила, что нечто извне, будь то кристалл аметиста или точно отмеренное чудодейственное зелье, спасет меня от себя. Каждый день я добиралась на работу из нижнего Тендерлойна, Сан-Франциско, где мой сосед снизу продавал крэк, вооружившись клюшкой для гольфа. Я ехала по тому самому мосту, вроде как чувствуя себя одновременно благословенной и несчастной.

Я была одинока. Я уехала с восточного побережья сразу после колледжа, прокатившись несколько раз туда-обратно и вообразив себя кем-то вроде Джека Керуака/Хантера Томпсона/другой культовой мужской фигуры. Я бежала от человека, которого считала любовью всей своей двадцатиоднолетней жизни, мы расставались каждую неделю и я пыталась доказать всем, в основном самой себе, что я в порядке. Мой психоделический период подошел к концу, и я принялась пить каждый день, чтобы заглушить чувства.

Мне казалось, что налегать на алкоголь - весьма практичное решение. Если можно было напиться и стать счастливой, зачем было оставаться трезвой и грустной? И если, выпив, можно было испытать невероятное счастье, зачем было довольствоваться счастьем обычным?

Незадолго до того, как я впервые увидела мост Золотые Ворота, мой бывший возлюбленный приехал навестить меня в Сан-Франциско. Ночью он проявил ко мне теплоту, потому что мы были пьяны. Он говорил, что, может быть, переедет в район Залива^[2]. Он занялся со мной оральным сексом под драм-н-бейс, который все время стучал из комнаты соседа (каждый первый в Сан-Франциско - диджей). Но днем он вел себя холодно и равнодушно.

После того, как он уехал, я в одиночестве проехала по мосту Золотые Ворота в первый раз. Я помню высокий горный мох, лишайники цвета ржавчины и скалы, ту гаргантюанскую красоту, которую не делают у нас на Востоке. Я не могла поверить в исполинские масштабы всего вокруг. Мне хотелось, чтобы рядом был кто-то, к кому я могла бы повернуться и выдохнуть «О боже!», но у меня была только я сама. Себя мне было не достаточно.

Основательница «Электрической йони», моя начальница, унаследовала империю грузоперевозок и переехала из Нью-Йорка в округ Марин в восьмидесятых в поисках чего-то большего. Она взяла себе имя Джуди Мун. Я мысленно прозвала ее стиль «гомункулус-анорексик, затянутый в спандекс». Когда я пришла в «Электрическую йони», Джуди Мун была увлечена изучением дисциплины под названием «ненасильственная коммуникация», которую безжалостно включила в учебное расписание. Впрочем, её манера общения вне занятий оставалась ужасающей. Она часто издавала шипящие звуки. Она шипела, что из-за моего поведения она чувствует себя небезопасно. Не из-за чего-то конкретного, что я делаю не так. Из-за моего поведения в целом.

Многие годы «Электрическая йони» располагалась в особняке Джуди Мун в Бельведере, который был на 100% розовым. Ковры были розовыми, стены были розовыми, зафу^[3], на которых сидели, тоже были розовыми. Джуди была известна тем, что корчилась на розовом полу, демонстрируя различные стадии тантрического экстаза (она делала это, голая, на нашем совещании «совета директоров»). В конце концов, соседи пожаловались местным властям на вереницы «фольксваген-жуков» и «приусов» с наклейками на бамперах «Представьте водоворот из горошка»^[4], которые заполонили все близлежащие кварталы. Или, возможно, их тревожили визитеры в нарядах разной степени откровенности: в костюмах с фестиваля ренессанса, бикини в стиле средневековья, апроприированных^[5] облачениях индейцев и африканских «дашиках»^[6]. В чем бы ни было дело, богатеи из Бельведера наконец задались вопросом: «Что тут, черт побери, происходит?» И Джуди Мун открыла второе пространство, чтобы устраивать там мастер-классы - маленький центр в менее пафосном городке по соседству, в округе Марин. Она назвала его Мунрайз-центром.

Джуди пришла к выводу, что ее энергия с возрастом вышла за пределы корневой чакры и поднялась в коронную чакру. Теперь она хотела расширить каталог курсов, в котором уже фигурировали «Экстатическое тело», «Массаж в 12 рук», «Перерождение через японский массаж вацу», «Пути трансцендентной любви», «Йони-йога», «Круг любви», «Тантра» (уровни 1,2,3), а также «Священный танец», и предложить более разнообразное расписание, которое включало в себя «Ангельскую терапию», «Жизнь после смерти», «Возвращение к божественной женственности», «Лекарство от старости», и, конечно, «Ненасильственную коммуникацию».

Меня наняли на позицию администратора по объявлению на «Крэйгслисте». Я должна была искать арендаторов для помещений «Мунрайз-центра», записывать людей на мастер-классы и отвечать на вопросы по телефону и электронной почте. Джуди призывала меня попробовать все, что предлагалось в «Электрической йони» и «Мунрайз-центре», чтобы я лучше могла описывать клиентам «учебную программу».

Одной из моих первых попыток приобщиться к жизни «Электрической йони» был массаж вагины, который сделал мне человек по имени Джеффри Кивник. Джеффри предложил мне три часа вагинального массажа в обмен на то, что я помогу ему с продвижением его «практики». Джеффри было за пятьдесят, он был сед и прикрывал лысину банданой. Мне был двадцать один год, я была очень симпатичной, злоупотребляла алкоголем и была склонна к зависимостям. Это была безупречная сделка.

У меня всегда были проблемы с личными границами. И я с трудом достигала оргазма с другими людьми. Поэтому, когда Джеффри вызвался три часа совать в меня пальцы за то, чтобы я сделала ему рекламу, я согласилась.

Массаж вагины начался с массажа всего тела длиной в час. Потом, следующие два часа Джеффри ласкал, гладил, массировал и разминал мою вагину, или, как он ее называл, йони - используя дыхание Рейки (кажется), чтобы помочь излечить «прошлые вагинальные травмы». Я так и не достигла оргазма, но уходила, не чувствуя под собой ног. Кажется, это была единственная ночь в Сан-Франциско, когда я не пила и не употребляла наркотики.

В тот период, когда Джеффри делал мне массаж, я начала встречаться с женщинами. Я все еще иногда спала с цисгендерными мужчинами, но называла себя лесботой. Каким-то образом я уговорила одну из моих подруг-лесбиянок тоже сходить к Джеффри на вагинальный массаж за рекламу. Любопытная и слегка увлеченная эзотерикой, она, как и я, покинула палату йони Джеффри, не чувствуя ног. Но через несколько дней она обратилась ко мне и сказала: «Я не верю, что позволила тому человеку прикасаться к моей вагине».

Каким-то образом я также убедила мою девушку - лесбиянку-буч и модного диджея - сходить со мной на мастер-класс по тантре. Я вряд ли отвечу, что такое тантра, даже после того, как год проработала в «Электрической йони». Но я знаю, чем она точно не является.

На розовом ковре в особняке Джуди Мун в Бельведере десять одиноких женщин за сорок и пять озабоченных мужчин - все белые, и большинство в шароварах - возвещали наступление нового века сексуальности, пристально вглядываясь друг другу в глаза и затягивая нечто вроде «вром-вром-вром» снова и снова. Все они что-то искали. Женщины, я думаю, через секс искали путь к любви, а мужчины через любовь - путь к сексу. Моя девушка, в беретке и больших очках в прозрачной оправе, искала путь к выходу. Она спела «вром-вром», но отказалась смотреть мне в глаза. Я упрекнула ее в том, что она не желает пробовать новое. Она заявила, что я затащила ее на помойку с хипповскими отбросами. Мы расстались через несколько недель, потому что я не была для нее достаточно классной.

Согласно Википедии, «Неотантра, или тантрический секс - это современные западные вариации на темутантрических практик, которые часто связывают с новыми религиозными движениями. Как правило, включают как методы нью-эйдж, так и современные западные интерпретации традиционной индийской и буддийской тантры. Некоторые из их приверженцев обращаются к древним и традиционным текстам и принципам («вром-вром?»), а другие используют тантру как собирательный термин для «сакральной сексуальности» и могут прибегать к неортодоксальным практикам…»

«Когда тантра получила известность в западной культуре, где приобрела новые формы с 1960х годов, ее стали ассоциировать с интимной близостью. Следовательно, ее основополагающая суть как духовного пути часто игнорируется. Представления о сексуальности в тантре и в неотантре значительно различаются».

Сублимация желания любви и секса в разведенную и апроприированную версию восточной мудрости чревата тем, что может случиться какое-нибудь дерьмо.

Я одновременно гордилась своей работой в «Электрической йони» и стыдилась ее. С одной стороны, мне нравилось, что я обеспечиваю себя сама. Но с другой стороны, когда я сказала родителям, где работаю, папа, сидя в офисе, поискал название в Гугле и спросил, почему сайт заблокирован за содержимое сексуального характера.

Я встретила человека по имени Мамаду, когда искала помещение попросторнее, где можно было провести наш ежегодный сбор учителей - тантрический фуршет, если угодно - на который всегда съезжалась большая толпа. Мамаду было за шестьдесят, у него был вкрадчивый голос и он заправлял местным религиозным центром, расположенным на верхушке живописной горы. Мы обсудили поэзию Хафиза и Руми. Он сказал, что прекрасно провел со мной время и спросил, не приеду ли я снова к нему в центр, быть может, в выходные на обед. Я согласилась. Тогда он спросил, не могла ли бы я принести травы и кокаина.

Мамаду пообещал, что заплатит не только за наркотики, но также и за то, чтобы провести со мной время. Он сказал, что такая девушка, как я, заслуживает большего, чем моя зарплата в «Электрической йони». Несмотря на то, что он попросил меня принести дурь, Мамаду казался таким собранным, одухотворенным и заинтересованным моими мыслями о Руми, что я даже представить себе не могла, что его предложение может иметь сексуальный подтекст.

В ту субботу я пришла к нему с дарами, а именно с кокаином и травой. Мамаду сразу же дал мне 700 долларов - 200 за гостинцы и 500 за мое время. Потом он налил в большие бокалы красное вино и подал несколько красиво сервированных персидских блюд: баранину, овощное блюдо и запеченный десерт. Мы вдоволь наелись и напились. Мамаду показал мне фотографии времен своей молодости, на которых он был вполне симпатичным. Он сказал, что его нынешняя жизнь ему наскучила. Его дух искал веселья. Он спросил, смогу ли я приезжать к нему каждую неделю. Он предложил мне 500 долларов за раз, плюс деньги на наркотики. Это позволило бы мне стать действительно финансово независимой.

В следующий раз, когда я приехала, все продолжилось в том же духе: трава, вино, кокаин, вкусные персидские блюда. Но потом он положил руки мне на талию. И склонился к моему рту. Я подумала: «Черт, ну нет». Мамаду сказал что-то вроде: «Дорогая, ты ведь не подумала, что мне настолько приятно твое общество, не так ли?» Я ушла, забрав 700 долларов, и больше не вернулась.

Почему я не занялась сексом с Мамаду? Почему не стала делать это регулярно и за деньги? Он был пожилым и непривлекательным, но отталкивающая внешность в то время меня не останавливала. Мне встречались 300-футовые мужчины и носители пенисов-желудей, с которыми я трахалась бесплатно. Был диджей в караоке, который оскорблял меня за то, что мне не нравится Том Уэйтс. Он никогда ничего мне не покупал. Был бармен со стрижкой «под горшок», секса с которым я не помню, но когда я увидела использованный презерватив на подоконнике утром и вопросительно на него посмотрела, он сказал: «Ты сущее наказание. Проревела все время». Когда ты одинока и вырубаешься в странных местах, ты позволяешь другим одиноким людям делать с собой все, что они захотят. Ты называешь это свободной любовью.

В конце концов, я думаю, что не стала спать с Мамаду, потому что мне хотелось думать, что кто-то готов заплатить 500 долларов за то, какой я человек. Свободная любовь - это звучит так здорово. Я всегда благоговела перед шестидесятыми. Но что-то говорит мне, что свободная любовь эмоционально давалась мужчинам гораздо легче, чем женщинам, в тех случаях, когда она действительно им перепадала.

Я знаю, что пока Джуди Мун находилась в поиске божественного оргазма, мужчины причиняли ей боль снова и снова. Они использовали ее за ее же деньги, скрывали свою гомосексуальность, отказывались становиться основными партнерами (эквивалент «он просто не хочет обязательств» в полиаморном сообществе).

Однажды, когда мы пошли в «медитативный поход», она ненадолго перестала шипеть и сказала, что она мне как вторая мать и хотела бы, чтобы я это знала. Я посмотрела на нее и подумала: «Сучка, да ты чокнулась?» Но мне было грустно оттого, что она, обучив несметное количество женщин, как соприкасаться со своей внутренней богиней, так мало понимала в любви между двумя женщинами. Грустно было и оттого, что Джуди считала, что она может просто назвать себя моей второй матерью, и я в это поверю. Как если бы она произносила аффирмацию. Я была далеко от дома. Мне нужна была вторая мать. Но не настолько сильно.

Я продержалась год в «Электрической йони». Потом меня взяли на практику в модный журнал в Сан-Франциско, но если у меня когда-то и было представление о границах дозволенного на работе, то к тому моменту оно уже стерлось без следа. Спустя пару недель меня уволили - я обняла владельца журнала вместо того, чтобы пожать ему руку, в присутствии основного заказчика рекламы. Мне так и не сказали, в чем именно я провинилась, но стоило мне разомкнуть объятия, как я тут же поняла, что это была плохая идея. Я ругала себя за это.

Вскоре после этого я вернулась на Восточное побережье, где трахалась направо и налево еще полтора года перед тем, как бросить пить. Я вырубалась на лестничных площадках и в такси, пыталась соблазнять геев, просыпалась с незнакомцами в комнатах с загадочной кровью на стене - все, как и в Сан-Франциско. Я все еще была в полнейшем раздрае. Но в Нью-Йорке, в отличие от Сан-Франциско, у меня хотя бы было убежище, где я могла оттолкнуться от дна.