Быличка пятая. Отец Ксенофонт.

Долго ли,  коротко ли, прибыл в Нелжу новый батюшка.  Стал расспрашивать, как нелжинцы живут, кому подчиняются, что едят. 

«А живём мы, – отвечают, – жито[28] сеем да хлеб жуём, едим кашу саломатину[29] да квасом запиваем. Прозываемся однодворцами, потому как жить любим со всей своей семьёй и работниками одним двором и едим со своими крестьянами с одного стола, чай из бар давно вышли. А откуда мы взялись, есть такая присказка: летел, дескать, анчибыла[30]по небу, нёс однодворцев в лукошке, гром грянул да и рассыпал их над Воронежем…  Подчиняемся мы только русскому царю, мы крестьяне государственные, потому как предки наши ему несли дворянскую службу и с нонешними дворянами, мы вроде как одного роду –племени. «Да царь далеко, отсюда не видать».

«А не обидно вам, что раньше были служилые и уважаемые, а теперь крестьяне?», - спрашивает батюшка.

«Бог и колосьев не сравнял»,- изрекают нелжинцы, - А ты, лучше, отец наш, дальше послушай. Мы спокон века совет держим  со  священником. Он нам и начальник,  и судья. Сыновья наши служат рекрутскую службу по 15 годов, а не по 25, как у крепостных. А многие в русской армии и офицерами дослуживаются. В недавнем времени дворяне нонешние не гребовали[31] на наших девках жениться, потому как они не намулёванные[32], да красивые, не толстые, да дородные. Но красавица без приданого, что мошна[33] без денег… Их с землёй, с наделом брали. У нас разницы нету. Земля и сыну, и дочери в наследство от отца и матери идёт».

 «Ясно,- говорит батюшка,- а кто вас духовно подкрепляет, есть ли у вас какие святые люди в селе? Есть ли учителя у детишек?»

     «Грамоту мы всегда знали, царям да царицам сами лично про свои обиды да просьбы челобитные марали[34]. Учили детей своих Псалтыри, нанимали учителей и сами каждый день в обед Минеи Четьи читаем. Святых у нас нет, все люди грешные, а вот блаженные к нам с Усмани захаживают. Был в стародавние времена блаженный Егорушка. В морозы лютые босым ходил. И другой был – Панюшка. Тот, бабки сказывают, носил юбку красную и по камешкам молился. А недавно жив был ещё благочестивый нищий человечек, а звали его Петруша».

И стали про Петрушу такую быличку[35] рассказывать. Бывало придёт с Излегощи в Нелжу и говорит: «Сейчас будя базарчик!» В тот же день чья – нибудь хата сгорит. А раз шёл Петруша по бережку реки, видит, рыбаки мережой[36] рыбку ловят и щербу[37]  варят. Ну, один и говорит: «Вон, Петрушка - дурачок идёт. Сейчас начнёт уху выпрашивать». А Петруша подошёл, поздоровался и говорит: «Вы кушайте на здоровье, а мне не надо», и пошёл по водам через реку в Нелжу. Закрестились рыбаки, стали каяться, что такого святого человека голодным оставили.

Умер Петруша просто, но не как все люди помирают. Пришёл в один дом, попросил согреть баню, помылся, помолился, лёг под иконы и тихо помер. Отвезли его в Излегощу, похоронили на жальнике[38] рядом с храмом и на могиле его всегда мягкая травка растёт.

Юродивый. Эскиз к картине В.Сурикова «Боярыня Морозова»

«А есть ли, – говорит батюшка, – у вас в Нелже какие тайные другие учения или сектанты, а то вы дюже грамотные и,  небось, разных книжек начитались?»

«Да что ты, отец наш, Господь с тобою. Святитель наш, земляк, Иоаким Струков нам Божий храм поставил, кафедру в Тамбове основал, чтоб свет православия сиял по всей земле русской, а ты, нас, в отступничестве обвиняешь! Мы память своего епископа чтим, вот и портрет его в полный рост в нашем храме находится, прямо над креслой его висит, в облачении архиерейском! В нашей Поддубровской волости отродясь никаких молокан да хлыстов не было. Охраняет нас от сиих бесовских дел крест престольный святой, подаренный нам нашим епископом. А если не веришь, то читай надпись сзади: «епископ Иоаким». А иконы какие у нас в храме при алтаре находятся! Спаситель, Божия Мать! Ещё лет 20 назад приезжал тамбовский владыка Николай. Как увидел икону Мирликийского Чудотворца, на кипарисной доске писанную, так сказал: вот образец для написания образа святителя Николая! А образ этот такой древний, что ещё наш епископ Иоаким перед ним служил, до него он в храме был. Большая икона – два аршина в длину и полтора вширь».

«Так–то оно так. Но давеча оглядел я храм, расписан–то один алтарь, а стены стоят унылые, пустые. Надо бы этим заняться, чтобы в таком храме царило всегда благолепие…»

Стал батюшка Ксенофонт в храме служить, а народ не помещается, стоит на улице и под снегом, и под дождём, терпит. А после праздника, после службы даже собраться всем вместе и потрапезовать[39] аль разговеться[40], так и вовсе негде. Соберётся народ с батюшкой в каком–нибудь дворе, чтоб о делах поговорить, о посеве, о детишках, а и там места мало. Кто осерчает[41], домой пойдёт, а кто и вовсе, так обидится, что и здороваться перестаёт… «Служили соборно, а едим подворно»… Ох, неладно получается…

Собрался батюшка Ксенофонт и поехал к Тамбовскому владыке в епархию. «Благослови, - говорит,- Преосвященный Феодосий трапезную к храму нашему святителя Николая присовокупить. А через твоё благословение и Господь нам поможет».

Вернулся в село. Рассказал прихожанам, что получил благословение владыки и зараделись[42] люди,   началась работа.

Выстроили красивую и просторную трапезную, приделы. Кресло епископа в левый придел поставили и портрет там же поместили. Стали думать, как колокольню возвести. Какой краской стены храма выкрасить. Потом расписали стены новозаветными историями. И сегодня одна такая роспись сохранилась в храме. Называется она «Христос и самарянка». Как зайдёшь в храм, перекрестись, а потом обернёшься и её увидишь.

Фреска «Христос и самарянка». Фото автора, 2003 год.

Фреска «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья». Фото автора.