Как толкуют фрагменты, посвященные Трояну?

 

В «Слове о полку Игореве» четыре раза употреблено прилагательное «трояни» («трояня»), которое образовано, как полагает большинство ученых, от имени собственного «Троян»:

 

«О Бояне, соловію стараго времени! Абы ты сіа плъкы ущекоталъ, скача, славію, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы!..»;

 

Итак, попробуем найти ответ для первого пункта. Сначала рассмотрим выражение «рыща в тропу Трояню». Можно сопоставить его с другими характеристиками поэтической манеры Бояна, («серым волком по земле, сизым орлом под облаками» и т.п.), а так же с приводимыми примерами «в стиле Бояна»

Так бы пришлось внуку Велеса воспеть песнь Игорю:

 

“Не буря соколов занесла через поля широкие - стаи галок бегут к Дону великому”.

 

Или так бы начать тебе петь, вещий Боян, Велесов внук:

 

 “Кони ржут за Сулой - звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде - стоят стяги в Путивле!” (пер. Д. Лихачева)

 

 Нетрудно заметить, что этот стиль, в сравнении со стилем автора «Слова», пышен и витиеват, перегружен различными иносказаниями. Думается, в данном контексте и следует понимать оборот «рыскать в тропу Трояню». Он означает, видимо, путь далекий и долгий (м.б. весьма извилистый и запутанный). Такому пути подобен стиль Бояна. Автор «Слова» сразу «приступает к делу» («Начнем же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря»), начиная повесть без всяких околичностей, тогда как Боян долго бы ходил вокруг да около. Кроме того, Боян представляется как «соловей старого времени», а именно эти старые времена, очевидно, имеются ввиду, когда говорится:

 

«Были вѣчи Трояни, минула лѣта Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя»;

 

Автор «Слова» противопоставляет свою новую манеру – старой, новые времена усобиц – старым временам, когда, по его мнению, существовало единство между князьями. Если понимать «вечи Трояни» как именно старые времена (например, времена образования и расцвета Киевской Руси – ср. точку зрения Костомарова и Шевчука), когда русские князья с честью побждали «поганых», то становится понятным и еще одно «темное место»:

 

«На седьмомъ вѣцѣ Трояни връже Всеславъ жребій о дѣвицю себѣ любу».

 

Исследователями указывалось (см. выше), что «седьмой век» может означать «последний век», и именно в это последнее время, когда уже начинало рушиться единство между князьями, жил Всеслав Полоцкий и «метал свой жребий». Ранее автор указывает, что «крамола ковалась» Олегом Святославичем, современником Всеслава. Возможно, когда требуется противопоставить времена единства междоусобицам Олега, то о «веках Трояна» говорится в прошедшем времени. Всеслава же автор считает последним представителем этих славных веков, одним из тех, чьей славы лишились потомки: «Ярослава все внуки и Всеслава! Склоните стяги свои, вложите в ножны свои мечи поврежденные, ибо лишились вы славы дедов. Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых на землю Русскую, на богатство Всеслава. Из-за усобицы ведь настало насилие от земли Половецкой!» (Пер. Д. Лихачева). Остается истолковать четвертое выражение:

«Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила дѣвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синѣмъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена».

 

Большинство исследователей считает, что «земля Трояня» – это либо Русь, либо Дакия или Болгария. В в собственном контексте «Слова» так названа та земля, в которой потерпело поражение войско Игоря, а именно – «на синем море у Дона», «на бреге быстрой Каялы». А названа эта земля именем Трояна в том же смысле, что и «тропа Трояня» – ведь автор «Слова» говорит, что Игорь повел свои полки «на землю Половецкую, за землю Русскую», называет ее «землей незнаемой» и восклицает: «О, далеко залетел сокол, птиц побивая, – к морю!». Таким образом, «земля Трояня» понимается как далекое место, где произошло сражение, подобно тому, как «тропа Трояня» – далекий путь. Такое толкование вполне коррелирует с аналогичным значением эпитета относительно времени – далекие, прошедшие «вечи Трояни». Вероятно, таково наиболее общее значение всего «Троянского» в «Слове» (что согласуется с мнением Потебни). Если учесть, что Игорь не был первым, кто совершил поход в половецкую землю, но ему противопоставляется, например, Святослав, который «наступил на землю Половецкую, притоптал холмы и овраги, иссушил потоки и болота. А поганого Кобяка от лукоморья, из железных великих полков половецких, как вихрь исторг», то угадывается и такой оттенок «географического» аспекта: «земля Трояня» – не просто далекое место, но то место, где можно испытать себя и «шлемом испить из Дону», а можно и «голову свою сложить», следовательно, и «тропа Трояня» может пониматься не просто как далекий путь, но путь к испытаниям (отметим еще общую метафору сокола, побивающего птиц, которая характеризует как поход Игоря, так и поэтическую манеру Бояна – «тогда напускал десять соколов на стаю лебедей», т.е. поэта можно, в некотором роде, сравнить с полководцем). Однако, «путь испытаний» относится, скорее, ко второму шагу решения нашей задачи (исторические истоки «Троянских тропов»), к которому мы и переходим. Здесь, как представляется, в той или иной степени правы одновременно многие исследователи, представители разных точек зрения. Вероятно, фразеологизм с именем Трояна имеет весьма глубокую смысловую перспективу. Основой служат какие-то мифологические представления о южнославянском боге Трояне (соответствующем Триглаву у балтийских славян). Известны сербские сказки о царе Трояне, который жил в своем Трояновом граде на горе Цене (ср. «земля Трояня» и «чрез поля на горы»), спускаясь каждую ночь в Срем к любовнице. Троян в сказке предстает как ночной персонаж, боящийся солнечного света, который может растопить его, а в другой сказке он казнит всякого, кто расскажет про его ослиные уши. Для нас тут важно именно упоминание об особенном месте пребывания Трояна и о том пути, который лежал в его владения. Очевидно, сказка донесла в редуцированном виде мифологические представления.

 

Кто такой Боян?

Боя́н — древнерусский певец и сказитель, «песнотворец», персонаж «Слова о полку Игореве».

 

Имя Боян является очень распространенным и у южнославянских народов, особенно у сербов, болгар, македонцев, черногорцев. Кроме имени Боян, на территориях с преимущественно болгарским населением с X века засвидетельствованы имена, этимологически схожие — Боимир (Х век), Бояна (XVI век), Бойо (XV век) и др[2]. Также стоит упомянуть легендарного основателя Аварского каганата Баяна I и древнеболгарского князя Батбаяна.

По древнерусским памятникам (запись о купчей на «Бояню землю»[3] в Софийском соборе[4][5]) и берестяным грамотам из Новгорода и Старой Руссы XI—XII веков известен ряд людей по имени Боян, что доказывает реальность этого имени и в различных регионах Руси. Известна также улица Бояна (в древности — Буяна или Бояна[6]) в Великом Новгороде, существующая и поныне, названная, видимо, в честь новгородца, жившего в этом месте. Делались попытки отождествить певца из «Слова» с тем или иным из этих Боянов, но такие гипотезы, разумеется, ненадёжны.

 

Имя Бояна упоминается в «Слове о полку Игореве» семь раз. Согласно наиболее распространённой в современной науке точке зрения, Боян — историческое лицо, придворный певец ряда русских князей XI века. Автор «Слова» называет трёх князей, которых воспевал Боян: братья-соперники Мстислав Владимирович Храбрый (умер в 1036 году) и Ярослав Мудрый (умер в 1054 году), а также внук второго из них Роман Святославич (умер в 1079 году), — и одного князя, которого Боян порицал: это Всеслав Полоцкий (правил в 1044—1101 годах, в 1068 году кратковременно княжил в Киеве). Судя по тому, что двое из положительных героев Бояна правили в Черниговском и зависимом от него Тмутараканском княжестве (а после смерти Мстислава всей Русью, включая Чернигов и Тмутаракань, владел и третий из них, Ярослав Мудрый), выдвигалась гипотеза о том, что и сам Боян был связан с этими местами. Хронология показывает, что Боян был активен как певец на протяжении не менее 40 лет.

 

По характеру творчества Боян, скорее всего, напоминал скандинавских скальдов, сочиняя в честь конкретных князей ритмизованные песни-хвалы или песни-хулы. Автор «Слова» цитирует хулительную припевку Бояна о Всеславе Полоцком: «Ни хытру, ни горазду, ни пытьцю горазду суда Божіа не минути». Боян был и автором, и исполнителем своих песен, аккомпанируя себе на струнном инструменте вроде гусель.

В XIX веке существовала точка зрения, согласно которой Боян — обобщённое имя певца (якобы от глагола баять). Эту ошибку разделял и А. С. Пушкин. Выдвигались также гипотезы о его болгарском происхождении. В конце XIX в. было показано реальное существование такого имени на Руси.

 

Для автора «Слова» Боян — его великий предшественник, вещун, способный (как и Всеслав) к оборотничеству (он растекается мыслию — возможно, «мысию», белкой — по древу, волком по земли и орлом под облаками), его пальцы сравниваются с 10 соколами, а струны — с 10 лебедями, самого Бояна Автор несколько раз сравнивает с соловьём. Автор называет Бояна внуком Велеса, из чего некоторые исследователи делают выводы о поэтических функциях этого божества. Вместе с тем Автор «отмежёвывается» от него: в начале «Слова» он объявляет: «Начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню»; возможно, как противопоставление Бояну можно трактовать два альтернативных варианта песни дружине Игоря. В конце произведения Боян упоминается, возможно, рядом с Ходыной (есть и альтернативные интерпретации этого места); некоторые видят в Ходыне другого певца — современника Бояна, с которым тот пел песни, по обычаю скальдов, вместе. Здесь Автор вновь цитирует Бояна: «Тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы» (символическое изображение «сиротства» земли без князя).