Чук неуверенно постучал. Тот же монах с крысиным лицом появился во дворе. Он был удивлен, увидев Травена. Он, должно быть, хорошо это помнил.

«Скажи ему, - сказал Травен Чуку, - что я сдержу свое обещание». Это первые шесть страниц храмовой хроники, однажды украденной глупым молодым человеком.

Монах схватил карточки и уставился на них так же страстно, как голодные животные смотрят на еду. Затем он поднял обе руки и не стал ни говорить, ни петь.

«Он просит милости Будды для Господа», - неуверенно сказал Чук. - Он говорит, что на молитвы монахов был дан ответ. Он говорит, что теперь ты всегда будешь преуспевать в своей жизни. Но у него есть другой вопрос...

«Я знаю, что это за вопрос», - прервал его Травен. «Скажи ему, что они вернут все оставшиеся страницы своей хроники, если кто-нибудь из них укажет мне путь в Долину Змей». Им не обязательно ехать с нами. Достаточно, если они укажут направление. Но условие - поспешность: это должно произойти немедленно. Если они не укажут мне дорогу, они никогда не получат обратно свои бумаги.

- Они не могут молиться, - перевел Чук, - без набора этих… ну, этих карточек.

- Тем лучше. Пусть выбирают.

Монах с крысиным лицом сунул руки в рукава оранжевой мантии и на мгновение задумался.

«Я не знаю», - сказал он. - Я не знаю. Мне нужно поговорить с моими братьями. Нам даже не разрешают приближаться к Змеиной долине.

«Ваше дело», - резко ответил Травен. - Но решите это в ближайшие пять минут.

Монах молча скрылся за внутренней стеной. У Травена были причины, по которым его торопили. Он просто надеялся покинуть Нуми в Лернг Нохта и добраться до Змеиной долины только с чуком и обоими водителями.

Теперь Чук явно нервничал. Правда, по условиям контракта он не задавал никаких вопросов; Тридцать пять тысяч долларов тоже застряли в его голове, как мираж, но все же он не мог избавиться от всепоглощающего смутного беспокойства. Этот немногословный, образованный и нежный мальчик понял, что американец был, мягко говоря, мужчиной и что его путешествие граничило с безумием.

Через несколько минут вернулся монах с крысиным лицом в сопровождении сутулого, едва ступавшего старика. Это был разрушенный человек, совершенно беззубый, одетый в потрепанный серый халат.

- Решили братья? сказал монах с крысиным лицом, что этот человек укажет тебе путь.

Травен посмотрел в тусклые, равнодушные глаза старика. Кем он был именно - храмовым слугой? Раб? Бедняк в пожизненном заключении?

Чук неуверенно хмыкнул и наклонился к Травену.

- Понимаете? он спросил. - У него ожог на правом ухе. Судя по всему, в прошлом монахов заклеймили таким образом, что они предали один из семи обетов. Я слышал об этом в детстве. Предполагается, что их годами держат в неведении. Не знаю, можем ли мы на него положиться.

Монах враждебно посмотрел на Чука и толкнул старика вперед.

«Спросите его, - сказал Травен, - действительно ли старик знает дорогу». Если меня обманут, они не только не получат назад свои документы, но и я вернусь сюда и сделаю то, что заставит их навсегда пожалеть о моем шаге. Не шути надо мной. Скажи ему, Чук, что я их сурово накажу за обман.

На лице монаха появилась отвратительная улыбка, из-за чего его заостренная голова походила на голову грызуна.

«Никто в нашем монастыре, - протянул монах, - не знает дорогу в Долину Змей лучше, чем он». В юности он много раз сбегал из нескольких монастырей, и каждый раз его находили в той местности. Он что-то там искал, но мы не знаем что. За непослушание он был наказан волей братьев. Он точно не разочарует. Итак, когда, иностранец, мы получим наши документы обратно? Я предупреждал, что экспедиция опасна. Если ты умрешь, мы не узнаем, где найти нашу собственность.

«Не волнуйся, мой друг», - ответил Травен, направляясь к машине. - Даже если я уйду в подполье, ты получишь свои бумаги. Есть выход.

Марсоходы не попали в центр поселения и двинулись по узкой ухабистой тропинке в гору. Травен не без удовлетворения представил, как ему придется бороться с гневом на дурака Нуми. На ум пришел и Пол Райан.

Старик ничего не сказал, но легким движением головы указал водителю дорогу. Примерно через восемь миль тропа стала настолько узкой, что густая, мягкая растительность джунглей разорвала брезент марсохода, и стала такой крутой, что водителям приходилось включать полный привод. Еще полмили, еще триста ярдов - и дальше идти стало невозможно. Повозки втиснулись в плотный, неподатливый клубок и цеплялись за склон, их маски задвигались вверх.

Травен на мгновение задумался, что делать дальше. Было почти десять утра, и жар лился с неба, как расплавленный металл. Удушливый влажный пар наполнил помещение струйками серо-золотого пара. Травен попросил Чука спросить проводника, как далеко еще Долина Змей.

Старик открыл рот, чтобы дышать, и тут Травен увидел, что ему отрезали язык. Его рот действительно был полостью; беззубые десны и отсутствие языка делали его больше похожим на рыбу, чем на млекопитающее. Старик протянул руку на восток, затем сделал тройное движение вытянутыми пальцами.

Чук понимал, что это тридцать хтурит - это старая единица длины, которая больше не используется сегодня, - но он больше не мог преобразовать ее в футы или ярды.

Травен решил пойти в указанном стариком направлении. Некоторый багаж остался в вездеходах; в этой части мира не нужно бояться воров. Водителей загрузили палаткой, спальными мешками и продуктами. Чуку дали канистру с водой и три банки препарата МБ. Травен бросил ему на спину еще одну канистру и восемь банок Бричера. Он воткнул пистолет за пояс. Он взял саблю, купленную во время первой экспедиции.

Они пошли дальше, шаг за шагом. Через три четверти часа им пришлось отдохнуть. Из них лился пот, а легкие испытывали потребность в кислороде. Перед глазами закружились багровые хлопья. Был даже не полдень, но термометр показывал уже сто три градуса по Фаренгейту. Даже Пью, самый молодой и сильный среди них, лежал в полубессознательном состоянии от жары и усталости в тени мангровых зарослей. Только немой старик оказался совершенно невосприимчивым к жаре. Он апатично смотрел в пространство; в его бесцветных глазах не было никаких чувств или мыслей.

«Он никогда раньше не видел таких красивых мест», - подумал Травен за свою изнуренную жизнью, по какой-то причине преследуемую старыми газетами. Снова и снова из глубокой зелени доносился ужасающий крик гиббонов, после чего в воздух поднимались облака огромных стацветных бабочек. Цветы неописуемой расцветки и формы заполняли всю землю, ползли по болотистой почве, взбирались на верхушки деревьев, образовывали узорчатые навесы. На каждом повороте пути взрывались облака новых, все более и более необычных ароматов.

Марш в гору прерывался двенадцать раз. Растительность джунглей стала такой загроможденной, что видимость упала меньше десятка футов. Когда они, затаив дыхание, падали на придорожные камни или влажный бирюзовый мох, они теряли чувство реальности. Казалось, у этого зеленого ада нет ни начала, ни конца, что весь мир состоит только из тепла, душной духоты и бушующей растительности.