Травен холодно сказал, что это совершенно невозможно. Он встал, сообщил профессору, что в ближайшее время отплатит ему за доброту, и почти насильно сопроводил посетителя к такси.

Сухрунвитчаран внезапно протрезвел, попрощался с Травеном и, в последний раз пожав ему руку, сказал нечто поразительное:

«Если вы собираетесь искать закопанные сокровища или что-то в этом роде, доктор, позвольте мне предупредить вас об этом со всей серьезностью. Азия, уважаемый доктор, по сей день скрывает секреты, о которых не мечтала даже современная наука. Я выпускник двух европейских университетов, я не отношусь к суеверным людям, и мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня приверженцем черной магии или подобной чепухи. Но поверьте мне, Азия - это континент миллиона закованных в цепи дьяволов. Раньше я видел слишком много необъяснимых событий и слишком часто боялся опасностей, которые никак не мог объяснить. Лучше оставь это в покое. Продолжайте исследования сценария, за что жители нашего континента будут вам благодарны. Вы даже не можете предсказать

V

Травен не мог скрыть своего нетерпения и насмешки. Конечно, он не верил ни в сказки, ни легенды, ни суеверия. Он попрощался с профессором и взял другое такси до Бликер-стрит. Теперь у него в руке был ключ к найденному плану.

Он споткнулся о что-то скользкое, когда открыл дверь на втором этаже. Когда он включил свет в зале, то заметил, что на пороге лежит мертвая, уже раздутая змея.

Снейк в Нью-Йорке? Как снова на Манхэттене, где двести лет не жили дикие животные, кроме крыс, могла появиться змея? И почему именно этот проклятый ленивый дворник так редко подметает подъезд?

Гарольд Травен был жестким, бесстрашным человеком и абсолютным рационалистом на все сто процентов. Но он не мог не чувствовать, что что-то происходит в этой темной, тихой комнате, что скептически настроенный образованный натуралист доктор Гарольд Травен не мог объяснить.

Он прошел через шесть комнат, включив свет в каждой из них.

Дверь в кабинет была слегка приоткрыта, и в воздухе все еще стоял след того непостижимого запаха, который Травен не мог определить прямо сейчас, был ли это самый прекрасный запах, который он когда-либо слышал в своей жизни, или запах разлагающегося вещества.труп.

Травен сел за свой стол, вытащил лист с переводом, затем взял связку ключей от сейфа. Лампы над столом отбрасывали резкую тень. Травен вставил ключ в первую защелку и остановился.

Большой серо-зеленый шланг безвольно свисал с ручки верхнего ящика.

Он был намного больше того, что Травен нашел на пороге. Заостренная мертвая морда с закрытыми веками буквально ввинчивалась в стальной каркас сейфа. Змея, должно быть, умерла недавно. Его аквамариновый низ живота все еще блестел, как матовое медное зеркало. В замороженном рту отчетливо видны стиснутые челюсти.

Вместо страха на Травена разлился гнев. Он не был одним из тех настроений, и он не собирался поддаваться одержимости. Две мертвые змеи в южной части Манхэттена были, безусловно, необычными, но, безусловно, объяснимыми, как и все, что некоторым людям кажется загадочным и сверхъестественным. Травен нашел кисть, о существовании которой он не знал, приоткрыл окно и выбросил змею во двор. Только тогда он заметил, что стекло разбито; в центре расходящейся трещины была дыра диаметром в один дюйм, достаточная для того, чтобы змея могла проскользнуть сквозь нее. Впервые Травен пожалел, что на Бликер-стрит нет ни радио, ни телевидения. Мертвая, враждебная тишина охватила все комнаты.

Он открыл сейф и вытащил чертеж из оторванного листа № 13. Своим гладким, гладким почерком он написал перевод Сукхрумвитчарана под каждым объяснением. Он уставился на получасовой рисунок.

Внезапно ему показалось, что он видит этот храм, большое дерево, бронзовый щит, раскинувшиеся вокруг него джунгли. Он глубоко вдохнул аромат китайского шелка и в течение одной секунды безоговорочно принял решение отправиться к Лернгу Нохте. Независимо от затрат и опасностей. В конце концов, какой смысл жить такому человеку, как Травен? Сколько еще рукописей вы сможете собрать? Что еще можно узнать об истории человеческой письменности, если каждый человек индивидуально на протяжении двадцати или тридцати веков, используя тысячу алфавитов и сто тысяч вариаций, создает историю заново? В конце концов, вы не можете собрать образцы из четырех миллиардов письменностей. Ладно, вычтем неграмотных; В любом случае будет два с половиной миллиарда. А те из прошлого кто тоже писал? Сколько их было - миллиард, полтора, два?

Таким образом, в последний день октября 1979 года д-р Гарольд Травен, 51-летний дантист из Нью-Йорка и один из международных авторитетов в истории журнала, решил, что хобби, которому он посвятил почти сорок лет его жизнь перестала его интересовать.