Глава 1: Последнее свободное место

Итак, подытожим. Э… черт.

Очень много всего. Наверное, слишком много. Элис не мертва, начнем с этого. Я думала, что мертва, но нет. Я больше не ищу ее. Она попросила об этом. Она заслуживает, чтобы ее не преследовали.

Она поступила неправильно. Если человек не идеален, даже не хорош, он все равно заслуживает того, чтобы его не преследовали, если он не хочет этого. Этого заслуживает любой, кто просто проживает свою человеческую жизнь и не представляет ни для кого опасности.

Но я все еще здесь. Все еще за рулем грузовика. Все еще ищу. Не Элис, но… понимание. Мы обе работали в транспортной компании под названием «Залив & Ручей». Но «Залив & Ручей» занимаются не только перевозками, а, очевидно, борются с сообществом нечеловеческих существ, которых я называю «Чертополохи», которые в ответе за нераскрытые серийные убийства по всей стране. Предположительно, «Чертополохи» делают это с разрешения правительства США.

Черт возьми. Столько много всего, если собрать все в один рассказ. Что я делаю? Мне стоит вернуться домой. Но я не могу.

Элис не мертва. Как и я.

Я встретила их командира, не прошло и двух недель. Можно подумать, они будут держаться от меня подальше после всего, что случилось, но наверно я не заслуживаю, чтобы они обо мне беспокоились, или вообще помнили. Итак, женщину-командира армии «Залива & Ручья», спасшую меня тогда в городе Чертополохов, я вижу разговаривающей в распределительном центре недалеко от Омахи. Она выглядит расслабленной, дальнобойщица на перекуре. Разговаривает, может даже флиртует с грузчиком. Он протягивает ей кусочек бумаги, она сует его в карман, не читая, и уходит. Не думаю, что они флиртовали.

Через месяц я вижу ее вновь в Лос-Анджелесе. Она сидит в своем грузовике, не смотрит в телефон, не читает книгу, ничего. Только смотрит перед собой. На этот раз я решила следовать за ней. Я опоздаю с доставкой, я наживу себе большие неприятности, но не думаю, что меня уволят.

Намертво вставшее движение в долине. Наверху, на высоте линий электропередач, сидят три крохотные птички. Они качаются, когда качается провод. В любой момент они могут взлететь. Тут машина передо мной двигается, и я двигаюсь, и мы немножко продвигаемся вперед перед тем, как снова остановиться.

Часом позже мы заехали на холм, и передо мной раскинулась огромная равнина пригорода. Оранжевые черепичные крыши, знаки магазинов «Target» и «Wallmart», такая масса знаков, словно это флаги национальных государств, и каждый обозначает место, по историческим меркам, умопомрачительно большое. Забудь про пещеристые помещения внутри, ряды продуктов и комнаты персонала, с первого взгляда похожие на склад. И забудь крышу каждого из этих гипермаркетов, лабиринт дегтя и вентиляций. Вместо этого только подумай о парковках. Метры и метры парковки на каждый квадратный метр гипермаркета. Целые средневековые города могли бы поместиться в каждой из этих парковок. Ночью, в самых темных углах, подростки узнают самые лучшие секреты взрослой жизни, перед тем как провести следующий день за унылой работой кассира в «Target» или магазине сотовых, узнавая худшие секреты взрослой жизни.

Мы отдаем так много места этим парковкам, не задумываясь о том, какое место они занимают в нашей культуре.

Я следую за ней на восток. Чем жарче и суше земля, тем больше снега на горах над нами. По всей пустыне здесь пластыри яркой зелени, рощи деревьев и газонов, и тысячи фермерских полей. Они нелепы на фоне пустынного пейзажа, это да, но экстравагантны в своей нелепости. Они не как плохо подходящие накладные волосы, но… как массивный фиолетовый с серебром парик, не считающийся с тем, что его окружает. Зеленый в пустыне наслаждается своей искусственностью.

На закате горы розовеют. Затем граница цвета взбирается вверх по склонам - цвет, как у розы, только наоборот, - пока освещенными не останутся только пики. Затем, все вместе, в одну секунду, горы теряют последние лучи света и становятся силуэтами, будто наконец выпуская задержанный надолго вдох.

Мы проезжаем Палм-Спрингс и поворачиваем на юг к Солтон-Си. Пространство соленой воды, случайно созданное наводнением и поддерживаемое сельскохозяйственными стоками. Без естественного оттока воды в море и притока из него ему суждено умереть, испарившись до еще более соленой лужи, и из-за удобрений и стоков водоросли в море цветут, что вызывает массовое вымирание рыб.

Когда я была маленькой, мы жили неподалеку от кучки ферм, и с дороги был виден пруд возле нескольких полей. Посередине пруда был маленький островок, окруженный деревьями. Вода была ярко-зеленой. Как-то раз мы с друзьями пролезли под забором и пробрались через поля к пруду. Все дно было проложено черным пластиком; теперь до меня дошло – это было сделано потому, что люди не хотели, чтобы это нечто в пруду просочилось в подземные воды. Мы поплавали немного, пошли домой, помылись и сошлись на том, что что-то не так с водой из пруда и что мы никогда туда не вернемся. В общем, это, считай, история Солтон-Си. Вся Калифорния провела свои 50-е и 60-е, прокрадываясь к пруду сельскохозяйственного стока и потом понимая, что с водой что-то не так и что не стоит туда возвращаться. И вот курорт погиб, развалившись или покрывшись грязью.

Теперь мы едем вдоль морского побережья. О, черт! Окей… окей. Дорога продолжает резко опускаться и затем взмывать вверх, что сбивает с толку в подобном грузовике. Мы проезжаем маленькие пароочистительные заведения, каждое зовется мойкой. Я только… Я только что проехала Масляную Мойку. Звучит здорово. Хммм. Мойка Жука. Звучит не очень здорово.

Мы сворачиваем с шоссе в городке под названием Ниленд. В опустошенных руинах магазинчика на углу кто-то оставил собаку, лошадь и пони, привязанных друг к другу и стоящих под разрушенной стеной. Дальше – россыпь домов и фургонов, еще электроподстанция рядом с железнодорожными путями, и еще бетонная коробка с надписью-граффити: «Слэб-сити – последнее свободное место». Хм. Город сквоттеров. Смесь подпольных панков, анархистов и художников, и просто пенсионеров, ищущих, где бы пережить свои последние годы. Всех, кто хочет кусок земли без необходимости беспокоиться об его оплате. Последнее свободное место.

Я стараюсь быть незаметной, потому что только одна дорого проходит через Слэб-сити, и такой грузовик будет выделяться на ней. Так что я стараюсь быть очень осторожной. Что это за огни? О нет. О боже. О черт. О боже.

Коп сидит внутри. Прошло несколько минут. Никто не вышел из машины. Много фургонов вокруг, но нет людей. Думаю, все разбежались, когда увидели копов. Я бы убежала.

Полицейская выбирается из машины, идет ко мне. Я… Я не буду выключать радио, на всякий случай.

Полицейская: Эй. Эй.

Кейша: Здравствуйте. Чем я могу вам помочь?

Полицейская: Вы знаете, с какой скоростью вы ехали?

Кейша: Ээ, нет. Я-я думаю, я… С какой скоростью я ехала?

Полицейская: Я не знаю. Поэтому и спрашиваю.

Кейша: У меня есть круиз-контроль, вряд ли я превысила скорость.

Полицейская: Любишь отказываться от контроля?

Кейша: Простите?

Полицейская: Не извиняйся. Жизнь так запутана, только бы сделать ее чуть попроще.

Кейша: Я не понимаю, что… Чем я могу вам помочь, мэм?

Полицейская: Как вас зовут?

Кейша: Кейша.

Полицейская: Окей, Кейша, без проблем. Ваши права и регистрацию, пожалуйста. Хорошо. Я пробью их по базе. Сидите смирно.

Кейша: О боже.

Она в машине уже долгое время. Ее форма странная, не могу сказать, почему. Она выглядит как будто неряшливой, значок словно из пластика. Скорее всего просто… Она возвращается.

Полицейская: Можете забрать документы.

Кейша: Спасибо.

Полицейская: У вас была возможность посетить пляж?

Кейша: Пляж?

Полицейская: Пляж Солтон-Си, когда проезжали. Престранный пляж, песок будто неправильный. Не той текстуры. Покрыт окаменевшей рыбой.

Кейша: Что происходит?

Полицейская: Потом приглядишься к песку, ну, на пляже, и понимаешь: песок – это не песок. Это рыбьи кости. Пляжи здесь покрыты рыбьими костями.

Кейша: В чем проблема, мэм?

Полицейская: Когда я была маленькой, я не любила непокрытые окна. В основном когда темно, но иногда и при свете дня. Ночью мне казалось, что что-то смотрит на меня с улицы. Даже если маленький краешек окна не был покрыт. Я представляла глаз, прижатый к стеклу. В дневное время все было иначе. Вместо этого я представляла ужасное существо, рыскающее вокруг дома, и оно скоро подберется к окну и увидит меня, но что еще хуже – я увижу его. Это детский страх, но, как мы обе знаем, небезосновательный.

Кейша: Мэм, я… Была какая-то причина, по которой вы меня остановили?

Полицейская: Вы ехали быстро.

Кейша: Я не превышала скорости.

Полицейская: Я не знала этого. Вы ехали быстро. Большой грузовик, едет быстро, это волнует. Что угодно большое и быстрое захочется преследовать.

Кейша: В каком отделении вы работаете? Вы из патрульных или?..

Полицейская: Мне стоит уточнить, что написано на машине, забыла, что там было, когда я забралась в нее.

Кейша: Когда вы забрались в нее?

Полицейская: Было темно. Я начала привыкать к темноте. Я выросла, как личность. Можно подумать, тебе бы стоило гордиться мной.

Кейша: Вы вовсе не полицейский, не так ли? Вы… Вы – псих, укравший полицейскую машину.

Полицейская: Интересная теория. Вот мой значок.

Кейша: Тут не написано отделение, тут написано, что вы… «полицейский подстрекатель»?

Полицейская: Я могла бы оторвать обе твои руки.

Кейша: Что?!

Полицейская: Своими собственными руками. Я могла бы их оторвать без каких-либо инструментов. Я уже пробовала. Это было проще, чем я думала. [Двигатель заводится и затихает] Пытаться уехать было ошибкой, Кейша. Я просто хочу поговорить.

Кейша: Чего вы хотите?!

Полицейская: Знаешь, давненько никто меня не спрашивал об этом. Я как раз думала об этом, стоя на пляже из рыбьих костей. Недалеко от городка с его жизнерадостным курортным знаком из 50-х, где женщина на водных лыжах в купальнике, а теперь весь городок, пожимая плечами, постепенно превращается в ил. Чего я хочу? Я не знаю, чего хочу. Так что давай-ка лучше подумаем, чего ты хочешь.

Кейша: Чего я хочу?

Полицейская: Быть осторожной. Ты видела кое-что. Мы не любим тех, кто видел кое-что. Я бы сказала, это нервирует нас, но в нас нет места для нервов, так что скорее это волнует нас. Приводит нас в ярость. Тебя кто-нибудь когда-нибудь приводил в ярость?

Кейша: Я…

Полицейская: Это… не важно, это риторический вопрос. Или не риторический вопрос, как его… Угроза! Я угрожаю тебе!

Кейша: Хорошо, я… Теперь твоя очередь слушать. Я видела опасности пострашнее и выходила из них живой. Я видела вещи, которые никогда не смогу объяснить, даже если проведу 100 лет, говоря в это радио. Ты хочешь испугать меня? Ты не поверишь. Я постоянно испугана. Думаешь, страх мне в новинку, думаешь, страх как-то изменит мое поведение? Для меня страх – это жизнь. И я до сих пор жива, не так ли? Не так ли, я сказала?

Полицейская: Ты мне нравишься. Пока ты – самая интересная из всех. Я вижу, почему послали меня. Они знают, что я люблю интересных.

Кейша: Кто тебя послал, полиция?

Полицейская: Думаешь, выше бандитов в синем никого нет? Думаешь, Чертополохи могли жить спокойно на территории ВВС, потому что там были какие-то полицейские патрульные? Полиция не понимает. Я питаюсь полицией.

Кейша: Попробуй питаться мной. Ты не будешь первой.

Полицейская: Питаться тобой? Мы только познакомились. Нам столькое еще предстоит, Кейша. Я не тороплюсь. Езжай спокойно, я отпускаю тебя с предупреждением. Но помни.

Кейша: Да?

Полицейская: Я могу расчленить тебя одними своими зубами. Это я тоже пробовала. Увидимся, Кейша. Это будет весело, думаю. Не здорово ли, ну, когда любишь свою работу?

Что только что произошло? Ох, Элис. Думаю, это гораздо хуже Чертополохов. Они были голодны, но она… Она умная. Она очень умная. Я в плохом положении. Надеюсь, ты в безопасности. Женщина, которую я преследую, скрылась, конечно. Но есть только одна дорога через город, ей некуда больше уйти. Мне просто нужно ждать.

Весь день, как оказалось. Весь день мне пришлось ждать и искать. Сад скульптур из бесполезного мусора. Библиотека, спрятанная среди полыни и фургонов. Величественный памятник Иисусу, сделанный из соломы и латексной краски. Хижина сквоттера на холме с большим желтым глазом, следящим за мной. Не знаю, как, но женщина из «Залива & Ручья» и вместе с ней целый грузовик исчезли в Последнем Свободном Месте, среди фургонов и заброшенных военных структур. Я не знаю.

Думаю, мне стоит пока залечь на дно. Я поеду на север, подальше от радаров. Но полицейская… Она со мной не закончила. Грядут большие неприятности. В этом я уверена, Элис. Грядут по-настоящему большие неприятности.

 

А теперь – «тук-тук»-шутка.

- Тук-тук.

- Кто там?

- Чувство благополучия.

- Какое чувство благополучия?

- Чувство благополучия. Прикосновения руки к снегу. Чувство, которое длится до тех пор, пока не кончается. Которое приносит боль лишь после. Чувство, когда мир кажется светлее, будто подсвеченный. И когда мир кажется легче по весу. И когда мир кажется легче психологически. Чувство, будто мы спрятали все уродливое, начав с чистого листа, пока трение от наших движений не взболтало все, вытолкнув то, что было спрятано, на поверхность. Потому что оно всегда всплывает, потому что мертвые возвращаются, потому что свет обращается в тьму. Разве ты не рад, что я не убежал, крича, в лес, чтобы ты никогда больше не услышал мой голос физически, продолжая слышать его в своей памяти снова и снова?

КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 2: Устье Вод

Сначала залают собаки. Они узнают вперед всех нас. Тогда у меня будет от шести до десяти минут.

Я часто подолгу гуляю вдоль этого берега, чуть севернее границы Орегона. Белоголовые орланы, настоящие белоголовые орланы сидят на широком песчаном пляже, и только я здесь, чтобы увидеть это. Не вижу никого другого вокруг. Волны накатывают снова и снова, облака птиц вспархивают и опять садятся. Через 10-30 секунд после лая собак земля затрясется. Через 6-15 минут после этого придет цунами.

Землетрясение вот-вот начнется, и после него цунами неизбежно. Если я побегу, когда собаки залают, успею ли добежать до травяных дюн и вверх на холм?

Нет, я могу знать все детали, строить какие угодно планы, но мне не перегнать волну. От шести до десяти минут после того, как залают собаки, я умру. Вот что случится.

Никого вокруг. Птицы у берега, настоящие гребаные белокрылые орланы.

Я закончила свою прогулку живой. Когда то, что надвигается на меня, наступит, оно наступит без предупреждения.

Мыс Разочарования. Настолько живописный кусок земли, насколько вообще можно найти в этом мире. На северо-западе – лес, и можно увидеть, где встречаются серый океан, сплошь пена и волны, и устье реки Колумбии, тихое и бирюзовое. Опасное для кораблей место. Высоко на скалах береговая охрана ведет бдительное наблюдение из маяка.

Я поднялась туда, постояла возле их наблюдательной точки. Панорама, в которой столькие утонули, столькие умерли. Но сейчас – просто красивый вид океана.

Офицер береговой охраны вышла из станции, встала рядом со мной у перил. Она закрыла глаза, позволяя ветру, идущему с реки, и ветру, струящемуся вниз на берег, бороться друг с другом в ее волосах. Она была красива, может, поэтому я и заговорила с ней. Или просто я очень давно не говорила ни с кем, кроме себя. Транслируя монологи своей жене, ведущей борьбу, которую я до сих пор пытаюсь понять.

«Разве вам не нужно смотреть за кораблями?» - спросила я. Я сказала это в шутку, но, кажется, получилось, как выговор. Она открыла глаза, глянула на меня. «Пока нет движения, - сказала она. - Полагаю, все будут в безопасности, если я секунду подышу свежим воздухом, но не говори моим боссам внизу. У них другое понятие о безопасности».

[Усмехается]

«Не скажу, - ответила я. - Я Кейша».

«Лорел».

«Не Офицер Чего-то там?» - спросила я.

[Фыркает]

«Да. Офицер Чего-то там, - сказала она. - Но для тебя – Лорел».

Давление в моей груди, то ли от боли, то ли от смеха. Столько времени прошло с тех пор, когда я последний раз флиртовала или чувствовала мимолетное удовольствие пятиминутной влюбленности. «Что насчет вон той лодки? - спросила я. - Кажется, ты пренебрегаешь своими обязанностями, Лорел».

Там была лодка, средних размеров, крошечная в сравнении с могучими грузовыми кораблями, проходящими через этот пролив. Она была черного цвета, стоящая без движения возле устья реки. Как только заговорила о ней, я тут же пожалела об этом. Была в ней какая-то неправильность, не вязавшаяся с флиртом в весенний вечер.

Лорел не смотрела ни на лодку, ни на меня. Ее лицо, выражавшее дружелюбие, или то, что я наивно приняла за дружелюбие, больше ничего не выражало. «Мне не положено разговаривать на работе, мэм, - сказала она. - Извините». Она вернулась на станцию, хлопнув дверью. [Усмехается] Я не потеряла своей хватки, Элис!

У нашего общества есть проблема. Наша цель – эффективность, но результат эффективности по определению – это то, что требуется меньше усилий, чтобы делать вещи. А меньше усилий значит нужно меньше работы. Если меньше работы, то меньше и рабочих мест. Прогресс порождает безработицу.

Еще один результат эффективности – рост численности населения. Чем легче жить, тем меньше людей умирает. Все больше нас, все меньше рабочих мест.

Это место назвали в честь торговца мехом, который остановился здесь и так и не обнаружил реку Колумбию за углом. Поэтому этот кусок райского побережья – Мыс Разочарования. Есть один пляж в бухточке, спрятанной вдали от главной трассы. Мне пришлось спуститься по тропинке, бывшей скорее контролируемым падением, чем тропинкой. Вода неглубокая и чистая, ярко-синяя, как тропическое море на открытке. Люди жили в палатках на этом полуспрятанном пляже. Я смотрела, как они играют со своими собаками. Собаки уплывали далеко в бухту. Я хотела тоже поплавать, но вода, не смотря на свой тропический вид, была ледяная.

Когда я вернулась туда, где припарковалась, олень вышел из леса и перешел дорогу прямо передо мной. Медленно, не торопясь, без страха. Позже я поднялась на север, к месту, называющему себя бесплатным музеем, но оказавшемуся скорее сувенирным магазинчиком с разной ерундой, развешанной по стенам. Рогатые зайцы, двухголовые телята и тому подобное. Старая ерунда, работающая за монету. Казнь за монету. Бросаешь в щель четвертак, и открываются ворота замка, священник проводит последнее причастие, вешают преступника и черный флаг поднимается над стенами замка. Я бросила монетку дважды.

Было там тело, которое они превратили в человека-аллигатора. Думаю, это голова настоящего трупа, приделанная к телу аллигатора, и это… Ну, это что-то. Он стоял в стеклянной витрине, рядом со стойкой с футболками. За четвертак я могла получить пенни с его отпечатанным изображением. Я отказалась.

Я купила соленые ириски со вкусом ПинаКолады. Пока покупала, я спросила парня за стойкой про лодку, которую я видела. Не знаю, почему, но реакция Лорел пробудила во мне любопытство. Он нахмурился.

«Немногие спрашивают про эту лодку, - сказал он. - Туристы не задерживаются достаточно долго, чтобы заметить ее. Местные знают достаточно, чтобы не говорить о ней. С вас 3,99».

«Почему местные не говорят о ней?» - спросила я. Я что, собираюсь подружиться с этим парнем? Он либо скажет мне, либо нет. Он посмотрел сквозь меня на следующего покупателя.

«Она стоит на том же месте уже три десятка лет, - сказал он. - Вряд ли стоит на якоре, скорее, не подвержена течению. Держит позицию. На борту никого не видно. Люди, задающие о ней вопросы, скоро догадываются, что не стоит. Мне нужно обслужить следующего покупателя».

«Хорошо», - сказала я, задаваясь вопросом, зачем я купила соленые ириски. Вкус разочаровал, текстура никудышная. «Спасибо!» - и я вышла из бесплатного музея с моей дешевой дерьмовой конфетой.

Вниз по улице был игровой зал под названием Страна Веселья, но я решила называть его Веселяндия, как настоящую страну. Я провела вечер, играя в минибоулинг. Я ищу отдыха от этой бесконечной погони за ответами, и вот, здесь, на осколке земли на побережье Вашингтона, я, кажется, нашла его. Вряд ли надолго, конечно. Я не могу жить вечно в Веселяндии. Я не могу жить вечно, точка.

Человеческое стремление к совершенствованию привело к двум вещам: больше людей и меньше работы. Не то чтобы наши выборы были неправильными. Каждый был сделан с хорошими намерениями, черт, может, каждый выбор был верным. Проблема не в выборах, а в ценностях. Выживание больше не ценится, потому что выживать стало легко. Когда-то старые люди были в почете, потому что они дольше всех убегали от смерти. Сейчас старые люди – лишь те, кто ждали слишком долго. Кто угодно может стать старым человеком с чуточкой удачи. Это не падение морали уменьшило наше уважение к старшим. Это неизбежный отклик на изменяющееся значение возраста.

Я поела индийской еды в Астории, ланч-буфете. Пока я ела, вошла женщина, ищущая меня. Я сперва не узнала ее без формы, но это была Лорел. Она села напротив меня. Я ощутила слабое чувство той вечерней влюбленности. Без приветствий она протянула мне свой телефон. Фотография мужчины средних лет с пышными серебристыми усами, держащего за руку подростка.

«Это мой брат Бобби, - сказала Лорел. - А это его сын, мой племянник Эван». «А, понятно», - сказала я. Это был странный разговор, но я потеряла свою способность различать странность где-то в Техасе.

«Бобби был одержим черной лодкой, - сказала она. – Часами следил за ней, говорил, что ни разу не видел ничего на борту, а потом в один день увидел».

«Что он увидел?» - спросила я.

«Никому не сказал. Арендовал каяк в НейвиХайтс и отправился в устье реки. Сказал, у него не было выбора, и он вынужден был добраться до лодки. Не слушал никого, кто его отговаривал, не позволил никому пойти с ним. Мы потеряли из виду каяк – не знаю, как, средь бела-то дня. Там и пропал. Не нашли даже тела.»

«Мне жаль», - сказала я.

«Это страна исчезнувших, пропавших. У нас предостаточно места для них, видимо. Потом этот ребенок, Эван, он стал одержим идеей, что лодка забрала его отца каким-то образом. Мы пытались отвлечь его чем-нибудь, водили его на терапию, все в этом духе, но не помогло. Ключ к его страданиям в этой лодке, и вот он идет в то же место, что и отец, арендует тот же каяк, отправляется в такое же путешествие».

Я знала конец истории. «Как давно он пропал?» - спросила я.

«Три недели назад исполнился год, - сказала она. – Ты вроде хорошая девушка. Хм. Может, в другой жизни, знаешь? Может, в мире подобрее, но ты мне все-таки нравишься, так что слушай: забудь, что ты когда-либо видела черную лодку. Никогда не спрашивай о ней снова, это не загадка, которую можно разгадать. Это бездна, в которой можно утонуть».

Она задержалась на моих глазах еще на секунду и затем оставила меня с моим ланчем, к которому у меня вдруг пропал аппетит. Этот «съешь, сколько сможешь» буфет сыграл со мной злую шутку.

Я точно знала, что это за черная лодка. Сверхъестественная странность, крадущая невинных людей? Это лодка Чертополохов. На борту были Чертополохи. И я, потерянная и уставшая, я должна буду остановить их.

На Мысе Разочарования с биноклем из грузовика. Поднялась на хребет повыше дороги к маяку и смотрю на лодку Чертополохов. Я знала, что увижу. Обрюзгшее лицо, желтые зубы, желтая кепка, «Чертополох». На лодке не было имени, никаких отметок. Вся поверхность покрашена в черный. Я смотрела долгое время, но на борту не было никакого движения, ничего в окнах. Она казалась просто заброшенной, только стояла на месте вопреки течению. Я опустила бинокль, обдумывая свой следующий шаг.

И именно тогда я заметила что-то на борту, даже невооруженным глазом издалека. Точки разных цветов. Их не было там секунду назад. Я снова посмотрела в бинокль. Весь борт был покрыт людьми. Они все были лицом ко мне, смотрели прямо на меня через линзы. Я была слишком далеко, чтобы меня могли заметить на склоне холма. Они заметили меня.

Это не были Чертополохи. Это были люди. Женщины, мужчины, открытые рты, пустые глаза. Некоторые из них носили одежду, носить которую без иронии можно было только в 80-х. Другие – одежду, которую носили без закоса на винтаж только в 70-х.Там был мужчина с густыми серебристыми усами. Я почувствовала вкус ужаса на языке. Бобби, с отвисшей челюстью. Бобби, пялящийся. И долговязый подросток, Эван, на другой стороне палубы от Бобби. Далеко не рядом с ним, с тем же выражением лица. Оба пялятся на меня так же, как и я пялюсь на них.

Я убираю бинокль. Я спускаюсь на дорожку и иду назад к парковке. Это не лодка Чертополохов. Это не то, что Чертополохи делают с людьми. Это какой-то другой ужас, не относящийся к тому, что я преследую.

У меня в жизни достаточно ужаса. Не могу взять еще. [Фыркает] Лодка, которая ест людей. Этой истории придется обойтись без меня. Я ухожу.

Раз возраст больше не имеет для нас ценности, нам нужен другой способ оценивать людей. Потому что мы не можем без этого, нам нужно, чтобы одни люди ценились больше, чем другие. У нас много таких способов, но вот один из них: мы ценим богатство. Те, у кого больше собственности, лучше. Без какой-то причины, просто так. И раз теоретически, но редко практически, путь к богатству – это работа, работа стала измерителем человеческой ценности, вторым после денег. Ленивый богатый человек лучше бедного человека с хорошей работой, но бедный человек с хорошей работой лучше бедного человека без работы. Оценка сначала по богатству, потом по работе. Вот такая ситуация. Становится больше нас, меньше работы, и мы оцениваем людей по тому, имеют они работу или нет.

Что происходит, когда в мире невозможно повысить свою оценку в глазах общества? Что происходит, когда мы осуждаем людей за неизбежные результаты наших совместных действий? Я не знаю. Но вместе мы выясняем это.

Еду назад, мимо Астории. Длинный мост через устье реки Колумбии. Начинается насыпной дорогой прямо на воде. Чайки летают над головой, оседлав тот же ветер, что толкает мой грузовик навстречу беде. Как только ты заехал на мост, тебе не свернуть еще мили и мили, пока не вернешься на землю. Что неплохо, что нормально. Но все-таки я чувствую тревогу. Застрять в одном направлении, без альтернатив кроме катастрофы воды. Мост резко поднимается, создавая секцию, где может проехать грузовой транспорт. Это некомфортно в таком большом грузовике, мотор ревет, таща вес за собой. И вот – стоп-сигнал. Мы останавливаемся. Дорожные работы, движение только в одном направлении, мы должны ждать своей очереди.

Я на таком крутом склоне, что я смотрю в облака, чтобы увидеть машину впереди меня. Она даже не впереди меня, а скорее остановилась надо мной. [Вздыхает] Дыши. Твоя тревожность не меняет обстоятельства. Можешь беспокоиться, сколько захочешь, но мир останется прежним. [Глубоко дышит] Не спасает ситуацию и то, что, чуть повернув голову, я вижу черную лодку. Опять никого на борту, пустые лица исчезли. Или не исчезли, просто пропали из виду. Я всегда должна помнить, что невидимое и несуществующее – разные вещи. Неплохо бы нам всем запомнить это, наверно.

Вот приближается грузовой корабль. Современный, крошечный центр управления ничтожен по сравнению с вещами, которые он контролирует. Такой корабль может пересечь океаны. Хах. Корабль собирается пройти очень близко к черной лодке. Он может даже… очень, очень близко. Он собирается… о боже, погоди-ка.

Сейчас я на шоссе, ведущем в Портленд. Склады лесозаготовок, заправки с палатками снаружи, торгующими свежими фруктами, собранными неподалеку. Большой грузовой корабль столкнулся с черной лодкой. Я вышла из грузовика, подошла к краю моста, чтобы посмотреть. Многие сделали так же. Все равно мы стояли в пробке. Мы стояли на этом крутом склоне, качающимся под ветром и вибрирующим под движением машин в другом направлении. Шаткий, будто мы все сидели на тонюсенькой веточке на верху высоченного дерева. Я закрыла рот рукой, тревога, вспыхнув, перешла в ужас.

Корабль не замедлился. Может, не увидел другую лодку? Или-или просчет, ошибка? Бог видит, их бывает предостаточно.

Корабль разрезал черную лодку по центру, и черная лодка накренилась на бок и развалилась на две части. Сила столкновения, должно быть, проделала дыру в корпусе большого корабля, потому что он просел вперед в воде, как человек, падающий на колени, и потом завалился на бок. Возможно, это происходило довольно долго. Возможно, мы все стояли там долгое время. Один из контейнеров на большом корабле не был хорошо закреплен. Он соскользнул с борта. Черная лодка опустилась под воду, постепенно исчезая. Я не видела никого на борту все это время.

Полиция загнала нас назад в машины, разогнала движение. Лодки береговой охраны помчались к месту столкновения, спасли команду большого корабля, но не нашли никого с той лодки. Они сообщили, что осмотр всего периметра не обнаружил останков лодки в воде. Не думаю, что они когда-нибудь найдут эти останки. Не думаю, что они будут слишком усердно искать.

Когда-то была черная лодка в широкой голубой реке. Единственными людьми на борту были люди, задававшие опасные вопросы. И вот однажды она утонула, и никто ее больше не видел. Простая история, история без конца. Такие истории случаются каждый день в этой стране.

Отдых закончен, я полагаю. Назад, задавать мои собственные опасные вопросы. Назад, получать мои собственные опасные ответы.

А теперь – «тук-тук»-шутка.

- Тук-тук.

- Кто там?

- Никого.

- Какой никого?

- Нет, здесь нет никого. Здесь тихо уже долгое время. Когда-то здесь были люди, кажется, но они уехали дальше. Почему же ты до сих пор все там же?

- Если здесь никого нет, то кто говорит?

-Никто.

- Никто не говорит?

- Да.

- Хорошо.

- Хорошо.

- Я люблю тебя.

- Я знаю.

КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 3: Заброшенные места

Однажды, в лучшей жизни, мы с Элис отправились в совсем другое путешествие. Из Дубровника в Хорватии через сербский район Боснии в Мостар. Мы пошли в прокат машин, и арендатор повез нас в его личной машине несколько миль в жилой район с видом на море. Там, над захватывающей панорамой воды и неба, он показал нам побитый седан с лысыми, потрескавшимися шинами.

«Мы едем в горы, - сказала ты. – Позже обещали дождь. Эта машина убьет нас».

Мужчина заверил нас, что это была единственная машина с коробкой-автоматом в южной Хорватии. Никто из нас не умел водить на ручном. Пока нет. Я посмотрела на тебя, ожидая твоего решения. Тогда ты всегда была за рулем. Я не любила водить. Теперь люблю. Или я просто убедила себя, что люблю.

Каждый раз, когда я подумываю спрятаться где-нибудь, бросить мое расследование «Залива & Ручья», я вижу черную лодку, тонущую в устье реки. Так что я вернулась к поискам, и не прошло много времени, как я снова нашла женщину, возглавлявшую армию «Залива & Ручья» той ночью в Городе Чертополохов. Она работает по тем же маршрутам, что и все мы. И снова я последовала за ней. Она лучшая и единственная зацепка, что у меня есть, и на этот раз я ее не упущу.

Сложно следить за кем-то в грузовике. Хотя их и полно на трассах, грузовики – ну, довольно заметные. Так что вместо преследования я попыталась опередить ее. Я проезжала мимо ее возможного пути по дорогам, не предназначенным для грузовиков. Брызги грязи, грохот гравия под колесами, и потом поворот на узкое шоссе. Вот поле травы, и в центре поля – одинокое дерево, вспенившееся белыми цветами. Солнечный свет падал на дерево так, будто оно в огне, обрамляя каждый цветок. Это завораживало - напоминание, что волшебство может возникнуть по чистой случайности, в таких неожиданных местах, как заброшенное поле где-то в Джорджии.

Я съехала на обочину за ветрозащитным щитом, беспрестанно постукивая ногой о руль, но она не проехала мимо. Прошло слишком много времени, чтобы это была задержка или остановка. Она поехала другим путем, наверно, или я не знаю, что. Черт подери! Только не снова!

Итак, мы вдвоем, Элис и я, в нашей другой лучшей жизни, забрались в побитый седан с лысыми шинами, в машину, которую нам позже в Мостаре опишут как лучшую в Боснии, и мы поехали к границе.

Этот участок берега был тонкой кожей пляжа на позвоночнике гор. Скоро мы въехали в Сербскую Республику, сербскую часть Боснии. Мы проехали мимо великолепной долины каналов и ферм, ограниченной вездесущими склонами гор, будто стенами в большой комнате с небом вместо потолка и посевами и православными кладбищами вместо ковра. Комнате в доме, где многие были убиты. Комнате, в которой живут призраки.

Углубляясь в сербскую территорию, мы увидели горящие горы мусора, выстроившиеся вдоль трассы. Не было никакой инфраструктуры для избавления от мусора, только миля за милей убожества и тлена. Наполовину готовые дома, не восстанавливаемые после войны, а медленно строящиеся по мере появления денег. Сберегательный счет, сделанный из кирпичей.

Повсюду вдоль дороги были стойки с медом. Кажется, не было ни одного дома во всем районе, где бы не было столика с парой банок на продажу. Мы не купили меда.

Я поехала вниз по дороге в поисках – чего? Я не пограничный следопыт, а трасса – не кусты и ветки, это грузовик на дороге. Мы не оставляем следов. По крайней мере, если мы едем по дороге. Но через примерно две мили вниз по дороге я увидела недвусмысленные выбоины больших колес на грязном склоне, и две широкие колеи, идущие сквозь траву к разрушенному фермерскому домику, построенному, чтобы смотреть за полями, которые теперь медленно проглатывали его.

Я припарковала грузовик немного дальше по дороге и пошла по следам, идущим через поле. Они дошли до дома и там прекратились. Я не заметила никаких следов, ведущих обратно, и я уж точно не видела грузовик. Не считая следов, казалось, будто ноги человеческой не было в этом домике уже долгие месяцы, а может и годы. Не было даже следов бездомных, принесших бы жизнь, и свет, и разговоры в эти склонившиеся стены.

По всей Боснии и Хорватии были заброшенные фермерские дома, но не как этот. Этот дом умер сам по себе. Те были жертвами войны. Семьи были изгнаны соседями, потому что они были хорватами, или боснийцами, или сербами. Представь, в один день все твои соседи, может, семьи, бывшие твоими соседями с незапамятных времен, говорят тебе, что ты им больше не сосед. Может, говорят не словами, а жестокостью. И дальше, представь себя на месте этих соседей или их детей, через 20 лет после войны, до сих пор каждый день, выходя за дверь на работу, проходящих мимо пустых бетонных глаз мертвого дома, напоминания, что ты или твои родители однажды исполнили эдакий магический трюк, удаливший жителей вашего общества. Что ты чувствуешь, видя свидетельство того, что вы сделали? Стыд? Гордость?

Я пробралась в заброшенный дом. Руины и обвисшие стены, повсюду пыль. Несколько жестяных банок на кухне, кукуруза и бобы, полупустая банка шоколадного напитка. В спальне – большей частью сгнивший матрац, прислоненный к стене. Я побоялась подниматься по ступенькам, не поверила, что они выдержат. В пыли не было никаких следов. На кухне я провела пальцем по грязной столешнице, и палец остался чистым. Я наклонилась ближе к поверхности и почувствовала медленное озарение. Пыль была нарисованной. Я проверила другие комнаты: настоящая пыль. Я вернулась на кухню: вся нарисованная.

И я начала заново, исследуя сантиметр за сантиметром каждый уголок кухни. Таким образом я и нашла отпечатавшиеся поверх нарисованной пыли следы пальцев на одной из рукояток печи. Я пов