Глава 7: Монах Кристальных Источников

Я побывала во множестве зон отдыха за свою жизнь. Черт, я побывала во множестве зон отдыха за эту неделю.

Парковаться проще, и их сельская атмосфера мне нравится больше, чем заправки или торговые комплексы. Мне нравятся трава и деревья.

Но в течение следующей пары дней или недель – месяцев, может – я буду останавливаться на стоянках грузовиков и заправках вместо этого. Хот-доги под лампами нагрева и усталые люди, которым еще далеко до туда, где они хотели бы быть.

Я согласна на эту толпу и шум, только бы избежать тихих зон отдыха. Или зон отдыха, которые раньше казались мне тихими.

Гилрой – место, где выращивают чеснок, и ты почувствуешь запах за десять минут до него. Пахнет великолепно, как нарезанный чеснок, брошенный в промасленную сковороду. У всех, кто живет неподалеку от Гилроя, должно быть, этот запах стерт из сознания, и какая же это ужасная потеря.

Помнится, я ребенком ходила к нашему местному ларьку на краю клубничного поля. Там можно было купить ягоды, теплые от солнца, из ножек до сих пор сочится вода. Часы работы были непостоянны и зависели от урожая. Было понятно, что он открыт, по поднятому флагу в форме карпа. И ларек всегда так сильно пах клубникой и немножко землей, самая идеальная смесь запахов. И никто из работающих там не чувствовал этот запах. Он был заблокирован их мозгами. Даже ребенком мне казалось это одной из наиужаснейших судеб: работать с лучшим на свете запахом и никогда не чувствовать его.

Из Гилроя я поехала по трассе 101 через городок, потрясающе названный Койотом, и вверх по направлению к Сан-Франциско. Через примерно полчаса мне захотелось писать, и мне стало смешно от мысли попытаться остановить свой грузовик в городе и найти туалет. Но вот тут как тут: зона отдыха Кристальные Источники.

Ты знала, что у зон отдыха теперь есть Гугл-отзывы? Чуть позже я поискала эту зону отдыха, и нашла один отзыв, в котором говорилось только: «Если вы когда-либо задумывались, сплевывают копы или глотают, вам сюда». И еще отзыв сообщал: «Хороший кофе», так что… Кофе – это хорошо.

На холме над стоянкой стояла странная статуя мужчины, бочкообразного и неправильно сформированного, указывающего на трассу. Казалось, будто он отчитывает проезжающие машины.

Джерри Мориссетт был медиком во Вьетнаме. Алкоголик, монах. Его наняли в Колтранс начальником бригады обслуживания в зоне отдыха Кристальные Источники в 1990. Он припарковал списанную машину скорой помощи за уборными, и он жил в ней. В то время зона отдыха, выгодная городу, но так же выгодно деревенская, была популярным местом торговли наркотиками и конфликтов между бандами. Джерри ухаживал за территорией, будто она была его собственным садом, потому что в это она и превратилась. Уборные всегда были безупречны, на раковинах вазы, полные цветов. Через некоторое время он переселился из скорой помощи в будку техобслуживания Колтранса. Чтобы избавиться от преступности, он написал на части парковочных мест «закреплены за дорожным патрулем Калифорнии», и это помогло. Торговцы наркотиками и банды ушли. Джерри остался жить, неизвестный штату Калифорния, в зоне отдыха, которую он иногда называл своим «монастырем».

Пару лет спустя штат узнал и попытался выгнать его. Но люди района залива Сан-Франциско заступились за него, и Джерри официально оставили. Штат поставил трейлер, и он поселился в нем с двумя собаками, Пучем и Спайком. И уборные были чисты. И в вазах были цветы.

Джерри Мориссетт, монах Кристальных Источников.

Несмотря на то, что парковка была почти заполнена, в уборной никого не было, что странно. Воздух казался не таким, как воздух снаружи. На раковине стояла стеклянная ваза, полная свежих цветов. Я улыбнулась ей, хотя еще не знала истории Джерри Мориссетта.

Все кабинки были пустыми, так что я выбрала ту, что в самом дальнем углу. Знаешь, я как-то прочитала, что первая кабинка, наиболее видная во всей уборной, всегда самая чистая, потому что люди выбирают ее реже. Я не знаю, где я это прочитала. У меня нет возможности узнать, правда это или нет, но я провела остаток своей жизни, веря в это. Хм. Наш мозг – странная штука.

Я сидела в кабинке, когда я услышала голос. Никто не заходил в уборную. Соседняя кабинка точно была пустой, но теперь в ней кто-то сидел.

«Что ты видела?» - спросил голос. Было непохоже, что голос был со мной в одной комнате. Он звучал будто из кассеты, или из мп3 из ранних 2000-ных: плоский и тусклый.

«Эм», - сказала я, из-за того, что – ну, из-за всего этого, из-за всего, касающегося этой ситуации, происходящей там.

«Вы двое, как сейчас, но вы двое, позже. Скоро. Или уже, не могу понять».

Ноги в соседней кабинке переместились. Человек сидел боком, лицом к стенке, разделяющей нас, казавшейся теперь слишком хрупкой.

«Извините, эм, я думаю, вы перепутали меня с ээ…» Я не знала, как закончить это предложение, и потом я поняла, что мне и не нужно его заканчивать, и я вышла из кабинки и торопливо направилась к раковине. В то же время, я не удержалась и посмотрела.

Соседняя кабинка была открыта, и она была пуста.

Я остановилась. Я уставилась на пустую кабинку. И она больше не была пустой.

Там был человек в капюшоне. Капюшон был натянут на лицо, и в его тени я не могла ничего разглядеть.

Человек в капюшоне сидел, наклонившись, глядя на свои ноги, шепча себе под нос. Я не смогла различить ни слова.

И потом он стоял. Он не встал, но он сидел, наклонившись, и в следующую секунду он стоял, повиснув на стенке кабинки.

И потом он был возле раковины, проводя рукой над цветами в вазе, до сих пор шепча.

И потом он смотрел на меня. Рука рвет лепестки.

Его шепот стал громче.

Я бросилась к свету, будто это был мой следующий вдох, и, пока бежала, мне удалось выловить одно слово из его шепота.

Я услышала слово «Праксис».

Все началось со смерти собаки. Спайк умер, и Джерри снова начал пить. Его работа пострадала. Его монастырь опустился назад до уровня зоны отдыха. Потом он позвонил начальнику Колтранса, который, по его мнению, отравил пса, и начал угрожать ему. Приехала полиция, обыскали его трейлер. Нашли три пистолета.

Почему Джерри Мориссетт, монах Придорожного Монастыря, имел три пистолета?

Что ж, он все-таки жил на парковке, которую когда-то частенько посещали торговцы наркотиками и банды. Но может быть это потому, что он жил в Америке, и, к лучшему или к худшему… или к худшему… или к худшему…

Он мог.

Штат начал процедуру выселения. Худшее оскорбление из всех: они больше не позволили ему чистить его уборные. Наняли для этого другого работника. Штат даже отверг самые ключевые аспекты его истории. Может, раньше и не было так уж много преступности. Может, Джерри Мориссетт и не сделал ничего особенного, кроме хорошей уборки туалетов. Его единоличная трансформация неспокойного места в прекрасный сад могла быть просто очень хорошим пиаром.

Вот так все и закончилось для Джерри Мориссетта. Мертвый пес, пьяный звонок, три пистолета, и все прошлые двенадцать с половиной лет его жизни поставлены под сомнение.

В статье 2014 года говорилось, что он переехал в трейлер на юге Сан Франциско. Со времени той статьи ему оставалось жить шесть месяцев.

Рак, конечно. Всегда рак.

После этого след Джерри Мориссетта в интернете теряется. Я полагаю, он умер, но я не могу сказать наверняка. Я могу сказать тебе только, что был человек, который пошел на войну и вернулся, и обратился к религии и вернулся, и который превратил зону отдыха в святое место на несколько лет. И потом его собака умерла, и все закончилось.

В этой истории нет морали, но в ней есть настоящая человеческая жизнь.

Я не могла объяснить то, что я видела, и моим первым порывом было гнать, пока не кончится бензин. Но еще я чувствовала, что это может быть одним из немногих шансов понять. Я видела этого человека в капюшоне уже два раза. Первый раз у Фримонтского тролля, и еще раз в видеосьемке убийства, в которой человек спас Сильвию от Чертополоха.

Мне нужно было подумать, и я забралась по тропинке на холм, к статуе. На табличке было написано, что это отец Джуниперо Сера. Она была бугристая и сутулая. Лицо обвислое. И я поняла, на что она была похожа. Чертополох. Расплывчатая человеческая фигура, но неправильно сложенная и запиханная в кожу, не подходящую по размеру.

Мне не нравилось, как она показывала на трассу, и я спустилась по тропинке и, не давая себе засомневаться… Я вернулась в уборную.

Семейка смеющихся женщин из трех разных поколений зашла сразу передо мной, так что по крайней мере я не буду там одна. Не считая того, что, и может быть, ты это предвидела – уборная была пуста. Воздух казался иным, чем воздух снаружи, совсем другой температуры. И запах, словно медленно текущая река, где-то между чистой водой и водорослями. На раковине стояла ваза с цветами.

Я проверила каждую кабинку, и все они были пусты. Я услышала движение за спиной, и я обернулась, чтобы увидеть мужчину в годах с длинной серой бородой, одетого в оранжевый защитный жилет, аккуратно расставляющего цветы в вазе. «Извините», - сказал он, детали его фигуры потеряны в полумраке. И он слегка кивнул и ушел.

Пока я провожала его взглядом, я услышала шепот за спиной. Человек в капюшоне сидел в кабинке, согнувшись пополам и шепча напольным плитам.

«Эй?» - сказала я.

Шепот стал быстрее, настойчивее, но он не пошевелился. Я протянула руку, как будто я бы смогла коснуться его, но я бы не смогла коснуться его, так что я отодвинула руку назад.

«Эй?» - попробовала я снова.

«Снова ты!» - сказал голос слева от меня.

Человек в капюшоне сидел на раковине, свесив ноги. Он был босой, и его ноги были грязные.

«Или это первый раз?»

«Кто вы такой, мм? Что вы знаете про меня?»

«Я… я…»

Он задумался на секунду, болтая свисающими ногами.

«Я оракул. В затаенных местах на трассах, в уборных на заправках, за разрисованными декорациями придорожных аттракционов, в фургонах, припаркованных далеко в полях, есть оракулы на этих дорогах».

«Вы можете видеть будущее», - сказала я.

«Нет, - сказал он. – Ты неправильно поняла меня».

«Что я неправильно поняла из того, что вы сказали?» - спросила я.

«Нет, я говорю, что ты неправильно поняла меня. Ты не понимаешь, что я такое».

«Чего вы хотите?»

«Я хочу помочь тебе», - сказал он.

Он снова был в кабинке, выгнувшись назад на полу, будто человек без сознания. Я все еще не могла разглядеть лица под натянутым капюшоном.

«Ты в опасности».

[Фыркает]

«Невероятное открытие, - сказала я. – Вы взорвали мой мозг».

«Ты не понимаешь опасности».

«Идет война», - сказала я.

«Да!» - сказал он.

«И я застряла между двух сторон».

«Да».

«Ну, все это я понимаю», - сказала я.

«Нет, - сказал он. – Ты не понимаешь даже самых основных вещей».

И вот опять это вопрос. Вопрос, который, мне начинает казаться, может лежать в истоках всего этого.

«Что такое Праксис?» - спросила я.

«Настанет день, когда ты поймешь. И когда этот день придет, мы будем рядом, чтобы помочь тебе».

«Что такое Праксис?» - настаивала я.

Человек в капюшоне поднялся, бессильно свесив руки, словно игрушка в руках ребенка. Он снова шептал. Он подошел ко мне, волоча свои ноги по безупречно чистому полу. Когда он подошел совсем близко, я почувствовала то, что, теперь я знала безошибочно, было запахом вереска.

Я открыла рот, чтобы закричать, и в то же время я увидела на секунду под капюшоном два человеческих глаза и мокрый свет, отражающийся в слезах, падающих из них.

И потом – смех.

Одна из женщин из семейки выходила из кабинки. Две другие стояли у раковины. Они смеялись над братом женщины из кабинки, который настоял на покупке кучи бумажных карт вместо того, чтобы просто использовать телефон, и потом не смог даже прочитать эти карты правильно.

Я стояла там, дрожа, прислонившись спиной к раковине. Одна из женщин странно посмотрела на меня, но не спросила, все ли со мной в порядке.

Троица вышла из уборной. Я посмотрела на раковину. На ней не было вазы, не было цветов. Пол был грязный, нуждающийся в уборке. Я стояла, навалившись на раковину, долгое время, пытаясь собрать какую-то версию меня назад. И потом я оттолкнулась от нее, шатаясь, но я, я шагнула назад к свету.

А теперь – «тук-тук»-шутка.

Тук-тук. Тук-тук.

Никого нет дома? Или просто никто не отвечает?

Или никого, кто может услышать, или хочет услышать?

Пустой коридор к пустой лестнице, и наверху пустая кровать?

Или тихое ухо, прижатое к другой стороне этой двери, ловящее каждое слово, но слишком безразличное, чтобы спросить, кто я?

Есть ли дыхание в этом пустом коридоре, есть ли тихая нога на этой лестнице?

Есть ли тепло в этой постели?

Или есть только я, снова пытающийся попасть в место, где меня не ждут?

Так или иначе. Тук-тук.

[Устало]

Тук-тук, тук-тук до бесконечности, я полагаю.

КОГЛАВЛЕНИЮ