В полумиле от «Дредноута», справа по курсу, перископная глубина

Опытно‑боевая подводная лодка РИФ «Малютка». [326]

Командир 1-го отряда подплава каперанг Михаил Николаевич Беклемишев

 

«Малютка» – наша первая настоящая подводная лодка, ведь рассматривать в таком качестве «Дельфин» и даже построенные сгоряча пять «Касаток» не представляется возможным. И никакая модернизация, вроде замены бензиновых моторов [327] «Панар» на моторы завода «Русский Нобель», оказалась не способна превратить их в настоящие боевые подводные миноносцы. А «Малютками» их прозвали потому, что по сравнению с подводными крейсерами из будущего они смотрятся как кильки рядом с осетром.

Хоть «Малютки» ненамного крупнее «Касаток», они оказались гораздо совершеннее. «Касатки» не имеют имеют разбивки на герметичные отсеки, и им опасно даже малейшее повреждение прочного корпуса. Случись что – и даже за дыхательный аппарат [328] схватиться не успеешь. Зато «Малютки» разделены на шесть отсеков: отсек минных аппаратов, носовой аккумуляторный отсек, центральный пост, кормовой аккумуляторный отсек, отсек дизельмоторов, электромоторный – все они отделены друг от друга герметичными переборками с прорезанными в них клинкетными дверями, и поэтому затопление одного отсека может и не привести к гибели подводной лодки. По крайней мере, у выживших при аварии появляется время надеть дыхательные аппараты и попытаться выйти через рубочный люк, люк вентиляции отсека дизельмоторов или один из минных аппаратов. На Балтике просто нет таких глубин, с которых было бы невозможно спасение таким способом. Кроме того, внешние решетчатые минные аппараты конструкции Джевецкого, которыми оснащены «Касатки», существенно ухудшают их гидродинамические характеристики, а самодвижущиеся мины, находящиеся в таких аппаратах, непрерывно контактируют с морской водой, являющейся для них очень агрессивной средой, а потому подвергаются ускоренной порче. Ну и на «Касатках» просто нет места для оборудования гидроакустического поста, а без него в погруженном положении лодка получается слепой и глухой. Я пока не говорю об активных гидроакустических аппаратах, как на подводных крейсерах из будущего; о них не приходится мечтать даже «Малюткам». На «Касатках» же невозможно установить даже простейшие шумопеленгаторные станции, позволяющие ориентироваться под водой без поднятия перископа.

Вот и к британскому «Дредноуту» мы подкрадываемся, не поднимая перископ, по данным акустика. Оказывается, таким образом можно ориентироваться среди кораблей, отличая свои от чужих. И главная часть шумопеленгаторной станции – это уши акустика. Без них эта машина вообще не работает. Обычно на должность акустика подбирают матросов с музыкальным слухом, которые способны распознавать корабли по голосу, издаваемому винтами. Обильна земля российская талантами – и, как говорит государыня, даже в самой глухой деревне может вырасти свой Моцарт или Паганини. Надо только его отыскать и засадить за шумопеленгаторную станцию. Вот он сидит – старший унтер‑офицер Анохтин, серьезный до невозможности, и время от времени сообщает командиру пеленг на «Дредноут», а также на сопровождающие его наши броненосцы серии «Бородино» и вышедшие навстречу два линкора типа «Гангут». К сожалению, по звуку винтов невозможно отличить один однотипный корабль от другого. Такие тонкости человеческое ухо уже не различает.

Но если бы это была война и мы бы подкрадывались к вражескому кораблю, то пора было бы уже отдавать команду на подготовку и минной атаке. Скорость надводных кораблей – от двенадцати до двадцати узлов; скорость подводной лодки, когда она крадется к добыче – четыре‑пять узлов, максимум семь, поэтому единственный способ уничтожить вражеский транспорт, крейсер или броненосец – занять позицию у него прямо по курсу и, ориентируясь на команды акустика, ждать, когда цель влезет прямо в прицел минных аппаратов. А потом – команда: «Залпом пли!», после чего тысяча супостатов разом пойдет на корм рыбам.

И вообще, само существование шумопеленгаторных станций (и много чего еще) – это один из величайших секретов Российской Империи, ибо они не только позволяют нашим подводным лодкам подкрадываться к кораблям противника, но дают возможность нашим миноносцам охотиться за вражескими подводными лодками. Нельзя думать, что только Россия станет развивать перспективное подводное оружие. А значит, в войне на море нам понадобится не только меч, но и щит. И чем дольше наши потенциальные враги, и даже союзники, остаются в неведении по этому вопросу, тем лучше. А то кто их знает – сегодня он союзник, а завтра враг. Англичане в прошлом проделывали сей маневр много раз, с необычайной легкостью меняя местами друзей и врагов в зависимости от текущих интересов.

Никаких стрельб при этом не будет, даже учебными минами, которые после попадания дают в воде большое пятно желтой или красной краски. Наша задача – только выяснить, смогут ли английские наблюдатели обнаружить наше приближение на дистанцию пуска самодвижущихся мин. Хотя, скорее всего, это искусство нам уже никогда не потребуется. Флоту Великий князь Александр Михайлович уже обещал поставку самодвижущихся мин калибром в двадцать один дюйм, которыми можно будет стрелять с десятикратно большего расстояния, чем восемнадцатидюймовыми минами Шварцкопфа, находящимися на вооружении в настоящий момент. И, более того, заряд этих самодвижущихся мин будет устроен таким образом, что большая часть энергии взрыва не окажется бесполезно рассеянной в морской воде, а устремится вперед, вдоль оси движения мины, в силу чего проломит борт вражеского корабля с силой тяжелого чугунного ядра. [329]

Стандартные мины Шварцкопфа с такими боевыми частями уже поступили на вооружение нашего флота, и эффект от этого новшества весьма значителен. При учебных стрельбах по списанным баржам, набитым пустыми бочками, всплеск у борта совсем небольшой, зато разрушения подводной части вражеского корабля впечатляющи. И вот когда разработку новых самодвижущихся мин доведут до конца, наши «Малютки» действительно превратятся в грозное оружие. И тогда неважно, кто окажется нашим врагом – немцы или англичане. Это будет уже их проблемой, а не нашей.

 

* * *

 

Тогда же и почти там же

Мостик линкора русского императорского флота «Гангут»

 

Отправляясь на эту «морскую прогулку», императрица Ольга, конечно же, не стала напяливать на себя женскую версию мужского адмиральского мундира. К чему? Как Государыня Всероссийская, она выше всех и всяческих условностей… ну почти всех. Она все‑таки оказалась не в силах надеть на себя брючной костюм, явно показывающий всем встречным и поперечным, что у нее тоже две ноги, как и у любого представителя мужского пола. А что уже говорить о джинсах, моду на которые от Аллы Лисовой подхватили «прогрессивные» дамочки… Нет, ни за что на свете, только классический гладкий силуэт с длинным подолом – и не более того. Именно поэтому ее «морское» платье, выдержанное в строгих темно‑синих и черных тонах, лишь золотыми пуговицами и весьма умеренным количеством галуна отдаленно напоминало обмундирование стоявших чуть поодаль полного адмирала Макарова, вице‑адмирала Карпенко и контр‑адмирала фон Эссена. Последний, только что внимательно рассматривавший «Дредноут», опустил бинокль на грудь и с «солдатской» простотой сказал:

– Ну и несуразное уежище, простите меня, Ваше Величество, за непотребное выражение. Это каким же местом англичане могли думать, когда проектировали эдакое непотребство?

Императрица, услышав крепкое выражение, только поморщилась; стоящие поблизости Новиков и Одинцов постарались сделать вид, что ничего не произошло; зато адмирал Карпенко, как и фон Эссен, разглядывающий британского визитера в бинокль, ответил:

– Напрасно вы так, Николай Оттович. Адмирал Фишер – умный человек и опытный моряк, но до него единственными представителями многобашенной схемы были французские броненосцы‑ромбы, у которых с рациональностью расположения артиллерии еще хуже, и германские проекты‑гайки, у которых четыре бортовых башни артиллерии среднего калибра постепенно набирали вес, пока средний калибр не превратился в главный. У немцев на их «гайках» в линейном бою бездействовала треть артиллерии, у французов на «ромбах» – четверть, а у Фишера артиллерийский балласт сократился до двадцати процентов. Англичане в какой‑то мере опирались на опыт немцев и французов, а те, в свою очередь, при проектировании имели в виду применение своих броненосных кораблей в качестве рейдеров на британских же коммуникациях. По их замыслам, эти хорошо защищенные броненосцы должны были вламываться в самую середину охраняемого конвоя и, не обращая внимания на огонь эскорта, топить один британский транспорт за другим, паля из главного калибра на все четыре стороны. Больше ни один вид боя не предусматривает беспорядочную свалку, в ходе которой часто возникает необходимость вести огонь на все стороны света сразу.

– У нас для такой свалки на все четыре стороны света были спроектированы броненосные крейсера «Рюрик», «Громобой» и «Россия», – заметил адмирал Макаров, – и по итогам японской войны у нас нет большого желания развивать этот проект.

– Если бы дело дошло до знаменитого в нашем прошлом боя в Корейском проливе, то этого желания у вас было бы еще меньше, – тихо ответил прославленному адмиралу Карпенко.

– А что там именно произошло, Сергей Сергеевич? – также тихо поинтересовался Макаров, – Вы о таком бое мне ранее как‑то не рассказывали…

– Не хотел огорчать, Степан Осипович, – ответил тот, – да и не было нужды. Когда за околицей тихо ходит зверь тигра, то шавки сидят в будке на попе ровно, и даже не брешут. При подстраховке «Кузбасса», который пас Камимуру на выходе из залива Асо, Владивостокский отряд мог творить на японских коммуникациях все что угодно, а у самураев не было на него управы.

– А все же… можете поподробнее рассказать о том, что там произошло? – еще раз мягко, но настойчиво поинтересовался дедушка русского флота.

– Четыре японских броненосных крейсера – те самые, которых мы заперли в заливе Асо – сошлись в Корейском проливе с тремя крейсерами Владивостокского отряда, – начал повествование Карпенко. – Владивостокцы шли на выручку нашей эскадре, прорывавшейся из Порт‑Артура, а японцы стремились их уничтожить. В результате боя подтвердилось решающее превосходство в линейном бою броненосцев третьего ранга [330] над нашими доморощенными истребителями торговли. Ведь именно в таком качестве, по схеме «шесть плюс шесть», [331] господин Того и заказывал эти корабли перед началом войны. «Россия» и «Громобой» были тяжело повреждены вражеской артиллерией, а «Рюрик» оказался и вовсе потоплен. В первую очередь к этому привело то, что каждый русский корабль мог сосредоточить на враге огонь только двух орудий главного калибра, а японский – всех четырех. Дуэль шести стволов против шестнадцати равного класса просто не может быть выиграна слабейшей стороной. Кроме этого, «Рюрик» подвело бронирование по британской схеме «все или ничего». После того как в небронированной корме вражеским снарядом разбило рулевую машинку, зафиксировав перо руля в крайнем положении, крейсер впал в неконтролируемую циркуляцию, что и предопределило его гибель. Другие наши корабли не могли спасти товарища, ибо сами уже были сильно повреждены, и дальнейшее затягивание ими боя грозило гибелью всему отряду. Единственное, что отмечали тогда японцы – это неоспоримое мужество русских моряков, которые не подняли белого флага и сражались до тех пор, пока их корабль не ушел под воду…

– Господи, спаси нас и сохрани! – перекрестился Макаров, – и в самом деле, страсти Господни… Но скажите, Сергей Сергеевич, а что было бы, если бы в том бою с японской эскадрой встретились не те корабли, что были у нас, а уменьшенные под восьмидюймовый главный калибр копии «Гангута»?

– Сложно сказать, Степан Осипович, – пожал плечами Карпенко, – линейных крейсеров в точно такой же размерности под восьмидюймовый калибр в нашей истории никто не строил. Ближе всего к такому проекту (который можно было бы назвать «Рюрик‑2») был наш проект «26‑бис», но у него броня была принесена в жертву тридцатипятиузловой скорости и не обеспечивала защиту от снарядов собственного главного калибра. Ну что такое трехдюймовый пояс против восьмидюймовых снарядов?

– Но все же, Сергей Сергеевич, – настойчиво повторил Макаров, – скажите, что вы думаете на эту тему, немного поподробнее…

Было хорошо заметно, что апологет крейсерской войны загорелся определенной идеей и теперь ищет для нее подтверждений.

– Во‑первых, Степан Осипович, – сказал Карпенко, – линейный крейсер с восьмидюймовым главным калибром, построенный по схеме «Гангута», имел бы водоизмещение не большее, чем реальный «Рюрик» или «Громобой». Во‑вторых – разнесенное бронирование главного пояса по схеме «два полюс пять», кроме выстрелов в упор, могло бы обеспечить защиту до двенадцати дюймов включительно, так что стучаться в нее восьмидюймовыми, а тем более шестидюймовыми снарядами было бы бесполезно. Ведь главная проблема кораблей предыдущих поколений состоит не в том, что у них недостаточно орудий главного калибра, а в том, что они переобременены шестидюймовыми орудиями, слишком маломощными в сражении с кораблями равного класса и слишком тяжелыми и неповоротливыми в отражении атак миноносцев. Таким образом, пара таких «сверхрюриков» имела бы над четырьмя асамоподобными небольшой перевес в количестве восьмидюймовых стволов и значительно превосходила бы их в боевой устойчивости. На русских кораблях после боя пришлось бы менять плиты внешнего бронепояса, а японские лежали бы на дне там, где их застигла гибель. Мы уже вам неоднократно говорили, что ваша идея безбронного корабля сильно опередила свое время и станет оправданной только с появлением управляемых и самонаводящихся противокорабельных ракет, способных пробить броню любой разумной толщины. А пока все корабли должны проектироваться исходя из классической формулы гармонизации брони, скорости, огневой мощи и маневра. Помогая вам проектировать «Гангуты», мы ориентировались на линкоры, построенные совсем для другой войны. Линейный бой – редкость, хотя предусмотреть его не будет лишним, да и совместно действовать корабли могут не только в линии, но и фронтом, а также строем уступа. К тому же недалеко то время, когда небеса заполонят стаи боевых аэропланов. Именно поэтому башни противоминной артиллерии имеют такое расположение и углы возвышения в восемьдесят пять градусов, необходимые для ведения зенитного огня, а на палубе и в подпалубном пространстве оставлены пустые места для установки малокалиберных многоствольных автоматов. Это называется «резерв для модернизации», и корабль, который его имеет, продолжит службу, несмотря на внесение изменений в конструкцию, а тот, у которого такого резерва нет, отправляется на иголки, не выслужив даже половины срока до полного износа.

Адмирал Макаров посмотрел вперед, туда, где зауженный полубак «Гангута» резал серо‑голубую воду Финского залива, потом оглянулся вправо и назад, где в пяти кабельтовах рассекал море своим форштевнем такой же грозно ощетинившийся стволами орудий «Петропавловск». Несмотря на то, что эти корабли строились на Санкт‑Петербургских верфях, и главком русского флота наблюдал их рождение с того момента, когда на стапель были уложены первые детали наборного киля, они означали наступление эпохи перемен, после которой уже ничто не будет таким как раньше.

– Да уж, Сергей Сергеевич… – вздохнул Макаров, – страшные наступают времена. С другой стороны, не могу не признать вашей правоты. Адмирал Ушаков тоже ведь не признавал авторитетов, частенько нарушал линию, прорезал вражеский строй, обрушивал удар превосходящих сил на флагмана врага, и при этом неизменно побеждал. Академик Крылов, при вашей непосредственной помощи, создал корабли, которые будут превосходным инструментом в маневренной, крайне злой войне на море, когда от адмирала потребуется мгновенная реакция на изменение обстановки и любое промедление окажется подобным смерти. Но это уже без меня, стар я для подобных переживаний. Пусть этим занимаются молодые, дерзкие и сильные, вроде господина фон Эссена. А я пас. На пенсию пора, в деревню, в глушь, в Саратов.

– Но пенсия тоже наступит далеко не сразу, Степан Осипович, – твердо произнесла императрица. – Как любит говорить мой супруг, покой нам только снится. Даже не командуя эскадрами и флотами, вы все равно способны принести Отечеству немалую пользу.

Сделав небольшую паузу и внимательно осмотрев прославленного адмирала, Ольга продолжила:

– Мы думаем, что вам стоит доверить руководство создаваемой по нашему поручению организацией «Севморпуть», перед которой ставится задача налаживания прямого пароходного сообщения за одну навигацию из Баренцева в Берингово море и обратно. Именно на вас ляжет проектирование и постройка ледоколов и специальных транспортных кораблей, а также организация их движения… Но это случится несколько позже, а пока вы – наш главком флота, которому вменяется в полном объеме исполнять свои обязанности.

– Как вам будет угодно, государыня, – склонил Макаров свою седую голову, – с тех пор как вы взошли на трон, флот не видел от вас ничего кроме добра, а потому каждый наш офицер или адмирал – ваш преданный сторонник и покорный слуга. Вы вразумили упрямых, обуздали алчных, воодушевили преданных, дали нам, военным морякам, возможность с гордостью смотреть в будущее, а потому вы приказывайте, а мы будем повиноваться.

– Вон там, – императрица махнула рукой в сторону приближающегося «Дредноута», – на этом плавучем недоразумении, как правильно сказал Николай Оттович, к нам приближается мой дядюшка Берти, его верный клеврет адмирал Фишер и хитрый как лис сэр Эдуард Грей. Прослеживается в последнее время в британской политике что‑то такое скользкое. Мол, это не я и лошадь не моя, а все предыдущие пакости – это дело рук прошлого кабинета, за который мы не отвечаем… И ведь понимаешь, что следующий кабинет с точно такой же необычайной легкостью откажется отвечать по делам нынешних министров, а уж если к тому времени помрет дядюшка Берти и на престол взойдет кузен Георг – то тогда, даже имея кучу подписанных обязывающих бумаг, вы и днем с огнем не сыщете никаких концов. Но ничего не поделать. Дядя Вилли – кадр еще хуже, и неприкрытое желание господства – сначала в Европе, а потом и во всем мире – так и написано у него на лице. После личной встречи с ним у меня сразу возникло желание пойти и помыться. Эти его шуточки – сальные, как пейсы старого еврея, и еще более сальные взгляды, воинственно закрученные усы и демонстрация собственного превосходства, которая призвана замаскировать комплекс маленького человека… Сашка однажды даже признался, что в тот раз у него появилось дикое желание по простонародному дать дядюшке Вилли в морду, чтобы привести в общечеловеческое чувство. И если бы тот посмел прикоснуться ко мне хотя бы мизинцем, это намерение непременно бы осуществилось…

– Было такое дело, – подтвердил Новиков, – но, слава Богу, бить германского кайзера мне не пришлось. Хватило и одного взгляда, поймав который, Вильгельм Фридрихович сразу спрятал свои ручонки за спину и мигом сделался образцовым паинькой. Но ненавидит он меня после всего этого наверняка – причем во всю мощь своего сумрачного тевтонского гения.

– Но ты же понимаешь, Сашка, – сказала Ольга, – что дядюшка Вилли вожделел не меня – точнее, не только меня, а всю нашу Россию‑матушку, которую я в тот момент собою олицетворяла. А ты олицетворял всю нашу армию, которая бережет Россию от вражеских поползновений – и, кажется, он это понял. Но все равно, поскольку я не хочу втягивать свою страну в затяжную бойню, для противовеса Германии нам пока нужно дружить с англичанами, несмотря на всю их ненадежность. А потому, Степан Осипович, распорядитесь приготовиться поприветствовать моего дядюшку Берти холостыми выстрелами из противоминных орудий и вывесить флаги, которые бы означали, что русская императрица приветствует короля Великобритании. Но делайте это не ранее, чем англичане отсалютуют нашему флагу. Сделать иначе будет оскорблением Нам, нанесенным в Наших собственных водах.

 

* * *

Апреля 1907 года, 10:05

Санкт‑Петербург, Зимний Дворец

Кабинет Канцлера Российской Империи

 

На следующий день после прибытия в Санкт‑Петербург и произнесения множества речей о дружбе, сотрудничестве и родственных чувствах британской и российской правящих семей главные действующие лица собрались на закрытое совещание. Встречали гостей Императрица Всероссийская Ольга Первая, канцлер Одинцов, князь‑консорт Новиков, Великий князь Михаил и адмирал Карпенко; с британской стороны на переговоры прибыли король Эдуард, адмирал Фишер, сэр Эдуард Грей и, как это ни странно, принцесса Виктория. На ее присутствии лично настояла императрица Ольга. Мол, иначе нельзя.

К моменту прибытия гостей в кабинете была создана обычная в таких случаях мизансцена. Все было просто и по‑деловому. К рабочему столу канцлера был придвинут длинный стол для переговоров, крытый зеленым сукном, вдоль которого стояли тяжелые орленые стулья для членов делегаций; и еще один стул (точнее, массивное кресло) стоял в торце стола для переговоров. Это посадочное место повышенной почетности предназначалось для короля Эдуарда. Императрицу Ольгу, как она ни сопротивлялась, усадили на канцлерское место. Когда напротив сидит ее дядюшка‑король, по‑иному просто неприлично. По правую руку от императрицы сидела российская делегация, по левую руку – британская. Для короля Эдуарда, соответственно, наоборот.

Когда гости и хозяева рассаживались по своим местам, сэр Эдурд Грей спросил у канцлера Одинцова, почему тут отсутствует его коллега, господин Дурново.

– Здесь только те, кто имеет право участвовать в принятии решений, – ответил тот, – а господин Дурново – пусть и высокопоставленный, но всего лишь исполнитель. Если мы с вами договоримся, то он получит инструкцию, какие именно бумаги и на каких условиях вы с ним подпишете, так сказать, в официальном порядке. Если бы мы строили союз с Германией против Великобритании и Франции, то могли бы доверять этому господину значительно больше…

– Но почему же этот господин продолжает пребывать на своем посту? – с недоумением спросил британский министр иностранных дел.

– А потому, что господин Дурново патриот России и хороший специалист, пусть даже с германофильскими убеждениями, – не повышая голоса, ответил Одинцов. – Информацию, которая станет ему известна по долгу службы, он в германское посольство не потащит. И в то же время вы с французами, готовя себе агентуру влияния, перестарались в такой степени, что любой англофранкофил, будучи назначенным на любой высокий пост, станет преследовать на нем не интересы Российской Империи, а интересы любезной ему Англии или Франции. И наши секреты рекой потекут в соответствующих направлениях. Мы, знаете ли, хотим вступить с вами в равноправный союз, а не отдаться в руки опытного развратника для последующего добровольного изнасилования.

Услышав эти слова, британский король хрюкнул, подавившись смехом, а Ольга строго заметила:

– Не смейтесь, дядюшка. Конечно, каждое государство имеет право преследовать свои национальные интересы, но Британия выделяется из этого ряда тем, что игнорирует при этом все прочие державы – как противные, так и союзные. Ограбить вчерашнего союзника для вас даже более этично, чем побежденного врага, ведь тогда с ним не потребуется делиться добычей. Как там говорил Талейран: «Вовремя предать – это значит предвидеть». Так вот, имейте в виду, джентльмены: мы знаем об этой вашей «особенности» и будем учитывать ее в ходе сегодняшних переговоров, и не только. Существенных дивидендов на предательстве вы у нас не заработаете, а большие неприятности мы вам гарантируем.

– Вы постараетесь предать нас первыми, Ваше Императорское Величество? – масляно улыбаясь, спросил у Ольги сэр Ричард Грей.

– Ни в коем случае, – ответила императрица, – потому что мы, в отличие от вас, не мерзавцы и не подлецы. Подписывая какой‑то договор, мы будем исполнять его ровно до тех пор, пока того же будет придерживаться вторая сторона, а потом уж извините, если что‑то пойдет не так. Основная наша защита от предательства – это наличие мощной и боеспособной армии, а также очистка элиты Российской Империи от разных франко‑, германо‑ и англофилов. Имейте в виду, что у нас с вами намечается прагматический союз, а не любовь до гроба, а потому не обессудьте за принимаемые меры. Три года назад мы видели, как пробританское лобби чуть было не совершило у нас государственный переворот, и не хотим повторения этого сценария хоть в чьих‑то интересах…

– Но, Ваше Величество! – воскликнул сэр Эдуард Грей, – тогда вы сами совершили переворот, свергнув своего брата Николая, и потому не можете жаловаться на последнее обстоятельство…

Король Эдуард поморщился от бестактности своего министра, а принцесса Виктория с твердостью произнесла:

– Мистер Грей, я же говорила вам, что кузен Ник оставил власть совершенно добровольно, чувствуя, что он не в силах управлять такой огромной страной как Россия. И покушение на него устроили не люди господина Одинцова, а террористы‑революционеры и наемные убийцы из Северной Америки, нанятые, между прочим, на британские деньги. Ник планировал передать власть присутствующему здесь кузену Майклу, а уже тот по собственному почину отдал ее кузине Ольге, потому что в ней больше железа, чем было во всех Романовых мужеска пола вместе взятых. И, можете мне поверить, я ничуть не сомневаюсь в искренности слов своего кузена. Что такое хорошая королева на троне, мы знаем на примере нашей королевы Виктории. Ни один мужчина на троне не добивался таких впечатляющих результатов на протяжении всего одного правления…

– Джентльмены и отдельные леди, давайте не будем обсуждать здесь моего брата Николая, – твердо сказала Ольга. – Об отсутствующих можно говорить либо хорошо, либо никак. Тогда в результате покушения он чудом остался в живых. Более того, у нашей Службы Имперской Безопасности есть доказательства того, что в своем стремлении обеспечить незыблемость возводимой на трон династии Владимировичей, заговорщики планировали полностью истребить всю старшую ветвь Романовых, включая детей моей сестрицы Ксении. А ведь эти люди действовали с ведома и по поручению своих кураторов из британского посольства. Доказательства этого факта у нас тоже имеются. Так что наши действия были всего лишь контрпереворотом, совершенным в условиях чрезвычайных обстоятельств, и не более того. Мы взяли в свои руки власть законно и при полной поддержке предыдущего государя, а с тем, кто в этом сомневается, нам разговаривать не о чем.

После этих слов русской императрицы принцесса Виктория только пожала плечами, как бы говоря: «вот видите, все как я вам и говорила», а король Эдуард примирительным тоном произнес:

– Мы ничуть не сомневаемся в законности происхождения вашей власти, напротив, нас даже воодушевляет тот факт, что ваш брат, оставшись не у дел, не умер, истыканный вилкой во время дружеской пирушки, но даже сохранил часть своей прежней власти, которая распространяется, правда, только на Великое Княжество Финляндское. Но скажи, для чего ты женила своего брата на простолюдинке из будущего? Неужели, как говорит моя супруга, только для того, чтобы его дети, если они родятся в новой семье, не смогли оспорить престол у твоих детей?

– Дядя, ты думай, что говоришь тут своим языком! – возмутилась Ольга. – Я тебе что, сводня, чтобы женить своего брата хоть на ком‑то? Я только дала на этот брак свое разрешение, остальное мой брат и госпожа Лисовая сделали сами. А что касается «простолюдинки», то должна напомнить, что это в Британской Империи титулы продаются и покупаются, а в России их требуется заслужить усердной службой Отечеству, как это сделала графиня Лисовая. А своей «половине» ты скажи, чтобы не совала свой длинный нос и гадкий язык не в свои дела, а иначе мы будем иметь первый в истории дипломатический скандал, когда российская императрица выдергивает патлы британской королеве. Недели две все газеты в Европе будут писать только об этом событии. И особо сильно ему обрадуется германский кайзер Вильгельм.

– Да, действительно… – вздохнул Эдуард, косясь на Ольгу с выражением опасливого удивления, – любая ссора между нами окажется на руку только Германии. Так что забудем все, что мы тут наговорили, и начнем все с чистого листа.

– Нет, – сказал канцлер Одинцов, – все забывать не надо. Наш разговор как раз и начался с того, что мы предупредили вас о недопустимости стремления Великобритании из каждого союза получать исключительно одностороннюю выгоду. Вы, Ваше Величество, хотите узнать, к чему в итоге вашу страну приведет такая политика сто лет тому вперед?

– Разумеется, хочу, – пожал плечами король Эдуард, заметно напрягшись, – но как вы сможете доказать, что говорите правду?

Канцлер Одинцов встал со стула и, подойдя к книжному шкафу, извлек из него массивную Библию в дорогом окладе.

– Поступим как в британском суде, – сказал он, держа книгу на ладонях. – Перед Богом и людьми клянусь, что в мире, который мы оставили в две тысячи семнадцатом году, Великобритания впала в полное ничтожество и, утратив почти все колонии, превратилась в заштатную европейскую страну. А от былого имперского величия у нее остались только фантомные боли да неизбывная ненависть к России, унаследованная вашим государством еще от королевы Виктории. Я вам говорю правду, правду и одну только правду. В двадцать первом веке на Британских островах есть такие места, заселенные выходцами из бывших колоний, где проще встретить белого медведя, чем стопроцентного англосакса. Мэр Лондона носит имя Садик Хан и по происхождению является пакистанцем и мусульманином, а роль мирового гегемона и владычицы морской взяли на себя ваши кузены из Североамериканских Соединенных Штатов. В прошлом осталось даже равное партнерство, и в начале двадцать первого века политики в Лондоне (если так можно назвать управляющую Британией пузатую мелочь) внимательно слушают указания из Вашингтона. Той Британии, что сейчас находится в зените своей славы, раскинувшись по миру так, что над ней никогда не заходит солнце, в две тысячи семнадцатом году уже не существует, а есть впавшая в маразм дряхлая старуха, которая мочится на пол в гостиной, потому что забыла, в какой стороне находится ватерклозет.

– Да, мистер Одинцов… – после небольшой напряженной паузы медленно, с расстановкой, произнес король Эдуард, – я признаю, что вы были с нами вполне искренни, но я не знаю, что делать с полученными от вас знаниями…

– Там у нас Вы были счастливым человеком, – неожиданно для всех сказал Новиков, – потому что умерли за несколько лет до начала конца. Эдвардианская эпоха для ваших потомков станет тем временем, когда Британия была по‑настоящему Великой, но не такой злой, как во времена Вашей матери; с мирного неба на английскую землю светило ласковое солнце, сельдь в море была жирной, а девушки – веселыми и доступными. Но на этот раз Вам придется значительно тяжелее. Отныне Вам предстоит жить с этим отравленным знанием, и уйти вместе с ним в могилу.

– Но, мистер Новиков, неужели ничего нельзя сделать? – воскликнул король.

– А стоит ли нам, дядюшка? – наклонившись над столом спросила императрица Ольга. – Стоит ли спасать от разорения державу, которая на протяжении всей свой истории делала гадости Российскому государству, причем даже не потому, что мы были врагами, а просто так, из спортивного интереса? Ведь мы совершенно отчетливо понимаем, что как только германская угроза будет окончательно устранена (а может, даже чуть раньше этого момента) на стол к британскому правительству того времени ляжет план по организации в Российской Империи всяческих неустройств, с последующим свержением династии Романовых и расчленением русского государства на несколько отдельных частей. Ведь не зря ваши политики в Парламенте, и особенно в салонах и кулуарах, подобно заводным попугаям продолжают повторять мантру о том, что Россия слишком большая для того, чтобы быть по‑настоящему цивилизованным государством. Скажите, дядюшка, можете ли вы, положа руку на сердце, гарантировать, что такой сценарий никогда не осуществится, особенно с учетом того, что времена, когда Германская Империя подвергнется разгрому, скорее всего, настанут уже после вашей смерти?

– Нет, – честно ответил король, – такой гарантии я дать не могу. Я не могу даже дать гарантии, что такого не случится при моей жизни… В Британии монархия конституционного типа, и короля, чтобы тот не мешался под ногами, зачастую извещают о сложившейся ситуации только после того, как дело зайдет настолько далеко, что исправить уже ничего нельзя. Были уже прецеденты.

– Да, – подтвердила императрица Ольга, – прецеденты были. А потому…

В этот момент канцлер Одинцов поднял руку.

– Не торопитесь с решением, Ваше Императорское Величество, – сказал он по‑русски, – просто ответьте себе на вопрос: а зачем нам так нужно делать так, чтобы Великобританию на мировой арене сменили Североамериканские Соединенные Штаты, с которыми России будет гораздо тяжелее иметь дело? Лондон – это средняя дальность, полторы тысячи верст от Варшавы, подлетное время крылатой ракете два часа, баллистической – всего пять минут. И все – сушите тапки. А до Вашингтона порядка восьми тысяч верст, и время полета боеголовки по баллистической траектории – около получаса. А это, между прочим, совсем другие технологии. К тому же экономика Великобритании зависима от поставок извне практически всех видов промышленного сырья, а американская, напротив, самодостаточна…

– Присоединяюсь к Павлу Павловичу, – так же по‑русски сказал Новиков, – если мы сохраним Британскую Империю в том виде, в каком она есть сейчас, то она неизбежно сцепится с американцами за доминирование на морях и контроль над колониальными владениями. Не стоит забывать, что Вашингтонские политиканы уже один раз наплевали на свою блестящую изоляцию, когда спровоцировали войну с одряхлевшей Испанией, в результате чего отобрали у нее Кубу и, самое главное, далекие от американского континента Филиппины.

– А вы, Сергей Сергеевич, что можете сказать по данному вопросу? – обратилась Ольга к адмиралу Карпенко.

– А я присоединюсь к мнению Павла Павловича и Александра Владимировича, – ответил тот. – Ваш супруг, кстати, хорошо сказал про Эдвардианскую эпоху. В нашем прошлом этот период был очень коротким и не смог перебить послевкусия от викторианской русофобии, но почему бы нам не попытаться продлить это светлое время? Если у нас не будет трех революций, классовой борьбы, гражданской войны, первого в мире государства рабочих и крестьян, Троцкого, Свердлова, расказачивания, красного и белого террора, двадцати миллионов погибших и двух миллионов эмигрантов, то во всем остальном мире тоже не должно быть такой истеричной аллергической реакции на Россию. Конечно, и сейчас в Британии, Германии и других странах есть люди, которые недолюбливают нашу страну, но они относятся к нам как один конкурент к другому, а не ненавидят как экзистенциального врага, существование которого угрожает самому их существованию.

– Конечно, Сергей Сергеевич, продлить существование Эдвардианской эпохи было бы неплохо, – задумчиво произнесла императрица Ольга, – но я сомневаюсь, что это в корне исправит дурную привычку британцев совать свой длинный нос в наши внутренние дела. К тому же я не вижу способа существенно продлить эту эпоху без продления жизни моего дядюшки, которому полгода назад исполнилось шестьдесят пять лет. Не ду