Финский залив, 10 миль севернее острова Мощный

Мостик линейного крейсера флота его Величества «Дредноут»

 

Линейный корабль флота его Величества «Дредноут» – краса и гордость британского кораблестроения… После долгих размышлений адмирал Фишер все же убедил своего друга Берти подождать до тех пор, пока детище королевский верфей в Портсмуте, порожденное гением кораблестроителя Уотса, не вернется из своего трехмесячного учебно‑испытательного похода к британской Вест‑Индии, острову Тринидад. В поход «Дредноут» вышел пятого января, а двадцать третьего марта он уже бросил якорь в гавани Портсмута, после чего Великобритания, позабыв обо всем, предалась неумеренному ликованию. Подумать только – британский флот получил самый лучший и самый мощный корабль в мире! В наибольшей мере восторг испытывал первый командир этого чудища – кэптен Реджинальд Бэкон, ученик и единомышленник адмирала Фишера.

««Дредноут» – это исключительно удачный проект! – вещал он. – Турбинная установка без серьезных поломок выдержала поход в десять тысяч миль со средней путевой скоростью в семнадцать узлов, как у лучших крейсеров – и находится во вполне удовлетворительном состоянии. Традиционная установка с поршневыми машинами если бы и преодолела подобное испытание, то по его завершении потребовала бы полной переборки механизмов».

После этого триумфа адмирал Фишер представил новейший линкор членам парламента, делегациям общественных организаций и прессе. Это был его час славы: идеи, неустанно продвигаемые им в течение двадцати лет, наконец‑то воплотились в стальную плоть многотонной брони и точных механизмов. Все британские газеты пестрили хвалебными статьями, прославляющими корабль и его создателя, а от праздной публики, желающей посетить корабль, не было отбоя. Но все когда‑нибудь кончается; схлынули потоки джентльменов, желающих поглазеть на очередное воплощение могущества Pax Britannica, [323] «Дредноут» подчистили и подкрасили, в представительских каютах навели порядок и подготовили их к проживанию особо важных персон, а команда линейного корабля отгуляла свое на берегу, спустив пар в пабах и борделях. Все было готово к дипломатическому рейсу в Санкт‑Петербург.

Но в связи с задержкой проездки у короля Эдуарда не получилось удрать в Россию налегке. О предстоящем визите в Петербург пронюхала его супруга, королева Александра, приходившаяся родной сестрой русской императрице Марии Федоровне, а младшему поколению Романовых (Николаю, Михаилу и Ольге) – теткой.

«Нет, ни за что на свете, Берти! – талдычила королю благоверная, – ты должен взять меня с собой, повидаться с родней! Ведь, помимо Петербурга, мы непременно заглянем в Копенгаген, где уже год правит мой брат Фредерик, а потом в Гельсингфорс к кузену Ники…»

Королю осталось только вздыхать. Стремительный дипломатический визит в Санкт‑Петербург при минимальной свите грозил обернуться нудной поездкой по дальним и ближним родственникам с остановками у каждого столба. Уж слишком не терпелось стареющей красавице разобраться, в чем секрет того откровенного счастья, которое испытывают ее кузен Ники и кузина Хельга, вступившие в браки с выходцами из другого времени. Но нет худа без добра, решил король. Такая «семейная» программа позволяла замаскировать далеко не однозначные переговоры на высшем уровне под семейную встречу и знакомство с новыми членами семьи Романовых. Присутствовало и естественное для каждого мужчины желание похвастать перед знакомыми новой железной игрушкой.

Правда, адмирал Фишер, опираясь на смутные данные разведки, подозревал, что эта затея с хвастовством не доведет до добра британское королевство. Вместо повышения престижа может получиться нечто противоположное. Согласно донесениям агентов, темп работ на петербургских верфях ускорился до ударного. Корабли, явно достигшие финальной стадии достройки, спешно готовили к первому выходу в море. Теперь было не исключено, что королю Эдуарду, вместо того чтобы хвастаться перед кузиной Ольгой новенькой игрушкой, придется меряться пиписьками с ее соратниками, а это весьма сомнительное занятие. Были уже прецеденты. Правда, потом поступила информация, что оружие, задействованное в истреблении эскадра адмирала Ноэля, полностью истрачено и не подлежит возобновлению. Тем не менее адмирал Фишер резонно опасался, что у хитрых пришельцев в самых разных местах может быть припрятан еще не один туз.

Впрочем, первоначально путешествие проходило строго по плану, если не считать шквалистого ветра с зарядами ледяного дождя, которыми «Дредноут» встретило Северное море. Почти сутки тяжелый корабль валяло с борта на борт, да так, что королевское семейство в своих каютах перекатывалось как кегли в ящике, без различия пола и возраста. Чтобы спокойно переносить такое, надо быть старым моряком с тренированной вестибуляркой – такой, что аппетит не пропадает даже в сильнейший шторм.

По своему обыкновению, супруга короля Александра Датская взяла с собой среднюю дочь Викторию, в своем тридцатидевятилетнем возрасте, несмотря яркую внешность, так и остающуюся бобылкой‑пустоцветом. Этим двум дамам во время непогоды и досталось сильнее всего. Когда «Дредноут» вошел в пролив Каттегат, прикрытый от ярости шторма выступом Ютландского полуострова, и качка стихла сама по себе, обе августейшие дамочки (служанки не в счет) имели мертвенный, синюшно‑зеленый цвет кожи. Наверное, за это время Александра Датская не раз проклинала свое желание отправиться в морскую прогулку до Санкт‑Петербурга с посещением по пути Гельсингфорса и Копенгагена. Женское любопытство совершенно не стоит того, чтобы ради него подвергаться подобным мучениям.

В том, что королева Александра потащила с собой несчастную принцессу Викторию, король нашел дополнительный плюс. В свое время та довольно близко сошлась интересами с экс‑императором Николаем, тогда еще русским наследным принцем, и если бы не предосудительно близкое родство, то двенадцать лет назад она вполне могла бы потягаться в борьбе за русский трон со злосчастной Алисой Гессенской. Неплохие отношения, но без возможного матримониального подтекста, она имела и с великим князем Михаилом, который был на десять лет ее моложе. Теперь король Эдуард намеревался использовать свою дочь для того, чтобы хоть одним глазком заглянуть на русскую политическую кухню, откуда доносятся такие соблазнительные запахи. Он надеялся, что Виктория сумеет разговорить обоих кузенов и хоть немного прояснить для своего родителя потайной смысл изменений, что творятся сейчас в России.

Что же касается безбрачия принцессы Виктории, то тут наиболее популярным и убедительным является предположение, что в этом виновна ее мать, изо всех сил стремившаяся удержать своих дочерей от замужества… Однако едва ли дело было в этом. Ведь все усилия Александры Датской не помешали замужеству ее старшей и младшей дочерей, так что наиболее вероятно, что средняя не стала вступать в брак по той причине, что не нашла мужчину, соответствующего ее духовным устремлениям. Если бы нашла такого, ее бы и десять матерей не остановили бы от замужества – столько железа было в этой хрупкой на вид девушке.

Впрочем, насколько неприятной была первая половина путешествия, настолько легко и комфортно проходило плавание по Балтийскому морю. К тому моменту, когда «Дредноут» подошел к Копенгагену, королевские особы уже слегка взбодрились, отойдя от испытаний предыдущих суток, и могли без особо страдальческого вида присутствовать на торжественном обеде в честь брата королевы Александры датского короля Фредерика Восьмого. Прозвучали торжественные речи, опустело бесчисленное количество бутылок шампанского… но обе стороны понимали, что, несмотря на давнюю нелюбовь к наглым пруссакам и родство с русским и британским правящими домами, датский король никогда не решится открыто выступить против Германии. Это совершенно исключено, ведь стоит кайзеру Вильгельму хоть что‑нибудь заподозрить – и датская независимость будет раздавлена в течение нескольких дней, если не часов. Лучшее, на что антигерманскому альянсу можно надеяться в случае войны – это нейтралитет Дании, благожелательный к союзникам, а не Центральным державам.

Едва датский король сошел с борта «Дредноута» в свой катер, тот выбрал якоря и, густо дымя обеими трубами, двинулся на юг, к выходу из пролива Эресунн. Далее предстоял полуторасуточный переход по Балтике, во время которого высокопоставленные путешественники могли насладиться тихой погодой, существенно контрастирующей с тем, что им довелось пережить в Северном море. На траверзе Треллеборга к «Дредноуту» привязался шведский крейсер «Фюльгия», имеющий сомнительную славу самого маленького броненосного крейсера в мире – этакий карманный вариант боевого корабля для бедных, пригодный только для войн с папуасами, флот которых состоит исключительно из деревянных пирог. Впрочем, шведский микрокрейсер, держась чуть в отдалении, сопровождал «Дредноут» почти до самого входа в Финский залив, и только на границе русских вод резко отвернул на запад и взял курс в сторону Стокгольма.

У Гельсингфорса британский линкор ждали русские броненосцы «Бородино» и «Император Александр Третий» – они составили ему почетный эскорт. А над «Александром Третьим» горда реял личный штандарт Великого князя Финляндского, экс‑императора Николая Второго. Обменявшись приветственными салютами, корабли легли в дрейф – и прибывший на борт «Дредноута» Николай пригласил дядюшку, тетушку, милую кузину, а также сопровождающих их лиц сойти на берег и откушать чем Бог послал.

Гости ступили на берег как раз в тот час, когда на улицах зажигались фонари. Вечерний Гельсингфорс не показался британцам тем местом, где власть держится только на армейских штыках и свирепстве полиции. Впрочем, дальше великокняжеского дворца королевская семья, а также сопровождавшие их адмирал Фишер и сэр Эдуард Грей, не ходили. Сначала Николай представил им новую супругу, леди Аллу, а также своего собственного канцлера и личного друга господина Иванова, а потом пригласил дядюшку Берти и сопровождавших его лиц к столу. После ужина, составленного исключительно из блюд русской кухни, хозяева и гости разбились на группы по интересам. Принцесса Виктория пошла вместе с хозяином и хозяйкой в библиотеку – выполнять папенькино поручение.

Сам король, узнав в господине Иванове пришельца из будущего, решил взять его в оборот в курительной комнате – и позвал на помощь адмирала Фишера и сэра Эдуарда Грея. И тот и другой моментально опознали в финском канцлере коллегу, адмирал Фишер – морского офицера, а министр иностранных дел Великобритании – дипломата с многолетним стажем. Впрочем, против хороших военных дипломатов (а каперанг Иванов в свое время считался одним из лучших) атаки с ходу высокопоставленных особ почти бесполезны. Что ему британский король, когда он регулярно встречается с русской императрицей и фактически живет одной жизнью с ее братом, отставным русским императором? На него где сядешь там и слезешь. Он может часами на хорошем английском трепаться на самые разные темы, и при этом, по сути, не сказать ничего, кроме того, что намеревался сказать изначально.

И как ни старался Эдуард Грей, каперанг Иванов не высказал никаких извинений и сожалений по поводу утопленной эскадры адмирала Ноэля. Позиция России такова: войдя в арендованные Россией территориальные воды и открыв неспровоцированный огонь по русскому военному кораблю, британская эскадра даже без объявления войны превратилась во врага; а врагов, если те не сдаются, положено уничтожать без дополнительных предупреждений. Обычное дело для XXI века, когда боевые действия ведутся без всякого объявления войны, под маркой пограничного инцидента или принуждения агрессора к миру, а дипломаты потом разгребают последствия.

И в то же время Виктория Великобританская беседовала с кузеном, время от времени искоса поглядывая на его супругу. Как ей показалось, ее двоюродный брат, оставив власть, стал более спокойным и рассудительным, а его супруга, леди Алла, оказалась вовсе не той вульгарной особой, какой ее представляли некоторое британские газеты. Вульгарные особы не получают степень доктора технических наук и не руководят крупными деловыми предприятиями. Виктории импонировали даже деловая хватка этой женщины (которую недруги и принимали за вульгарность) и та смелость, с которой она ведет дела, и в то же время было очевидно, как она любит своего супруга и его дочерей от Алисы Гессенской. При этом какое‑то чисто внешнее сходство между двумя женами экс‑императора прослеживалось, но не более того. Не приходилось сомневаться, что леди Алла старается устроить жизнь супруга наилучшим образом, а вот Алиса больше любила себя, и потому по малейшему поводу изводила мужа истериками.

Все, что удалось выяснить и королю Эдуарду, и его дочери во время этих разговоров, были преимущественно вопросы общеизвестные, и полученная информация представляла ценность лишь тем, что поступила из первых рук. Николай добровольно оставил власть, сосредоточившись на воспитании дочерей, и при этом счастлив, ни о каком принуждении или понуждении речи даже не шло. И никаких смертельных тайн. Носители основных государственных секретов находились совсем в другом месте. При этом Виктория Великобританская начала задумываться над тем, кем бы она стала, если бы родилась в обществе, где ей были бы открыты все пути. Едва ли она выбрала бы научную стезю; скорее всего, стала бы одной из тех знаменитых женщин‑писательниц или художниц, которые наряду с коллегами‑мужчинами волнуют сердца миллионов…

Рано утром английские гости погрузились к себе на «Дредноут», финская великокняжеская чета взошла на борт «Александра Третьего» – и, густо дымя трубами, британский гость и его русский эскорт направились в сторону Кронштадта, где рассчитывали быть еще до наступления темноты. При этом адмирала Фишера все время подмывало отдать приказ увеличить ход настолько, чтобы устаревшие бронированные русские «утюги» под Андреевскими флагами сразу начали отставать. И хорошо, что он этого не сделал. Около двух часов пополудни, когда до Кронштадта оставалось три с половиной часа хода на расстоянии пятнадцати кабельтовых (то есть, по меркам артиллерийского боя, почти «в упор»), на встречном курсе обнаружились два странных, но явно броненосных корабля, на ходу резво перестраивающихся из кильватера в строй уступа. Позднее обнаружение объяснялось тем, что, во‑первых, корабли шли почти без дымов, а во‑вторых, их корпуса покрывали сине‑бело‑черные пятна «демонической» камуфляжной раскраски. По водоизмещению встречные корабли не уступали «Дредноуту», а их линейно‑возвышенные башни главного калибра выглядели весьма угрожающе. Над головным кораблем («Гангут»), помимо вымпела главкома русского императорского флота адмирала Макарова, развевался императорский штандарт – а это был знак того, что императрица сама вышла в море встречать своего дорогого дядюшку.

– Если бы это был бой, – сказал кэптен Реджинальд Бэкон, на ухо своему учителю адмиралу Фишеру, – то нас бы уже давно нафаршировали снарядами с дистанции, на которой мы бы просто не сумели разглядеть нашего врага.

– Если мы договоримся с русскими, то голова об этом будет болеть уже у германских адмиралов… – ответил Фишер.

Обмениваясь мнениями, господа британские военные моряки еще не знали, что «Гангут» и «Петропавловск» пока что представляют собой только грозный внешний вид. Полностью на ходу на этих кораблях только котлы, машины и навигационное оборудование (причем полных ходов пока рекомендовано не давать), а мазута в топливные танки залито ровно столько, чтобы хватило встретить долгожданных гостей на ближних подступах и вернуться обратно. При этом по одному универсальному орудию на каждом корабле подготовлено для того, чтобы торжественно салютовать гостям российской столицы. И не более того. Окончательные испытания и приемка в казну были намечены на август.

 

* * *

 

Тогда же и там же

Принцесса Виктория Великобританская (39 лет)

 

Только сейчас впечатления предыдущего дня окончательно улеглись в моей голове. Я стояла, опираясь на леера, а душу мою охватывала тоска… Сначала это чувство было смутным, неопределенным, словно бы беспричинным, но потом я начала понимать его природу. Пришлось признаться себе: жизнь проходит мимо, а мне остается лишь пустая каждодневная суета. Меня преследовало ощущение, что я – всего лишь зритель, который, достаточно комфортно устроившись в мягком кресле, сквозь толстое стекло наблюдает интересный, красочный, изменчивый мир, теша себя эффектом присутствия, но на самом деле будучи безнадежно отделенным от происходящего прозрачной преградой. И отсюда нет выхода, и кричи не кричи, никто не услышит, а если и докричишься, то тебя просто не поймут. Чего тебе еще надо, девушка? Ты родилась королевской дочерью, красивой и здоровой. У тебя есть все, чего только можно пожелать, и живешь ты в холе и неге. Тебе не приходится гнуть спину для того, чтобы прокормиться, и ты не получаешь побои от такого же бедолаги, который по стечению обстоятельств стал твоим мужем. У тебя все хорошо, но все равно тебе хочется чего‑то прекрасного, возвышенного и необъяснимого…

Встретившись с кузеном Ником и познакомившись с его новой супругой, я имела с ними долгий и содержательный разговор. Сначала я делала это, потому что меня попросил отец, а потом и мне самой стало интересно, что представляет из себя женщина, которая смогла сделать моего кузена Ника счастливым. Когда‑то он был увлечен мной, но препятствием к нашему браку было предосудительно близкое родство, и мы остались друзьями. Потом у него на горизонте появилась кузина Алиса, и он женился на ней, но ей не удалось создать гармоничную семью. Сам‑то он убеждал себя, что это не так, но со стороны было видно, как несчастья подобно спутанному клубку обматывают эту пару со всех сторон… А потом все кончилось: Алиса умерла, потому что последнее несчастье она навлекла на себя лично. Ник упорно не хотел говорить, при каких обстоятельствах скончалась его прежняя супруга, а мне на ум все время приходили какие‑то тайны, как в рассказах Конан Дойля про Шерлока Холмса. Ведь я же чувствую, что Ник винит в смерти своей прежней жены не кого‑то, а именно себя. Например, Алиса могла умереть, попытавшись открыть привезенную пришельцами шкатулку с секретом и уколов при этом палец потайным отравленным шипом… Ник мог неосторожно оставить эту вещь на видном месте, а любопытство в нашей жизни губит не только кошек.

Новая супруга Ника отнюдь не производила впечатления алчной вульгарной торговки, как писали некоторые наши газеты. Леди Алла, которая очень неплохо (уж всяко лучше лондонского простонародья) говорит по‑английски, оказалась остроумной, хорошо образованной женщиной, которая живет полной жизнью. Она любит своего мужа, заменила мать его девочкам, она занимается серьезные делом, приносящим благо ее консорции [324] и ее стране. Она не просто зарабатывает деньги. Эти деньги потом превращаются в исследовательские институты, заводы, фабрики, железные дороги, сельские больницы и школы. Она – одна из тех, кто изо всех сил крутит тугое колесо истории, приносящей прогресс в отсталую, темную и забитую Россию. А еще леди Алла является законодательницей моды, которой (причем не только в этой стране) стараются следовать женщины, считающие себя образованными, эмансипированными и самодостаточными. Она любит своего мужа, его дочерей, знает, чем и для чего занимается… Ну а я… могу ли я сказать нечто подобное о себе? Нет, не могу, и именно в этом причина моей тоски. Этот визит в Россию все перевернул во мне, заставил о многом задуматься; я знала, что отныне мне не будет покоя и тоска моя уже не пройдет, а будет только усиливаться…

Неужели мне и дальше придется влачить это безрадостное существование? Мы покинем Россию – и все пойдет своим чередом, только я уже не буду прежней. Я буду задыхаться среди роскоши дворцов и душа моя будет метаться, жаждая свободы… Свободы! Лишь познакомившись с супругой Ника, я поняла, что это такое. Это не деньги и не власть, о нет… Это – возможность быть собой, реализовать данные природой способности – как это сделала она, госпожа Алла Романова‑Лисовая. Я не знаю, кем она была там, в своем мире; впрочем, могу предположить, что вся ее прежняя жизнь была лишь определенной лестницей к тому положению, которое она занимает сейчас. Наверное, тот путь не был сплошь усыпан розами, встречались на нем и острые шипы. Но она изначально была свободной и имела право на ошибки. Над ней не довлело высокое происхождение и необходимость делать только то, что диктуют придуманные людьми правила.

Кем бы она ни была прежде – сейчас она сильная, самодостаточная и независимая. Она добилась всего собственным трудом, и совершенно понятно, что ныне эта женщина на вершине своего успеха. Она просто излучает уверенность, спокойствие, безмятежность и вместе с тем мягкую силу. О, Нику очень, очень повезло, что он встретил ее! Вероятно, ему изначально была нужна именно такая жена. Уж наверняка она не закатывает ему истерик, как это делала Алиса Гессенская. Леди Алла заботится о душевном равновесии мужа – это очевидно. Брат выглядит счастливым, в глазах его появился живой блеск.

И еще острее я ощутила, как несчастлива я сама. Я живу не своей жизнью. Я просто не могу жить так, как мне хочется. И если я не попытаюсь ничего изменить, быть мне до конца своих дней птицей в золотой клетке… Что ж теперь? Взбунтоваться? Но какой в этом смысл? Ведь мы вернемся домой, а там, в Великобритании, особо не побунтуешь. Да и будет ли у меня там желание нарушать привычную колею жизни? Скорее всего, я просто смирюсь со своей судьбой окончательно – и пути назад уже больше не будет никогда…

Но что если… что если мне остаться здесь, в Петербурге? Пообщаться с леди Аллой, да и с прочими людьми из будущего… Думаю – да нет, я уверена – что это будет очень полезным для меня. Возможно, я смогу понять этих людей, а также то, почему все, что они делают, пронизано какой‑то непререкаемой правильностью…

А ведь я могла бы стать такой же, как и леди Алла. Разве мало во мне способностей и талантов? Меня могли бы уважать не за то, что я королевских кровей, а за мои собственные заслуги. О, если б вырваться мне на волю из‑под строгого ока матери! Тогда бы я смогла стать счастливой. Остаться в Петербурге… Ощутить собственной кожей свежий ветер перемен, принесенных этими пришельцами из будущего… И, может быть, тогда мне удалось бы стать хоть в чем‑то похожей на них… на леди Аллу… Добиться чего‑то собственными силами! А ведь все привилегии были даны мне от рождения. Мне не нужно было ни к чему стремиться – уважение и поклонение было обеспечено и так. Но как заманчиво было бы реализовать весь свой потенциал – тот, который не играл никакой роли в моем высоком статусе! Забыть на время о том, что я принцесса, и стать обычной женщиной, над которой не довлеет ее положение… Я больше не хочу быть комнатной собачкой своей матери! Я уже не смогу жить по‑прежнему… Но как объяснить матери, что я хочу остаться в Петербурге? Да и стоит ли?

Все эти мысли крутились в моей голове еще во время вечернего разговора с Ником и его супругой, да и потом, ночью, я долго не могла заснуть, возвращаясь к ним снова и снова. И, видимо, утром, во время завтрака, эти мысли отчетливо отражались на моем лице, в котором женщина из будущего могла читать как в открытой книге. Иначе я никак не могу объяснить то, что случилось потом. Когда мы собирались отправиться на корабли (мы с отцом на «Дредноут», а Ник с супругой на свой броненосец), леди Алла вдруг решительно подошла ко мне, попросив кузена Ника на минутку оставить нас наедине – дескать, нам, «девочкам», необходимо поговорить без мужских ушей. Ник послушно ушел и мы остались вдвоем.

– Знаешь что, Тори, – сказала она мне, сразу угадав мое «домашнее» имя, – твоя история написана у тебя на лице. Тебе уже под сорок, а ни мужа, ни детей у тебя нет и не предвидится. При этом тебе хочется не кого попало (пусть даже с титулом, который длиннее чем хвост у павлина), а того, кто поймет твою нежную и возвышенную душу, станет сердечным другом, а не просто юридической фикцией, именуемой «муж». Но годы идут, а вместе с ними уходят молодость и красота. Сейчас ее следы еще видны на твоем лице, но что будет через год, через три или через десять? Маман у тебя тиранша, не желает отпускать тебя ни на шаг, считая то ли бесплатной служанкой, то ли комнатной собачкой, отец погряз в государственных делах и интрижках с молоденькими актрисками, а потому ему совершенно нет дела до того, что у него погибает дочь. Ты от всего этого ужасно страдаешь, но все равно тянешь эту лямку, потому что, по твоему мнению, самоубийство совершенно не к лицу истинной леди. Разве не так?

Я и так все это знала, но анализ леди Аллы был таким жестким и беспощадным, что на мгновение я испытала укол в сердце и на глаза мои навернулись слезы.

– Не реви, – жестко сказала моя собеседница, – разведением сырости делу не поможешь.

– А разве мне можно помочь? – спросила я, утирая намокшие глаза платком.

– Безнадежны только покойники, – ответила леди Алла жутковатой русской идиомой, – у остальных еще есть шанс. В первую очередь тебя нужно оторвать от матери, пока она тебя окончательно не съела. Не то что бы она злая женщина, просто она обижена на твоего отца за его любвеобильность по отношению к женскому полу, хотя старается не подавать вида. Ей кажется, что, удерживая дочерей при себе и оберегая их от брака, она спасает их от больших неприятностей.

– Но Мод и Луиза все‑таки вышли замуж, – возразила я.

– И ты бы вышла, – ответила она, – просто не нашлось того суженного, ради которого стоило бы рвать жилы. Но это все ерунда. Сейчас не средние века, когда женщина считалась бесплатным приложением к мужчине. В первую очередь тебе нужно освободиться. Если хочешь, я поговорю с Ольгой, чтобы она провозгласила тебя послом Доброй Воли, которая призвана примирить Россию и Великобританию. Вряд ли Ольге откажут, ведь твоему отцу сейчас крайне нужен союз с Россией. А ты купишь себе дом, заведешь знакомства, такая богатая, красивая и самодостаточная, оглядишься по сторонам и, может быть, увидишь свое счастье. Ну и, конечно, Добрая Воля, без нее никуда. В Британии народ тебя любит, ты же умница и красавица, – полюбят и в России. Ну что, годится?

Ее слова несказанно вдохновили меня. Боже, какая замечательная перспектива! И предлагает мне ее сама леди Алла… Вот он, выход, и матушка едва ли осмелится возражать… Моя душа возликовала, расправила крылья и приготовилась к полету. Пусть все будет так! А ведь мне казалось, что я уже давно смирилась с перспективой быть вечным приложением к своей матери, не представляя из себя ничего, кроме добропорядочной старой девы высокого происхождения. Все свои мечты и устремления я давно похоронила, пытаясь находить маленькие радости в череде унылых серых дней… Да, пожалуй, я так и не решилась бы первой заговорить о возможности остаться в Петербурге. И вдруг – такое более чем щедрое предложение: разорвать замкнутый круг и сбежать с колеса, в котором я скачу как белка на забаву публике! И ведь леди Алла предложила мне не только свободу, она предложила возможность стать важной и общественно значимой персоной. Я – посол Доброй Воли. Пока мне лишь приблизительно понятен смысл этих слов. Неофициальная дипломатия, от народа к народу, минуя Форин‑офис и Певческий мост… [325] Неужели я не справлюсь с этим делом? Конечно же, справлюсь, сомнений и быть не может.

– Да, я согласна, – сказала я, едва скрывая ликование. – Ты это очень хорошо придумала. Маман, конечно, будет возражать, но я это переживу. Ведь точно так же она возражала, когда выходили замуж Мод и Луиза, но все эти возражения все равно кончились ничем…

 

* * *

 

Тогда же и почти там же