Марта 1904 года. 13:55 по местному времени

БДК «Николай Вилков»

Виктор Позников и Алла Лисовая

 

Сегодня я наконец решилась и подошла к Одинцову с просьбой разрешить мне повидаться с Позниковым. Тот внимательно посмотрел на меня и спросил:

– С какой целью?

Я достала из кармана очки, заботливо мной подклеенные.

– Хочу передать ему вот это.

Одинцов усмехнулся; прищурившись, он переводил взгляд с моего лица на очки и обратно – и такие пронизывающие у него были глаза, что мне стало не по себе, хоть и совесть моя была чиста. Я вовсе не считала грехом сочувствие человеку.

– Ладно, Алла Викторовна, – сказал он и, подозвав одного из своих подчиненных, сказал тому пару слов. Парень сказал «Есть!», Одинцов кивнул мне – мол, следуй за ним; и мы стали спускаться вниз. Там, в самом дальнем конце коридора, находилась маленькая каюта (предназначенная, очевидно, как раз для таких целей), где и держали Позникова.

Парень отомкнул замок и вошел, я следом за ним. Виктор Никонович сидел на узкой железной койке, уперев локти в колени и уронив на ладони лицо – поза его выражала горестную задумчивость.

– Арестованный! К вам посетитель. – Резкий голос провожатого заставил Позникова вздрогнуть и поднять голову – подслеповато щурясь, он воззрился на нас.

– Можно мне пять минут поговорить с ним? – обратилась я к солдатику.

Тот оценивающе глянул на Позникова, затем на меня, и, видимо, решив, что никакая опасность со стороны арестованного мне не грозит, кивнул, сказав, что постоит в коридоре.

– Здравствуйте, Виктор Никонович… – Я подошла и осторожно присела на самый краешек койки.

– Здравствуйте, Алла Викторовна, – пробормотал тот, моргая на меня своими близорукими глазами. Выглядел он жалко. Нос распухший, под глазами круги, а цвет лица изжелта-бледный. Волосы на макушке топорщились нелепым хохолком, делая его похожим на большую печальную птицу.

– Вот ваши очки, – я достала из кармана и протянула ему означенный предмет.

– Я думал, их растоптали… – с явным облегчением произнес он и, подышав на стекла и аккуратно вытерев их краем рубашки, водрузил себе на нос. – Спасибо, Алла Викторовна… – Затем он снял очки, повертел их в руках, разглядывая, – стекло подклеили… – он вздохнул. – Вы очень добры, Алла Викторовна… Но, наверное, не стоило так заботиться о такой швали как я…

Он снова надел очки и теперь смотрел прямо перед собой, полный невеселых дум. Но я успела обратить внимание, что глаза у него большие, карего цвета – я бы даже сказала, красивые – а ведь я никогда раньше этого не замечала! Мне не было дела до цвета глаз моих коллег, как, собственно, не было дела и до них самих. И вот теперь меня беспокоило неприятное чувство, что, может быть, во мне самой было недостаточно чуткости и душевного тепла, раз я всегда чувствовала себя такой одинокой? Ведь я не умела быть открытой и искренней с людьми. Чего же я хотела взамен? Я и мужчин выбирала холодных и равнодушных – так кто же в этом виноват?

Что ж – вот передо мной сидит мой коллега. Отчего я пришла к нему? Вовсе не из-за очков. Я пришла, чтобы повлиять на него, потому что мне не хочется, чтобы он вот так бездарно погиб из-за собственных заблуждений. Но смогу ли я найти нужные слова? Я вовсе не была в этом уверена, но, по крайней мере, попытаться стоило.

– Экхм… послушайте, Виктор Никонович… – сказала я, поерзав на жестком краю койки. – Вы зря так о себе. Это все нервы… – я осторожно подбирала слова, – это попадание в другое время… У нас у всех слегка помутился рассудок…

– Вы пытаетесь оправдать мой поступок? – усмехнулся Позников. – Не стоит. Я ведь и в самом деле негодяй, предатель, диссидент, ненавидящий свою родину… В их глазах я конченый подонок, которого они рано или поздно пустят в расход – а они это непременно сделают, когда я стану им уже не нужен…

– Ну зачем же вы так, Виктор Никонович… – медленно проговорила я. – Нет, я не оправдываю ваш поступок. Но раз вам дали шанс – надо им воспользоваться. Ведь вы не хотите умирать?

Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, которые теперь, за стеклами очков, казались меньше, чем на самом деле.

– Нет, я не хочу умирать… – прошептал он, глядя при этом словно бы сквозь меня. – Не хочу… – добавил он еще тише и нервно сглотнул.

– Тогда, Виктор Никонович, вам стоит хорошенько поразмышлять – может быть, ваши взгляды немного неправильные, раз они привели вас к такому печальному результату… – осторожно проговорила я. – Видите ли, иногда полезно просто проявить смирение и подумать.

Он кивнул.

В этот момент в каюту заглянул военный, который дожидался в коридоре окончания нашего «свидания» с Позниковым.

– Мадам, поторопитесь, – сказал он, – не положено долго разговаривать.

– Ладно, Виктор Никонович… – сказала я, вставая, – я пойду.

Он тоже вскочил.

– Э-э… – неловко замялся он, переминаясь с ноги на ногу, – Алла Викторовна… это самое… спасибо вам еще раз… За очки и… ну, в общем, что навестили меня…

С ним явно что-то происходило. Какая-то душевная борьба, что ли… Но военный торопил меня, и я поспешила к выходу.

– Алла Викторовна… – услышала я за спиной, когда уже перешагивала порог.

– Что? – обернулась я; Позников тоскливо смотрел мне вслед, вытянув шею, и губы его дрожали.

– Вы… вы еще придете? – тихо спросил он.

– Приду… – улыбнулась я.

Дверь за моей спиной захлопнулась.

 

* * *