Игровое поле с четырьмя видами жребиев

Мист бросает свои четыре жребия. Сатир бегло смот­рит на бросок, внимательно слушая затем толкование миста. О том, кто вызывает у него интерес, он сообщает Пану.

Как только все получают свое наставление, рослый си­лен, обернувшись лицом к западу, к Пану, запевает благо­дарственный орфический гимн, а мисты подхватывают:

Ныне, вакхант вдохновенный, блаженный, гряди

к возлияньям Благосвященным и добрую жизни кончину пошли нам...

Корифей оборачивается к востоку и устремляет зов в чис­тое поле, а мисты вглядываются во мрак:

Я придорожную славлю Гекату пустых перекрестков,

Сущую в море, на суше и в небе, в шафранном наряде,

Ту, примогильную, славлю, что буйствует с душами мертвых,

Ту нелюдимку Персею, что ланьей гордится упряжкой,

Буйную славлю царицу ночную со свитой собачьей.

Не опоясана, с рыком звериным, на вид неподступна,

О Тавропола, о ты, что ключами от целого мира

Мощно владеешь, кормилица юношей, нимфа-вождиня,

Горных жилица высот, безбрачная — я умоляю,

Вняв моленью, гряди на таинства чистые наши

С лаской к тому волопасу, что вечно душою приветен!

Вместо богини является олень. А образовавшаяся было груп­па устремляется врассыпную, окружает, обступает живот­ное, десять, двадцать рук вцепляются в него и растерзыва­ют на части. Каждый хватает, каждый рвет свою долю, каждый испытывает себя, поедая сырое мясо. Если прежде в советчике-силене странно соединялись чувственность и душевная мудрость, то теперь оживает жестокое неистов­ство. Прежде чем душе будет указан многотрудный путь восхождения, в человеке отверзается ад. Пусть Пан решит эту загадку, ведь глубже его никто не заглянет в устройство тела и души.

Пожиратели сырого мяса вместе с проводниками-сати­рами собираются у восточного фасада храма Артемиды-Гекаты. Дружелюбные сатиры выталкивают вперед деву­шек и женщин. Жрица с несколькими факелоносицами зажигает огонь на открытом алтаре, бросает туда лепешки и велит мистам воздеть окровавленные руки в молитве.

О ключница вселенной! даруй искупление крови,

В опасности мистов храни, проводи нас к титанам!

Слыша это, сатиры отходят в сторону, достают короткие свистульки и, наигрывая немудреную мелодию, удаляются назад к Пану.

Им на смену из-за алтаря появляются белые как мел умершие. Они не дружелюбны, а деловито-суровы. Заметив у девушек украшения, или, скажем, искусно обо­жженный ремешок вместо скромной повязки вокруг обязательного узла волос, или нарядное головное по­крывало, они тотчас все это отбирают навсегда. Одно­временно откуда-то сзади прибегают волки, выхваты­вают у нерасторопных остатки оленьего мяса, срывают с юношей всю одежду, кроме серой рубахи, а если кто ведет себя неспокойно, хлещут колючими ветками. Уз­навши тех, кого Пан взял на заметку, они внимательно к ним присматриваются. Волки — те же помощники, под руководством которых мисты бросали жребии, только теперь они в других масках.

Едва смолкнут вдали свистульки сатиров, одна из по­мощниц выносит к алтарю кувшин с водой. Жрица гром­ко произносит над ним молитву:

Тефия титанида, Афродиты сокрытая матерь, Силу твою даруй этой воде!

Из храма выходит жрец Гермеса и тоже произносит над водой молитву:

Пусть, Океан, будет эта вода Толикой первичного моря, Защитой от участи злой!

Жрец и жрица окунают в воду ветки и кропят мистов; больше всех достается стоящим впереди мертвым, чуть меньше — девушкам. Волки, еще шныряющие среди мис­тов, отбегают назад. Жрица повторяет стихи уже пропе­того песнопения:

О нелюдимка Персея, о ты, что ключами от целого мира

Мощно владеешь, будь к нам благосклонна!

После довольно продолжительной паузы из храма доно­сятся звуки кифары. Жрица зовет: "Приди!" Появляется старец вроде Нерея, морского прорицателя, идет напра­во, где стоит высокое сиденье, усаживается и, подыгры вая себе на кифаре, поет древние сказания; начиная с VI века, вероятно, зачастую Гомера, о битве богов на Скамандре, но до той поры вот что:

Горных хозяйка дубрав, Артемида, зверей господыня!

Гневно под Троей могучего брата отцова, владыку морей

Посейдона, мощная, ты укоряла.

Дерзкой насмешкой звала стрельца Аполлона, брата родного ее,

С земли колебателем выйти на битву.

Но раздражилася Гера, супруга почтенная Зевса,

<...> и руки богини своею рукою

Левой хватает, а правою, лук за плечами сорвавши,

Луком, с усмешкою горькою, бьет вкруг ушей Артемиду:

Быстро она отвращаясь, рассыпала звонкие стрелы

И, наконец, убежала в слезах <...>

Та же взошла на Олимп, в меднозданный чертог громовержца;

Риза на ней благовонная вся трепетала. Кронион

К сердцу дочерь прижал и вещал к ней с приятной усмешкой:

"Дочь моя милая, кто из бессмертных тебя дерзновенно

Так оскорбил, как бы явное ты сотворила злодейство?"<...>

Тою порой Аполлон вступил в священную Трою...

Таинств подруга ночных на полях невозделанных в Ловах, Помни, сопутников сила твоих меньше намного Царственной мощи твоей!

Ведь Диомед, воеватель бесстрашный; сразил копием Афродиту.

Острую медь устремил и у кисти ранил ей руку

Нежную; быстро копье сквозь покров благовонный, богине