Глава 4. Чувственная красота икигай

 

На аукционе звездная чаша в хорошем состоянии могла бы уйти за миллионы долларов. Из трех сохранившихся звездных чаш самой прекрасной считается Инаба (инаба тэммоку). Она была передана одним из сёгунов Токугава дому Инаба и, если бы сегодня ее выставили на продажу, принесла бы владельцам десятки миллионов долларов.

Коята Ивасаки, четвертый президент конгломерата «Мицубиси» и один из самых богатых людей в современной Японии, стал хозяином этой чаши в 1934 году. Однако, считая себя недостойным ее, Ивасаки никогда не пользовался ею во время своих чайных церемоний.

Японцы, несомненно, питают слабость к красивой чайной посуде. В конце концов, чашка – это всего лишь чашка и ее назначение – удерживать в себе жидкость. С этой точки зрения звездная чаша ничем не отличается от обычной чашки из магазина. И хотя увлечение чайной посудой наверняка имеет аналоги в других культурах, японской культуре присуща уникальная особенность, придающая этому увлечению необычный оттенок. Давайте разберемся, откуда берется этот повышенный интерес к чувственной стороне материального.

В главе 1 мы говорили о лексической гипотезе, согласно которой выражения, обозначающие важные личностные черты и жизненные явления, постепенно становятся частью разговорной речи, как это произошло с икигай. У японского языка есть еще один интересный аспект, заслуживающий внимания и особенно уместный в контексте этой главы.

В японском языке собака лает «ван‑ван», а кошка мяукает «ня‑ня». В каждом языке есть свои подобные звукоподражания, однако в японском языке они необычайно многочисленны и многообразны.

Эти звукоподражания иногда называют японской звуковой символикой; нередко они состоят из двойного повторения одного и того же слова.

Например, бура‑бура означает «развязная беззаботная походка», а тека‑тека – «блестящая поверхность». Кира‑кира – искристое сияние, а гира‑гира – более интенсивный, почти ослепляющий источник света, например свет фары мотоцикла ночью. Тон‑тон обозначает легкий постукивающий звук, а дон‑дон – более тяжелый и глухой звук. В словаре звукоподражаний под редакцией Масахиро Оно (2007) собрано 4500 примеров звуковых символов.

С ростом популярности японской манги и аниме все больше людей во всем мире начинают интересоваться японской звуковой символикой. Но овладеть японскими звукоподражаниями нелегко, отчасти из‑за тонких нюансов их употребления, отчасти из‑за того, что их очень много. Японцы, в отличие от представителей многих других культур, пользуются звуковой символикой не только в детстве, но и во взрослой жизни. В самом деле, они нередко прибегают к звукоподражаниям при обсуждении профессиональных вопросов. Разумеется, в одних областях (например, в гастрономии) эта особенность встречается чаще, чем в других. Легко представить себе, как мастер суши, такой как Оно Дзиро, или опытный поставщик рыбы, такой как Хироки Фудзита, пользуются в разговоре звукоподражаниями, поскольку звуковая символика лучше помогает передать представление о текстуре и аромате пищи. Можно предположить, что воины‑самураи наверняка тоже пользовались звукоподражаниями, обсуждая качество своего оружия, блеск и прочность клинка. Художники, рисующие мангу, часто используют звукоподражания, такие как «тон‑тон» или «дон‑дон», чтобы передать тонкие нюансы действий своих персонажей.

В свете упомянутой лексической гипотезы тот факт, что в японском языке так много звуковых символов, предполагает существование корреляции между этими символами и национальным способом восприятия мира. По‑видимому, японцы выделяют в потоке ощущений множество разнообразных нюансов и обращают внимание на тонкие оттенки физических чувств. Распространенность звукоподражаний отражает важность подробных чувственных нюансов в жизни японцев.

Подобное внимание к деталям вызвало к жизни культуру, в которой ремесленники продолжают пользоваться уважением даже сейчас, когда наша жизнь стремительно меняется под натиском инноваций.

В Японии немалое количество традиционных изделий по‑прежнему изготавливают ремесленники. Отнюдь не стремясь громко заявить о себе или привлечь внимание публики своеобразным поведением, они тем не менее пользуются большим уважением и играют в японском обществе важную роль. Часто их жизнь становится примером икигай – всецелой отдачи созиданию чего‑то, одной цели, пусть даже вовсе не великой.

Работа ремесленника требует много времени и сил. Поэтому ее результаты отличаются большой изысканностью и превосходным качеством. Японские покупатели уважают время и труд, вложенные в изготовление предметов ремесла, и высоко ценят их качество, будь то ножи, мечи, керамика, лакированные изделия, бумага васи или ткани.

Этика и приемы работы ремесленников по‑прежнему оказывают большое влияние в разных областях экономической деятельности, а обостренное восприятие разнообразных чувственных качеств стимулирует развитие ремесла и производственных технологий.

Хотя японские компании уже много лет проигрывают в области потребительской электроники, есть одна область, где они по‑прежнему занимают ведущее положение, – это производство сложных инструментов, в частности медицинских видеокамер. Благодаря высочайшей точности инженерного искусства и неустанному стремлению производителей к совершенству японские медицинские видеокамеры занимают одно из ведущих мест в мире. Кроме того, японские производители выходят вперед в области полупроводниковых приборов: накопленные знания и опыт и тщательно согласованные действия позволяют наладить рациональное и качественное производство.

Чтобы выполнять тонкие операции в каком‑либо ремесле или на высокотехнологичном производстве, необходимо принимать во внимание множество чувственных ощущений. И звукоподражательное богатство японского языка в полной мере передает восприимчивость японцев к этим тонким оттенкам.

Как мы увидим далее в главе 8, в сознании японца каждая чувственная характеристика эквивалентна Богу. Японцы верят, что многообразие оттенков в природе и материальном мире бесконечно, так же как бесконечна история Бога, создавшего Вселенную.

Придворная дама по имени Сэй‑Сёнагон, служившая императрице Тэйси около 1000 года, написала Макуро но соси – знаменитые «Записки у изголовья». В них она уделяет самое пристальное внимание мелочам жизни. Например: «То, что умиляет. Детское личико, нарисованное на дыне. Ручной воробышек, который бежит вприпрыжку за тобой, когда ты пищишь на мышиный лад: тю‑тю‑тю! Ребенок лет двух‑трех быстро‑быстро ползет на чей‑нибудь зов и вдруг замечает своими острыми глазками какую‑нибудь крошечную безделицу на полу. Он хватает ее пухлыми пальчиками и показывает взрослым»[1].

Рассказывая о жизни, Сэй‑Сёнагон избегает пышных торжественных фраз. Она пишет о повседневных мелочах, инстинктивно понимая важность пребывания здесь и сейчас. Вместе с тем Сэй‑Сёнагон ничего не рассказывает о себе самой. Короткие заметки передают ее характер намного выразительнее, чем это могла бы сделать прямая речь.

Мировоззрение Сэй‑Сёнагон, выраженное в книге «Записки у изголовья», имеет много общего с современной концепцией «осознанности». Чтобы практиковать осознанность, важно обращать внимание на то, что происходит здесь и сейчас, и не спешить давать происходящему какую‑либо оценку. Считается, что главное препятствие на пути к достижению осознанности – привязанность к собственному «я».

Учитывая время создания «Записок у изголовья» (они были завершены в 1002 г.) и принципиально светский характер этих очерков, можно сказать, что они предвосхищают и на целое тысячелетие опережают современный zeitgeist – сегодняшнюю передовую мыслительную традицию. Сэй‑Сёнагон вполне могла бы быть современной писательницей.

Пожалуй, можно говорить о том, что именно с идеей самоотрицания связан уникальный вклад Японии в философию жизни в том ее аспекте, который касается собственно смысла жизни.

Ребенок беззаботен, и ему не требуется икигай, чтобы заниматься своими делами, пишет Миэко Камия в своей знаменитой книге «О смысле жизни (икигай)». Ребенок беззаботен и не обременен социальными определениями. Ребенок пока еще не связан узами той или иной профессии либо социального статуса. Было бы замечательно сохранить эту детскую легкость на всю жизнь. И это ведет нас ко второй основе икигай – необходимости освободить себя.

В «Записках у изголовья» Сэй‑Сёнагон почти не говорит о своем положении в обществе, как будто она появилась на свет лишь сегодня утром, словно девственный снег, падающий на землю. Умение забывать о себе приводит нас к одному из ключевых понятий дзен‑буддизма. Интересно, что в философии осознанности самоотрицание идет рука об руку со способностью ценить настоящее. Умение освободить себя тесно связано с умением быть здесь и сейчас. Впрочем, это понятно, ведь современная концепция осознанности родилась именно из традиций буддийской медитации.

Храм Эйхейдзи в пригороде Фукуи в Японии – один из центров изучения дзен‑буддизма. Основанный в 1244 году монахом по имени Догэн, храм Эйхейдзи и сегодня остается полностью действующим: в нем проходят обучение и подготовку будущие монахи. Тысячи кандидатов приходят в храм, чтобы учиться, тренироваться, медитировать и получить посвящение. Чтобы попасть в храм и стать послушником, кандидат должен несколько дней простоять перед воротами, иногда под проливным дождем. С современной точки зрения это может показаться издевательством, однако у подобного, связанного с унижением, введения в мир дзен есть рациональное объяснение, особенно если не забывать о концепции самоотрицания.

Дзикисай Минами – буддийский монах, имеющий редкий опыт более чем десятилетнего пребывания в храме Эйхейдзи (большинство послушников проводят в храме лишь несколько лет для того, чтобы получить посвящение). По словам Минами, одно из важнейших правил храма Эйхейдзи (и, следовательно, дзен‑буддизма вообще) заключается в отсутствии системы заслуг. Во внешнем мире люди обычно получают похвалу или «зарабатывают баллы», если делают что‑то ценное, что‑то хорошее. Но в храме Эйхейдзи за похвальные поступки не предусмотрено никакого поощрения и вознаграждения. Когда вы попадаете в эту систему, не важно, как усердно вы будете медитировать, как добросовестно будете выполнять ежедневные обязанности, – это ни на что не влияет. К вам относятся так же, как к любому другому послушнику: вы становитесь анонимным, почти невидимым существом – индивидуальность теряет всякий смысл и значение.

Распорядок дня в храме Эйхейдзи нельзя назвать легким. Послушники встают в 3 часа утра и после омовения приступают к утренней медитации. После медитации их ждут новые медитации, уборка и различные повседневные обязанности. Едят послушники три раза в день. Меню очень простое – рис, суп и несколько вегетарианских блюд.

В течение дня храм Эйхейдзи открыт для посетителей, и туристы могут свободно бродить по его внутренней территории. Послушники находятся в том же пространстве, что и туристы. Время от времени туристы, гуляющие по коридорам, встречаются с послушниками. Разница в их поведении огромна. Туристы приносят с собой атмосферу большого мира, где принято постоянно думать о себе, стремиться максимально выгодно показать себя, «заработать» как можно больше «баллов». Послушники, напротив, ведут себя так, будто не осознают даже собственного присутствия, не говоря уже о присутствии других людей. Они успешно освоили умение освободить себя – вторую основу икигай. Стройные, с гладкой кожей (считается, что диета храма Эйхейдзи благотворно влияет на красоту), так глубоко погруженные в себя, что случайный зритель может им даже позавидовать.

Попробуйте ненадолго вообразить, что вы один из послушников в храме Эйхейдзи. Ваши чувства и разум наполняет непрерывный поток прекрасных образов: изысканная архитектура, обстановка храма, прекрасные предметы, которые создавались и бережно хранились здесь на протяжении многих столетий. Материальные блага здесь минимальны, а возможности для удовлетворения самолюбия просто отсутствуют, но каждый момент, проведенный в Эйхейдзи, исполнен чувственной красоты.

Когда вы погружаетесь в атмосферу храма, у вас возникает ощущение почти вневременной безмятежности. Словно для того, чтобы возместить утрату индивидуальности и отсутствие системы заслуг, храм щедро одаряет послушников безмятежной красотой, в окружении которой они выполняют свои ежедневные обязанности и обряды.

Нейробиолог Николас Хамфри из Кембриджа (Великобритания), затронувший вопрос функционального значения сознания в своей книге «Сознание: пыльца души», утверждает, что сознание функционально значимо, поскольку оно дает нам чувственное удовольствие – а это повод продолжать жить.

Хамфри приводит необычный пример – принятый в США ритуал последнего завтрака заключенных перед смертной казнью. Заключенному дается последняя привилегия лично выбрать для себя меню. Хамфри цитирует последнее меню заключенных по данным, размещенным на сайте Департамента уголовного правосудия Техаса. Один приговоренный может выбрать жареную рыбу, картофель фри, апельсиновый сок и шоколадный торт, другой может заказать тарелку куриных кацу. Они тщательно обдумывают последнюю в своей жизни трапезу, и это свидетельствует о том, как важны чувственные удовольствия, которые мы получаем во время приема пищи. Можно сказать, это предельная форма присутствия в настоящем, умения быть здесь и сейчас. Умение отыскать икигай в заданных условиях можно считать своего рода биологической адаптацией. Вы можете найти свое икигай в самых разных обстоятельствах, и ключом к устойчивости для вас будет чувственное удовольствие.

В современной науке о сознании сенсорные характеристики, сопровождающие действия человека, в том числе опыт, связанный с употреблением пищи, называются «квалиа» (от лат. qualia), или первичные ощущения. Этот термин относится к феноменологическим свойствам чувственного опыта: краснота красного цвета, аромат розы или свежесть воды – все это примеры первичных ощущений. Каким образом в результате деятельности нейронов мозга возникают первичные ощущения – величайшая загадка нейробиологии и науки в целом. Ничто так не воодушевляет нас, как таинственные загадки. Если вы положите в рот клубнику (просто клубнику, совсем необязательно идеальный и невероятно дорогой образец из «Сембикия»), у вас возникнет определенный спектр первичных ощущений, которые предположительно доставят вам удовольствие. А удовольствие равносильно тайне жизни.

Ранее мы заметили, что в японском языке существует множество звукоподражаний (примеров звуковой символики). Но звукоподражания – это всего лишь способ передачи разнообразных первичных ощущений, которые встречаются в жизни.

Здесь есть глубокая связь. Таинственным образом освобождение себя связано с открытием чувственных удовольствий. Японская культура с ее множеством звукоподражаний культивирует эту связь, попутно взращивая крайне прочную систему икигай. Освободив себя от бремени самих себя, мы можем открыть бесконечную вселенную чувственных удовольствий.

 

Глава 5. Поток и творчество

 

Слово «самоотрицание» звучит несколько уничижительно. Оно наводит на мысли об отторжении и лишениях. Однако, если вы поймете, к каким благоприятным последствиям ведет этот подход в контексте икигай, вы согласитесь, что нет ничего более позитивного.

Если вы сумеете достичь психологического состояния потока, о котором писал американский психолог венгерского происхождения Михай Чиксентмихайи, то сможете получать максимальную отдачу от икигай и даже рутинные повседневные дела станут для вас приятными. Вы не будете испытывать потребность в том, чтобы ваши усилия были замечены, вы не будете искать никакой награды. Идея жить в состоянии постоянной безмятежности, не ища сиюминутного удовлетворения в виде одобрения со стороны, внезапно станет вам очень близка.

Согласно Чиксентмихайи, поток – это состояние, в котором человек настолько вовлечен в свою деятельность, что все остальное для него теряет значимость. Именно это позволяет людям находить удовольствие в работе. Работа становится не средством достижения цели, а самоцелью. Когда вы в потоке, вы работаете не для того, чтобы зарабатывать деньги на жизнь. По крайней мере, это стоит далеко не на первом месте в списке ваших приоритетов. Вы работаете, потому что работа сама по себе приносит вам огромное удовлетворение. Заработная плата – это бонус.

Таким образом, самоотрицание становится освобождением от бремени собственного «я» и основополагающим аспектом потока. И это полностью согласуется со второй основой икигай – необходимостью освободить себя. Естественно, как биологический организм вы заботитесь о собственном благополучии и удовлетворении своих желаний. Это нормально. Однако, чтобы достичь этого состояния, вам нужно освободить свое эго. В конце концов, важно не эго. Важно накопление бесконечных нюансов элементов, участвующих в работе. Главное здесь – не вы, главное – это работа, и в потоке вы можете отождествлять себя со своей работой, установив с ней непрерывную, наполненную радостью взаимосвязь. В Японии хорошо знают, что значит всерьез стремиться к самостоятельно поставленной цели. В жизни большое значение имеет последовательность, поэтому всегда полезно иметь ощущение направления, представление о жизненных целях, даже когда у вас не так много возможностей поддержать свое икигай. Последовательность и четкое представление о жизненных целях придают блеск даже скромным проявлениям икигай.

Ценители антикварного фарфора в Японии иногда говорят, что самые прекрасные шедевры возникают в результате «бессознательного творения». Считается, что в наше время художники стали слишком заботиться о своей индивидуальности. В прежние времена художники создавали свои произведения не для того, чтобы заявить о себе в качестве творцов. Они просто делали свою работу и не ожидали ничего взамен – разве что уверенности, что дело их рук принесет пользу людям в повседневной жизни. Фарфор, сохранившийся с древних времен, отличается чистотой и искренностью, которых, по словам знатоков, в наши дни уже не найти. В этих изделиях заключено анонимное выражение красоты.

Пребывание в состоянии потока, освобождение от тяжести собственного «я» прямо отражается на качестве работы. Возвышенная красота звездных чаш обусловлена именно тем, что они были плодом бессознательного творения. Можно поспорить, что современные попытки воссоздать звездные чаши так и не смогли сравниться с безмятежной красотой древних оригиналов именно в силу сознательного желания мастера создать нечто прекрасное и уникальное. Возможно, интуитивно мы понимаем, что это действительно так. В мире, одержимом селфи, самопомощью и саморекламой, этот принцип кажется как нельзя более актуальным.

В наши дни японское аниме известно во всем мире. Но также общеизвестно, что работа аниматоров плохо оплачивается. По сравнению с более прагматичными профессиями, такими как торговля или банковское дело, заработная плата среднего аниматора весьма скромна. Несмотря на это, работа художника‑аниматора по‑прежнему остается мечтой многих молодых людей. Прекрасно понимая, что они вряд ли смогут заработать на этом состояние, поколения будущих аниматоров осаждают студии.

Создание аниме – трудная работа. Для Хаяо Миядзаки, великого мастера японской анимации, прославившегося фильмами «Унесенная призраками» и «Мой сосед Тоторо», создание фильма означает долгие часы упорного труда. Неотрывно сидя за своим столом, Миядзаки рисует тысячи эскизов, которые раскрывают характеры персонажей и обозначают подробности сцен. Затем эскизы обрабатывают и приводят в законченный вид аниматоры студии Ghibli, соучредителем которой является Миядзаки.

Однажды мне выпало огромное удовольствие взять интервью у Хаяо Миядзаки в студии Ghibli. Миядзаки получил множество хвалебных отзывов, но, судя по его замечаниям, сам он считает для себя настоящей наградой именно процесс создания анимационных фильмов. Хаяо Миядзаки создает аниме в состоянии потока, и это чувствуется. Вы всем существом ощущаете то безмятежное спокойствие, которое исходит от его произведений. Ребенок – абсолютно честный потребитель, и вы не можете ничего ему навязать, несмотря на высокую, по вашему мнению, образовательную ценность. Поэтому тот факт, что ребенок, которому показывают работы мультипликационной студии Ghibli, смотрит во все глаза и просит еще, красноречиво свидетельствует о качестве фильмов, созданных Хаяо Миядзаки.

У меня есть теория: возможно, этот человек так хорошо понимает психологию ребенка, потому что у него самого в душе до сих пор живет внутренний ребенок. Находиться в потоке – значит, ценить возможность быть здесь и сейчас. Ребенок умеет ценить пребывание в настоящем. У ребенка попросту нет четкого представления о прошлом или будущем. Его счастье заключено в настоящем, так же как у Миядзаки.

Миядзаки рассказал мне историю, которая произвела на меня сильное впечатление и надолго мне запомнилась. Однажды, сказал он, в студию Ghibli пришел пятилетний ребенок. После того как ребенок некоторое время поиграл в студии, Миядзаки отвез его вместе с родителями на ближайшую станцию. В то время у Миядзаки был автомобиль с откидной крышей. «Пожалуй, ребенку было бы интересно прокатиться с откинутой крышей», – подумал Миядзаки. И он решил убрать крышу, но в это время пошел легкий дождь. «Может быть, в следующий раз», – решил Миядзаки и поехал на станцию с поднятым верхом.

Через некоторое время, по словам Миядзаки, у него возникло чувство раскаяния. Он понял, что для ребенка один день – это один день и он никогда не вернется. Ребенок очень быстро растет. Даже если он снова придет в студию через год и сможет прокатиться в автомобиле с откинутым верхом, это будет не одно и то же. Другими словами, драгоценный момент был навсегда потерян по ошибке Миядзаки.

Художник говорил очень искренне, и я был глубоко тронут. Если бы требовалось доказательство, что Миядзаки действительно способен поставить себя на место ребенка, создавая один за другим шедевры аниме, от которых дети не могут оторваться, то это было именно оно. Миядзаки бережно сохранил своего внутреннего ребенка. Самая важная характеристика жизни ребенка – это существование в настоящем, здесь и сейчас. И это отношение к жизни имеет огромное значение в творчестве.

Еще одним проповедником жизни здесь и сейчас можно в некотором смысле назвать Уолта Диснея. Он тоже создавал анимацию в состоянии потока, о чем, бесспорно, говорит высочайшее качество оставленного им наследия. Но, несмотря на огромный успех – пятьдесят девять номинаций на «Оскар» и двадцать два «Оскара», – он никогда не достиг бы этих головокружительных высот, если бы не стремился лично погрузиться в трудоемкую и чрезвычайно сложную работу аниматора. Однажды кто‑то сказал Диснею, что он достаточно популярен, чтобы стать президентом. «Но зачем мне становиться президентом, – возразил Уолт, – когда я уже король Диснейленда?»

Сегодня многие люди, молодые и старые, испытывают ощущение потока, когда смотрят анимационные фильмы Диснея или приезжают в Диснейленд. Пожалуй, самым важным наследием Уолта Диснея стало то, что он сделал ощущение потока осязаемым и постоянным, доступным для миллионов обычных людей, которые иначе потеряли бы волшебство детства навсегда.

В контексте потока, или взаимосвязи между работой и личностью, японское отношение к работе, пожалуй, уникально – по крайней мере, если сравнивать его с распространенной на Западе концепцией. Такие люди, как Дисней, – исключение. В отличие от христианской традиции, где труд считается неизбежным злом (метафорически он представляет собой одно из наказаний за первородный грех, из‑за которого Адам и Ева были изгнаны из Эдемского сада), японцы воспринимают работу как нечто положительное и само по себе ценное. В Японии совсем иначе относятся к выходу на пенсию: здесь наемные работники охотно соглашаются поработать даже после того, как достигнут установленного в компании пенсионного возраста, – и вовсе не потому, что им больше нечем заняться.

Хотя условия работы в Японии, вероятно, далеки от совершенства, многие люди совсем не торопятся уходить на отдых. Состояние потока делает работу самодостаточным и доставляющим удовольствие занятием. Известно, что Хаяо Миядзаки уже объявлял о своем намерении «уйти на покой», но позднее возобновил работу над созданием полнометражного анимационного фильма (которая очень трудоемка). Последнее объявление об уходе на пенсию появилось после завершения работы над фильмом «Ветер крепчает» в 2013 году, и многие сочли этот фильм лебединой песней великого режиссера. Однако сейчас Хаяо Миядзаки, по слухам, снова взялся за дело и работает над новым полнометражным проектом. Похоже, Миядзаки просто не в силах оторваться от своей работы.

Чиксентмихайи говорит, что к созданию философии потока его подтолкнуло наблюдение за другом‑художником, который часами непрерывно работал над своей картиной без каких‑либо перспектив продать ее или получить за нее иное вознаграждение. Это особое состояние ума, или трудовая этика, когда вы просто погружаетесь в удовольствие быть здесь и сейчас, не требуя немедленного материального поощрения или хотя бы одобрения, – неотъемлемая часть японской концепции икигай.

Давайте посмотрим на производство японского виски. Производство виски в Японии – удивительный пример принципиально положительного отношения к труду. Это труд, за которым стоит увлечение вкупе с самоотрицанием. Кроме того, у него есть много общего с состоянием потока.

Если вдуматься, Японии совершенно незачем производить виски. В стране не растет ячмень и нет торфа. Однако японцы десятки лет упорно трудились над созданием отличного виски, и теперь они производят признанные во всем мире, удостоенные самых высоких наград сорта. Некоторые специалисты заходят еще дальше и ставят японский виски в один ряд с главными виски мира, прежде всего шотландским.

Итиро Акуто управляет скромным винокуренным производством с двумя крошечными дистилляторами среди холмов Титибу. С 1625 года семья Акуто производила саке – японский традиционный алкогольный напиток. В 2004 году Итиро Акуто решил заняться производством виски. В 2007 году было готово новое оборудование для дистилляции. Первый выпуск односолодового виски «Титибу» (Chichibu) состоялся в 2011 году. Несмотря на то что виски Акуто включился в рыночную конкуренцию совсем недавно, он уже очень высоко ценится на мировом рынке и получает восторженные отзывы. Серия «Игральные карты» из 54 односолодовых виски с индивидуальными этикетками с изображением игральных карт выпускалась в течение нескольких лет. Полный комплект продавался в Гонконге по цене около 4 000 000 долларов. Односолодовый виски Акуто, выпущенный под торговой маркой Ichiro’s Malt, тоже стоит немалых денег. Многие считают Итиро Акуто новой восходящей звездой в мире виски.

Сэйити Косимидзу, главный купажист японской пивоваренной и дистилляционной группы «Сантори», посвятил много лет замысловатому искусству поиска идеального бленда. Он отвечает за смешивание премиальных брендов («Хибики» и др.), его работа была отмечена множеством наград. Но результаты его сложнейшей работы нередко становятся видны лишь спустя несколько десятилетий. Косимидзу, которому сегодня шестьдесят восемь лет, может так и не узнать, какими окажутся плоды его сегодняшнего труда.

Косимидзу строго придерживается добровольно принятых правил. Каждый день на обед он съедает одно и то же блюдо (суп с лапшой удон), чтобы не терять способность различать оттенки вкуса. Его главное оружие – неизменная надежность, непоколебимая, как стеллажи с бочками, где созревает виски.

Однажды он поделился со мной интересным философским наблюдением. По его словам, невозможно предсказать, как именно на протяжении многих лет будет развиваться виски в отдельно взятой бочке. Даже если поместить одинаковый виски в аналогичные дубовые бочки, после нескольких лет хранения виски в них, созрев, приобретут разный вкус и аромат. Может случиться так, что виски, созревший в какой‑то бочке, окажется слишком крепким и им нельзя будет наслаждаться в чистом виде. Но если смешать его с другими виски, крепость смягчится и он сможет придать бленду удивительно приятные ноты.

Интересно, что элемент, который, возможно, не представляет ценности в чистом виде, повышает общее качество напитка при соединении с другими, обладающими собственными свойствами элементами. В сущности, то же самое происходит и в жизни. Комплексное взаимодействие между различными элементами органической системы делает жизнь целостной и уравновешенной.

Интерес японцев к вину возник не так давно, но сегодня в этой области мы наблюдаем те же процессы: производители стремятся создать вино мирового уровня. У производства виски и виноделия есть общее свойство – необходимость много лет усердно трудиться, не ожидая немедленного вознаграждения или признания. Может быть, японцам это особенно хорошо удается как раз благодаря ясному чувству икигай.

Испытывать ощущение потока важно, чтобы получать удовольствие от своей работы, но не менее важно и необходимо также внимание к деталям, позволяющее улучшить качество работы.

В умении самозабвенно наслаждаться происходящим здесь и сейчас, вместе с тем не упуская ни одной детали, заключается суть искусства чайной церемонии. Удивительно, что Сэн‑но Рикю, основоположник чайной церемонии, живший в XVI веке, изобрел ее в очень непростое время – в эпоху Сэнгоку, когда знатные самураи вели друг с другом бесконечные войны.

Тай‑ан, единственный сохранившийся чайный павильон, в создании которого лично участвовал Сэн‑но Рикю, очень мал: в нем едва хватает места для мастера чайной церемонии и нескольких гостей. Однако это не случайность: обстановка небольшого помещения больше располагает к задушевной беседе. Так же не случайно внутри нет места для оружия: воины‑самураи, главные гости чайной церемонии, должны были оставлять свои мечи за дверью. Чтобы войти внутрь, им приходилось поворачиваться боком и низко нагибаться.

В традициях чайной церемонии берет начало японская концепция итиго итиэ (буквальное значение «один раз, одна встреча»). Вероятнее всего, автором этой важной концепции тоже был Рикю. Итиго итиэ – это умение ценить эфемерную, непостоянную природу любых встреч с людьми, вещами или событиями в жизни. Именно потому, что встреча мимолетна, к ней необходимо относиться серьезно. Ведь жизнь наполнена вещами и событиями, которые случаются только один раз. Осознание «единичности» жизненных встреч и радостей лежит в основе японского представления об икигай, это центральный элемент японской жизненной философии. Если взглянуть на мелкие события жизни внимательнее, мы увидим: ничто не повторяется, каждая возможность уникальна. Вот почему японцы относятся к мельчайшим деталям любого события так, будто это вопрос жизни и смерти.

Традиция чайной церемонии и сегодня жива и здравствует. Что интересно, в ней нашли воплощение все Пять основ икигай. Мастер чайной церемонии тщательно продумывает обстановку помещения, уделяя много внимания мелочам – например какими цветами будут украшены стены (начинать с малого). Дух смирения – отличительная черта мастера чайной церемонии и гостей, даже если у каждого из них за плечами многолетний опыт проведения церемоний (освободить себя). Многие предметы, которыми пользуются во время чайной церемонии, насчитывают не один десяток или даже сотню лет – их выбирают, чтобы они сочетались друг с другом, создавая незабываемое впечатление (гармония и устойчивость). Несмотря на тщательность подготовки, главная цель чайной церемонии – расслабиться, с наслаждением погрузиться в детали обстановки (радоваться мелочам) и пребывать в состоянии осознанности, когда разум человека впитывает внутренний космос чайного павильона (быть здесь и сейчас).

Все это перекликается с тем, что мы узнали в главе 2 о древней японской концепции ва. Ва – это ключ к пониманию того, каким образом люди могут поддерживать в себе чувство икигай и жить в согласии с другими людьми. Конституция семнадцати статей, изданная в 604 году принцем Сётоку, объявляла: «Ва надлежит ценить». С тех пор ва является определяющей особенностью японской культуры и ключевым ингредиентом икигай. В каком‑то смысле принца Сётоку можно считать одним из первооткрывателей икигай.

Важнейший элемент икигай – жизнь в гармонии с другими людьми и с окружающей средой. Исследователи из Массачусетского технологического института опубликовали эксперимент, который показывает, что определяющим фактором производительности команды является социальная чувствительность. Икигай каждого человека, осуществленное в гармонии с другими людьми, создает благоприятную атмосферу для творчества и свободного обмена идеями. Познавая и уважая индивидуальные характеристики окружающих людей, вы воплощаете в жизнь «золотой треугольник»: икигай, поток и творчество.

Когда вы находитесь в состоянии потока, в гармонии с разнообразными внешними и внутренними элементами, ваша способность подмечать нюансы обостряется. Когда вы эмоционально нестабильны или мыслите предвзято, вы теряете осознанность, позволяющую оценить важные детали, способные изменить баланс работы и жизни. Вы можете улучшить качество работы, только когда находитесь в состоянии потока, – и этот факт прекрасно известен Акуто и Косимидзу.

Неустанное стремление к качеству можно обнаружить и на другом (потребительском) конце культуры виски – в японских барах. Est! – легендарный бар в Юсиме, Токио. Его владелец Акио Ватанабэ обслуживает клиентов в своем заведении почти сорок лет. По моему скромному мнению, лучшие бары в мире находятся в Японии. Я понимаю, это может звучать предвзято и даже смешно, но это точка зрения человека, который вырос в Токио, а затем имел возможность путешествовать по всему миру. Поверьте, я повидал в своей жизни пару‑тройку баров.

Мне посчастливилось попасть в Est!, когда я учился в колледже, мне как раз исполнилось двадцать: в этом возрасте закон уже не запрещает употребление алкоголя. В тот момент, когда я, немного волнуясь, вошел в бар, передо мной открылся совершенно новый мир. Внутри Est! выдержан в общей стилистике японского бара, с отсылками к ирландской и шотландской культуре. На полках рядами теснятся бутылки виски, рома, джина и других соблазнительных напитков.

В Японии такие заведения, как Est!, называют «шот‑бар». Трудно объяснить неповторимую атмосферу шот‑бара тому, кто никогда не бывал в подобных местах. Элегантные клиенты и спокойная обстановка роднят японский бар с винным баром. С точки зрения престижа у него много общего с американской концепцией фэн‑бара, хотя здесь клиентами могут быть не только холостяки или яппи и акцент на растительном декоре интерьера необязателен. Японский шот‑бар – по сути, совершенно самобытное явление. В мире не существует ничего абсолютно на него похожего.

Спокойная атмосфера бара и сам Ватанабэ, который элегантно смешивал коктейли и беседовал с клиентами, произвели на меня необыкновенное впечатление. Звучит банально, но я получил много ценных жизненных уроков, пока сидел в тот вечер у стойки, потягивая виски.

Секрет Ватанабэ – неустанное стремление к качеству, ответственность, внимание к мелочам и отсутствие тщеславия. Многие годы Ватанабэ работал без <