Трансцендентность на бытовом уровне: лазейка для богов и духов

Прежде религиоведы считали, что обряды в целом выражают некое эмоциональное религиозное отношение, благоговейный трепет перед богами и духами, смесь страха, уважения, покорности и доверия, порождаемую представлением о богах и духах как чрезвычайно могущественных силах. Примерно так религиозные церемонии выглядят в фильмах и комиксах – разряженный в перья жрец бормочет непонятные заклинания посреди толпы фанатиков, погруженных в транс громким барабанным боем и изменяющими сознание веществами. Такие обряды тоже встречаются, но остальные – большинство – вполне спокойное действо. Зрелище не всегда красочно, и его исход не всегда драматичен. Эмоциональная вовлеченность тоже сильно варьируется. Посвящение шамана в Непале или инсценированное убийство юношей в Центральной Африке, описанные в начале главы, без сомнения, зрелищны, в отличие от манипуляций с реликвиями в Индонезии и принесения в жертву козла.

Самое главное, что предполагаемое присутствие богов и духов – вовсе не обязательная для обряда черта. Жертвование козла воспринимается как дар богине, присутствие этого невидимого партнера по обмену – составная часть представления о данном обряде. Тогда как инициацию юношей у гбайя проводят старшие мужчины, устраивая сложную череду ритуалов и загадочных спектаклей, в которых предки не участвуют.

Кто‑то возразит, что в таком случае обряды делятся на два вида – религиозные и нерелигиозные. Рукоположение священника – религиозный обряд, поскольку предполагается, что Господь рядом, тогда как регистрация брака в загсе – церемония нерелигиозная. Вооружившись этими критериями, можно попытаться нащупать разницу между соответствующими видами, однако, как антропологи успели убедиться на горьком опыте, это сопряжено с рядом сложностей. Во‑первых, найдется масса пограничных случаев, где сверхъестественные силы упоминаются, но на первый план не выходят. Во‑вторых, других четких принципиальных различий (кроме, собственно, присутствия сверхъестественных сил в одной разновидности) между двумя типами обрядов нет. Многие гражданские бракосочетания проводятся по тому же сценарию, что и венчание в церкви.

Поэтому давайте внесем больше конкретики. Человек воспитывается в определенном обществе, где упоминаются боги и совершаются обряды – некоторые из них с упоминанием богов. Если последнее – устойчивая тенденция, то наверняка потому, что легко усваивается в каждом поколении. Иными словами, обряды представлены так, что включать в них сверхъестественные силы пусть и не обязательно, но актуально.

Как я уже говорил в начале, воздействие обряда загадочно – не в последнюю очередь для участников. Они не представляют, почему те или иные предписанные обрядом слова и действия должны связать пару узами брака, а не излечить от болезни или воздействовать как‑то еще. Прошедшие тяжелое испытание инициации вроде той, что описана у Хаусмана, чувствуют интуитивно, что изменились и что мальчики, которые не дошли до конца, действительно «не готовы» или «не созрели». Но почему это так, они не знают. Причинно‑следственная связь очевидна, но механизм ее описать трудно. Кажется, что у видимого результата есть некая, без сомнения реальная, но непостижимая причина. Инициации присуще нечто, что превращает мальчиков в мужчин, хотя конкретизировать это «нечто» никто не может. Церемонии бракосочетания присуще нечто, что в самом деле превращает пару в семью, но как именно – остается загадкой.

Все это антропологам знакомо. Именно поэтому мы часто говорим, что обряды носят трансцендентный характер. Они включают некий источник причинно‑следственной связи, мистические силы, которые человек чувствует, но не может описать и тем более объяснить. Обряд – это «нечто большее», чем просто последовательность действий, потому что разве могут какие‑то слова и поступки давать такой важный и неопровержимый результат? Нельзя всерьез совершать обряд, не допуская, что предписанная последовательность действий приведет к определенному результату, и одновременно догадываться, что последовательность как таковая этот результат не объясняет.

Утверждая, что обряды предполагают трансцендентность, мы на первый взгляд усматриваем в них мистическую подоплеку и предпосылки для магии. Однако все гораздо проще. В том, что человеку свойственно мыслить в русле скрытых и непостижимых причин, ничего загадочного нет. Напротив, это наблюдается и в самых обычных ситуациях. Как я неоднократно упоминал в предыдущих главах, большинство интуитивных заключений, которые предлагают нам системы логического вывода, именно такую загадочную причинно‑следственную связь и подразумевают. Например, мы знаем, что предмет, брошенный с размаху, полетит дальше запущенного ленивым толчком, и объясняем это тем, что у него больше инерция. Однако термин этот ничего не скажет тому, кто не изучал физику. Точно так же у растущего организма есть нечто, что в конечном итоге придаст ему сходство с другими представителями того же вида. Эта же присущая определенному виду «сущность» обеспечивает характерную форму и вкус кабачкам и брюссельской капусте.

У обычного человека, не занимающегося научным анализом, объяснение повседневных интуитивных догадок зачастую опирается на непостижимые причинно‑следственные связи. В этом смысле в нашем представлении о баклажане немало трансцендентного. То же ощущение «чего‑то ненаблюдаемого, но производящего наблюдаемое воздействие» мы обнаруживаем и в представлениях о результатах обрядов. Люди думают, что обряд производит некое социальное воздействие и интуитивно догадываются, что видимые его элементы – это еще не все объяснение, а значит, там есть что‑то еще.

Этот пробел в представлении обрядов в нашем сознании во многих случаях остается незаполненным. Именно так происходит, например, с инициациями. Люди говорят, что она превращает мальчиков в мужчин, но на вопрос, как именно, отвечают, что так происходит – и все тут. Супружеская пара – это уже нечто иное, чем жених и невеста, но почему, мы не знаем. Так происходит.

Подобный пробел можно заполнить любыми представлениями, имеющими ту или иную релевантную связь с необъяснимым результатом. Именно поэтому для таких целей часто привлекаются представления о богах, духах и предках. Складывается убеждение, что свадьба преображает жениха с невестой, поскольку в свидетели обета привлекаются боги, а ученик превращается в полноценного шамана благодаря предкам, которые вызывают в нем некие загадочные перемены.

Конечно, в буквальном смысле подобные объяснения ничего толком не объясняют, они лишь дают релевантный комментарий к ситуации. Поскольку обряды – это следствие без видимых причин, а сверхъестественные силы тоже неуловимы, объединить два неуловимых фактора не составляет труда. Кроме того, в этом случае появляется почва для умозаключений о результатах обряда. Например, интуитивное ощущение социальной опасности, которая таится во внебрачных связях, предстает в новом свете, если объяснять его тем, что за каждым из нас неустанно наблюдают духи. Присутствие богов и духов в обрядах становится яснее, если осознать, что мы добавляем их к своим представлениям о церемониях. Эта точка зрения, конечно, не так вдохновляет, как гипотеза о потребности человека преклоняться перед божественным, однако она ближе к тому, что на самом деле происходит в сознании, усваивающем культурный материал.