Андрий Златарич. Убивая вампира. Выражая свою признательность

 

Не находя в себе сил, чтобы высказать свою признательность, Божена печально улыбнулась и в каком-то безотчётном порыве горячо пожала его руку. Впрочем, сей же миг она смущённо отпрянула от него и торопливо зашагала прочь. Может, ей всё же стоило позвать его с собой и разделить с ним всё бремя своих сомнений и тревог? Но кто бы тогда остался с Лилианой? Ей больше некому доверять в этом месте. Сначала она должна разобраться во всём сама, а уж потом, быть может, ей хватит духу посоветоваться об этом и с паном Жемайтисом.

Лесная дорога, которую буквально сутки назад она преодолела с беспечной лёгкостью и бесстрашием, сегодня стала для неё тягостным испытанием. Натруженные ноги спотыкались на каждом шагу, и малейший шорох заставлял её сердце замирать в груди. И зачем только она в полном одиночестве кинулась, очертя голову, в эти дебри, даже не предупредив никого, куда направляется. Взять бы ей с собой хотя бы Кшиштофа, который своей бойкой болтовнёй вмиг рассеял бы все её страхи. Добравшись наконец-то до вчерашнего места, девушка увидела свой упавший на землю мольберт с размытой картиной, а рядом забытую ею бабушкину шаль. Как же она могла оставить здесь такую дорогую её сердцу вещь. Ещё влажная, вся в грязи, но по-прежнему хранящая аромат её детства и память о тёплых бабушкиных руках. Но внезапно тело девушки пронзила стылая судорога, и ужас липким червём прополз в её душу. Те шорохи и скрипы, что преследовали её всю дорогу, вдруг сосредоточились воедино, обрели плоть и обратились звуком приближающихся шагов. Он крался по её пятам от самой усадьбы, он прямо сейчас стоит за её спиной. И ей не нужно оборачиваться, чтобы, горько проклиная свою неосмотрительность, угадать, кто этот человек.

Глаза, что железные вилы, пробивающие душу насквозь, и губы, проклятые губы, алеющие сладостью греха, от которого нет спасения.

– Что вы здесь делаете?! Зачем вы следили за мной? – воскликнула Божена, отпрянув от прелестно улыбающегося Станислава.

– Мне стало любопытно, куда это вы так спешите, панна. Уж не на свидание ли? – иронично произнёс юноша, не отводя от неё парализующего взгляда. – И вправду, какое красивое место. Оно прекрасно подходит для романтических приключений. Вот только здесь небезопасно. Мало ли какие дикие звери могут водиться в этих краях.

– Пока что я вижу здесь только одного зверя. Не приближайтесь ко мне! – дрогнувшим голосом вскрикнула девушка, невольно обнажая перед ним весь свой страх, что не могло не вызвать его плотоядный оскал.

– Панна Божена, я бы не советовал вам пятиться, стоя на обрыве. – неприятно ухмыльнулся молодой человек, подступая к ней всё ближе. – Или вы надеетесь, что у вас вырастут крылышки, и вы упорхнёте от меня на небо, как настоящий ангелок? Но я знаю другой, более простой способ подарить вам чувство полёта.

Единым рывком и вправду, как искусный в своём деле хищник, Станислав преодолел разделяющее их расстояние и заключил её в тиски грубых объятий. Уверенный в собственной безнаказанности, он заметно осмелел в сравнении с их утренней встречей в саду и шарил теперь своими аккуратными на вид, но столь жестокими в действии руками по её телу, насмешливо приговаривая при этом:

– И что же за сокровища вы столь воинственно оберегаете от меня, панна? Ваша неприступность порядком интригует. Однако знайте, у меня имеется ключик, отворяющий любую дверку, пусть даже замок в ней давно заржавел. Можно подумать вас что-то отличает от прочих старых дев, которые проводят ночи без сна в грёзах о плотских утехах. Так к чему же вам и дальше томиться от неутолённых желаний, разыгрывая из себя Орлеанскую Деву? Признайтесь, Божена, вы ведь желаете быть совращённой, не так ли?

– Не смейте ко мне прикасаться! Отпустите меня! Немедленно отпустите! – надрывно кричала она, пытаясь выскользнуть из его подобных гибким щупальцам рук.

– Отпустить? – весело переспросил тот. – Вы это серьёзно, панна? Вы действительно хотите, чтобы я вас отпустил?

С этими словами он слегка ослабил свою хватку, так что девушка беспомощно повисла на его руках у самого края пропасти, ощущая головокружительную пустоту за своей спиной. Нахально расхохотавшись ей в лицо, прельстительный бес вновь притянул Божену к себе, ещё теснее, ещё жёстче. Казалось, его филигранные пальцы, цепкие как паучьи лапки, готовы прорвать не только одежду, но даже и кожу, а пульсирующие губы влажно скользили по её шее, напоминая те тошнотворные следы, что оставляли на садовых листьях слизни. И как бы ни был хил с виду этот рафинированный аристократик, одолеть его дьявольскую мощь было почти невозможно. Но всё же каким-то чудом, после долгой борьбы панна Левандовская сумела вывернуться из хватких лап, уклонилась в сторону и со всей силы ударила ладонями ему в грудь, отпихивая того от себя. Опасно забалансировав над бездной, Станислав почти сумел сохранить равновесие, но пара коварных камушков, некстати выкатившихся из-под каблука его лакированных ботинок, сгубили бедолагу, и юноша сорвался вниз. Не сдержав вопля ужаса, Божена зажмурилась и сквозь подступающую дурноту расслышала треск то ли расседающихся камней, то ли ломающихся костей. С минуту она стояла в окостенении, не веря в произошедшее, а затем невозможным усилием воли заставила себя сделать шаг и посмотрела на дно оврага. Его стройное тело, изогнутое вопреки анатомическому порядку, распласталось на залитых кровью камнях, не оставляя ни малейшего сомнения в том, что он мёртв. Прижав к бешено колотящейся груди бабушкину шаль, девушка тотчас же помчалась вспять от этого места, будто страшась, что мертвец кинется за ней в погоню.

Но что же она надела! Разве Божена желала его убить? Конечно, нет! Лишь избавиться от его безотвязных домогательств. Даже если он повинен в страданиях Лили, у неё нет права вершить над ним расправу. Она бы охотно сдала преступника властям, чтобы предотвратить его последующие злодеяния, но вот жестокой усмешкой судьбы ей выпало самой сделаться палачом для своего ненавистного жениха. И как отныне ей жить с таким грехом на душе? Что станет с ней, когда труп пана Мицкевича обнаружат? Впрочем, сколько дней, а то и недель минует, покуда его отыщут в этой глухомани. Быть может, к тому времени его кости уже обглодают дикие звери, так что опознать их станет совершенно невозможно. Хотя при нём наверняка имеются какие-нибудь вещи, вроде тех золотых часов, по которым можно будет точно установить его личность. Но хуже всего, что там на склоне так и остался её злосчастный мольберт. Станет ли это достаточно серьёзной уликой, чтобы изобличить её проступок? Так не стоит ли ей прямо сейчас вернуться за своими вещами, а заодно... заодно и спрятать тело юноши, так чтобы его никто никогда не нашёл?..

Тяжело сглотнув, Божена встряхнула головой, чтобы отогнать от себя эту чудовищную мысль. Таким поступком она лишь подтвердит свою собственную вину и сделает её неизгладимой. И даже если ей удастся избежать людского суда, то Божье возмездие неизбежно настигнет её. Она должна сама во всём сознаться. И, возможно, когда она без утайки поведает судебному приставу о случившемся, с неё снимут обвинения, убедившись в том, что трагедия свершилась по случайному стечению обстоятельств, а вовсе не по её злому умыслу. Вот только хватит ли ей духу вынести судебный процесс и череду допросов, что повлечёт за собой её признание. Этот скандал навсегда запятнает честь её семьи, сделав их изгоями среди всего польского дворянства. Отец ни за что ей не простит такого. Убийца собственного жениха! И никакие смягчающие обстоятельства и даже насилие, совершённое им самим, не оправдают панну Левандовскую в глазах высшего света. Более того, сам Станислав наверняка сделается в их глазах мучеником. Можно не сомневаться, что Катаржина и его прочие многочисленные любовницы приложат все силы, чтобы обожествить посмертно этого демонического развратника.   

Будто во власти полуночного кошмара, Божена возвратилась в поместье, и хоть над головой радостно светило солнце, в разуме её клубилась беспроглядная тьма. Отныне даже солнце ей не друг. Его укоризненно-яростный свет словно тычет пальцем ей в лицо, а где-то там, в лесу, под этими весёлыми лучами скоро начнёт разлагаться дьявольски красивое тело её несостоявшегося супруга. 

– Панна Левандовская! Панна, что с вами? – услышала она сквозь гул в ушах и, подняв голову, увидела перед собой Тадеуша, что взволнованно всматривался в её посеревший лик.

Как же непреодолимо ей захотелось в тот миг пасть ему на грудь и раскрыть свою ужасную тайну. Но разве смела она возлагать на него бремя этой тягостной исповеди. Предстать в глазах этого благородного, чуткого человека замаранным чужой кровью монстром! О нет, это ещё страшнее, чем выставить свой позор на судилище всего мира.

Пробормотав какие-то бессвязные слова извинений и благодарности, девушка рванула мимо него и смерчем ворвалась в летний домик.

– Я убила его! Лиля, я убила его! Он мёртв! – с истерическим смехом прошептала она, заключив милое дитя в свои объятья.

И как же дивно прояснилось девичье личико, словно засвеченное изнутри звёздным дождём, а в расширившихся её зрачках страстно пульсировало воистину нечеловеческое ликование, так что Божене на какой-то краткий миг сделалось не по себе. На удивление крепко обхватив барышню за плечи, маленькая незнакомка ожгла её благоухающим сливами поцелуем, а затем ещё и ещё, да между тем не переставала бесшумно смеяться с торжеством ребёнка, получившего желанную игрушку. И вот она уже куда-то тянет за руки свою смертельно уставшую подругу, пытаясь вихрем лихорадочных жестов внушить ей нечто важное. Но панна Левандовская, окончательно обессилев от нынешних потрясений, лишь тихо бормотала, потирая свои пылающие виски:

– Простите, ангел мой, но я ничего не понимаю. Чего вы хотите, родная? Умоляю, давайте мне немного времени прийти в себя.

Однако та ни в какую не хотела оставить Божену в покое, и лишь негромкий стук в дверь заставил её встрепенуться и пугливо забиться в уголок комнаты. Как девушка и предполагала, на пороге стоял пан Жемайтис. Похоже, он не собирался так просто сдаваться в своих попытках проявить участие к их бедам, и это наполняло её сердце досадой, а вместе с тем и абсолютно неуместной радостью. 

– Прошу простить меня за назойливость, панна, но я беспокоюсь о вас. – и мягко, и твёрдо разом промолвил он. – Вы выглядите нездоровой. Вам нельзя столь халатно относиться к собственному организму. Если же причина ваших терзаний заключена не в физическом недуге, а в чём-то ином, то я также готов оказать вам любую посильную помощь. Поверьте, панна, я ваш друг, и вы вполне можете довериться мне.

– Благодарю вас, благодарю... – с несчастной улыбкой лепетала Божена, едва сдерживая слёзы. – Вам не стоит тревожиться. Это обычная мигрень. Возможно, у вас есть какое-нибудь лекарство, что облегчит эту боль?

– Да, конечно! – с жаром откликнулся он. – Пройдёмте в особняк, я заварю вам замечательный травяной чай. К тому же сейчас самое время для ужина. Полагаю, вам необходимо поесть. Вы так бледны.

– Вы правы, я действительно страшно голодна – кивнула она и обернулась к своей гостье. – Лиля, дорогая, пойдёмте поужинаем. Мы ведь с вами ещё даже не ели.

Но девушка решительно замотала головой и, бросив на Тадеуша сердитый взор, завернулась в одеяло с головой.

– Хорошо, душа моя, я не буду настаивать. – вздохнула панна. – Подождите немного, я принесу для вас ужин прямо сюда. Ничего не бойтесь, я оставлю вас совсем ненадолго. Тем более... теперь нам с вами совершенно ничего не грозит...

В молчании они с доктором Жемайтисом пересекли сад, и сквозь нарастающую головную боль девушка смущённо осознала, что, пожалуй, опирается на его руку чуть сильнее, чем то позволяет этикет, особенно когда речь заходит об обручённой барышне. Но всё в этом галантном мужчине удивительно располагало к себе, словно она знала его всю жизнь, так что на неё нахлынуло давно утерянное чувство умиротворения. Когда же она испробовала его чудесный травяной настой, её мысли просветлели, и даже царящий в столовой шум больше не вызывал в ней былого раздражения. Вот только за весь вечер Божена так и не взяла в рот ни единого кусочка, даже невзирая на гнетущее её чувство голода. Перед её взором по-прежнему стоял образ изувеченного юноши, в чью холодеющую плоть, быть может, уже в этот самый момент вгрызаются голодные волки. Это воспоминание вызывало прогорклый привкус у неё под языком, а потому она лишь рассеянно ковырялась в тарелке и разглядывала столовые приборы, не поднимая глаз от стола. И внезапно весь мир встал с ног на голову, логика трусливо отступила перед диктатурой безумия, а будничное застолье превратилось в фантасмагорический спектакль сатаны.  

– Ах, Стась, нехороший! Где же ты пропадал? Мы уже, право, начали волноваться!

– И вправду, милый Сташек, что за озорство? Уже так поздно! Почему ты никого не предупредил, куда пойдёшь? Это тебе не Варшава, чтобы бродить по округе с приходом темноты. Тут же наверняка водятся волки. Или какие-нибудь маньяки.

– Наделали же вы сполоху, пан Мицкевич, своим исчезновением. Наши дамы уже готовы были снаряжать поисковый отряд. Пожалуй, это и вправду не лучшее место для вечерних прогулок.

– Ах, простите-простите, господа! Не думал, что это вас так встревожит. Панна Божена показала мне давеча один укромный лесной уголок, и я был столь очарован этим местом, что даже не заметил, как пролетело время. А затем я невольно задремал, утомлённый полуденным жаром.

– Божена, как ты могла бросить бедного Сташека в одиночестве? А если бы он заблудился на обратном пути? Удивительно, как он вообще живым вернулся из этих дебрей!

– Какое захватывающее приключение вы пережили! Стась, золотце, но признайся, то действительно был полуденный жар или всё же пыл любви? И кто бы мог подумать, что малышка Божена способна утомить мужчину.

– Будьте впредь осторожнее, пан Станислав. Таково женское коварство. Обращаясь прекрасными русалками, они заманивают нас в леса, показывают свои укромные уголки, а после обрекают на гибель в одиночестве. 

– Ну, что вы, пан Яцишин. В Божене нет ни капли коварства. Она мой ангел. И рядом с ней я ощущаю себя столь же безопасно, как под покровом Богоматери.

...Как такое возможно? Что вообще сейчас происходит? Ощущая, как она проваливается куда-то в пустоту, панна Левандовская стиснула пальцами краюшек скатерти, от которого она не смела оторвать взгляда. Нет, она не станет поднимать голову, не станет на это смотреть. Этого не может быть. Подобному ужасу нет места в реальной жизни. Но всё же её глаза против собственной воли обратились в его сторону, явив несчастной зрелище, превзошедшее самые худшие ожидания. Да, напротив неё сидел обольстительно улыбающийся Станислав. Однако его внешний вид в данную минуту был столь чудовищен, что девушка машинально отворила уста, из которых, впрочем, не вылетело ни звука, ибо она лишилась речи от увиденного. Шея молодого человека была свёрнута в сторону, на фоне запёкшейся крови белели прорвавшие кожу позвонки, а из пробитой головы торчал застрявший там сук дерева. И стоит ли упоминать о таких мелочах, как выгнутые самым противоестественным образом пальцы, торчащие наружу кости или отсутствие правого глаза. И самое страшное, что никто, абсолютно никто из сидящих за столом не обращал внимания на эти уму непостижимые увечья. Они перешучивались, смеялись, пили вино и как ни в чём не бывало любезничали с обезображенным мертвецом. Через силу заставив себя отвернуться от него, Божена впилась молящим взглядом в пана Жемайтиса, но тот весь вечер о чём-то оживлённо спорил с ксёндзом и, похоже, даже не заметил появления Станислава в столовой. Если бы только непослушные ноги могли унести её отсюда, но, остолбенев как Лотова жена, она потеряла всякую власть над собственным телом и вынуждена была и дальше лицезреть эту адскую картину. Пожирая её своим единственным оком, как неусыпный циклоп, криво ухмыляющийся покойник деловито захрустел пальцами, вправляя кости на место, а затем медленно – о как невыносимо медленно! – занёс руку над головой и со скрежетом вытащил сук из треснутого черепа. Сочно облизнув мизинец, он поковырялся им в пустой глазнице и вылепил из собравшейся там жижи некое подобие нового ока. И наконец, резко откинув голову, пан Мицкевич бодро завертел сломанной шеей, так что на глазах выпрямляющийся хребет издал дьявольский треск, отозвавшись истошным стоном, рвущимся из груди его ошеломлённой невесты. Она кричала и кричала, будучи не в силах совладать с собой, покуда все присутствующие не смолкли, обратив на неё полные недоумения взгляды.

– Милочка, что с вами? – брезгливо осведомилась Агнешка, когда у девушки перехватило дыхание, и её вопль обратился хриплым кашлем.

– Божена, как ты себя ведёшь? – злобно прошипел побелевший от гнева пан Левандовский.

– Видимо, до неё только сейчас дошло, какой безбожный поступок она совершила, оставив бедного Сташека без присмотра. – ядовито фыркнула Катаржина.

– Любовь моя, что с вами? Кто вас напугал? Доверьтесь мне, я никому не дам вас в обиду. – елейно напел её мёртвый жених, обнажив в оскале льдисто блистающие клыки вампира, и подразнил её невообразимо длинным, сочащимся чёрной слизью языком.

Но уже в следующее мгновение его облик вновь сделался безупречно прельстителен и, когда он захлопнул свои греховно-алые уста, ничто больше не могло изобличить в нём нежить, явившуюся в этот мир с того света. Вспыхнув до корней волос под этими неодобрительными взорами, Божена вскочила на ноги и неуклюже выбралась из-за стола, едва не уронив стул за своей спиной. И словно парочка мстительных ведьмочек, Катаржина с Агнешкой сопровождали её постыдное бегство своим шакальим хохотом. Запрокинув головы, они звонко клацали заострёнными зубками, которые удлинялись прямо на глазах, вожделея горячей крови. И они тоже! Укушенные, помеченные зверем, проклятые.     

Так вот, кем на самом деле является её благообразный жених. Он не просто развращённый преступник, а настоящий монстр, повсеместно сеющий грех и погибель. А несчастная Лилиана стала его жертвой и обречена в скором времени превратиться в подобную ему нечисть, питающуюся чужой кровью. А вслед за ней подобную участь разделят и прочие жители поместья, попавшие под чары прельстительного демона.

Немного отдышавшись средь вечерней прохлады сада, панна Левандовская обогнула дом и через чёрный вход прошла на кухню, где и нашла дремлющую за столом Ядвигу, отдыхающую после хлопотного дня.

– Что с вами, ягодка моя? Ни кровиночки в лице! – заохала старуха при виде неё. – Вы присядьте, панна, присядьте скорее! Сейчас я вам молочка тёпленького налью.

– Ядзя, ответь мне, как... как убить вампира? – хрипло пробормотала барышня, возведя на неё воспалённый взор.

Усадив девушку рядом с собой на скамью, старая кухарка дала ей в руки стакан молока и, понизив голос, со знанием дела произнесла:

– В охоте на чудище, милая, что главное? Заманить его, проклятого, да обхитрить, пользуясь его собственной слабостью.

– Неужто у этого дьявола есть слабости? – обронила её хозяйка нервный смешок с дрожащих губ.

– А как же без них! Упыри-то они как эти... как их там? – кони-то рогатые. Помнишь, как матушка, пани Стефания – Царствие ей Небесное! – сказки тебе про них слагала?

– Единороги? – уточнила Божена.

– Они самые. – кивнула та. – Так вот, однороги эти, говорят, до девственниц охочи. Так-то они дикие, лютые, сладу с ними не будет. А как непорченная девица их к себе поманит, смирными мигом делаются, что котята. Вот и упыри с ними в том схожи. Не то, чтоб они вовсе смирнеют, но вроде как дуреют, будто спьяну. Коли дева чистая добровольно бесу этому отдастся, невинностью своей пожертвовав, то он натуральной пиявкой к ней присосётся да ум на миг-другой потеряет. Тут-то ему кол осиновый прямиком в сердце и втыкай, да руби, руби его, поганого, ровнёхонько на тринадцать кусков, а затем каждый кусок отдельно в землю закапывай. Да гляди, чтоб расстояние меж ними было не меньше тринадцати шагов. Тут-то и он сгинет обратно в геенну, а все им укушенные разом исцеляться.

После этого на кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня в очаге.

– И надо же было воплотиться в явь самой жуткой из сказок моего детства! – горько усмехнулась девушка через какое-то время. – И отчего мне не встретились те же единороги или прекрасные феи?..

– Что вы, панна! Что вы! – всполошилась Ядвига, осенив её крестом. – Не приведи Господь! Феи-то эти – как есть мертвецы, убиенные без покаяния. Они заманивают девственниц в свои хороводы, понуждают тех плясать до полного изнеможения, а потом затаскивают под землю, заползают червями им в нутро, чтоб соблазнить на богопротивный грех да искусить к поеданию плоти человечьей.

Удручённо выслушав её, Божена наконец отпила из стакана и тут же поморщилась:

– Фу, Ядзя, что за вкус такой? Скисло оно у тебя, что ли?

И, опустив взгляд, она с отвращением увидела странные розоватые разводы, набухающие пенкой по краям стакана. «Барин-то видный – кровь с молоком». Выплывшая откуда-то фраза так и звучала в её голове несмолкающим набатом. Кровь с молоком. Кровь...

Рот её наполнился желчью, и, опрокинув стакан, барышня закричала:

– Что это за цвет? Что ты мне подсунула?!

– Так я ж того... вареньица малинового добавила. Для вкусу. – пробубнила испуганно уставившаяся на неё старуха и обиженно добавила. – И ничуточки оно нескисшее. Стала бы я вам, панна, кислое-то давать.

Утерев губы слегка подрагивающими пальцами, Божена молча поднялась на ноги и тяжёлым шагом покинула кухню под изумлённым взглядом служанки. Она шла через сад, мучительно сгорбившись, словно ей на плечи обрушился весь небесный свод. Уже почти подойдя к летнему домику, девушка обернулась на особняк и, закусив губу едва ли не до крови, глухо застонала. В свете восходящей луны было отчётливо видно, как по стене дома на уровне второго этажа ловко скользит некое существо, подобное гигантскому пауку, вот только не с восемью, а с четырьмя конечностями, которые можно было бы назвать человеческими, если бы не их длина и монструозная гибкость. Жуткое создание осторожно заглянуло в одно из окон и, просочившись сквозь стекло, как через сито, скрылось внутри комнаты. И пусть она и не разглядела его лица, но у панны Левандовской не было ни малейшего сомнения в том, кем является эта адская тварь. А тут ещё её внезапно прошиб холодный пот от резкого осознания, что она смотрит на окно в свою собственную спальню. И что же будет, когда Станислав не дождётся её там? Значит, он ещё не знает, что они ночуют в летнем домике. Но если он об этом догадается, что тогда?.. 

– Лиля! Лиля, он вернулся! – сквозь слёзы воскликнула Божена с порога. – Мучитель наш жив доселе! Станислав не человек, а вампир! И его невозможно убить обычным способом.

Но её маленькая гостья, казалось бы, вовсе не удивилась этому шокирующему известию. Впрочем, будучи его жертвой, она и вправду уже давно должна была обо всём догадаться. Вот только отчего девочка смотрела сейчас на свою рачительную попечительницу столь строго и сурово, словно за что-то безгласно её порицая? Обронив вздох с уст, хрупкое дитя всё же сжалилось над ней и приголубило у своей груди плачущую подругу, нежно перебирая пряди её волос. Как ребёнок на материнских руках, Божена не меньше часа прорыдала в её объятьях, покуда совершенно не выдохлась, не способная больше ни о чём рассуждать и тем более строить какие-либо планы. Из отрешённого состояния её резко вывел деликатный стук в дверь, заставивший девушку мгновенно встрепенуться с невольной улыбкой на устах. Лилиана привычно забилась в уголочек кровати с напряжённым выражением лица, а Божена, уверенная, что их вновь решил проведать предупредительный пан Жемайтис, направилась к двери. Однако едва она, трепеща от смутной радости, коснулась дверной ручки, уже готовая отворить их гостю, как её пальцы свело от стылого холода, будто они дотронулись до оледеневшего трупа. Отступив на шаг, панна замерла, едва дыша от недоброго предчувствия. Подлинно ли по ту сторону двери стоит сейчас пан Тадеуш? Осмелится ли человек его воспитания нанести столь поздний визит барышням? Да, в дверь постучали столь же мягко и учтиво, как стучал давеча он, а, быть может, даже ещё мягче. Через полминуты стук повторился, и в его звучании появился некий мелодичный, если не сказать, вкрадчивый оттенок. И с чего она взяла, что обручённый с ней покойник обязательно станет выламывать дверь и рваться силой? Почему бы ему просто не постучаться, разыграв из себя обходительного кавалера перед тем... перед тем, как он убьёт их?..

– Пан доктор, это... вы? – вымученно пролепетала Божена, всей душой молясь, чтобы услышать в ответ его голос.

Но за дверью выжидательно молчали. А затем постучались вновь. Терпеливо, спокойно. Этому хищнику незачем спешить, ведь он знает, что не упустит свою добычу. Окинув лихорадочным взглядом комнату, девушка с досадой отметила, как мало здесь мебели и попыталась забаррикадировать проход, придвинув к двери тумбочку и плетёное кресло. Впрочем, сей же миг она осознала, сколь смехотворны подобные действия пред лицом монстра, который с паучьим проворством лазает по стенам и выгибает свой хребет во все возможные стороны, словно тот сделан из гнуткой проволоки. Не сводя глаз с двери, Божена отступила к кровати и прижала к себе знобко дрожащую Лилю. На какое-то время всё вокруг погрузилось в леденящее душу безмолвие, но она точно знала, вампир не ушёл. И вот стук раздался снова, только не со стороны двери, а прямо за их спиной. Словно он даже через стену чувствует тепло их тел и желанную пульсацию проступающих вен, по которым изголодались его клыки. С тихим плачем девушки, не выпуская друг друга из объятий, метнулись в середину комнаты, а полночный гость стучал уже с противоположной стороны. Так нежно, так просительно, что по коже проносились мурашки мучительного наслаждения. И почему он медлит, почему не ворвётся внутрь, оборвав эту жестокую игру? Разве же он бессилен преодолеть эту хлипкую преграду, что разделяет их сейчас? Всё их ненадёжное обиталище напоминает картонный домик, который рухнет вмиг от одного лишь его дуновения. И почему они не стали ночевать со всеми вместе в усадьбе? Быть может, там, в окружении большого количества соседей он не осмелился бы на них напасть. А здесь им совершенно не от кого ждать помощи. Испуганно шарахаясь от стенки к стенке, как окружённые волками овечки, девушки обессиленно рухнули на пол и застенали в голос. И словно им в ответ тотчас же из сада донёсся душераздирающий скрежет, словно чьи-то стальные когти с издевательской медлительностью скреблись по стеклу. Но будто бы этого было недостаточно, несчастная Лилиана выгнулась всем телом, словно её кости выламывают изнутри, и забилась в давешнем припадке. Полнолуние уже завтра, у них почти не осталось времени. Прижав бедняжку к себе изо всех сил, Божена крепко зажмурилась и, нащупав на груди крестик, сквозь охватывающее её удушье горячо зашептала молитвы. Заражённая вампиром девочка одержимо рвалась из её рук, царапалась, злобно щёлкала зубами и выворачивала шею уже почти с равной Станиславу лихостью. Ей оставалось ещё совсем недолго оставаться человеком. Они катались по полу, как бесноватые звери, и как бы Божена ни силилась уберечь подругу от ушибов, обе барышни уже покрылись синяками, а их прекрасные платья превратились в изодранные лохмотья. А за дверями по-прежнему скреблось и постукивало, шепталось да поскуливало – жалобно, сладостно, влекуще. На краткий миг всё стихло, а затем девушка расслышала осторожные шаги над своей головой. Он уже на крыше! Но сколько ещё он будет пугать их шорохами? Что мешает ему взломать этот жалкий замочек да сорвать дверь с петель или попросту единым ударом своей по-кукольному изящной и по-бесовки могучей руки пробить брешь прямо в стене? Верно ли то поверье, что гласит, будто вампир не может войти в дом без приглашения? Однако он только давеча вполне беспрепятственно проник в её комнату. Или же ему дозволено проникать в пустое помещение, в отсутствие хозяев? Ах, как же всё это сложно и безумно – пытаться дать логическое объяснение тому, что находится за пределами человеческого разума! Возможно, сейчас их оберегают лишь ревностные молитвы Божены и святой крест, висящий на её шее. Но, едва эта мысль пронеслась в её уме, как взгляд девушки упал на половик, посреди которого звёздочкой искрился её нагрудный крестик, следом за которым, будто хвост кометы, расстилалась серебряная цепочка. Слова молитвы замерли на её устах, и дыхания словно не стало в груди. Так что же всё это время она столь страстно сжимала в своей руке? Опустив взор на собственный кулак, Божена тяжело сглотнула и только теперь ощутила слабое шевеление там, в плотно сжатом коконе её ладони. И сколько же душевных сил пришлось ей приложить, чтобы, превозмогая иррациональный страх, разжать-таки свои сведённые судорогой пальцы. Уже бессильная кричать, окончательно лишившись голоса от нынешних своих мытарств, барышня с омерзением смахнула на пол мясистого паука-крестовика и подхватила потерянную цепочку. Но едва лишь крест вновь оказался на её шее, Лиля заметалась втрое злее, словно в хрупкое её тельце вселился целый легион бесов. И сводило зубы от нарастающих скрежетов со скрипами, и злобная луна вгрызалась в глаза своим замогильным сверканием, и ветхое их укрытие сотрясалось, будто во власти смерча. А где-то так за стеной скалил пасть голодный вампир, сладко зазывающий жертву в свои мертвяцкие объятья. Когда же в Божене не осталось вовсе духа сносить творящийся вокруг неё кошмар, сознание её заволокло тьмой, и она лишилась чувств.

Светало, и новорождённые лучи солнца, разрисовали румянцем смертельно бледные ланиты девушек, беспокойно дремлющих на полу летнего домика. И первая мысль, пришедшая на ум пробудившейся Божене, была о сегодняшнем полнолунии. У них остался последний день.