Андрий Златарич. Убивая вампира

 

Прорезая листву серпами безжалостных лучей, неуместно яркое для сентября солнце заставляло глаза слезиться, а сердце петь от неуёмной жажды жизни, которую обычно приносят с собой исключительно лишь последние майские дни. Пытаясь сдуть с лица кружевную бечеву запутавшейся в её волосах паутины, девушка по-приятельски улыбнулась паре пёстрых бабочек, отчаянно торопящихся отплясать свой финальный вальс, и сделала было шаг в сторону затянутого бирюзовой дымкой бора. Однако уже в следующий миг её благодушное настроение потерпело жестокое крушение.

– Панна! Панна Божена! Едут, панна! Что же делать, родимая? Погодите, панна!

Оклики, навязчивым камнепадом ударившие ей в спину, заставили девушку остановиться и опустить обратно на землю тяжёлый мольберт, который она едва успела пристроить у себя на плече. Тем временем со стороны усадьбы её нагоняла старая Ядвига, забавно перекатываясь на бегу, как откормленная гусыня, спешащая на выручку своему выводку гусят. И что за вид был у старухи! Чепец сбился набок, фартук раздувался, словно парус фрегата в шторм, а покрытые мукой по локоть руки хлопали по воздуху и вправду, напоминая птичьи крылья. Но смех так и не прорвался из девичьих уст, ведь, несмотря на комичность этого зрелища, неуклюжая кухарка скорее вызывала в ней щемящее чувство жалости, нежели желание потешаться над несчастной.

– Панна! Панна, родная! – едва дыша после непривычно быстрого бега, лопотала грузная Ядвига да обмахивала сопревшее лицо мозолистыми ладонями, каждый взмах которых сопровождался маленьким мучным бураном.

– Ядзя, милая, что стряслось? Отдышись, моя хорошая. – участливо обратилась к ней девушка, положив руки той на плечи. – И к чему это ты удумала тут носиться на зависть всякому школяру? И с твоим-то сердцем!

– Так едут же! Едут, панна!

– Да кто едет-то? – досадливо уточнила барышня, предчувствуя сердцем, что ответ на этот вопрос она и сама отлично знает.

– Известно ж кто! Барин!

– И, конечно же, с ней. – ещё сильнее помрачнев, пробормотала девушка уже без вопросительной интонации в голосе.

– Ясное дело, с ней. – с обречённым видом кивнула испуганная кухарка. – Да если б только с ней. Кшисек с минуту как прибежал от заставы. С дюжину экипажей видал! Это ж что теперь будет, панна? В комнатах-то не топлено, мансарда и вовсе отсырела, а пани Катаржина страсть как холоду не любит. И где ж их всех селить? А главное, чем я столько народу кормить-то буду? Последнего хряка забили намедни. А эти ж, столичные, жрут будь здоров. Они, поди, одними пирожками с капустой сыты не будут. И что ж мне делать, панна, родненькая? – жалобно запричитала старуха, уставившись на юную помещицу молящим взглядом потерявшегося ребёнка.

– А ничего не делай! – вспылила её хозяйка, от злости даже притопнув ногой.

– Это ж как? – растерялась Ядвига, едва не плюхнувшись на траву от шока.

– А вот так! – войдя в раж, решительно заявила велико разгневанная барышня. – Ничегошеньки не делай, да и весь сказ! Пусть посидят тут в сырости, в холоде да голоде денёк-другой, а уж как у пани Катаржины зад отмёрзнет, так небось живо обратно в Варшаву укатят. Сколько ещё мы обязаны терпеть их набеги? Это, право, похлеще, чем нашествие варваров на Римскую Империю. И месяца не минуло с их прежнего налёта. Едва полы в гостиной не проломили со своими плясками, сервиз дедов почти подчистую перебили, всю вишню с яблонями обтрясли, а что не съели, так поломали да загадили. Так мы же едва-едва успели весь мусор за ними выгрести, а их опять нечистый принёс! И ведь даже не удосужатся послать телеграмму, извещая заранее о своих намерениях! Чего им не сидится-то у себя в столице?

– Так ведь жар в городе несносный стоит. На природе оно куда легше будет. – подал тут голос заросший седой копной, что натуральный леший, садовник Миколай и пару раз лениво щёлкнул ножницами, чтобы доказать, что он вовсе не дремлет, как то могло показаться со стороны, а крайне усердно работает. – Недобрая есень выдалась. От таковской духоты у людей в мозгу мутно делается, а потом они с придури всякую чертовщину творят. Лихие времена грядут. – через силу подавив зевок, предрёк он и, подумав, добавил. – Так шо при нонешной погоде у пани Катаржины навряд ли чего-то там отмёрзнет.

– Вот и славно! – фыркнула не на шутку рассерженная Божена и, водрузив на плечо мольберт, как боевой стяг, уверенно зашагала к перелеску.

– Панна! Панна, миленькая! – чуть не плача, заохала ей вслед несчастная кухарка, но девушка с непреклонным видом продолжила своё шествие в противоположную от усадьбы сторону.

И хоть у неё на сердце скребли кошки от чувства вины перед милой ей старушкой, которую она бросила один на один с ордой шумных захватчиков, барышня вознамерилась стоять на своём до конца. Хоть тресни небосвод, она не станет нарушать свои планы и проведёт этот день так, как ей желанно. В конце концов ей, конечно же, не избежать объяснений со своими бесцеремонными гостями, но пусть это случится чуточку позже.

Два года тому назад пан Ян Левандовский вновь женился, сделав своей избранницей девицу пятью годами младше собственной дочери. Как и следовало ожидать, совместное проживание мачехи и падчерицы вскоре сделалось нестерпимым для них обеих, после чего Божена обосновалась в дедовом поместье близ Беловежской пущи. Впрочем, именовать поместьем ветхонькую загородную дачу, давно нуждающуюся в ремонте, и неухоженный сад, с каждым годом всё сильнее уподобляющийся лесу, казалось просто неудачной шуткой. Во всю осень здесь царствовал густой дух плесени, несмолкающая капель дождя сквозь решето протекающей крыши да пробирающие до костей сквозняки. А зимой стылая тоска бесконечно долгих вечеров, удержу не знающие снегопады, отрезающие усадьбу от всего внешнего мира, и завывание волков под самыми окнами. И даже здешняя весна не приносила желанной отрады сердцу. Паводок всякий раз приводил к тому, что озёра затопляли всю долину, превращая её в непроходимое болото, над котором роились стаи гудящей мошкары. Но летом это место чудесным образом преображалось и расцветало, словно сад Господень. Дед Лех питал странную привязанность к затерянной посреди лесной глуши усадьбе и оставил её в наследство своей любимой дочери, а после её смерти она отошла к Божене. Здесь она и нашла укрытие, когда жизнь в столице под опекой строгого отца и его юной супруги превратилась для неё в адскую муку. Лишь этот едва не разваливающийся домишко на краю света да шкатулка с материнскими украшениями – вот и всё, что сумела она уберечь от посягательств миловидной хищницы Катаржины, успевшей прибрать к своим ручкам не только капиталы пана Левандовского, но и всю имеющуюся в нём любовь, так что его злосчастной дочери не осталось от неё ни крошечки. Но, став добровольной изгнанницей вдали от столичной сутолоки, Божена не ощутила себя несчастнее прежнего, а напротив, обрела несказанное удовлетворение от жизни. Свободная от деспотичного отцовского присмотра, от лицемерия высшего света, она обрела родство с природой, пропиталась духом родной земли, и даже неприветливая зима, властвующая в этом краю, не казалась ей отныне такой суровой и угрюмой, а стала её подругой по несчастью, с которой она делила свои маленькие радости и печали. Однако идиллическое затворничество панны Левандовской каждое лето самым бестактным образом нарушалось, когда её молоденькой мачехе с совершенно неясными целями желалось посетить это малопривлекательное местечко. Едва ли можно было поверить, что охочую до развлечений Катаржину влекла природа и жажда отдохновения от варшавских балов. Да и сама она нимало не скрывала свою скуку в этом месте, которую она пыталась развеять лихими кутежами в компании вполне достойных её прожигателей жизни. Так что Божена всё больше склонялась к мысли, что мачеха не даёт ей покоя исключительно лишь из вредности, да ещё, быть может, ради того нездорового любопытства, что вызывали в ней драгоценности падчерицы, передаваемые по наследству в их роду по женской линии. 

Широким шагом пройдя через долину, девушка вступила на опушку, под сень голубоватых елей и без тени сомнения углубилась в лесной сумрак, средь которого ощущала себя, пожалуй, уютнее, чем в родном доме. Рослая и статная, она с лёгкостью пробиралась под горку с мольбертом сквозь густые заросли и ни разу даже не сбавила шаг, чтобы перевести дух. Казалось, настанет миг, когда она вдруг гибкой серной рванёт в самую чащу, сделавшись частью леса, сродной его дочерям – такая мощь духа и природная красота сияла в ней. Впрочем, по понятиям светского общества её едва ли могли счесть привлекательной. Даже живя в столице, она пренебрегала чрезмерным украшательством, что уж говорить теперь, когда она стала больше походить на лесную дриаду, нежели на дочь потомственного дворянина. Простого кроя ситцевое платье, не сковывающее её движения, выцветшая бабушкина шаль да стоптанные ботинки, в которых так удобно бродить по лесам. Единственной драгоценностью, с которой она никогда не расставалась, была аметистовая брошь в виде бабочки, ведь этих прелестных, эфемерных созданий так любила её матушка, о которой у неё, кроме этого почти не осталось никаких воспоминаний. Остановившись на пару секунд в тенистой перелеске, Божена с удовольствием вдохнула ароматный запах хвои и продолжила путь, безотчётно намурлыкивая мелодию старинной колыбельной, что затерялась в самой глубине её памяти. Как же славно тут дышалось после залитой слепящим солнцем долины. Возможно, в чём-то Миколай был прав. Осень выдалась прямо-таки агрессивно щедрой на тепло. Будто обуянная страстью, жмётся она к тебе жаркой своей грудью, нипочём не желая отпустить из объятий, пощады не ведающих. Пожалуй, это становилось утомительным, и душа молодой помещицы начала тосковать по прохладе осенних ночей и вкрадчивому шёпоту затяжных дождей. Бесстрашно миновав самый дикий уголок бора, куда отважится шагнуть не всякий городской мужчина, девушка была вознаграждена за свои усилия и замерла в восхищении пред открывшимся ей видом. Глухой бор пересекал глубокой раной овраг, с обрыва которого низвергался бойкий ручеёк, превращаясь в самоцветно сверкающий на солнце водопад. Как давно она мечтала написать этот пейзаж, и вот наконец добралась в заповедный край, сокрытый от прочего мира, как волшебная страна фей. Не теряя времени, Божена выложила из сумки краски и приступила к работе. Солнце, вошедшее в зенит, ничуть не желало щадить молодую художницу, но даже душное марево, от которого ей спёрло дыхание и замутило глаза, не могло сломить её упорства. Однако жар всё нарастал, и вот уж была откинута шаль и сброшены с ног громоздкие ботинки. Смахивая с лица медно-рыжие пряди ветром растрёпанных волос, девушка критично осматривала свою работу и снова наносила ловкие штрихи на полотно, не замечая, как покрывает краской не только холст, но и собственную одежду, а с ней и лицо. Проведя не один час за своим занятием, она будто и сама сделалась частью зачарованного лесного пейзажа, так что самые пугливые пташки и робкие зверьки бесстрашно разделили с ней этот клочок вселенной, нисколько не смущаясь её соседства. Осень и вправду пришлась ей к лицу, ведь её волосы своим оттенком идеально сочетались с золотисто-багряными переливами листвы, словно их соткали из того же лесного материала. Но вот Божена ощутила, неуёмную боль в висках и затылке, от которой перед глазами заплясали чёрные круги, что заставило её обронить кисть и изнеможённо опуститься на траву. Перебравшись в тень, она напилась студёной водицы из ручья и, прислонившись к дереву, сама не заметила, как уснула. Солнце, торжествуя свою победу над упрямой художницей, постепенно угасило пыл лучей, так что вскоре на лес опустилась вечерняя прохлада. И спать бы утомлённой жарой девушке тут дотемна, коли бы неведомая птица, своевременно вспорхнувшая в кустах, не нарушила её сон своим пронзительным криком. Взглянув на небо, Божена с некоторой тревогой увидела над озером клубящиеся чёрные тучи, предвещающие ненастье. Недаром весь день парило, быть грозе. А ведь ей ещё предстоит неблизкий путь через чащу. С этой мыслью девушка заторопилась поскорее собрать разбросанные под мольбертом краски, как вдруг увидела такое, что тюбики и кисти моментально высыпались из её рук на траву. На дне оврага среди камней у озера лежал человек. И как можно было судить по его изломанной позе, несчастный явно не отдохнуть здесь прилёг. Речь шла о некой трагедии. Как же Божена не заметила его сразу? Нет, здесь определённо никого не было, пока она писала картину. Неужели беда случилась, пока она спала? И как же не вовремя она заснула! Но сейчас ей было недосуг сетовать о своей оплошности, ведь девушке предстояло как можно скорее добраться до бедолаги и оказать ему помощь. Лишь бы только он оказался ещё жив. И всё же, как странно. Если бы человек сорвался со скалы, разве не разбудил бы её крик и шум падающих камней, ведь сон её всегда был до крайности чуток. Оскальзываясь на крутом склоне оврага, Божена стремительно продвигалась вниз и даже не замечала при этом, как её босые стопы и руки покрываются ссадинами и синяками. Когда она наконец спустилась к озеру, ей стало очевидно, что жертвой этого загадочного несчастного случая является девушка, точнее даже девочка, которой можно было бы дать на вид не более четырнадцати лет. Но самым удивительным было то, что она лежала на камнях совершенно обнажённой, и лишь необычайно пышная вуаль белоснежных, как паучьи тенета, волос покрывала её маленькое, усеянное кровоподтёками тельце. Осторожно осмотрев её, Божена с облегчением заключила, что та дышит, однако привести её в чувства никак не удавалось. Оглянувшись на склон, барышня всё же пришла к выводу, что ошиблась в своём изначальном предположении, будто девочка сорвалась с обрыва. С такой высоты она бы точно разбилась насмерть. Голова же у неё была цела, без единого ранения, которых невозможно было бы избежать при падении, а синяки на теле скорее напоминали следы от побоев. И сильнее всего привлекала внимание слабо кровоточащая рана на шее, схожая с укусом некого животного. Однозначно здесь не обошлось без участия какого-то злонамеренного человека. Но вот кем она укушена, и что за зверь способен оставить столь необычные отметины? Отложив все размышления о её горькой судьбе, Божена как можно бережнее приподняла несчастную под руки и, слегка приноровившись к своей на удивление лёгонькой ноше, отравилась в обратный путь. Конечно же, ей никак было не подняться по склону вместе с раненной, сколь бы хрупкой та ни была. А потому ей пришлось идти кружным путём, который занял бы вдвое дольше времени. Но иного выбора у неё не осталось. Она не могла допустить даже и мысли о том, чтобы оставить бедняжку тут в одиночества и отправляться на поиск подмоги. Страшно подумать, что может ещё приключиться с ней за это время в лесной глуши. И сильнее всякого дикого зверя, которых здесь водилось изрядно, её пугала возможность того, что человек, бросивший девочку погибать в таком состоянии, вновь вернётся, дабы довершить начатое и скрыть следы своего злодеяния. Ведь кто ещё, кроме пострадавшей, сможет опознать преступника.

Дорога, которая и так была неблизка, растянулась не имеющими края дебрями, продираться сквозь которые с раненным ребёнком на руках стало почти непосильно. Так что, даже невзирая на всю свою выносливость, Божена окончательно выдохлась и едва перебирала ногами. К усадьбе они добрались уже в потёмках при первых каплях скоро набегающего ливня. Темноту рассекали ещё далёкие, но неизбежно приближающиеся всполохи молний, и каждая былинка в саду жалобно стонала от страха перед сокрушительной стихией. И в этот-то миг юная помещица с горечью вспомнила о забытом на склоне мольберте с неоконченной картиной. Но унести с собой ещё и холст ей бы явно не хватило никаких сил. Да и что значат какие-то картины, когда речь идёт о спасении человеческой жизни. Она нарисует их ещё сотни. Лишь бы суметь помочь горемычной девочке, волей судьбы оказавшейся у неё на попечении. Миновав сад, Божена свернула к летнему домику, ведь, как она разумно рассудила, там её немощной гостье будет спокойнее, нежели в особняке, переполненном громогласной ватагой бесстыдных пьяниц и гуляк, что повсеместно таскались по пятам Катаржины. В небольшой этой постройке, которая с виду походила на лесную избушку со страниц детских книжек про ведьм и заколдованных царевен, имелся, однако надёжный камин и вполне уютная кровать с достаточным количеством тёплых одеял, так как сама панна Левандовская частенько ночевала там до самой поздней осени. Укутав бедовенькую незнакомку в настоящий кокон из махровых пледов, хозяйка усадьбы разожгла камин да, бросая между делом взгляды на кровать, призадумалась о происхождении той. Как ни крути, а прелестная панночка вовсе не похожа на простую селянку, уж больно она ладненькая да чистенькая, словно царских кровей. А ведь каждого из своих соседей благородного происхождения Божена знала поимённо, благо, что их всех можно было пересчитать по пальцам, кому ведь охота селиться в этакой глухомани. И если призадуматься, то своим телосложением неведомая пришелица, хоть она и мала из себя, что феечка, напоминала всё-таки не ребёнка, а вполне взрослую девушку. И откуда она только такая взялась в их краях?

Раз уж никакой иной помощи она пока что изобрести не могла, Божена решила ненадолго оставить свою подопечную, чтобы привести себя в порядок, а заодно и проверить, чем там занимаются её незваные гости. Когда она выбежала из своего укрытия, дождь лил как из ведра, так что девушка вмиг вымокла до нитки. Всей душой она надеялась, что ей удастся пробраться к себе в комнату незамеченной, не попавшись никому на глаза в том плачевном виде, до которого её довела многочасовая прогулка по бездорожью и немилосердный ливень. Но удача нынче явно не была на стороне отчаянной искательницы приключений, и прямо под лестницей на второй этаж девушку поджидала встреча с наиболее нежеланными из всех возможных для неё визитёров. И вот она изукрашенная царапинами, простоволосая и босая – ведь её любимые ботинки вместе с бабушкиной шалью так и остались лежать в лесу под мольбертом – в этом порванном, перепачканном краской и мокром насквозь платьице, которое и в лучшие времена не могло произвести на них хорошего впечатления, предстала пред паном Левандовским и его молоденькой женой. К довершению всего Божена краем глаза заметила за их спинами силуэт некого незнакомого ей мужчины, в глазах которого она наверняка выглядела сейчас сущей лешачкой, вылезшей прямиком из болота. Впрочем, во свете предстоящего выговора от отца, приправленного остротами дерзкой на язык Катаржины, мнение постороннего человека имело для неё не такое уж и большое значение.

– Как это мило, что ты всё-таки соблаговолила объявиться. Воистину границ не имеет гостеприимство этого дома. – сухо обронил барин, с нескрываемым отвращением разглядывая дочь через пенсне.

Ян Левандовский был из того немногочисленного рода людей, кого возраст только красит, а потому даже на шестом десятке он оставался достаточно привлекательным мужчиной, выглядевшим безукоризненно в любой жизненной ситуации. Орлиный профиль, мефистофелевская бородка, тёмно-русые с лёгкой проседью волосы и некое потомственное обаяние самого элегантного из всех польских аристократов – вот те черты, которые притягивали к нему всеобщие взгляды даже в кругу молодёжи. И последним штрихом, дополняющим этот совершенный образ, являлась очаровательная супруга, ежечасно виснущая на его руке с томным видом. Миниатюрная пани Левандовская, похожая на фарфоровую статуэтку едва доставала мужу до плеча, даже на своих модных каблучках, а весила она столь мало, что становилось удивительно, как её до сих пор не унесло ветром. Вся такая чернявенькая и нежно-розовенькая с жуковыми глазами-свёрлами Катаржина носила макияж достойный самой Клеопатры, хотя её кошачьи зрачки, пожалуй, и без этих чернильных стрелок вполне могли загипнотизировать любого из адамовых сынов, попавших себе на беду в её поле зрения. А уж какими словами возможно описать её наряд, состоящий из чего-то такого кружевного, газового, мехового и бриллиантового, на фоне чего её несчастливая падчерица смотрелась нищей побирушкой.  

– Ах, душечка! Божена, золотце, как я рада тебя видеть! – растягивая слова с какой-то нестерпимо жеманной интонацией, воскликнула Катаржина и, премило надув губки, добавила. – Но, сладенькая моя, что с тобой приключилось? На тебя напали, ограбили? Ах, я знала, в этой деревне живут одни разбойники! Или, может, ты провалилась... ой, даже неловко сказать, куда. Эти ваши местные уборные просто чудовищны! Настоящее глумление над цивилизацией!

– Я предвидел, что жизнь вдали от общества не пойдёт тебе на пользу, но не думал, что ты настолько одичаешь, что будешь расхаживать по поместью этаким пугалом. – вставил своё слово пан Левандовский, когда в стрекотне его супруги наконец-то образовалась брешь. – Надо полагать, местные свинарки и те больше следят за собой. Даже удивительно, как ты до сих пор не обросла шерстью и всё ещё не опустилась на четвереньки, чтобы бегать по лесу с волками и выть на луну. Я бы сгорел со стыда, если бы моя жена вышла встречать гостей в таком виде.

– А я и не ждала никаких гостей! – не сдержалась Божена. – Потому что не все люди имеют достаточно такта, чтобы оповестит заранее о своём визите

– Это и отличает светскую даму от какой-нибудь скотницы! – гневно откликнулся на это её отец. – Первая в любой час готова принять посетителей в приличном наряде, потому что не обделена уважением по крайней мере к себе самой, не говоря уже об уважении к окружающим.

– Ну, Ясек! Ясю, милый, не надо так сердиться! – принялась напевно канючить Катаржина, страстно прильнув к супругу с видом бывалой кокотки. – Умоляю, не ругайтесь, а то у меня опять случится обморок, как на прошлом карнавале. Пан доктор строго запретил мне нервные потрясения. Наша кралечка просто слишком крепко срослась с простолюдинами, живя в этой ужасной провинции. Но мы же не станем её в этом винить. Нам не стоило оставлять её здесь в одиночестве с местными варварами. И к тому же, Ясю, разве ты забыл, мы ведь приехали сюда вовсе не затем, чтобы ссориться.

– Я уже вовсе начинаю сомневаться в целесообразности нашего приезда. – хмуро откликнулся тот. – Как можно представлять это существо благородным людям, когда оно даже не удосужилось придать себе хоть мало-мальски человеческий вид? Что теперь бедный Стась подумает о нашей семье? Но раз уж она попалась ему на глаза в таком облике, нет смысла оттягивать и дальше это знакомство. Божена. – с некоторой толикой странной официальности, которая звучала совершенно неуместно после давешних оскорблений, обратился он к дочери. – С нами сегодня приехал человек, который горячо желал познакомиться с тобой. Позволь представить тебе сына моего давнего приятеля – пан Станислав Мицкевич. Будь любезна, окажи ему достойный приём и расположение. Намедни Станислав просил у меня твоей руки. И так как вашему союзу ничего не препятствует, мы приехали сюда на выходные, чтобы в кругу ближайших друзей объявить о вашей помолвке.

– Что-о-о?! – ошеломлённо вскрикнула Божена и уставилась на «бедного Стася», который меж тем неспешно вышел из тени, как персонаж шекспировской трагедии, чтобы явить себя яростно полыхающему взору своей новоиспечённой невесты.

Уж с чем никак нельзя поспорить, так это с тем, что юный пан Мицкевич был просто до неприличия хорош собой, так что впору было перекреститься да мчаться от него прочь, точно от самого чёрта, покуда эта его дьяволова красота не лишила вас разума. Неопределённое выражение тонкого лица и изнеженная ломкость грациозной фигуры заставляли гадать о его возрасте, который терялся где-то в пределах восемнадцати и двадцати восьми лет. Волосы, как вороново крыло, кожа белее снега, взгляд с поволокой, а губы-то, что за губы! Да даже и смотреть-то на такие губы уже смертный грех. Этот чувственный багрянец, пламенный и чуть влажный, словно пропитанный свежей кровью, навёл бы, верно, нечестивые грёзы и в самую богобоязненную душу. Затянутый в узкий бархатный сюртук, юноша лениво перебирал золотую цепочку своих карманных часов и ответил на изумлённый взгляд Божены несколько пренебрежительным полукивком, не потрудившись при том изобразить даже самую малую заинтересованность в её персоне. Такое поведение вкупе с вызывающей картинностью его облика, разозлило девушку ещё сильнее, так что она с немного нервным смехом воскликнула:

– Если это розыгрыш, то, вынуждена признать, крайне неудачный! Так что позвольте откланяться. И пропустите меня уже наконец! Я слишком устала, чтобы и дальше сносить эту вашу клоунаду.

– Божена, довольно хамить. – угрожающе выцедил сквозь зубы пан Левандовский.

– А разве же я хамила? – огрызнулась та. – Да я просто сама любезность. Вот только мне не понятно, с чего вы взяли, что я выйду замуж за первого встречного. И о какой ещё помолвке вы собираетесь объявлять, даже не получив на то моего согласия? Нет, с меня хватит!

С этими словами барышня обогнула всю эту лоснящуюся от благолепия и шика троицу и помчалась вверх по лестнице к себе в спальню.

– Божена! – львиным рыком отозвался на её строптивость взбешённый отец, но она даже не обернулась и с такой силой захлопнула дверь в комнату, что просто удивительно, как не рухнул весь дедов особняк.

– Это она, глупенькая, от счастья! – донёсся снизу убеждённый возглас Катаржины. – Мы, женщины, частенько ведём себя подобным образом под влиянием сильных чувств. Оставим её ненадолго одну. Она образумится и принесёт нам свои извинения.

– Ах, «мы, женщины»! – язвительно фыркнула её падчерица, заслышав эти слова, и окинула пылающим взором спальню в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы разбить, дабы выплеснуть всю накопившуюся в ней досаду.

Но тут её блуждающий взгляд случайно упал на зеркало и, встретившись лицом к лицу с собственным отражением, девушка рухнула на пол и бессильно разрыдалась. И вправду, что за безобразный внешний вид! И ведь дело даже не в том, что она хотела бы произвести впечатление на какого-то холёного франта с золотыми часами и этими его губами, достойными лишь падшей женщины. Но вся эта ужасная сцена было будто бы специально подстроена так, чтобы выставить её на посмешище. И как они там, наверное, сейчас хохочут над ней! Катаржина ещё долго не позволит ей забыть о минувшем позоре. Ну, почему всё случилось именно сегодня? И откуда только ей на голову свалился этот расфранченный пан Мицкевич? Нельзя, конечно, судить о человеке по первому взгляду, и всё же Божена никогда не сумела бы довериться мужчине с самодовольной ухмылкой куртизанки и столь женственными руками, которые определённо не поднимали в своей жизни ничего тяжелее флакона с одеколоном. А уж благоухал щеголеватый молодчик слаще всякой майской розы. Но сильнее всего её тревожило, какую выгоду преследует он сам от столь смехотворной помолвки? Стараниями Катаржины панна Левандовская осталась фактически бесприданницей. Безусловно, осталось благородное имя её отца, их дворянский титул и положение в обществе, но неужели этакого хлыща насытит подобная малость. Да юный Мицкевич наверняка тратит за год на один только одеколон, не говоря уже про шёлковые рубашки и лосьон для волос, больше денег, чем причитается Божене на всю её оставшуюся жизнь. Есть, конечно, у неё шкатулка с материнскими драгоценностями, но и та не обеспечит этому избалованному красавцу достойную его запросов жизнь. Подобные типы куда более тщательно подходят к выбору спутницы жизни и не удостаивают своим вниманием всеми забытых лесных отшельниц. И в былые-то годы Божена не искала ухажёров, а теперь и вовсе свыклась со своим одиночеством. И ей совершенно не хотелось, чтобы кто-то нарушал её покой столь грубым образом.

Снова закипая от возмущения, девушка смахнула последние слезинки с ресниц и с воинственным видом поднялась на ноги. Нет, она не позволит им высмеивать себя как какую-то юродивую селянку. И не ради всяких там Мицкевичей, а во имя собственной гордости она должна показать им, чего стоит.

Отворив шкаф, Божена оценила свой небогатый, но вполне изысканный гардероб и остановила выбор на изумрудном платье, расшитом бисером, а затем высушила огненно сверкающие локоны и уложила их в высокую причёску. Оставалось лишь дополнить свой образ каким-нибудь неброским украшением. Но тут её отвлёк назойливый стук в дверь, за которым последовал вкрадчивый шепоток Катаржины:

– Ангелочек мой, как ты там? Надеюсь, ты спустишься к ужину. Мы все тебя будем ждать. Поверь, куколка ты наша, мы с папочкой печёмся исключительно лишь о твоём благе. А уж как тобой очарован милый Сташек! Будь с ним поласковее.

Навязчивое приглашение мачехи едва не заставило Божену отказаться от своего намерения показаться ныне в столовой. Однако вместе с тем её укололо подозрение, что Катаржина того и добивается, зная, как болезненно падчерица воспринимает её показную ласку. С глубоким вздохом девушка всё-таки направилась к лестнице, но на ходу, бросив взволнованный взгляд на окно, за которым пуще прежнего барабанил дождь, неожиданно для себя решила прежде, чем идти на ужин, проведать свою загадочную гостью. На этот раз она обулась в резиновые сапоги и вооружилась зонтиком, чтобы пересечь двор с наименьшими потерями для своего вечернего наряда. Легко перепрыгивая через широкие лужи, Божена вмиг добралась до летнего домика и, едва лишь ступив на порог, с радостью заметила, что спасённая ею девочка пришла в сознании. Однако при виде неё несчастная испуганно подскочила на постели и сжалась в мелко дрожащий комочек, словно её окружила стая голодных волков.

– Ах, миленькая панна, не бойтесь меня! – как можно ласковее обратилась к ней хозяйка усадьбы с дружелюбной улыбкой. – Я не причиню вам никакого зла. И, поверьте мне, здесь вы в полной безопасности. Меня зовут Божена Левандовская, и вы сейчас находитесь в моём поместье. Могу ли я узнать ваше имя, чтобы как можно скорее связаться с вашими родственниками. У вас ведь есть... есть семья? – неловко уточнила она после некоторой паузы.

Но девушка так ничего и не ответила ей, впрочем, взгляд её смягчился, а расслабленная поза перестала выражать недоверие и испуг. И какие же чудесные глазки незабудками цвели на кротком её личике! В них, верно, уместилась бы добрая половина звёздного неба, а пушинки её ресниц были гуще ежевичных зарослей на окраине сада, так что возникало непреодолимое желание коснуться их губами.

Осторожно приблизившись к кровати, словно приручая диковатого лесного зверька, Божена присела с ней рядом и вновь попыталась завести диалог:

– Так вы не желаете ничего рассказать о себе? Поймите, я ваш друг и желаю вам помочь. Вы можете оставаться здесь, сколько пожелаете, но если у вас всё же есть родные, нам следует уведомить их о вашем нынешнем местопребывании, чтобы они не волновались. С вами приключилась какая-то беда? Хотя, пожалуй, сейчас вам не стоит вспоминать об этом. Мы поговорим позже, когда вы окрепнете. Возможно, вы хотите есть или...

Но договорить барышня не успела, потому что её подопечная внезапно упала ей на грудь с горькими рыданиями. Глубоко растрогавшись, панна Левандовская и сама едва не расплакалась и, нежно поглаживая девушку по прекрасным волосам, попыталась её успокоить:

– Ну что вы, хорошая моя? Не надо, всё пройдёт. Вас никто больше не обидит, обещаю.

Нашёптывая самые нежные слова ей на ушко, Божена заласкала бедняжку на своих руках, а когда та слегка притихла, уложила обратно на подушки. Тогда-то измождённое дитя и обвило её слабенькими ручками за шею да поцеловало с непосредственной доверительностью ребёнка, а затем уютно зарылось под одеяло с сомлевшим видом на грани забытья.

– Мне надо идти, милая моя. – печально молвила Божена, с умилением наблюдая, как девочка часто моргает глазами, пытаясь побороть одолевающую её дремоту. – Но я постараюсь вернуться к вам как можно скорее. Впрочем, если хотите, я останусь. Пожалуй, мне будет куда приятнее провести это время с вами, нежели в обществе каких-то напыщенных снобов.

Однако сонная панночка отрицательно покачала головой и выпустила её руку из своей, как бы давая понять, что отпускает свою новую подругу, дабы та могла соблюсти все требующиеся от неё светские приличия по отношению к докучным гостям. Трепетно поцеловал свою маленькую гостью в висок, Божена бесшумно покинула летний домик и в глубокой задумчивости возвратилась в особняк. И только зайдя на порог столовой, заполонённой целым скопищем незнакомых ей людей, она запоздало вспомнила, что в рассеянности так и забыла переобуться. Какие ещё колкости предстоит ей выслушать, если кто-нибудь заметит резиновые сапоги на её ногах и забрызганный грязью подол? Стараясь не обнажать своего смущения, Божена, сопровождаемая заинтригованными взглядами, с поистине королевским видом прошествовала внутрь и, судя по тому, как сузились зрачки наигранно улыбающейся Катаржины, ей вполне удалось произвести должное впечатление на присутствующих. Пан же Мицкевич при её появлении выразительно приподнял бровку и издал непристойно громкое «о-о-о-о...», как бы давая тем самым понять, что его невеста оказалась не столь уж безнадёжна, как он полагал давеча. Это пожалуй, было ещё оскорбительнее его недавнего безразличия. Ещё не хватало, чтобы он присвистнул ей вслед, как какой-то гулящей особе. Но хуже всего, что единственное свободное место за столом оказалось как раз-таки напротив него. Стараясь не обращать внимания на откровенно оценивающий взгляд, которым тот безо всякого стеснения буравил её, Божена обменялась приветствиями и вымученными любезностями со своими гостями. Когда же она наконец, преодолев все девять адских кругов этикета, смогла обратиться к содержимому своей тарелки, её мачеха во всеуслышание прощебетала с плохо скрываемым сарказмом в голосе:

– Ах, ласточка моя, как же ты прелестно округлилась с нашей прошлой встречи! Всё-таки жизнь в деревне явно идёт на пользу здоровью. Какая же ты румяненькая и щекастенькая! Видимо, без папенькиного контроля ты стала ещё больше налегать на сладенькое. Вот только смотри, как бы тебе и самой не превратиться в сдобную булочку. В конце концов, такие излишества могут показаться окружающим признаком дурного тона.

Так и замерев с вилкой в руке, панна Левандовская ощутила, как у неё защипало в глазах от едва сдерживаемых слёз. Катаржина превосходно знает, как испортить аппетит, чтобы её падчерице и кусок в горло не полез до самого конца ужина. Но на этот раз Божена отважилась-таки дать ей отпор, не позволив этой пронырливой особе в очередной раз торжествовать свою над ней победу. Выпрямившись, девушка подняла взгляд на невинно хихикающую мачеху и холодно обронила:

– То же самое я могу сказать и о количестве твоих украшений, Катаржина. По крайней мере, благодаря тому звону, что ты издаёшь при каждом своём движении, я всегда смогу точно определить, в какой части моего дома ты находишься.

Произнеся это, Божена с удовольствием проглотила кусочек жареной рыбы и откусила половину от ароматнейшего пирожка с капустой, игнорируя и яростные взгляды позеленевшей с досады барыни, и едва слышные попрёки своего отца. Этот хлопотный день так её утомил, что она просто ужасно проголодалась и опомнилась, лишь когда заметила странное возбуждение за столом.

– Поздравляем! Поздравляем! За молодых! – слышалось со всех сторон.

 Невольно похолодев, барышня подняла голову и столкнулась взглядом с дерзко ухмыляющимся Станиславом, который сей же миг подчёркнуто медленно облизнул свои алые губы с неописуемо пошлым выражением. И надо же ей было так увлечься ужином, что мимо её ушей даже пролетело прилюдное объявление об это проклятой помолвке.

– Нет, позвольте, я не... – пролепетала смятенная девушка, но голос её моментально потонул в общем гвалте.

Навязанный же ей жених тем временем бодро вскинулся на ноги и, воздев фужер, с водевильным жеманством промурлыкал своим контр-тенором:

– За ваше здоровье, любовь моя!

Где-то там, в глубине самоё себя панна Левандовская в эту минуту громко к