В которой Виктор повесил трубку

Натали де Рамон

Рандеву с замком

Пролог

Моей подруге Иннес Кроупени и нашим бабушкам

 

Сентябрь с примерным постоянством декорирует викторианские окрестности озера Шамплейн, штат Вермонт, в стиле барокко. Воды приобретают изящную гладкость зеркал, лазурь неба несколько припудривается, и на ней в роли мушек а-ля Людовик XIV размещаются пара-тройка куртуазных беленьких тучек, завитых и уложенных по всем правилам куаферского искусства времен самого Короля-Солнце. Багрянец, золото, благородные оттенки старой меди, глубокие бархатные тона темно-зеленых и пурпурно-лиловых кленов, причудливая резьба теней и щедрая вышивка садовыми цветами: желтые, рыжие, рыже-оранжевые и рыже-красные, просто красные и розовые с золотым отливом, мохнатые желтые и желтые колокольчиками, мелкие апельсиновые звездочки и толстые дурманные соцветия пастельных тонов от сиреневато-белого до густой, отсвечивающей червонным золотом охры.

Несомненно, все они, как любое уважающее себя растение, обладали именами, гордыми и сложными, с привкусом средневековой латыни, а оттого похожими на названия лекарств, которых в ежедневном рационе миссис Дональд Уоллер имелось более чем достаточно, особенно с учетом очередного осеннего обострения болезни Альцгеймера. Так зачем же мучить свою несчастную память, заставляя ее вспоминать имена цветов, когда можно и просто так любоваться красными, желтыми, золотыми, охристыми, лиловыми, белыми россыпями на ухоженных клумбах перед балконом? Зачем вспоминать имена птиц, если и так понятно, что вон та — серенькая с полосатым хвостиком, эти — голубые в желтых шапочках, а у этой самый длинный хвостик и вся она такая ладненькая, кругленькая, как… Как же называется то, на что — или на кого? — похожа эта птичка?..

Впрочем, неважно! Гораздо приятнее и — что самое главное, намного успешнее — заставлять упрямую память восстанавливать не названия цветов и птиц, а события. Например, свадьбу мисс Кэролайн Катнер и мистера Дональда Уоллера: вот его рука — энергичное, обжигающее прикосновение — берет ее «куриную лапку» — тут миссис Уоллер невольно улыбается и рассматривает свою маленькую сухую кисть, с годами ставшую еще больше соответствовать шутливому прозвищу, данному мужем, — чересчур густая и пышная фата сваливается невесте на глаза, но она не может поправить ее — в одной руке колоссальный букет, а другую держит Уоллер, — и она беспомощно бормочет:

— Милый, поправь мне фату, я ничего не вижу!

— Сейчас, — шепчет он, надевая ей кольцо, а оно почему-то не хочет лезть на ее безымянный палец. — Сейчас, сейчас… Сейчас, потерпи, моя курочка… Сейчас, я аккуратно, я не сделаю тебе больно…

Те же самые слова он шептал и в спальне, когда вдруг с изумлением обнаружил, что она в тридцать один год — девственница. А как же могло быть иначе? Кэролайн ждала своего Дональда всю войну, и даже дольше — они поженились только в сорок седьмом, сразу же, как он только вернулся, в тот же месяц, — но почему дольше? Надо вспомнить. Жених Дороти Кембел вернулся в сорок пятом, и сыновья миссис Перидж, и даже садовник Катнеров — Билли Винс… Рыжий, огромный, он служил на флоте… Он тоже сразу женился на своей девушке — горничной миссис Катнер. Она была ужасно толстая и смешливая, но ждала его. Тогда все девушки ждали! Как же иначе… Но вот Нэнси Бермингейм не дождалась, и Энни Моррисс. И Шерон Руопенвурм, и Нелл… Боже мой, как же полностью звали Нелл, она ведь моя кузина? Или это не вернулся мой кузен? Господи, как же его? Кузен, кузен…

Довольно, одернула себя миссис Уоллер, я вспоминаю только хорошее: свадьбу, первую брачную ночь… Стоп, но почему же мы поженились только в сорок седьмом? Где Дональд пропадал так долго? Миссис Уоллер потерла лоб, как бы массируя несговорчивую память. Так, он был военным корреспондентом в Европе, да, да, я хорошо помню! В газете своего отца, правильно, приободрилась миссис Уоллер, нам, клану Уоллеров, до сих пор принадлежит пятьдесят два процента акций газеты «Морнинг…», «Морнинг…»…

Неважно! Самой популярной газеты штата Айдахо, вот и все, и так ясно, успокоила себя миссис Уоллер, надо сосредоточиться на событиях, а не на именах с названиями, так всегда советует доктор Моргенштерн. Он очарователен, этот Моргенштерн, и у него есть дочка. Хорошенькая. Шерил. А что, если познакомить ее с моим внуком? Майклу давно пора жениться, он ведь баллотируется в сенат Оклахомы… Ужасный штат! Унылая жара и напыщенный народец, помешанный на своей нефти и мясе…

То ли дело в родном Вермонте! Миссис Уоллер обвела взглядом простиравшуюся перед ее балконом живописность, с наслаждением втянула ртом и носом свежий сентябрьский озерный вермонтский воздух и осталась очень довольна собой, потому что, залюбовавшись пейзажем, сумела удержать в голове последнюю мысль. Очень дельную, между прочим: Майкла нужно срочно женить, ведь у холостяка очень мало шансов на выборах, пусть даже он баллотируется в «удельном княжестве» своего клана. Докторская дочка — неплохой вариант, если уж Майкл так страстно отвергает все выгодные партии с женским потомством Морриссов, Бирмингеймов и даже Руопен… э-э-э… Руопен… Неважно, все равно он их отвергает. А докторская дочка, пусть даже и бесприданница, привнесет Уоллерам не только свежую кровь, но и очень хороша в качестве жены будущего сенатора — ясно же, что докторские дочки просто с пеленок предназначены для занятий благотво… благотво… тво… Ну, как принцесса Диана посещать приюты и больницы, впрочем, леди Ди, кажется никогда не была докторской дочкой… Или была? Нет! Нет, конечно. Общеизвестно, что ее отец был лесником. Или лесником был папаша Золушки?..

— Миссис Уоллер! Как поживаете?

Миссис Уоллер повернула голову. По балкону к ней приближался Сэмюель Брунсберри. Ее поверенный и… Как всегда при появлении Брунсберри, миссис Уоллер мысленно зарделась: до чего же хорош, но как бессовестно молод! Почему бы этому сорокадвухлетнему атлету с ранней белоснежностью шевелюры и спортивным загаром не появиться бы при ней в качестве поверенного лет эдак двадцать пять — двадцать семь назад? Она осталась вдовой в шестьдесят два, и тогда, даже невзирая на двадцатилетнюю разницу в возрасте, можно было бы… Ну, не то что бы действовать на манер леди Чаттерлей, это не в стиле миссис Уоллер, а все-таки придумать более приятную причину деловых свиданий, нежели единственная возможная: каждый день в одно и то же время мистер Брунсберри должен являться к миссис Уоллер для того, чтобы заново переписать или хотя бы перечитать завещание вдовы для освежения ее травмированной Альцгеймером памяти.

Миссис Уоллер вежливо улыбнулась и взмахнула рукой.

— Рада видеть вас, Сэмюель. — Называть юного поверенного по имени — вот единственная вольность, которую она могла позволить себе. — Чудесный денек, Сэмюель, не правда ли?

— Именно так, мэм. Вот, — Брунсберри протянул ей телефонную трубку, — некая мадам Флер, как она представилась. Звонок междугородний. Я проходил через ваш кабинет и позволил себе ответить. Насколько я понял, мэм…

— Благодарю вас, — кивнув и перебивая невольно, — извините, Сэмюель. — Миссис Уоллер взяла радиоустройство, приложив все усилия к тому, чтобы ненароком не коснуться руки соблазнительного поверенного. — Слушаю вас, мадам Флер.

— Добрый день, миссис Уоллер. Или добрый вечер? Может быть, у вас уже вечер, никак не соображу из-за разницы во времени. Алло, миссис Уоллер, вы меня слышите?

— Да, да, — подтвердила миссис Уоллер и даже покивала, хотя собеседница на том конце провода вряд ли могла увидеть ее кивок. — Я слушаю вас, мадам Флер.

Мадам Флер, мадам Флер… — миссис Уоллер мучительно терла свой лоб — кто бы это могла быть? И почему «мадам», если она говорит по-английски? Или она француженка? Бельгийка? Швейцарка? Где еще к женщинам обращаются «мадам»? Ох, ну конечно же — там в Канаде, где говорят по-французски! В Монреале живет моя тетушка, обрадовалась миссис Уоллер, да-да, тетушка Бетси! Она замужем за… Боже мой, за кем же она замужем? О нет… Тетушка Бетси умерла еще до рождения Майкла…

— Видите ли, миссис Уоллер, — собеседница выразительно помолчала, — вы, я думаю, понимаете, что мне очень неловко… Вернее, я хочу сказать, что это вам должно быть…

— Вы звоните из Канады?

Миссис Уоллер нашла, что лучше спросить в лоб, нежели теряться в догадках. Во всяком случае, если эта мадам Флер какая-то родственница, например дочь или сноха тети Бетси, то она должна знать о проблемах с памятью миссис Уоллер. Все родственники это знают и давно не обижаются, если она вдруг не узнает кого-либо, тем более по телефону.

— Нет, что вы. С чего вы взяли?

— Значит, из Франции? — с надеждой разведать о собеседнице побольше поинтересовалась миссис Уоллер.

— Конечно, я уже много лет не покидаю Жолимон.

— Жо-ли-мон? — Миссис Уоллер беспомощно заморгала и уставилась на Брунсберри.

Тот кашлянул и пожал плечами.

— Надеюсь, там хороший климат? — деликатно добавила миссис Уоллер, потому что из трубки доносилось только хрипловатое дыхание с того берега океана.

— Я бы не сказала, что самый лучший, — наконец отозвалась мадам Флер, — но все самое лучшее в моей жизни связано именно с ним. — Слова «лучшее в моей жизни» были произнесены с некоторым пафосом в отличие от «лучший», относящегося к климату. — И я… Я бы хотела поговорить с вами именно о нем.

— Да, пожалуйста, — выдавила миссис Уоллер, тоскуя об утраченной памяти: интересно, была она в этом Жолимоне или нет? И вообще, что это — город, поселок, штат, провинция?

— Видите ли, у мистера Уоллера есть дочь. Э-э-э… Незаконнорожденная. А у нее в свою очередь…

— Она хорошенькая? — Сообщение о чьей бы то ни было дочери всегда очень волновало миссис Уоллер.

— Хорошенькая? — переспросила мадам Флер и неожиданно фыркнула. — Может быть. Блондинка с бюстом на любителя. — И хохотнула еще раз.

— Почему вы смеетесь? — обиженно сказала миссис Уоллер. — Блондинки часто бывают очень хорошенькими, даже крашеные, например, Мэрилин Монро или… — Тут миссис Уоллер хотела назвать леди Ди, но она не была уверена, красилась ли принцесса Диана или была белокурой от природы, да и вообще не совсем уместно поминать несчастную принцессу всуе, хотя такой удобный повод поинтересоваться, кем был ее отец, ведь мадам Флер живет во Франции, а это совсем близко от Соединенного Королевства. — Кстати, мадам Флер, а кто ее отец? — тем не менее не сдержала любопытства мадам Уоллер. — Лесник? Как у Золушки? Или премьер-министр?

— Ах, как же мне не смеяться, милая вы моя мадам Уоллер!

Мадам Флер хохотала уже высоковатым контральто, как если бы она была опереточной дивой и исполняла бы ту самую арию из «Летучей мыши», где «все смеются — ха-ха-ха! И смеются — ха-ха-ха!» или что-то в этом роде. Или это вовсе не из «Летучей мыши?» — задумалась миссис Уоллер, а мадам Флер неожиданно закашлялась и заявила севшим от смеха голосом:

— Да знала бы я, что у вас такое очаровательное чувство юмора, я бы позвонила вам двадцать с лишним лет назад!

— Двадцать пять?

— Ха-ха-ха! Вы меня уморите, душечка! Называйте меня просто Джессика! Просто Джесс!

— Двадцать шесть?

— Двадцать семь, дорогая! Двадцать семь лет назад мы могли бы стать замечательными подругами! А я так мучилась, так переживала! Можно, я буду называть тебя Кэролайн?

— Н-ну, раз уж мы с тобой подруги, Джесс, не могла бы ты напомнить мне, э-э-э… о чем мы говорили? — ужаснулась миссис Уоллер и снова в поисках поддержки посмотрела на Брунсберри, а мадам Флер снова захохотала.

— Жолимон, блондинка, — внятно прошептал поверенный.

— Жолимон, блондинка, — радостно повторила миссис Уоллер, вызвав новый приступ хохота и кашля за океаном.

— Ну пожалуйста! Ну моя милая Кэролайн! — похоже, уже сквозь слезы взмолилась Джессика. — Не надо больше! Мне нельзя так много смеяться! У меня начнется приступ астмы!

— Бедняжка, — посочувствовала миссис Уоллер. — А у меня, знаешь ли, болезнь Альцгеймера, это так утомительно. Но астма, по-моему, еще хуже, хотя, кажется, от нее бывают уколы? Если бы ты жила поближе, моя Молли могла бы и тебе делать уколы. У нее такие нежные руки! И она умеет настаивать травы. Ты обязательно должна пить травы!

— Спасибо тебе, — сказала Джессика и вдруг всхлипнула. — Наверное, Дональду было очень хорошо с тобой…

— Ты помнишь Дональда?

Джессика вздохнула так глубоко, что у миссис Уоллер даже зашумело в ухе и от этого в голове началось какое-то движение. И миссис Уоллер, радуясь своей догадке, предположила:

— Это твоя дочь?

— Нет. У меня нет детей.

— А блондинка? Ты же говорила мне про блондинку?

— Она его дочь, но не моя, — хрипло произнесла Джессика и надолго закашлялась. — Извини, Кэролайн, — через какое-то время сказала она. — Я не должна была смеяться и говорить так много. Короче, я завещаю Жолимон ей. Моими делами занимается «Гранд Жюст», контора мэтра Ванвэ. В Париже. — Джессика вновь надрывно закашляла. — Я прошу тебя, Керри! В память о Дональде не судись с ней! Обещай мне!

— Да, Джесс, конечно. Но… Но тебе обязательно нужно пить травы! Ты так кашляешь!

— Ты фантастическая женщина! Я восхищаюсь тобой! Значит… значит, ты клянешься? Ты… ты не отнимешь у нее замок?

Замок? Какой замок? Миссис Уоллер была ошеломлена. Откуда он взялся? О каком замке говорит эта Джессика? Но, но… Мысли в голове миссис Уоллер беспомощно путались, как распущенные волосы, когда ветер дует в спину. Но ведь это же здорово, что у блондинки будет замок! Как-никак она — дочь Уоллера. Незаконная, правда… Ну и что? Это же замечательная партия для Брунсберри! Блондинка, да еще с замком!

— А как ее зовут, Джесс? И она точно блондинка?

— Блондинка. Но, но… Поклянись, Кэролайн!

Миссис Уоллер поклялась. Она даже подняла вверх открытую ладошку! И заговорщицки посмотрела на Брунсберри. Я сделаю тебя счастливым, подумала она, обязательно сделаю, ох, только бы не забыть еще раз спросить имя будущей невесты-наследницы. И, не откладывая дело в долгий ящик, миссис Уоллер так и поступила, в ответ же мадам Флер произнесла какую-то абракадабру: сочетание букв более подходило лекарству или растению. Ну и имена дают женщинам в Старом Свете! — ужаснулась миссис Уоллер, но самое страшное, что она никогда в жизни не сможет повторить такое экзотическое имя!

— Джесс, мне так хочется познакомиться с ней, бедняжка ведь не виновата, что Дональд скрыл ее от меня. — Находчивость всегда была отличительной чертой миссис Уоллер.

— Дональд и не подозревал о ее существовании. Она родилась после того, как…

— Ну, что теперь ворошить былое, — мягко перебила миссис Уоллер. — Не могла бы ты продиктовать по буквам ее имя?

— Хорошо, — согласилась Джессика, — только имей в виду, что…

И она произнесла еще несколько каких-то слов, но миссис Уоллер уже не расслышала, каких именно, потому что быстро сунула трубку Брунсберри, показав глазами на ручку и блокнот. Письменные принадлежности всегда лежали рядом с ее креслом на балконном резном столике.

После разговора с вдовой своего бывшего мужа Джессика Флер, в замужестве Уоллер, испытала необыкновенное облегчение. Впрочем, может быть, и не стоило звонить Кэролайн, а просто отослать завещание в контору мэтра Ванвэ. И вовсе не сегодня или завтра, а еще двадцать семь лет назад, когда она его составила. Примерно через год после смерти Дональда Уоллера, о которой она узнала с опозданием из ошеломившей ее газетной статьи. Но не это событие стало решающим для завещания в пользу потомства непризнанной — потому как неведомой — дочери мистера Уоллера, а вероломный поступок, наглая ложь очень близкого человека, почти сына, которому Джессика Флер некогда планировала завещать свой замок.

Самое же первое и единственное до сих пор завещание, если не считать этого лежащего перед ней на письменном столе слегка пожелтелого от времени листка, Джессика Флер, в те поры почти свежеиспеченная миссис Дональд Уоллер, написала почти шестьдесят лет назад — в сорок шестом, когда заботливый супруг приобрел французскую недвижимость на ее имя.

Ей было чуть больше двадцати одного — им только-только позволили пожениться, а ему — двадцать девять. Молодые, отчаянные американцы: девушка-фотокорреспондент и парень-репортер, прошедшие огонь и воду, выбравшиеся живыми из самой жуткой на то время войны. Впереди была жизнь, она казалось бесконечной и бесконечно же счастливой. Потому и составленное юной владелицей замка завещание получилось не особенно серьезным: разве мог один из них предположить, что умрет когда-либо?

Тем не менее нотариус, оформлявший купчую, настаивал на немедленном завещании. И Джессика, захлебываясь от смеха, написала, что в здравом уме и трезвой памяти — ей особенно нравилась формулировка про трезвую память: после войны американцы в Европе редко бывали трезвыми, — так вот, в этой самой трезвой памяти юная миссис Уоллер завещала замок мистеру Уоллеру или его второй по счету жене, если вдруг — что совершенно нереально! — мистер Уоллер женится вновь и отправится к праотцам гораздо раньше жен номер один и номер два. В случае смерти жены номер два замок переходил к женам номер три, номер четыре, номер пять… Веселились Уоллеры в тот день так, что пару раз падали с кровати в промерзшей комнатенке какой-то жутко облезлой крошечной занюханной парижской гостиницы.

В марте сорок седьмого все было кончено. Дональд уехал в Америку, и с тех пор Джессика не видела его никогда. Разводом занималась юридическая контора «Гранд Жюст», адвокат советовал теперь уже мадам Флер — девичья фамилия Джессики больше подходила для владелицы французского замка — написать другое завещание, но она суеверно отказалась. А потом, потом…

Впрочем, как сказала Кэролайн, — до чего же она все-таки славная, улыбнулась Джессика, — не стоит ворошить былое. Я сделала для Эдуара все, что могла, большего даже родная мать не сделала бы для сына… Джессика вздохнула и посмотрела через стол в окно: только небо, как всегда, только небо. А если подойти ближе, то будет видно море. И они будут всегда — небо и море, — им все равно, буду я или не будет меня…

Джессика оперлась руками о стол, тяжело встала с кресла, приблизилась к окну. Море слегка штормило. Не особенно сильно, а так, скорее даже кокетливо, по обязанности: дескать, я море, мне положено штормить возле Сен-Мало, вот я штормлю, хотя, если честно, мне и не очень-то хочется.

Старая женщина вернулась к столу, вытащила из ящика чистый конверт, написала на нем парижский адрес. «Гранд Жюст». Мэтру Ванвэ. Рядом с белоснежным конвертом листок завещания выглядел таким старым! Надо бы написать мэтру Ванвэ и объяснить, почему я хранила завещание столько лет у себя, подумала она. Или?.. Или все-таки поступить в пользу Эдуара Брунара? Пока не поздно.

Нет, теперь уже поздно. Она рассказала о своем решении Кэролайн, получится более чем некорректно. Да просто стыдно получится, что уж там жеманничать — «некорректно»… Брунар сам виноват! Она уже собралась было завещать замок ему, даже вызвала сегодня специально, чтобы сообщить об этом. А он приволок свою идиотку племянницу! Джессика шумно выдохнула, раздув ноздри. Это же надо быть такой кретинкой, чтобы советовать ей, ей — Джессике Флер! — на старости лет продать замок! Или еще лучше — передать Жолимон государству!

— Какому такому государству? — поинтересовалась Джессика.

— Франции, конечно, — не моргнув, ответила амбициозная девчонка, представившаяся опытным агентом по недвижимости. — Или вы все еще гражданка Соединенных Штатов?

— Я подумаю, — уклончиво ответила «все еще гражданка», предложила дяде и племяннице чувствовать себя как дома, гулять вдоль моря и наслаждаться ее кухней, а сама позвонила на междугороднюю станцию, попросила соединить ее со справочной штата Вермонт и уже через четверть часа услышала голос миссис Уоллер. Жены номер два.

Она милая, улыбнулась Джессика. Как спокойно она восприняла известие о незаконной дочери собственного мужа! Даже обрадовалась! Потрясающе. И как кротко шутит… Нет, она не станет судиться с девочкой из-за замка. А вдруг? Она ведь не одна, там целый клан этих Уоллеров. Ну, пусть попробуют! Завещание составлено хоть и давно, зато на загляденье. Джессика любовно погладила листок рукой, чувствуя себя доброй феей, которая вот-вот осчастливит бедную Золушку. Жаль, конечно, что Джессика не увидит ее радости, но все равно приятно знать, что после смерти кто-то сочтет тебя доброй феей.

— Фея, фея, — пробормотала Джессика. — Так, теперь осталось только уничтожить мою переписку, чтобы у этого дядюшки Брунара и его пронырливой родственницы не было ни малейшего шанса, — тут Джессика отмерила большим пальцем размер шанса на ногте указательного, — урвать хоть вот такой кусочек, — измерительный прибор переместился на самый край ногтя, — от моего замка.

Она выдвинула нижний ящик стола, посмотрела на ровные стопочки писем, перевязанные резинками. Нужно разводить камин, как же не хочется! Я не пользовалась им с самой весны, обязательно примется дымить в первую топку, займусь-ка я этим завтра, я ведь не сегодня планирую умирать. А завтра можно будет развести костер где-нибудь в саду вместе с садовником. Садовник, садовник, садовник молодой… Джессика вернула ящик стола в исходное положение, откинулась на спинку кресла и совсем по-девичьи улыбнулась своим мыслям.

Часа через полтора в дверь ее кабинета постучал Брунар. Он намеревался попросить прощения за необдуманные речи своей племянницы, высказанные якобы без всякого согласования с ним. Дескать, он всего лишь хотел представить любимую малышку Пат своему самому близкому другу и покровительнице, а неразумная девчонка завела такие несуразные разговоры. Брунар постучал снова, уже громче. Из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Он осторожно приоткрыл дверь.

Близкий друг и покровительница сидела в кресле. Она улыбалась и широко распахнутыми глазами смотрела в потолок.

— Мадам Флер! — позвал Брунар. — Джессика!

Улыбка и неподвижные светлые глаза.

Брунар затворил дверь и торопливо приблизился.

— Джессика! Тетя Джесси! — совсем по-детски добавил он.

Безмолвие.

Брунар огляделся по сторонам, словно в кабинете мог кто-то прятаться, кашлянул и, резко выбросив вперед правую руку, потрогал артерию на шее, стараясь не смотреть в глаза женщины. Оттого его собственные скользнули по письменному столу. Адрес «Гранд Жюст» на новехоньком конверте, а под ним… Рука Брунара, моментально забыв про поиски пульса, уже подносила желтоватый листок к его глазам.

«В здравом уме и трезвой памяти»… — прочитал он. «Мой замок Жолимон со всеми принадлежащими ему постройками и угодьями, банковские счета»…

И имя этой особы… «В случае смерти которой замок переходит ее потомству»… Проклятье!

«Свидетели подписали… Управляющий Жолимоном Эрнестино Ванетти»… — подхалим итальяшка, прокомментировал Брунар. «Келарь аббатства Мон-Сен-Мишель о. Пом»… Ниже стояла подпись самого настоятеля, дата и печать аббатства.

Ах какие мы благочестивые дамы! Подумать только! Брунар чувствовал, что еще секунда — и он вцепится в горло покойнице. Проклятье, проклятье, проклятье! Он, Эдуар Брунар, служил мадам Флер верой и правдой чуть ли не со дня собственного рождения, а она? Да как она посмела!

Но ведь Ванетти помер лет десять назад! — осенило оскорбленного в лучших чувствах верного поверенного мадам Флер, когда до него дошло, что завещание датировано октябрем семьдесят шестого. В Мон-Сен-Мишеле уже года три как молодой настоятель, сомнительно, чтобы и келарь Пом до сих пор загостился на этом свете…

Почившую с улыбкой на устах хозяйку обнаружила горничная, когда принесла ей вазу с букетом свежих хризантем — до голубизны белых, — выведенных некогда садовником Жаном и названных им «Фея» в честь голубоглазой феи Джесс.

Горничная вскрикнула, хризантемы тут же очутились в луже воды среди осколков стильной китайской вазы династии Мин на мохнатом ковре ручной средневековой монашеской работы. Замок Жолимон охватила паника.

Глава 1,

Которая в аэропорту

В пятнадцать часов двенадцать минут, тяжело дыша, я выволокла огромный чемодан с эскалатора на втором этаже аэропорта. Огляделась, сверила свои наручные часы с электронными над расписанием самолетов, полезла в сумочку, порылась там, снова обвела глазами аэропортовскую публику, пробормотала: «Вот пропасть», — вытащила помаду, присела на корточки и принялась писать на потертом боку чемодана крупными буквами свое имя. На палочке от «Н» помада сломалась и удивительно проворно для такого вязкого вещества отлетела в сторону — прямо под ноги людей с эскалатора!

Я с сожалением посмотрела на останки помады — розовое жирное пятно на полу, стоимостью в полсотни евро, — покачала головой, снова сверилась со всеми часами, невесело хмыкнула и оглядела собственное творение: кривоватые розовые буквы на порыжелой от старости коже: «ЭЛЕI»…

Сойдет, подумала я, он знает, что я Элен, догадается, если уж не совсем тупой. Впрочем… Перед глазами предостерегающе выплыли туповато-самодовольные физиономии американцев, кайфующих в Жолимоне. Тоже ведь клиенты этой ушлой мадам Марамбель — доктора психологии! И зачем я только пошла на поводу у брата, связавшись с «дипломированной» свахой? Я бы сейчас заехала домой, переоделась и к семнадцати часам спокойненько направила стопы на деловую встречу, а не торчала бы в аэропорту, как последняя идиотка, поджидая неведомого жениха из-за Атлантики. Вон какой ухмылкой одарила меня дамочка в юбке из крокодиловой кожи, а как призывно подмигивает щуплый господинчик в помятой «тройке» и в рыжих кроссовках…

И все из-за моей нелепой внешности! Живи я, скажем, в XVIII веке, мои формы и буйные блонды украсили бы, пожалуй, даже спальню короля, но я-то живу сейчас и работаю вовсе не танцовщицей в стрипклубе, а с титаническими усилиями строю карьеру юриста, что весьма не легко — если ты «будуарная» блондинка, никто не принимает тебя всерьез. Даже брат родной: «Юриспруденция — занятие для лысых умников и старых дев, а ты красивая женщина, Элен, и должна радовать мужа красотой!»

Да не хочу я никого радовать! Никакого мужа — тем более. Я с трудом выношу общество родного брата, а уж чужих-то мужчин — и вообще только до утра после «романтического ужина». Я просто не понимаю, как Софи готова не расставаться с моим безумным братишкой двадцать четыре часа в сутки! Софи — это его жена. Очень талантливый архитектор, кстати. Двадцать четыре часа! Стоп. А сейчас сколько?

«15.41» на моей «Серене» — подарок брата, он страшно гордился, когда на двадцатипятилетие подарил мне этот элегантный крошечный хронограф от Бертолуччи, — и «15.39» на электронных часах над табло. А вот «жениха» от мадам Марамбель все нет. Ну и очень хорошо!

Я подхватила чемодан и поволокла его к телефонным автоматам. Просто жуткая тяжесть! Кто бы мог подумать, что картина способна весить столько? Или это из-за стекла и рамы? Ну не из-за фанерки же, которая дополнительно прикрывает картину сзади? Надо было прямо в замке вытащить ее из рамы. Хотя, может, вся ценность именно в этом дубовом золоченом саркофаге?

И тут с надсадным хрипом оборвалась ручка. Я едва успела удержать чемодан — стекло, рама! — чтобы он не рухнул точно под табло с расписанием. А до автоматов еще шагать и шагать.

Я попыталась ухватить чемодан за угол, взять его под мышку. Куда там! Теперь даже до стоянки такси мне не доставить его без тележки носильщика. Я в который раз оглянулась по сторонам. Никого похожего ни на «жениха», ни на носильщика. Ну и ладно! Сейчас позвоню брату, а потом поищу подмогу.

Я прислонила свой груз к стене и боком, не сводя с чемодана взгляда — древнее чудище с помадной надписью «ЭЛЕI», сомнительно, чтобы на него кто-либо позарился, — поскакала к автоматам. Продолжая косить на чудище, сунула карточку в автомат и набрала номер нашей квартиры.

Один сигнал на том конце провода, второй, третий… Софи! Софи! — мысленно умоляла я, пожалуйста, возьми трубку, я знаю, ты дома! Я понимаю, что в твоем положении ты не можешь летать по квартире, разыскивая трубку, — брат вечно швыряет ее где попало, — но я подожду. Восьмой сигнал, девятый…

— Ну и? — недовольный голос Виктора, мужа Софи и моего брата.

— Это я, Вики! Я тебя прошу…

— Где тебя носит? Почему ты не ночевала дома? Мы с Софи…

— Потом, потом, Вики, я из автомата. Пожалуйста, позвони Марамбель и скажи, что я выбываю из игры!

— Что?!

— Сейчас четыре без четверти! В «Павильон де ля Рен» я должна быть в пять! Это очень важная деловая встреча!

— Ну и?

— Что «ну и»? Ты ей позвони, понял? Скажи, что я прождала ее протеже сорок минут, его нету!

— Кого нету?

— Вики, ты меня слышишь? Сейчас без четверти четыре, жених от Марамбель должен был встретить меня в три. Его нет. Я ухожу. Позвони Марамбель и скажи ей об этом.

— Почему я должен звонить?

— О Боже! Вики! Это была твоя идея насчет брачного агентства, ты ей и звони! Я не могу больше торчать в аэропорту! У меня жутко тяжелый чемодан, а еще нужно брать такси, в городе сплошные пробки…

— Не тарахти! Почему такси? Где твой «пежо»?

— В кафе на трассе, сорок километров от Парижа!

— Почему?

— Вики, я из автомата!

— Ну и?

— Долго рассказывать. Сел аккумулятор.

— Чего долгого? Ну аккумулятор, так и скажи. В чемодане-то что?

— Как это что? Картина! Картина для уоллеровской наследницы. Я же специально ездила в Жолимон за ней!

— А… ну забыл, извини. А вообще как?

— Ты издеваешься?

— А почему ты не ночевала дома? Ты кого-то нашла? Можно поздравить?

— Ты в своем уме?!

— Ну а что? Может, ты американского жениха потому и не хочешь ждать?

— Да из-за твоей дурацкой затеи со свахой я могу потерять работу!

— А может, у человека проблемы какие с таможней или…

— Вики! Мне не нужен никакой жених! Американский тем более! Ты ей так и скажи! Ой, все, пока, Вики, к моему чемодану подошел какой-то мужчина!

— Где ты его оставила?

— У табло. Все, все, Вики! Ты, главное, Марамбель позвони! — Я торопливо выскочила из будки. — Эй! Мсье! Это мой чемодан! Мсье! — И почти побежала к расписанию.

Мужчина обернулся. Увидел меня.

— Эле? — Его лицо начало расцветать улыбкой. — Эле! — Он распахнул объятия и направился ко мне.

Я застыла на месте.

Глава 2,

Глава 3,

Которая опять в аэропорту

— Эле! Эле! — Продолжая улыбаться, мужчина шел ко мне.

А я не могла сдвинуться с места. Так не бывает! Чтобы от чьей-то улыбки раздвигались стены и солнечный свет наполнял бы тебя легкостью и радостью, как в детском сне, когда весело летишь над цветущей голубой землей… Боже, как же я жила раньше без этой улыбки?

Он уже стоял рядом и обнимал меня, запросто хлопая по спине, как давнюю подружку, и, то отступая на шаг и разглядывая меня, как художник свое творение, то снова обнимая и хлопая по спине, улыбался и говорил, говорил! Видимо, ему казалось, что говорил он по-французски. Я поняла только, что некто «засел пробкой» и «моя не ждать милый такую малышка»…

По отношению к моей персоне слово «малышка» явно не годилось никак, и это обстоятельство несколько вернуло меня к действительности. Я мысленно усмехнулась, но поймала себя на том, что ни амикошонские манеры американца, ни его условный французский не смущают меня, напротив, мне и самой крайне хочется обнять «жениха», и не только обнять, но и поцеловать, причем в его улыбающиеся губы! Тем не менее я вежливо поздоровалась:

— Гуд дей, сэр, — и добавила, что вообще-то говорю по-английски.

— Так ты преподаешь английский, а не французский, Эле? Здорово! — на родном языке обрадовался он. — Вот повезло!

Наверное, произошла какая-то путаница, сообразила я, в моей анкете ведь было указано, что я юрист, но возражать я боялась — вдруг больше никогда не увижу его? — и одновременно с ужасом понимала, что мне все равно предстоит сообщить «жениху» про мою крайне важную деловую встречу в семнадцать ноль-ноль. Конечно, сейчас как раз удобный момент признаться, что я вовсе не учительница, и переходить к теме деловой встречи. Но вдруг действительно ошибка — он должен был встретить не меня, а какую-то учительницу французского? И я не придумала ничего лучше, как просто пожать плечами.

«Жениха» это вовсе не смутило, он продолжил свои излияния радости, легко подхватив древний чемодан под мышку. Тут, кроме его улыбки, я наконец заметила, что «жених» определенно выше меня, но старше ненамного, шатен и что у него несколько излишне для мужчины ухожены руки, но они приятной формы и с гибким запястьем, часов же фирмы «Улисс Нардан» я не видела никогда и нигде, кроме как в каталоге лет пять назад, когда брат предложил мне выбрать для себя подарок, и я выбрала свою «Серену». Часовая же «Трилогия времени» от «Улисса Нардана» потрясла меня так, что я даже запомнила названия: «Иоганн Кеплер», «Галилео Галилей» — именно он украшал «жениховскую» руку — и «Николай Коперник». Все эти ювелирные чудеса умеют не только одновременно показывать время во всех точках нашей планеты, но и позволяют наблюдать за положением остальных планет на небосводе! Цена же эксклюзивных экземпляров такова, что на эту сумму может несколько лет прожить население размеренного швейцарского городка.

Затем я подумала, что, вероятно, в Америке костюм «жениха» соответствует его часам, но с его доходом — тут уж мадам Марамбель явно не наврала, что подыскала миллионера, хотя прежде это ее заявление казалось мне всего лишь рекламным трюком, — так вот, с его доходом у нас во Франции он, несомненно, должен приодеться поэлегантнее.

Боже, о чем я? Какая разница, во что одет мужчина с такой улыбкой? — одернула я себя, когда на эскалаторе он в очередной раз улыбнулся, смерив «невесту» восторженным взглядом с головы до ног.

— Эле, у тебя есть нормальное платье?

Тут я чуть не прыснула: мы оба думаем об одном и том же — как бы получше приукрасить друг друга! Для полуофициальной загородной поездки я надела джинсовый сарафан на бретельках и джинсовую же рубашку сверху. Эта ткань словно придумана для меня — дело не только в моих голубых глазах, но в плотности джинсы, безо всяких дополнительных бельевых ухищрений придающей мне стройность. Понятно, имей я возможность, для деловой встречи я бы выбрала совсем другой наряд, а для свидания с ним… Господи, но ведь я же не знала, что это будет именно он!

— Дома есть, конечно, — скромно ответила я, мучительно складывая в уме фразу о том, что я юрист, и про пятичасовую встречу. Кошмар, это ведь уже через час!

— У, да ты девушка с юмором! Ты не обижайся, Эле, синее с голубым тебе к лицу, но просто мне бы хотелось, чтобы моя… э-э-э… моя кузина! — Он заговорщицки подмигнул, но даже этот не особенно благопристойный жест в сочетании с его улыбкой получился ошеломительным. — Чтобы моя кузина выглядела как настоящая леди!

— То есть? — искренне не поняла я, но шутливое наименование «кузина» оценила, хотя, с другой стороны, мне совсем не хочется выглядеть, как те «леди» в замке Жолимон, делом о наследовании которого я занимаюсь.

Бывшая предприимчивая хозяйка превратила его в фешенебельный отель. Средневековый Сен-Мало, соседство дивного аббатства Мон-Сен-Мишель, комфорт по последнему слову электроники и сантехники, стилизованные под средневековье интерьеры, обслуга в соответствующих одеяниях, повар и кухня, сад с «рыцарскими» увеселениями, конюшня и парк автомобилей и колясок, собственная шхуна на заливе — на сегодняшний день стоимость одних суток пребывания в замке составляет от десяти тысяч евро. И как раз в Жолимон брачное агентство мадам Марамбель отправляет своих клиентов на недельку для более «близкого знакомства в романтической обстановке». Вот такая пикантная ситуация. Естественно, мадам Марамбель даже не подозревает, что именно я от лица «Гранд Жюст» распоряжаюсь Жолимоном до вступления наследников в права наследования.

— Эй, кузина? Ты где? — «Кузен» наклонил голову и заглянул мне в лицо, его улыбка оказалась так маняще близко