Мудрый человек становится актером, он не серьезен, потому что быть серьезным нет необходимости. Вы знаете, что все вокруг вас сумасшедшие, поэтому с ними не нужно быть серьезным.

Вы можете играть, и только если вы будете играть, вы сможете помочь людям.

Р. Д. Леинг предложил, чтобы врачи в психиатрических лечебницах находились там не как врачи, а как сумасшедшие. Это значит, что они должны играть. Так они лучше смогут помочь больным, потому что между ними будет больше близости, больше понимания. Будучи врачами, они не могут быть на стороне больных. Они должны находиться в сумасшедшем доме как пациенты. Никто не должен знать, что они врачи, – так их помощь будет эффективнее. Это стоит попробовать. Я уже так работаю! Вы должны играть, человек должен быть хитрым. Говоря «хитрым», я имею в виду, что он должен играть.

Гурджиев всегда говорил, что мудрый человек должен быть хитрецом. Он должен играть, иначе он никому не поможет. Он не должен быть слишком серьезным, таким как Кришнамурти. Эта серьезность создает ненужную печаль, уныние. И возникает гнев, потому что серьезный человек на всех сердится. Это ни к чему. Если вы уже знаете, что кто‑то безумен, ни к чему на него сердиться. Помогите ему. Вы это можете, но только ведите себя с ним так, как будто вы такой же сумасшедший. Не боритесь с ним. Так поступает мудрый человек. Есть много учителей, которые называют себя учителями, и, возможно, многие из них ложные учителя. Но как настоящему ищущему отличить настоящего учителя от тех, кто находится во власти своего собственного эго?

Это трудно, очень трудно, в каком‑то смысле невозможно. Но вам и не нужно пытаться отличить – вам не нужно пытаться! Даже ложные учителя могут помочь – они помогут вам познать лживость. Не беспокойтесь слишком сильно о том, чтобы их уличить. Если вы окажетесь рядом с ложным учителем, будьте с ним насколько возможно искренними. Вы поймете, и когда вы поймете, вы вырастете, и тогда уже никакой другой ложный учитель не сможет вас завлечь.

Жизнь познается только через опыт. Я не могу дать вам какие‑то критерии, по которым вы смогли бы определить, истинный перед вами учитель или ложный, потому что ложные учителя тоже могут использовать все эти критерии. И они их используют. А иногда бывает так – на самом деле, так чаще всего и бывает – что вы не можете различить настоящего учителя, потому что настоящего учителя не интересуют ваши критерии, но ложный учитель всегда будет соответствовать критериям.

Если общество говорит, что настоящий учитель должен быть аскетом, любой может стать аскетом, это не трудно. Любое требование можно выполнить. А ищущий не осознает даже самого себя, как ему судить? Но этого и не нужно. Если поставить перед собой такое условие – сначала определить, истинный учитель или нет, – вы никогда не сдвинетесь с места, потому что это первое условие невозможно будет выполнить. Вы не сдвинетесь с места. Поэтому я говорю вам: действуйте. Если вы оказались рядом с ложным учителем, хорошо: будьте с ним, следуйте за ним. Пробуйте то, чему он учит. Вы сами узнаете, благодаря собственному опыту, что этот учитель ложный. Но не выступайте против него. Это ни к чему. Он кое‑чему вас научил. Вы узнали то, что полезно знать, – вы узнали, что такое лживость. Теперь вы будете более осознанны. Так что продолжайте двигаться дальше, продолжайте двигаться дальше.

В жизни все служит обучению. Извлекайте уроки из всего и не пытайтесь что‑то узнать прежде, чем убедитесь в этом на собственном опыте, – это невозможно. Опыт раздвинет ваши горизонты. И настоящий поиск заключается не в поиске настоящего учителя – настоящий поиск заключается в поиске «настоящего ищущего». В результате поиска вы станете настоящим ищущим. А учителя, как истинные, так и ложные, помогут вам.

Любой может помочь, если вы готовы принять помощь. Так что не думайте о других, о том, настоящий учитель или нет. Главное, чтобы ваш поиск был настоящим, подлинным.

Если ваш поиск настоящий, подлинный, ни один ложный учитель не сможет вас обмануть. А в противном случае ничто вам не поможет. Так что будьте подлинны в своем поиске. И ложные учителя сами отступят от вас.

Следующий вопрос:

Среди твоих последователей много людей с Запада. В связи с тем, что ты говорил о сексе, мне кажется, что здесь, в Индии, секс в значительной мере подавлен. Не потому ли к тебе приходит так много людей с Запада, что ты учишь высвобождению всего подавленного? Не считаешь ли ты, что индийцы по своему складу ума менее восприимчивы к тому, что ты говоришь, по сравнению с западными людьми?

Человечество в своей глубине не настолько разделено. Разделение на Восток и Запад поверхностно. И с первого взгляда может казаться, что все, что я говорю, для западного ума должно быть более привлекательно, чем для восточного. Но по существу это не так. Восточный ум более подавлен, это очевидно. Он дошел до крайней степени подавления. Западный ум сейчас отклонился к противоположному полюсу. Я нахожусь где‑то между ними, и расстояние до обоих полюсов одинаково.

Чтобы прийти ко мне, человеку Востока нужно пройти такое же расстояние, что и человеку Запада, потому что я не отношусь ни к Востоку, ни к Западу: я за пределами того и другого. Поэтому, на мой взгляд, если ко мне приходит ищущий с Запада, в начале – только в начале – ему должно быть легче. Все, что я говорю, ему приходится по нраву, потому что сейчас общая тенденция, современная тенденция Запада направлена против подавления.

Но так действует ум – он всегда переходит от одной крайности к другой, к противоположному полюсу. Современная тенденция направлена против традиции, однако, идя против традиции, можно создать новую традицию, и именно это произошло. Западный подход антитрадиционный, но нетрадиционный подход тоже может стать традиционным, ортодоксальным.

Например, хиппи пошли против общепринятого уклада, против государственной структуры, но теперь они создали собственную структуру, и если вы не носите длинные волосы, они вас не примут. Как же быть? Антитрадиция превратилась в традицию. Так, бунт может превратиться в ортодоксальность, что, собственно, и произошло. Хиппи перешли к противоположному полюсу.

Поэтому в начале, когда они приходят ко мне, мои мысли кажутся им привлекательными. Но мой подход не антитрадиционный. Я не против традиции и не за нее. Поэтому, когда они остаются со мной некоторое время, начинаются трудности. Ищущие с Запада очень легко приходят ко мне. Но чем больше я с ними и над ними работаю, тем больше они сопротивляются. Человеку Востока, напротив, очень трудно прийти ко мне, но если уж он приходит, тогда никаких проблем нет. Вы меня понимаете? Ему трудно прийти, потому что все, что я говорю, его шокирует. Но если он справится с этим шоком, все для него будет легче. На то есть свои причины.

Восточный ум живет согласно традиции, полностью ее принимая. Это причиняет восточному человеку много страданий, но в нем есть глубокое принятие. Когда я что‑то говорю, это его шокирует, и он уходит. Но если он остается, тогда его глубокое принятие традиции переключается на меня. Тогда он начинает принимать меня, и работа становится очень легкой. Когда же приходит западный человек, его привлекают мои мысли. Но как только я начинаю с ним работать, он не может меня принять, не может следовать никакой дисциплине. Он ничего не может делать последовательно, систематически. От этого возникают проблемы. Людей Запада легко привлечь моими идеями, моими взглядами, но с ними трудно работать. Людей Востока трудно привлечь, однако, когда они уже пришли, с ними работать легко. Так что в целом все равно. В целом разницы почти нет.