Дядя Вернон продолжил свою бурную тираду, а Гарри вновь отключился от происходящего вокруг.

Это объясняло головную боль и потерю памяти, вяло подумал он. Он решил, что его воспоминания за последние несколько лет могут когда-нибудь вернуться, но, в любом случае, это не особо его волновало. С Гарри Поттером никогда не могло случиться что-либо, достойное того, чтобы об этом помнить. С тех самых пор, как его родители погибли в автокатастрофе много лет назад, он вел самую скучную и убогую жизнь, какую только можно представить, и в этой ситуации не предвиделось каких-либо скорых улучшений.

После мучительно долгой поездки, посреди которой Дадли приспичило развеяться от скуки, безостановочно пихая Гарри в плечо (от этого на нем остался отвратительный синяк), они прибыли в пункт назначения. Это оказался маленький коттедж на морском побережье недалеко от Ливерпуля. Пока все высаживались из машины и шли к маленькому двухэтажному домику, Гарри не мог совладать с охватившем его волнением. Несомненно, его дяде и тете придется позволить ему занять здесь настоящую спальню. У него даже будет окно, из которого он сможет выглядывать на улицу! С этой чудесной мыслью он направился в сторону лестницы, где и остолбенел от шока при виде дяди Вернона, забрасывающего очень старый спальный мешок в чулан под лестницей. При этом одутловатое лицо дяди кривилось в отвратительной усмешке.

Гарри уже открыл было рот для злобного протеста, но решил пока что воздержаться от восклицаний. На часах уже было время обеда, и его желудок мучительно урчал. Если сейчас он начнет протестовать, то — он был уверен — получит еще несколько часов голодных болей, а оно того не стоило, особенно если учесть, что ему в любом случае никогда не выиграть спор с дядей. Захлопнув рот, Гарри нырнул в чулан и принялся разворачивать свой спальный мешок. Ему в нос тут же ударил запах пыли и мышиного помета, и его настроение совсем упало. Этот чулан был даже меньше того, что он оставил позади, в доме номер четыре по Тисовой улице; в одном конце чулана был всего лишь крошечный участок пространства, где Гарри мог стоять в полный рост, и с первого же взгляда становилось понятно, что ему очень сильно повезет, если удастся до конца вытянуть ноги, лежа на полу. Он тяжело вздохнул и услышал, как тетя Петунья зовет семью на кухню обедать. В конце концов, он хотя бы сможет набить чем-нибудь живот.

Лето тянулось мучительно медленно, а память Гарри все не возвращалась. Его опять заставили проводить все дни напролет запертым в чулане. А когда тетя Петунья заявляла, что не может больше выносить его присутствие в доме, Гарри уходил на близлежащий пляж. Единственным положительным моментом в ситуации было то, что Дурсли были настолько погружены в свой собственный досуг, что у них оставалось не так много времени, чтобы мучить его. Гарри, в свою очередь, проводил большую часть времени на маленьком пляже возле коттеджа. Окружающая местность была действительно красива. Разумеется, для тех, у кого было время наслаждаться природой. Но у Гарри этого времени обычно не было. Он был больше занят самокопанием и жалостью к себе. Основным предметом невеселых мыслей Гарри было то, что у него совсем нет друзей, с которыми он мог бы проводить время. Это была первая странность, которую Гарри заметил этим летом — подсознательно ему казалось, что у него есть друзья, даже несмотря на то, что он совершенно точно знал, что у него их не было никогда в жизни. После нескольких длинных вечеров, когда он размышлял об этом, сидя на скале и глядя на разбивающиеся о берег волны, он пришел к выводу, что у него в школе должен быть, по крайней мере, один друг. Ведь с тех пор, как Дадли пошел в другую школу, он больше не мог мешать своему кузену с кем-нибудь подружиться. И Гарри стал с нетерпением ждать начала семестра, чтобы узнать наконец, кем же был этот друг.

Вскоре наступил день рождения Дадли, как всегда мучительный для Гарри. Его заставили смотреть, как его кузен открывает гору подарков, а затем целиком съедает праздничный торт. Гарри ушел с праздника при первой же возможности, но никто, казалось, не возражал. Только месяц спустя, на шестнадцатилетие самого Гарри, он заметил еще одну странность: он был разочарован тем, что никто не поздравил его с днем рождения. Он знал, что не должен чувствовать огорчение — в конце концов, Дурсли никогда не отмечали его дни рождения все те годы, что он жил с ними в одном доме. Однако Гарри все еще чувствовал, что должен был получить что-нибудь в этот день, даже если это оказалась бы просто открытка по почте.

Август прошел так же скучно, как и июнь с июлем, и Гарри едва мог сдерживать нетерпение от предвкушения скорого отъезда из домика на море. Он всей душой ненавидел спать на своей сломанной раскладушке, но это было лучше, чем спать в пропахшем плесенью спальном мешке на очень грязном полу. И, кроме того, он не мог дождаться возвращения в школу, чтобы узнать, есть ли у него там друзья.