Автомобильные бомбы и признания

Мы поработили всех представителей животного царства и обращаемся с нашими пушистыми и крылатыми дальними родственниками так скверно, что без сомнения, если бы они основали свою религию, они бы изобразили дьявола человеком.

Преподобный Уильям Индж⁹⁶

Это звучало не слишком правдоподобно, но официальная версия событий гласила, что новая «группа за права животных» совершила атаку на Британский Университет, используя мощную боевую взрывчатку. Университет славился опытами на животных, нанесенный ущерб исчислялся огромными суммами, зрелище было драматичным, и в этом смысле выбранная стратегия оказалась верной. Вскоре другая, никому не известная «группа за права животных» заложила две бомбы под автомобили вивисекторов, и это были настоящие автомобильные бомбы. Происходящее представлялось, мягко говоря, диким. Попробуй разберись, что к чему. Время и место действия – Бристоль, 1989 год.

Одним ранним зимним утром в новостное агентство поступил звонок. Человек предупредил о том, что в здании бара «Здание совета» на территории Университета заложена бомба, которая должна детонировать в течение дня. Полиция и команда саперов прибыли на место с натасканными собаками и провели трехчасовой обыск помещений. Не нашли ничего. Двенадцать часов спустя в полночь взрыв бомбы разворотил бар. Как бы это странно ни было, но офицеры Специальной службы позднее сказали, что кто‑то с ирландским акцентом взял на себя ответственность за атаку от лица Общества ущемленных животных. Ни о группе с таким названием, ни об этом загадочном ирландце больше никто никогда не слышал. Полиция обстоятельно пробежалась по домам всех известных активистов, но ничего подозрительного не обнаружила. Они явно искали не там. Они этого, разумеется, не знали, но список потенциальных людей с соответствующей мотивацией невозможно ограничить узким кругом подозреваемых.

А мотивация в данном случае была простая: бесконечные страдания миллионов животных, приносимых в жертву от имени человечества – животных, которые ничего не сделали, кроме того, что не родились людьми. Этого вполне хватало здравомыслящим людям, чтобы нарушить закон. И не было ничего удивительного в том, что постоянно появлялись все новые люди, готовые противостоять резне, устраиваемой вивисекторами. Для каждого этот момент наступает по‑своему, но результат всегда одинаков: ты видишь этот сумеречный мир монструозных реалий насквозь. В моем случае одной из первых картинок, повлиявших на мое восприятие вивисекции, когда моя кровь закипела, стала сцена из «Фильма о животных». Съемка была сделана в Портон‑Дауне в графстве Уилтшир. Живую свинью в сознании перевернули вверх ногами и привязали к раме, после чего ее прижигали паяльной лампой люди в белых халатах – «ученые» – пока ее кожа не покрылась коркой, после чего в качестве некого абсурдного акта спасения эти выродки предложили свинье воды, вроде бы забыв об агонии, которой только что подвергли несчастное животное. Вот как правительство тестирует наилучшие способы убийства людей в своей секретной военной лаборатории в Портон‑Дауне. Разве это не исключительно чудовищно?

Так или иначе, через несколько месяцев после взрыва в Бристоле, Маргарет Баскервилль, ветеринар, вовлеченный в позорный бизнес, связанный с убийствами и заражением смертельными болезнями абсолютно здоровых животных, вышла из своего дома в Уилтшире и села в свой джип. Когда она сдавала, бомба, прикрепленная к ходовой части, взорвалась, отчего в машине повылетали стекла, а сам автомобиль можно было сразу сдавать в утиль. Чудесным образом водителю Баскервилль выбраться через окно, отделавшись несущественными ранениями. Само собой, покушение на нее угодило в заголовки передовиц, и подавалось это все так, словно зоозащитные группы регулярно проделывают нечто подобное! Движение – все движение – с этим не согласилось. Прежде чем пыль улеглась, из Бристоля вновь поступили новости.

Следующим утром сельский охранник не при исполнении позвонил в полицию, чтобы сообщить о подозрениях относительно соседской машины. Он сказал, что, похоже, она заминирована. Проблема была только в том, что он позвонил именно в те самые силы Эйвона и Сомерсета, которые не сумели обнаружить бомбу в университетском баре. В результате никто не удосужился даже выехать по вызову!

Спустя два дня взрывной механизм, который действительно был прикреплен к днищу машины бристольского вивисектора Макса Хедли, сработал, когда он ехал по жилой улице. И вновь лишь каким‑то чудом раны водителя оказались минимальными. Пострадали случайные прохожие – ребенок, которого отбросило вместе с коляской, и его отец, получивший удар в спину и в палец летящей шрапнелью и в результате попавший в больницу.

Что ж, это была мечта любого писаки и кошмар для каждого, кто был на стороне животных: в глазах общества все зоозащитники превратились в человеконенавистников, взрывающих младенцев. Тот факт, что пострадал ребенок, был ужасен, хоть и пострадал он несерьезно, но благодаря лихорадке в СМИ, поддержка зоозащитных идей теперь приравнивалась к одобрению нападений на беспомощных детей. Теперь ты мог любить либо людей, либо животных – общество ставило перед человеком выбор. И некоторые действительно выбирали! Я помню, как раздавал листовки против цирка в городе в 300 с лишним километрах от места происшествия, и один человек отказался взять у меня листовку, объяснив, что не желает иметь ничего общего с людьми, способными взрывать детей. Втолковать ему что‑либо было невозможно: его уже запрограммировали. Опыт показывает, что такие люди изначально не слишком любят животных и используют любую возможность, чтобы выступить против зоозащитников, доказывая, что для заботы о животных необходимо ненавидеть людей, и что каждый активист несет ответственность за все, что делает движение.

Как всегда близорукое, почти параноидальное в своей поддержке любых проделок вивисекторов, алчное Общество защиты исследований предложило награду в размере £10.000 за информацию о том, кто стоит за «взрывами ради прав животных». Подобная информация не поступила. Единственное, что смогло порадовать полицию, это арест Роджера Йейтса, который жил в Северном Уэльсе после того, как сбежал в ходе Шеффилдского процесса. Его снимок крупным планом СМИ растиражировали повсеместно, назвав главным подозреваемым по делу о взрывах в Бристоле, и буквально через три недели его уже арестовали.

Неубедительными были предположения, что кто‑либо активный в то время – люди, предпочитавшие простые устройства, сделанные из бытовых компонентов, чтобы вызывать пожары – взмахнули бы на принципиально новый уровень и начали использовать взрывчатые вещества большой разрушительной силы и ртутные выключатели, приводящие в действие автомобильные бомбы. Конечно, это могло быть делом рук кого‑то нового в движении, у кого хватало связей и ярости, но на это не было похоже, особенно учитывая, что больше эти люди не давали о себе знать. Не меньше подозрений вызывал и тот факт, что жертвы мощных автомобильных бомб вышли из этого переполоха с несколькими ссадинами.

Движение было уверено, что это работа кого‑то, кто преследовал иные цели, будь то дискредитация зоозащитников или попытка отвлечь внимание. Верность этой теории подтвердила полиция, когда в конечном счете признала, что информация о сделанных кем‑то из зоозащитников заявлениях о совершении взрывов, ложная. Тем не менее, репутация движения была подпорчена. Брось немного грязи, и она быстро начнет прилипать. Когда огонь вспыхнул на пароме в Северном море, следовавшем из Швеции в Харвич на северо‑востоке Англии в сентябре 1989 года, погубив двоих и ранив еще несколько человек, полиция увидела в случившемся возможность обвинить зоозащитников на том основании, что несколькими днями ранее 79 биглей задохнулись на борту парома по пути в лабораторию.

Но вскоре появились куда более весомые доказательства того, что зоозащитники не причастны к автомобильным бомбам. В полицию позвонил человек, представившийся лидером Британского общества за права животных, и взял на себя ответственность за присоединение взрывного устройства, начиненного гвоздями, к машине охотника в одной из деревень графства Сомерсет. Прибыла бригада саперов, живо оцепившая все в округе в связи с «беспределом зоозащитников». Однако очень быстро расследование выяснило странные обстоятельства, доказавшие, что сложившаяся картина – лишь иллюзия.

Тщательный обыск криминалистов внутри машины позволил обнаружить гвоздь, идентичный тем, что нашлись внутри прикрепленного к запертой машине устройства. Это привело детективов к заключению, что либо активисты никому не известной зоозащитной группы побывал внутри машины и оставил в ней гвоздь, что вряд ли, потому что следов взлома машины обнаружить не удалось, либо зоозащитники тут ни при чем. Подозреваемых было несколько, но один мужчина (сам владелец машины) вел себя подозрительно. Арестованный для дознания Алан Ньюбери‑Стрит, известный охотник и президент Британской охотничьей выставки, в скором времени признался, что собственноручно заминировал свой автомобиль, а заодно взял на себя ответственность за две других бомбовых атаки. «Я сделал это, чтобы дискредитировать идею о правах животных и связанные с ней ассоциации», ‑ позднее сказал он в суде. Судья отправил его в тюрьму на девять месяцев, а вся эта заваруха заняла уникальное место в анналах, как единственная история в хронологии борьбы за освобождение животных, связанная с автомобильными бомбами.

Это не мех

Поджигатели из ФОЖ хладнокровны, беспощадны и профессиональны.

Патрик О’Флинн, Birmingham Post

Помимо скверных новостей о «кровавых зоозащитниках», были для активистов и хорошие вести. Кто бы ни отвечал за составление заголовков, он помог людям вновь заговорить о правах животных и вивисекции. Изменилось лишь то, что вивисекторы начали побаиваться за свою жизнь и оглядывали днище машин каждое утро перед поездкой на работу. Что куда важнее, фанатик кровавых видов спорта был за решеткой. Между тем меховая индустрия продолжала переживать свой упадок.

В период 1988‑1989 годов в Соединенном Королевстве закрылись 30 меховых магазинов, включая известный Edelson, который не выжил после направленной против него конкретно агрессивной кампании. Канадская компания Hudson Bay покинула Великобританию со словами: «В нынешних рыночных условиях организовать прибыльную деятельность в Лондоне не представляется возможным». Вскоре после этого освещающий индустрию журнал The Fur Review тоже заявил о своем закрытии. Это явилось результатом визита ФОЖ в редакцию и обещаний неоднократно вернуться. Представитель издания прокомментировал решение владельцев следующим образом: «Решение стало результатом нашего опыта в связи с акциями тех экстремистов, которые подбросили зажигательную бомбу в наше помещение на Рождество и предприняли ряд других угрожающих шагов после этого». Явно недовольно, но освежающе честно.

Несмотря на то, что многие жестко действовавшие активисты на тот момент уже вышли из игры, антимеховая кампания достигла своего пика именно благодаря поджигательскому блицкригу в конце 1988 года. Нападениям подверглись магазины в Ливерпуле, Манчестере и Кардифе; Harrods⁹⁷, Selfridges и House of Fraser⁹⁸ в Лондоне, а также офисы Sears – компании, владеющей Selfridges. В декабре House of Fraser сообщил о том, что закрывает меховые салоны во всех 62 магазинах, где они есть, в преддверии Рождества. Вскоре его примеру последовал Harrods, который продал все свои акции в меховом бизнесе после 100 лет успешной торговли, объяснив это коммерческими и экономическими причинами, предлагая некогда безумно прибыльные норочьи шубы за половину от их цены в £80.000. Отозвался и Oxfam⁹⁹, изгнавший меховщиков из всех своих 830 магазинов. Ранней весной 1990 года последний розничный продавец шуб в лице Selfridges заявил о прекращении торговли шубами. Прошли годы, прежде чем они изменили своему слову, и кое‑какие изделия из меха проникли обратно в магазин, как это случилось и с Harrods.

Работая в связке с радикальными активистами, которые продолжали разбрасывать зажигательные устройства, свою эффективность доказали группы, выказывавшие гражданское неповиновение. Их акции приводили к тому, что громко протестующие люди занимали магазины, блокировали двери, и игнорировать их было уже сложно. В центре Манчестера и рядом с ним мы формировали отряды для нападений на шикарные меховые магазины, один или два одновременно, поэтому перед глазами прохожих постоянно маячили изображения посаженных в клетку, попавших в капкан или изувеченных животных, которые мы демонстрировали на улицах с раннего утра и до позднего вечера в каждый день торговли.

Владельцы, люди средних лет, сидя в своих уютных магазинах, были вне себя. Они очень возбуждались от того, сколько энергии расходовали. Они талдычили нам, что это лишь вопрос времени, когда нам станет скучно, и мы займемся чем‑то еще. Они много лет были в бизнесе и ничего не менялось. Протестующие уходили, а мех оставался. Кроме того, было холодно. Стояла середина зимы в Манчестере, мы стояли подчас по одному человеку у магазина, часами, ожидая, пока все точки закроются. Думали ли мы о том, что есть нечто куда более приятное, чем мы могли бы заняться? Категорически нет! Мы приняли решение и были непоколебимы.

Полиция становилась все менее дружелюбной по мере того, как звонки от отчаянных хозяев магазинов учащались. Сценарий повторялся изо дня в день. Это утомило всех, кто имел отношение к делу, но ничто не двигалось с места. Хороших активистов в наших краях хватало. Были и те, кто с готовностью прибыл бы поддержать нашу кампанию на улицах. Недели шли, и настроения людей постепенно менялись. Нас начинало приводить в восторг то, что происходит. Мы крепко укоренились. Ряды покупателей редели, продажи обрушивались, некоторые продавцы уже предлагали покупателям назвать их собственную цену. Бизнес ощущал давление, поэтому атаки на протестующих усилились, а это всегда хороший знак. Один злобный, стареющий торговец, рекордсмен по потере прибыли, гонялся за активистами по улице, пытаясь рвать их плакаты, после чего забегал обратно в магазин с видом воина‑победителя, вернувшегося с охоты.

Его жизнь изменилась с того дня, как мы начали делать баннеры из парашютного материала, который не рвался. Он потратил вечность на попытки разорвать хотя бы один из них, весь взмок, пыхтел и покрывался краской все больше и больше, бранясь, плюясь, крутя баннер во все стороны вокруг фонарного столба, он ставил на него ногу для опоры и даже пытался драть зубами! Смотреть на это было и смешно и грустно, потому что мы понимали, как много для него все это значит. Перед нами был сломленный, униженный мужчина, который не мог выносить происходящего. Спустя несколько недель после меховой выставки его магазин был выставлен на продажу. Мы одержали еще одну маленькую победу и немедленно переключились на следующий салон.

Они закрывались один за другим: Jindo Furs, Edelson, Kings, Glyn & Leinhardt. Вдобавок ко всему истощенная индустрия и любители мехов были вынуждены делать вид, что игнорируют вид огромных биллбордов, спонсированных группой «Рысь». Они послужили мощным оружием и сыграли не последнюю роль в разрушении репутации меха. Но в 1990 году «Рысь» вызвали в суд. Иск подал владелец норковой фермы Суэлс‑Моор в Западном Йоркшире. Основанием послужил тот факт, что активисты группы нарушили границы частной собственности, чтобы заснять происходящее на ферме. Суд обязал выплатить фермеру компенсацию за убытки, понесенные в связи с обнародованием внутренней информации, и эта выплата обанкротила группу.

За 25 лет до описываемых событий в Англии было около 1000 меховщиков. К началу 1990‑х их насчитывалось всего пара десятков. Статистика британского правительства показывала, что количество производимых изделий из меха существенно снизилось за последние четыре года в 1980‑е. Еще в 1984 году валовой доход индустрии обрушился до £23 миллионов, что означало падение прибыльности на 74%.

В Голландии продажи сократились на 90%, в Австрии и Германии – на 20%. Дюжина меховых магазинов в Мюнхене пошли с молотка. Владельцы обвиняли в банкротстве воинственные акции протеста и негативные документальные фильмы, а также новостные отчеты, ставящие под сомнение оправданность существования звероферм и трапперских методик. В Швейцарии меховая индустрия переживала 75%‑ный спад потребительского спроса.

Согласно журналу Auslands за январь 1990 года, благодаря работе активистов торговля в Греции тоже шла под откос. Тем временем китайские власти проявили свое стремление к справедливости, посадив пять человек за незаконную торговлю мехом панды и осудив еще четверых условно.

Мощная международная антимеховая кампания началась в 1984 году вслед за могучим успехом Greenpeace в освещении деталей охоты на бельков – душераздирающего зрелища, когда голову милого и совершенно беспомощного, черноглазого, белоснежного детеныша тюленя разбивают мужики дубинами с зубцами. Эти кадры облетели планету и вдохновили людей на отчаянные акции против меховой торговли.

Успехи антимеховой кампании разбудили и закаленных в боях активистов. Несмотря на все препятствия и подчас суровые реалии жизни участников движения за освобождение животных, все небезразличные получили ясные сигналы, возвещавшие о грядущих переменах. Кампании проводились на всех уровнях сопротивления. Всего десяток лет активности ФОЖ, и несколько маленьких побед сумели невероятным образом перевернуть ситуацию. Полиция уже была серьезно вовлечена в проблематику прав животных и тратила много ресурсов. Угнетатели животных, в свою очередь, теряли все больше нервных клеток и денежных средств. Были и другие люди, которым приходилось платить по счетам. Эти люди никогда бы не подумали, что станут объектом нападок освободителей животных.

Так, например, компания Portakabin поставляла свои портативные вагончики Glaxo для использования при строительстве крупной вивисекционной площадки в Херфордшире. Из‑за причиненного машинам ущерба компания понесла убытки в размере £50.000. Не меньше был удивлен менеджер PBS Cabins, когда обнаружил зажигательное устройство в своей машине и команду саперов в саду. Тем самым активисты давали понять, что отныне ни один человек, помогающий хоть чем‑то угнетателям животных, не может чувствовать себя в полной безопасности. ФОЖ внимательно следил за всеми.

В океан!

Руководствуясь желанием пообщаться с дельфинами, доктор Джон Лилли – который стал изобретателем техники имплантации электродов в мозги животных без анестезии, чтобы «стимулировать их зоны удовольствия и боли» – проделал дырки в их черепах с помощью острого инструмента и столярного молотка. По словам профессора Джордджио Пильери, «дельфина держали головой вниз, но он пытался выскочить из хватки при каждом ударе – не из‑за боли, а из‑за невыносимого стука молотка. Перенеся наркотическую зависимость и психические расстройства, спустя годы Лилли опомнился и сказал: «Я владел концентрационным лагерем, в котором держал моих друзей».

Уильям Джонсон, «Зверинец через розовые очки»¹⁰⁰

Вы когда‑нибудь пытались выкрасть дельфина? Хоть раз в жизни подумывали об этом? Любой человек, побывавший в океанариуме Моркамба, непредвзято относящийся к такого рода «развлечениям» счел бы кражу дельфина неплохой идеей. Или просто у меня такой круг общения – состоящий из людей, которые в первую очередь думают о спасении животных, попавших в беду, и только потом о последствиях для самих себя. Если вы – животное в беде, то вам по нраву такие люди. А вот представления, которые проводятся в бетонных зданиях вроде океанариума Моркамба, вам не слишком придутся по душе. Они лишены как веселой, так и образовательной составляющих. Океанаруим Моркамба был единственным таким местом, увиденным мной, и, да, я ненавидел его еще до того, как там оказался, но суровая действительность превзошла все мои самые худшие ожидания.

Выглядело это вот как: дельфин плавал по продолговатому бассейну, где его держали в течение долгих лет, в то время как об другую сторону бетонной стены развлекательного центра били волны океана. Если бы жизнь дельфина по‑прежнему оставалась в руках этих владельцев, ничего бы не изменилось никогда. Выход был один – кража. А, точнее, освобождение из жестокого плена – спасение! Но освободить дельфина так, чтобы никто не заметил... хм! В смелых умах начал формироваться дерзкий план. Кто‑то может назвать его глупым или преступным, но давайте взглянем на вещи с позиции дельфина в бетонном аквариуме. Рассказывает один из участников освобождения:

«Мы решились на активные действия после того, как увидели Рокки. Мы начали наносить в дельфинарий регулярные визиты. Со временем мы начали плавать вместе с Рокки и подплывали близко к нему. Это оказалось хорошей идеей! Он провел большую часть своей жизнь в этом загоне – даже морские львы, с которыми он делил судьбу, были отгорожены от него. Единственные моменты общения Рокки с людьми имели место, когда его заставляли выполнять тупые трюки для еще более тупой аудитории, в качестве награды суля мертвую рыбу! Конечно же, он полюбил нас! Он безумно страдал от химических ожогов, которые получал из‑за добавок в воде; его спинной плавник был деформирован и изогнут ввиду непрерывного движения по кругу в бассейне. Рокки убивал других дельфинов, которых подселяли к нему в аквариум на протяжении многих лет – классический случай психологического невроза, как следствия заточения. Тренер классифицировал Рокки как опасное животное, но когда мы плавали с ним, он вел себя как нежный ребенок.

В день операции мы провели финальное тестирование оборудования (сеток для отлова и носилок), после чего пятеро из нас проехали в Моркамб на взятой напрокат машине. Был около 17.00. Потом мы убивали время до полуночи. Затем оставили авто на парковке возле отеля неподалеку от океанариума и продолжили путь пешком, прихватив все необходимое. Мел вскарабкался по стене здания с торца и впустил остальных – откупорить дверь изнутри не составило труда. Оставив дозорного, мы зашли внутрь.

Спустя полтора часа мы сделали вывод, что, несмотря на все наши планы и оборудование, логистика переезда 300‑килограммового дельфина на расстояние в 200 метров (в открытое море за стеной) неминуемо возвращала нас к чертежной доске. Мы закрыли все и пошли назад к машине, но прежде чем мы успели подумать о том, что у нас проблемы, проблема в виде полиции уже маячила впереди и направлялась к нам. Кто‑то из жильцов отеля заметил что‑то подозрительное и набрал простой номер.

Момент был неподходящий. Мы тащили на себе кучу барахла и бежать нам было некуда. Тем не менее, мы рванули. Четверых в итоге арестовали, одному удалось уйти. Нас обвинили в попытке выкрасть дельфина стоимостью £25.000. Мы воспользовались правом хранить молчание и вышли под залог на следующее утро.

Когда нам вернули машину, мы обнаружили, что ребята, снимающие отпечатки пальцев, запылили абсолютно все – коврики, внутреннюю обшивку крыши, багажник, всю обивку сидений, даже двигательный отсек. На то, чтобы привести автомобиль в порядок, ушло три дня. Забавная деталь заключалась в том, что бумажник на заднем сиденье, весь запыленный, но так и не открытый, полнился личными данными скрывшегося активиста. Никому не пришло в голову заглянуть в него! Этот факт заставил нас приободриться на какое‑то время. Но все остальное не оставляло нам шансов. Помимо присутствия в зале суда огромной сети для отлова и носилок для дельфина, объяснить присутствие которых на нашей «прогулке» мы не могли, помимо судьи, отказавшегося заслушать показания эксперта, подтверждавшего факт страданий, причиняемых дельфину заточением, – что убивало всю защиту, – была еще и полиция, которая бесстыдно лгала!»

После пяти дней, в течение которых продолжался суд, жители Нортхэмптона Джим О’Доннелл, Барри Хорн, Мел Брафтон и Джим Бакнер были признаны виновными в преступном сговоре и приговорены к выплате штрафа в размере £500 и еще £250 в качестве судебных издержек. Барри Хорн и Мел Брафтон в дополнение получили еще и условные сроки.

Между тем, у Рокки, уже забывшего обо всей этой суете, пошел 20‑й год в неволе. Но судебный процесс спровоцировал невероятную огласку. Люди начали задавать вопросы. Например, «с какой стати дельфина держат в крошечном бассейне на блеклом пирсе в Ланкашире?» Давление, оказываемое на владельцев, уже не позволяло им отмалчиваться, и они начали возражать, что Рокки уже никак нельзя отпустить обратно в дикую природу, потому что он не выживет без опеки специалистов. Это обычная мантра вивисекторов и охотников, использующих собак. Она дает слабую надежду на то, что о животном заботятся. Это самообман, не подкрепленный никакими фактами. Я имел счастье повстречать многих прекрасно адаптировавшихся «беженцев», живших в радости на воле и неизменно приводивших меня к мысли о том, что либо люди, заявляющие нечто подобное, ничего не знают о животных, либо они – лжецы. У меня хватает сведений, чтобы утверждать и то, и другое.

Рокки родился в дикой природе, но был пленен в юном возрасте и 20 лет провел в садке, выполняя трюки. Еще одного дельфина – самку по имени Леди – доставили из Уипснейдского зоопарка, чтобы она выступала вместе с Рокки. Но она была нездорова еще на момент транспортировки, а потом забеременела к восторгу ее хозяев. В сентябре 1989 года у нее произошло кровоизлияние, и она умерла в своем бассейне. Рокки, далеко не самый счастливый дельфин в мире, снова остался один. Этот факт ничуть не огорчил поработителей – они уже похоронили 14 сородичей Рокки со дня открытия океанариума в 1965 году. В конце концов, в море еще полно дельфинов. Дельфинариум окружало море грусти, и Кампания против дельфинария Моркамба была начата с четкой целью положить этому бизнесу конец. Агрессивные пикеты перед входом на протяжении всего рабочего дня, подчас затягивавшиеся и продолжавшиеся ночь напролет, давили на руководство и отвращали потенциальных посетителей платить за продолжение страданий Рокки.

Постоянное присутствие активистов было таким успешным, что продажи билетов обрушились, и шоу отменили. В конце тоннеля забрезжил свет в виде возможного закрытия предприятия. Мотивировать людей на бойкот было сравнительно просто ввиду пешей доступности других развлечений. Поэтому не было такого, чтобы семьи проделывали путь в несколько километров, чтобы посмотреть шоу, и уезжали неудовлетворенными: перед ними раскрывался весь остальной Моркамб, и дети не ныли, что не получили каких‑то впечатлений. Кроме того, помогал тот факт, что семьи должны были идти по направлению к пикету на пирсе достаточно долго. У них было предостаточно времени, чтобы понять, что происходит нечто не слишком радостное и развернуться до появления каких‑либо конфронтаций. Более того, если кто‑то непременно хотел увидеть дельфинов, для таких людей были дикие и свободные особи, резвящиеся в воде прямо рядом с пирсом! Ни одно жалкое представление не могло сравниться с красочной картиной естественного мира. Ни один вышколенный дельфин не будет так наслаждаться жизнью, как свободный. Общество обращало на кампанию все большее внимание, она набирала движущую силу день ото дня. В результате огласка росла, и давление на дельфинарий только усиливалось.

Семьсот протестующих составили национальное ралли и промаршивали через весь Моркамб. Помимо прочих, были представители коммунальных служб, занимающихся вопросами здоровья и безопасности, Комитета экологической службы и местных органов самоуправления. Последние требовали убрать любую рекламу океанариума из муниципальной литературы, что нанесло предприятию серьезный удар. Это была совершенно легальная, но очень эффективная форма экономического саботажа. Кампания была всеобъемлющей и временами сильно отклонялась от основной темы – дельфина, – концентрируясь на других, казалось бы, не имеющих к ней отношения вопросах вроде того, соблюдает ли океанариум правила пожарной безопасности и законным ли путем добыты шины принадлежащих ему автомобилей. Но подобные вопросы тоже возлагали на океанариум тяжкий груз, помогая тянуть эксплуататоров на дно.

После нескольких месяцев захватчики Рокки, будучи не в силах и дальше выносить все тяготы кампании и понимая, что делать деньги у них больше не получится, пришли к неизбежному решению. Через день после того, как местный совет принял решение вышвырнуть океанариум из своих рекламных проспектов, руководство сообщило общественности, что Рокки будет списан с баланса по окончании сезона, и они хотели бы об этом поговорить. Это была ошеломляющая новость, и переговоры с протестующими начались незамедлительно. Месяцы, посвященные работе по освобождению, окупились, но когда это случилось, вдруг выяснилось, что ни у кого нет £120.000 на реабилитацию Рокки.

Однако эту работу требовалось проделать, и мы приступили к ней, чтобы, не дай бог, не явился кто‑нибудь очень алчный с очередным бизнес‑предложением. Берегитесь, берегитесь тех, кто всегда таится рядом с прекрасными животными, чтобы извлечь из них выгоду. Движению всегда не хватало денег, поэтому океанариум прибегнул к помощи Zoo Check¹⁰¹ и национальной газете Sunday, а также Фонда «Рожденные свободными»¹⁰², что позволило дать старт проекту «В океан!», и деньги потекли.

Вопреки мнению самозваного «эксперта» относительно шансов плененных дельфинов на воле, Рокки вообще не понадобилось время, чтобы адаптироваться в море и вскоре он вовсю ловил рыбу. В течение нескольких дней его уже видели в компании диких дельфинов. Это было потрясающим окончанием трагической истории и моментом истины для человечества, способного в одно мгновение исправить все то зло, что оно творит.

Два его сородича‑узника из Брайтонского дельфинария вскоре разделили судьбу Рокки по аналогичным причинам. Мисси поймали в дельте Миссисипи в 1969 году, когда он еще был детенышем, а Сильвера, юного самца, пленили в Тайване в 1978 году.

Последовательность событий в процессе освобождения была такой же: активисты восстали против популярного курортного развлечения, разбудили общество и привели к серьезным финансовым потерям эксплуататоров. Как выразился один участник кампании против дельфинария: «И все благодаря кучке бездельников».

Таким образом, оставалось последнее шоу с участием дельфинов во всем Соединенном Королевстве. Место действия – «Земля фламинго»¹⁰³, Северный Йоркшир. Организаторы кампании в Моркамбе поставили перед собой задачу модернизировать «Землю фламинго», обеспечив освобождение трех ее узников – Лотти, Бетти и Шарки. Руководству предприятия эта идея не понравилась, и завязалась традиционная борьба. Шествие через главный вход часто превращался в рукопашную между персоналом в полном составе и протестующими. Но история, приключившаяся с одним конкретным активистом, достойна отдельного упоминания.

Алан Купер был хорошо известен в зоозащитном движении своим режимом фитнеса, роскошной светлой шевелюрой и бесконечными усилиями в сфере спасения жизней, которые он прикладывал; особенно это касалось морских обитателей. Однажды кто‑то распустил слух о том, что Купер сексуально приставал к дикому дельфину. Невероятно, но полиция кинулась арестовывать оклеветанного к нему домой в Манчестер и привезла в участок для допроса. Еще более невероятно то, что Уголовный суд предъявил Куперу обвинение! Никого при этом не волновало, что слухи распустили те самые люди, против которых выступали Купер и его друзья.

История была фантастической хотя бы потому, что это редкий случай, когда полиция отреагировала на сообщение о том, что животному угрожает опасность. И уж совсем невозможно поверить в то, что обвинения были сняты только спустя год. Ущерб здоровью родителей Купера сложно переоценить, равно как и ущерб психическому здоровью нации, которая навсегда запомнила шутку про «человека, у которого был секс с дельфином».

Имея большой запас воли и сил сопротивляться, Алан Купер переждал бурю и продолжил участвовать в кампании до полной капитуляции торговцев дельфинами два года спустя в конце 1991 года. Так подошла к концу печальная глава в истории страны. Воротилы отбили свои деньги, продав дельфинов аналогичному предприятию в Швеции, где по сей день идет борьба за их свободу.

В 1970‑е в Великобритании было 30 шоу с дельфинами. Сегодня нет ни одного. Взвешивая весь имеющийся опыт преднамеренных и случайных актов жестокости, смертей в ходе захвата и в процессе заточения, а также продолжительных страданий дельфинов, можем ли мы хоть на секунду усомниться в том, насколько бессмысленны и беспощадны подобные развлечения?

 

 

ДЕВЯНОСТЫЕ

Если бы потребовалось назвать одно‑единственное моральное преступление, которое больше, чем какое‑либо другое, можно считать преступлением против Бога, то это было бы беспричинное причинение боли этим созданиям. Он, творец, создал их для жизни в счастье, но дал нам решать, даровать им свободу или отнимать. Словом, Он возложил ответственность на нас. Если мы обманываем его доверие и пытаем их, каково, выходит, наше к Нему отношение? Несомненно, так же, как грехи плоти выделяют человека среди ближних, так же и грехи жестокости бросают его в противостояние и вражду с Божественным; он становится не сущим животным, а настоящим демоном.

Фрэнсис Пауэр Кобб¹⁰⁴, «Права человека, притязания зверя», 1863

Орем Кровавый

Возможно, это было предсказуемо: американские вивисекторы превосходили всех других в жестокости и изобретательности, и активисты ФОЖ, в свою очередь, реагировали соответствующим образом.

На пятнадцатый год изучения депривации сна у кошек, профессор Джон Орем привинтил к их черепам стальные токовые клеммы и подключил металлические прутья к их ушам и ртам таким образом, что они не могли шевелить головами. Это были стереотаксические¹⁰⁵ приспособления, производимые какой‑то компанией, известной только внутри индустрии опытов на животных, но продававшиеся на открытом рынке. Bilaney Consultants Ltd, базирующаяся в Кенте, характеризует модель 1404 стереотаксического инструмента как «инструмент общего назначения для проведения исследований с высокой нагрузкой, требующей повышенной устойчивости, оснащенный крупными стержневыми брусками и четкой опорной поверхностью, обеспечивающей возможность любого выравнивания лабораторных животных на неопределенные периоды времени. При смене переходников в работе с этим модульным блоком могут быть с одинаковой простотой и точностью использованы самые разнообразные животные от небольших приматов до кошек и мышей».

Вокруг глаз кошек Орема виднелись виднелись оголенные кости, в их трахеях были проделаны дыры. Кошек наказывали, если у них не получалось задержать дыхание, когда звучал специальный сигнал. В качестве экзекуции использовался выхлоп нашатырного спирта, от которого им было очень плохо и сильно жгло глаза. Орем Кровавый сделал карьеру, идя по кошачьим головам. Лишение сна было его специализацией. Считается, что он изобрел невероятное число способов заставить кошку проснуться, как, например, его оригинальный «остроумный метод, предполагающий, что кошку помещают на небольшую деревянную планку внутри водоналивного барабана, и когда она засыпает, она падает в воду». Другие неординарные формы депривации включали понижение температуры до минусовой или принуждение к бегу на протяжении часа по бегущей дорожке, которая не останавливалась. Все это жизненно необходимые медицинские исследования, если вы вдруг забыли.

Лаборатория Орема располагалась в помещении Центра здравоохранения Техасского технологического университета, где огромное число кошек подвергалось бесконечным пыткам на протяжении долгих лет. Но одним июльским днем Орему не повезло: небольшая группа протестующих разбила окно лаборатории и спасла пять кошек, нанеся $70‑тысячный ущерб оборудовани<