Приключения итальянцев в России

 

В 1808 г. Наполеон решает покончить с династией испанских Бурбонов и отправляет королем в Мадрид своего брата Жозефа. А на опустевший неаполитанский престол 15 июля 1808 г. Наполеон назначает маршала Мюрата. С 1 августа Мюрат стал именоваться Его Величеством Иоахиман-Наполеоном. Французский историк Жан Тюлар писал: «Император ударом кулака надвинул драгоценные венцы на чело двум новым королям, и они разошлись в разные стороны, как два рекрута, поменявшиеся киверами»[91].

Напомню, что Мюрат, начавший карьеру трактирщиком, был женат на Каролине Бонапарт, родной сестре Наполеона. Тесть уведомил неаполитанский народ о назначении зятя специальной прокламацией, где говорилось, что новый король дарован народу «божественным Провидением». В прокламации возносились «хвалы нации, наделенной всеми счастливыми свойствами, призванными вновь завоевывать славу, равную той, что осеняла античных предков и донесла их имена до наших дней».

6 ноября 1808 г. Мюрат и Каролина прибыли в Неаполь. «По виа де Форна кортеж вступил на площадь Меркателло, где высилась большая конная статуя Наполеона, замысел которой навеян капитолийским Марком Аврелием. Между площадью Меркателло и улицей Толедо стоял еще один памятник в романском стиле: внушительная триумфальная арка, копия арки Константина, богато украшенная трофеями и барельефами. Один из них изображал Иоахима, гарцующего на великолепном боевом коне, и шествующую перед ним Партенопу в окружении представителей разных сословий и ремесел. На другом Каролина в облике Юноны была окружена женщинами, символизирующими разные провинции королевства… Все это по моде того времени увенчивали латинские изречения, напыщенные, полные аллегорий и призванные придать больше величия этому шедевру из папье-маше, дерева, поддельного мрамора, бумажных обоев»[92].

Французский полномочный министр в Неаполе д'Обюссон-Лаейад позже писал своему начальнику Шампаньи: «Балконы были полны женщин, выражавших свою радость более пылко, нежели мужчины».

«Как видим, встреча была очень горячей. Мюрату легче, чем Жозефу, удалось снискать расположение простонародных кварталов Неаполя. Его выправка, склонность к театрализованным жестам, кавалерийская удаль, своего рода преувеличенность во всем, свойственная южанам, — все способствовало обольщению подданных, а те ничего иного и не желали. Фердинанд IV был непопулярен, и его правление было не более легитимным, чем интронизация Иоахима-Наполеона. В Неаполе успели повидать слишком много династий и коронованных ставленников, чтобы упорствовать в верности какой-то определенной династии, как случалось в иных частях Италии. Сдается, что Мюрата приняли охотно, охотнее даже, нежели Жозефа»[93].

15 (28) июля 1808 г. Мюрат подписал в Байоне договор с Францией, по которому обязался поставить Наполеону 18 000 пехоты, 2500 кавалерии, 25 орудий, 6 линкоров, 6 фрегатов и 6 бригов.

Мало того, Неаполитанское королевство обязывалось на свои средства содержать войска, сражавшиеся по приказу Наполеона вне королевства. А это не так уж мало — около 5 тысяч неаполитанских солдат находились в разных странах Европы, в основном в Испании.

Внешняя торговля Неаполитанского королевства на 95 % велась морем. Надо ли говорить, что британская блокада Апеннинского полуострова и ответная континентальная блокада Наполеона разоряла неаполитанских купцов.

17 февраля 1809 г. Мюрат ввел целый пакет законов, упразднявших институты феодального строя в королевстве. В том же году был введен Гражданский кодекс Наполеона. Правда, тут король учел просьбы церковников и исключил из него право на развод.

В 1808 г. правители Ливорно пустили в порт несколько британских военных кораблей. Наполеон разгневался и отдал Великое герцогство Тосканское своей сестре Элизе.

Вскоре Наполеон решил покончить с независимостью Папской области. Еще в 1801 г. первый консул восстановил власть папы в Риме, а 15 июля 1801 г. заключил конкордат, то есть договор между папой и Францией. Замечу, что этот договор оставался в силе до 1905 г. и послужил образцом для заключения договоров ряда других европейских стран с папским престолом как в XIX, так и в XX веках.

Декретом от 17 мая 1809 г. папа был лишен светской власти, а папские владения присоединены к Франции. Но Пий VII не желал мириться с произволом своенравного монарха, которого он пять лет назад короновал как императора французов. Папа издал буллу, где заклеймил «грабителей престола Святого Петра», но при этом назвать Наполеона по имени Пий не рискнул.

5–6 июня французские солдаты по приказу Наполеона вошли в священные покои главы католической церкви и вывезли папу из Рима в Савойю. Позже Пий был перевезен в замок Фонтенбло под Парижем. Рим был признан вторым городом империи, папе назначен ежегодный доход в 2 млн франков, монастыри упразднены, а большинство священников уволено.

Говоря о господстве Наполеона на Апеннинском полуострове, можно сказать, что, несмотря на большие поборы с реквизициями, подавляющее большинство граждан с симпатией относилось к императору. Реформы, проведенные по его приказу, были благоприятны и для Италии. Так, благодаря Наполеону пало феодальное право, были введены конституционные учреждения, значительно расширена свобода печати, реформированы уголовное и гражданское право, упрощено и улучшено отправление правосудия, увеличена личная свобода, промышленность и торговля избавлены от многих стесняющих их условий и заметно оживились. Именно в этот период зародилась и развилась идея единства Италии.

Благодаря Тильзитскому миру с Францией Россия сумела присоединить Бессарабию и Финляндию. Тем не менее отношения между империями в 1810–1811 гг. заметно испортились. С сожалением приходится признать, что в этом Александр I был повинен куда больше, чем Наполеон. Подробно об этом рассказано в другой моей книге из серии «Друзья и враги России» — «Франция. История вражды, соперничества и любви».

В 1811 г. началось сосредоточение русских армий на границах с герцогством Варшавским. 17 октября 1811 г. в Петербурге между Россией и Пруссией был подписан секретный военный договор, направленный против Франции. Любопытно, что генерал Шарнгорст, подписавший договор, прибыл в Петербург под чужой фамилией.

В феврале 1812 г. Александр I заявил: «Я скорее готов вести войну в течение десяти лет… удалиться в Сибирь… чем принять для России те условия, в каких находятся сейчас Австрия и Пруссия»[94].

Наполеон ответил сосредоточением своих войск на Одере и Висле. Там он с горечью заметил русскому генералу Чернышеву: «Такая война из-за пустяков».

Наполеона заботит Испания, да и в Неаполе король Мюрат начинает своевольничать. В апреле 1812 г. Мюрат отправляется в Париж объясняться с императором. В его отсутствие регентшей становится королева Каролина.

Любопытный момент: Мюрат поведет в Россию не свою неаполитанскую армию, а четыре армейских корпуса, выделенные ему императором: Нансути, Монбрёна, Груши и Латур-Мобура. Это был цвет европейской кавалерии: кирасиры, драгуны, егеря, гусары, легкая конница из Франции, Польши, Саксонии, Вюртемберга, Италии и Пруссии.

А 33-ю неаполитанскую пехотную дивизию и бригаду кавалерии Наполеон оставил в Германии в резерве.

33-я неаполитанская дивизия под командованием генерала Ж. Дестре прибыла в Вильно лишь в конце ноября 1812 г. Затем 33-я дивизия отступила к Данцигу. Туда же пришли 34-я дивизия и остатки X корпуса Макдональда. Всего к началу 1813 г. в Данциге собралось до 40 тыс. человек.

В январе 1813 г. к Данцигу подошел казачий отряд Платова численность в 7 тыс. сабель. А в феврале туда прибыл русский корпус генерала Штейнгеля — 18,8 тыс. человек при 72 орудиях.

В конце февраля — начале марта 1813 г. гарнизон Данцига дважды успешно атаковал русских и захватил большие запасы продовольствия и фуража.

В апреле к Данцигу подошли 40 тысяч русских солдат, а также осадный парк в 218 орудий, а в мае город был блокирован эскадрой Грейга из 95 вымпелов.

16 ноября 1813 г. гарнизон Данцига капитулировал, выторговав себе право свободного ухода. Но Александр I не утвердил условий капитуляции, и всех французов, итальянцев и немцев погнали в плен.

Итак, участие неаполитанцев в русской кампании 1812 г. было невелико. Куда большую роль сыграли части, сформированные на севере, то есть в Итальянском королевстве.

В конце 1811 г. по приказу Наполеона вице-король Евгений Богарне сформировал обсервационный корпус для войны с Россией.

10 января 1812 г. Богарне вступил в командование обсервационным корпусом, а 1 апреля 1812 г. корпус был переименован в IV пехотный корпус Великой армии.

К июню 1812 г. в состав IV корпуса входили:

— Итальянская королевская гвардия под командованием бригадного генерала барона Лекки: пехотная бригада — полк королевских велитов (легкая итальянская пехота), пехотный полк гвардии и полк конскриптов гвардии (все — по 2 батальона); кавалерийская бригада — полк драгунов гвардии (2 эскадрона), 1-й драгунский полк Королевы (4 эскадрона) и Почетная гвардия (5 рот); артиллерия: 1-я и 2-я роты пешей и 1-я рота конной артиллерии гвардии;

— 13-я пехотная дивизия под командованием дивизионного генерала барона Дельзона: 1-я бригада — 8-й легкий полк (2 батальона, 2 орудия), 84-й линейный полк (4 батальона, 2 орудия) и 1-й временный хорватский полк (2 батальона); 2-я бригада — 92-й и 106-й линейные полки (по 4 батальона, 2 орудия); 9-я рота 2-го полка пешей артиллерии и 2-я рота 4-го полка конной артиллерии;

— 14-я пехотная дивизия под командованием дивизионного генерала графа Бруссье: 1-я бригада — 18-й легкий полк (4 батальона, 2 орудия), 53-й линейный полк (4 батальона, 2 орудия), Испанский полк «Жозеф-Наполеон» (2 батальона); 2-я бригада — 9-й и 35-й линейные полки (по 4 батальона, 2 орудия); 7-я рота 2-го полка пешей и 3-я рота 4-го полка конной артиллерии;

— легкая кавалерия IV корпуса под командованием бригадного генерала графа Орнано: 12-я бригада— 9-й и 19-й конно-егерские полки (по 3 эскадрона); 13-я бригада — 2-й итальянский конно-егерский полк Наследного принца (4 эскадрона);

— Баварская кавалерийская дивизия под командованием генерал-майора графа фон Прейзинг-Мооса: 21-я бригада легкой кавалерии — 3-й легкоконный полк Кронпринца и 6-й шволежерский полк барона фон Бубенхофена (по 4 эскадрона); 22-я бригада — 4-й шволежерский полк Короля и 5-й шволежерский полк князя фон Ляйнингена (по 4 эскадрона).

Всего в IV корпусе насчитывалось 24 300 человек при 88 орудиях.

Как видим, в корпусе итальянцы составляли большинство, хотя были французы, немцы и т. д.

Любопытно, что после переправы через Неман Карл фон Клаузевиц оценивает численность IV корпуса Богарне в 45 тыс. человек.

23 июня 1812 г. IV корпус начал форсировать Неман в районе Ковно в составе центральной группировки Великой армии.

Корпус Богарне отличился в трехдневном сражении (12–14 июля по ст. ст.) под Островной.

В Бородинском сражении именно итальянцы из IV корпуса атаковали батарею Раевского[95].

Захват батареи Раевского имел очень большое значение для Наполеона. Недаром ее звали «ключом Бородинской позиции». На самой батарее было установлено 18 орудий, и еще несколько — на флангах. Батарею защищали 8 пехотных батальонов и 3 егерских полка.

Между 15-ю и 16-ю часами 7 сентября 1812 г. батарея была взята итальянским корпусом Богарне.

Во время отступления Наполеона из Москвы IV корпус шел в авангарде, и Богарне «занял г. Малоярославец и с 18 тысячами солдат держался в нем целый день против армии Кутузова»[96].

Приведу несколько цитат, характеризующих этот бой.

«На поле боя прибыла 14-я дивизия Брусье, а за ней по дороге спешила 15-я дивизия Пино, составленная из итальянцев, которые еще не участвовали ни в одном крупном сражении 1812 г. Офицер итальянских войск вспоминал, что на марше к ним прискакал адъютант Евгения Богарне Шарль де Лабедуайер и воскликнул: „Спешите, храбрые итальянцы! Вице-король ждет вас с нетерпением. Ваши товарищи окажутся в опасности, если вы не подоспеете вовремя, а вы потеряете возможность доказать вашу отвагу!“ И дальше очевидец рассказывает: „На эти слова, которые передавались из уст в уста, все батальоны ответили радостными возгласами — предвестниками победы. Колонны уже не шли — они летели вперед, но нам все равно казалось, что мы идем недостаточно быстро. Отовсюду раздавались воинственные песни, радость заставляла нас забыть об усталости“.

Однако пока итальянцы шли по дороге, в новую атаку была брошена 1-я бригада дивизии Брусье (18-й легкий и 53-й линейный полки). В этот момент, около 11 часов утра, император, прискакавший из Боровска, поднялся на Бунину гору и в подзорную трубу мог рассмотреть атаку своих войск. Под грохот орудийной канонады и треск ружейной пальбы французские колонны двинулись в бой. Генерал Ермолов вспоминал: „Неприятель терял ужасно, но ни на что невзирая ввел в город силы, и в одиннадцатом часу город был в руках его, и едва успели мы вывести батареи“…

Сегюр вспоминает: „Оставалась еще 15-я дивизия. Вице-король двинул ее в бой. Она перешла в наступление, причем одна ее бригада стала продвигаться влево с целью взять штурмом предместье, а другая — пошла на город. Это были итальянцы, рекруты, и они сражались в первый раз. Они устремились вверх по склонам, испуская радостные крики, не зная об опасности, или презирая ее. Наверное, из-за того странного свойства человеческой натуры, которая делает жизнь менее дорогой в ее расцвете…“

Свидетель атаки дивизии Пино офицер Итальянской гвардии рассказывает: „Противник, захваченный врасплох, изумленный, пораженный столь внезапным общим штурмом, был опрокинут, и мы увидели, как наши итальянцы захватили все позиции, которые были указаны вице-королем и генералом Гурго — адъютантом императора… Первая бригада ворвалась в город и выбила оттуда русские войска. Ужасающая схватка разгорелась среди пламени, которое пожирало здания… Вторая бригада, которая шла по оврагу под страшным артиллерийским и ружейным огнем, овладела предместьем и высотами, на которых оно стояло. Генерал Левье, много старших и младших офицеров были ранены. Под генералом Пино была убита лошадь, и тогда он сражался в пешем строю со шпагой в руке, давая пример солдатам своим поведением и своим голосом. Ружейная пуля убила находившегося рядом с ним его брата и адъютанта, который упал прямо у ног генерала… Генерал Фонтана, полковник Лашез и многие другие офицеры были ранены… Порыв дивизии Пино поднял дух солдат 13-й и 14-й дивизий.

Они присоединились к 15-й и вместе преследовали отступающие русские войска. Тогда вслед за ними устремилась артиллерия, давя своими колесами мертвых и умирающих, которыми были усыпаны улицы…“

Стрелки часов приближались к трем пополудню, а у принца Евгения уже практически истощились все резервы. В запасе оставалась только Итальянская гвардия, и принц, не колеблясь, бросил ее в огонь. Исполняя приказ своего командира, итальянские гвардейские егеря перешли мост и, подобно 15-й дивизии, очертя голову двинулись в атаку. Полковник егерей Перальди выкрикнул фразу, которая вошла с историю: „Не стрелять, егеря! Штык — вот оружие гвардии! В штыки, храбрые итальянцы!“. Гвардейские егеря и остатки дивизии Пино штурмом овладели Спасской слободой. Все остальные, французские и итальянские полки, в который уже раз устремились вперед и снова отбили основную часть города. На помощь им подошли гренадеры и карабинеры Итальянской гвардии, которые, однако, остались в резерве неподалеку от моста»[97].

Под Вязьмой IV корпус «спас корпус Даву от уничтожения, своевременно придя ему на помощь. Не доходя Духовщины, окруженный казаками, не имея более запряжек, Богарне был принужден побросать часть своих орудий в р. Вопь. 4-го ноября, пробившись после целого дня боя к Орше, он на следующий день повернул назад, чтобы идти на выручку корпусу Нея, отрезанного под Красным, и привел остатки этого корпуса к императору»[98].

Собственно, на этом можно и закончить историю первой русско-итальянской войны 1799–1813 гг. В ходе «заграничного похода» русской армии в 1813–1814 гг. русские войска практически не соприкасались с итальянскими и не вступали на территорию Италии. Таким образом, последним актом русско-итальянской войны можно считать участие неаполитанских войск в обороне Данцига в 1813 г.

 

Глава 15

Итоги войны

 

Фраза французского генерала Карла Клаузевица «Война есть продолжение политики иными средствами» получила широкое распространение лишь в начале XIX века. Однако подобные высказывания делались политиками и полководцами еще в античные времена.

Так, граф Григорий Орлов в 1768 г. заявил на совете у императрицы: «Если война целей не содержит, так это не война, а дурацкая драка».

Зачем, ради чего русские вторглись в 1799 г. в Северную и Южную Италию, а Наполеон в 1812 г. — в Россию? К сожалению, до сих пор отечественные историки не дали внятного ответа на этот вопрос.

Историки обычно делят войны на справедливые и несправедливые. Но даже несправедливая война может принести большую пользу государству в виде присоединенных территорий, контрибуций, военной добычи, выгодных торговых договоров. Но никаких таких целей не было ни у русских, ни у итальянцев, да и они даже теоретически не могли быть достигнуты.

Сколько этнических итальянцев погибло «в снежных просторах России», никто так и не посчитал. По моей оценке, их было около 50 тысяч. Это и североитальянцы из корпуса Богарне, и неаполитанцы из гвардии Наполеона, и солдаты чисто французских дивизий — уроженцы Пьемонта, Генуи и других территорий, включенных в состав Франции.

Сколько итальянцев погибло в ходе походов Суворова и Ушакова в 1799 г., как комбатантов (военнослужащих), так и нонкомбатантов (мирных жителей)? Опять же, никто из наших ученых мэтров не удосужился посчитать. Наконец, сколько русских погибло в так называемых «заграничных походах» 1798–1807 гг. в Европе и на Средиземном море? Какие материальные затраты понесла Россия? Да, неинтересно все это ни царским, ни советским, ни нынешним профессорам. Куда приятнее получать «бабки», гранды и ученые степени за брэнды «Суворов на Чортовом мосту», «Корабли штурмуют бастионы», «Белли входит в Рим» и т. д.

Царские историки придумали миф о том, что-де «злодей Буонапарте», еще будучи простым генералом, замыслил покорить святую Русь и уничтожить православие. Советские историки раздули первую часть этой фальсификации, разумеется, о борьбе с православием они помалкивали. Как-то глупо доказывать, что подобные бредовые мысли никогда не приходили в голову ни генералу, ни первому консулу, ни императору.

Наоборот, одной из первых задач Бонапарта после 18 брюмера стал союз с Россией.

Академик А.З. Манфред писал: «Кто же мог быть союзником Франции в этой титанической борьбе? Ответ был не прост. Понятно, что ни Австрия после Маренго, ни постоянно колеблющаяся Пруссия, ни ослабевшая Испания не были пригодны для этой задачи, да и они в силу многих причин на такой союз не пошли бы. Ни Скандинавские страны, ни итальянские государства в начале XIX века уже в счет не шли. Кто же оставался? Оставалась одна великая держава — могучая северная империя Россия, и о ней, естественно, прежде всего должен был подумать Бонапарт»[99].

Да и в 1808 г. — начале 1812 г. у царя Александра I было достаточно случаев, чтобы обеспечить длительный мир России. История, как принято говорить, не терпит сослагательного наклонения, но, на мой взгляд, нашим историкам пора бы дать ответ, а что было бы, если бы Наполеон получил в жены русскую княжну, и континентальную блокаду царь бы вел согласно всем статьям договоров, благо наши воры все равно нашли бы в ней миллион лазеек. Наконец, сосредоточение войск можно было бы вести за несколько сотен километров от западной границы и т. д. И тут более чем очевидно, что Наполеону просто в голову не пришло бы лезть в снежную Россию.

Но вот Наполеон перешел Неман. Каковы же планы этого «вероломного агрессора»? У Наполеона одна только мысль — разбить противника и заключить мир. При этом он не претендовал ни на один квадратный метр русской территории. Единственное требование к Александру: оставить территориальный статус-кво, выполнять ранее подписанные договоры и не помогать его врагам. Наполеон был готов заключить мир в любой момент русской кампании и многократно, но безрезультатно пытался вступить в переговоры с царем.

А каковы же условия у жертвы «агрессии»? «Или я, или Наполеон. Мы вместе не может царствовать!» — заявил Александр I еще до Бородина.

Война 1798–1815 гг. была навязана русскому народу волей двух русских императоров, пожелавших стать «спасителями Европы», один из которых был психически неуравновешенным человеком, а второй пытался громкими победами смыть грех отцеубийства. Большую роль в этом сыграли и русские немцы, «жадною толпой стоящие у трона», и, естественно, козни британской разведки, не гнушавшейся любыми средствами от подкупа русских вельмож до убийства монарха.

За все Россия заплатила 1,5–2 миллионами человеческих жизней — комбатантов и мирных людей, убитых и умерших от ран, болезней и голода, вызванного войной. И это при численности населения России примерно в 30 млн человек.

А вот выгоды, полученные Россией в результате разгрома Наполеона, ничтожны, скорее даже негативны — Российская империя впервые получила польских подданных, которые будут всячески пакостить ей целое столетие. Польша в 1815–1831 гг. не только не давала империи ни рубля, а наоборот, на нее пришлось тратить огромные средства. А взамен мы получили польские восстания.

Ну а, кроме того, Россия стала «жандармом Европы». Причем и Александр I, и Николай I гордились этим титулом и грозили интервенцией любому государству Европы, если там возникал какой-либо внутренний конфликт — в Париже, Мадриде, Неаполе и т. д.

Между тем жандармов везде не любят, это не понимают только в США. Русофобские настроения в Европе нагнетались римскими папами и французскими министрами в течение столетий. И эта древняя европейская русофобия, плюс амбиции Александра I и Николая I вызвали ненависть к России у всей Европы. Вся Европа проклинала Россию и в ходе Крымской войны, и во время «польских восстаний».

«Отечественная война 1812 года» вновь вернула Италию из XIX века во времена феодализма. Были восстановлены Пьемонт, Неаполитанское королевство и Папская область. Там возродились феодальные порядки, засилье церковников. Северная часть Апеннинского полуострова стала австрийскими провинциями Ломбардией и Венецией. Парма, Мадена и Тоскана формально стали суверенными территориями, но фактически они были вассалами Австрийской империи. Тем более что все герцоги были связаны кровным родством с правящей династией Габсбургов.

Австрийский канцлер Клемент Меттерних в 1847 г. изрек свою знаменитую фразу: «Италия — всего лишь географическое понятие».

«Австрийцы сформировали целую систему полицейского сыска, наушничества, доносов, цензурного гнета и бюрократического мракобесия — уродливую и унизительную субкультуру. Неудивительно, что этот безжалостный и мрачный обскурантизм вызвал резко негативное отношение со стороны итальянцев, и число тех, кто мечтал о свободе и прогрессе… неуклонно росло»[100].

 

Глава 16

Сардинская армия в… Крыму

 

В 1852 г. во главе правительства Сардинского королевства становится талантливый, но беспринципный политик — 41-летний граф Камилло Кавур. Во внешней политике граф ориентируется прежде всего на Францию, надеясь с ее помощью захватить новые территории.

В сентябре 1854 г. англо-французские войска высадились в Крыму. Началась героическая оборона Севастополя. О мотивах действий Англии и Франции автор уже подробно говорил в книгах серии «Франция. История вражды, соперничества и любви» и «Англия. Ни мира, ни войны».

К весне 1855 г. Франция сосредоточила в Крыму около трети войск метрополии, а также колониальные войска из Алжира, зуавов и Иностранный легион.

У англичан также были исчерпаны все резервы, и Лондон пошел на беспрецедентные меры. Начался набор в Иностранный легион, который создавался для пополнения находившихся в Крыму войск. Численность легиона должна была составлять не менее 10 тыс. человек. Британское правительство надеялось найти готовых для воинской службы людей в Швейцарии и Германии, но там так и не удалось провести массовой вербовки. Именно медленное формирование Иностранного легиона и побудило английское правительство обратиться к другим государствам для вовлечения их в войну с Россией.

Благоразумные шведы отказались воевать с русскими, поскольку в Стокгольме хорошо помнили, что лед Ботнического залива может выдержать не только русскую пехоту, но и кавалерию, и артиллерию.

Зато Италия была вне досягаемости русского оружия, и граф Кавур решил немного повоевать в Крыму, надеясь, что за это французский император Наполеон III подарит Сардинскому королевству герцогства Парма и Модену.

29 ноября 1854 г. начались секретные переговоры Кавура с представителями Англии и Франции. После достижения принципиального соглашения 14 декабря состоялось официальное приглашение правительств Англии и Франции сардинскому королю Виктору Эммануилу II принять участие в войне против России.

10 января 1855 г. Сардинское королевство объявило войну Российской империи. А 26 января Кавур подписал с союзниками военную конвенцию, согласно которой пьемонтцы выставляли для ведения войны в Крыму корпус в составе не менее 15 тысяч человек и пополняли его по мере убыли личного состава. Англия и Франция со своей стороны ручались за безопасность территории Сардинского королевства на время участия ее в войне. Разумеется, здесь речь шла не о России, а об Австрии. Кроме того, Англия обязалась предоставить Сардинии заем в 2 млн фунтов стерлингов для покрытия расходов на военные приготовления, а также перевезти в Крым войска на английских судах. Кавур добился у союзников принципиального согласия рассмотреть «итальянский вопрос» на конференции, которая должна была последовать после окончания Восточной войны.

Этот договор был представлен палате депутатов 3 февраля 1855 г. и сразу же столкнулся с активной оппозицией как со стороны правых, так и со стороны левых.

Депутат Брофферио обвинил Кавура в отсутствии четкого политического курса и «уважения к конвенциям и конституционной нравственности» и заявил о полной бесполезности и несвоевременности договора. Броффефрио заявил: «Союз с Турцией являлся оскорблением для Пьемонта и позором для Италии. Мы подвергались различного рода лишениям, мы должны были платить невыносимые налоги, мы стойко перенесли банкротство государства в надежде на то, что настанет день, когда мы сможем вернуться на поле с криком „Долой иностранцев!“ А что сейчас? Получается, что мы вынесли все эти лишения только для того, чтобы во имя врагов Италии потерять наших солдат и наши миллионы в Крыму». Речь свою депутат закончил словами: «Если вы одобрите этот договор, падение Пьемонта и развал Италии станут свершившимися фактами».

10 февраля договор с союзниками был ратифицирован. «За» проголосовал 101 депутат, против — 60 депутатов, включая родного брата Камилло, Густава Кавура.

Формирование Сардинского экспедиционного корпуса официально началось 31 марта 1855 г., хотя ряд подготовительных мероприятий был проведен уже в декабре 1854 г. — марте 1855 г. Командующим был назначен генерал Альфонсо Ламармора. В состав корпуса входили 1-я пехотная дивизия в составе десяти батальонов, сведенных во 2-ю и 3-ю пехотные бригады, а также 2-я пехотная дивизия в составе десяти батальонов, вошедших в состав 4-й и 5-й пехотных бригад. Кроме того, имелась еще резервная 1-я пехотная бригада в составе пяти батальонов. В каждом батальоне было по четыре роты, которые к началу кампании насчитывали по 125 человек. К ее завершению из-за боевых и санитарных потерь в ротах оставалось не более 90 человек. Кавалерия состояла из одного полка, в котором было четыре эскадрона. Артиллерия насчитывала шесть батарей с 36 орудиями.

Перевозка в Крым 15-тысячного Сардинского корпуса велась на британских судах. Первые контингенты прибыли в Балаклаву 8 мая 1855 г.

Сардинский экспедиционный корпус дислоцировался на территории, находившейся в сфере ответственности командующего британской армии. Ставка командующего сардинской армией генерала Альфонсо Ламармора находилась в деревне Кадыкой. Итальянские располагались по правой стороне Черной речки и на высоте Гасфорта, они контролировали один из мостов через эту речку вдоль старой Воронцовской дороги от позиций союзников до Телеграфной горы.

К началу июня 1855 г. большая часть Сардинского экспедиционного корпуса высадилась в Крыму. На 5 июня корпус насчитывал уже 15 тысяч человек, 2246 лошадей, 364 мула и 323 воинские повозки различного предназначения.

В расположении союзников особых изменений не наблюдалось, разве что позиции турок из района Байдарской долины были перемещены во вторую линию Обсервационного корпуса, за расположение французов, видимо, для того, чтобы дать последним воспользоваться ее природными благами — фруктами и фуражом.

15 июня состоялся Военный совет союзников, где помимо нескольких французских генералов присутствовали лорд Раглан, Омер-Паша и генерал Ламармора. На совете генерал Пелиссье предложил план, который был всеми одобрен. Он сводился к следующему:

«1. Осуществить массированную бомбардировку Севастополя с рассвета 17-го июня в течение 24 часов.

2. Предпринять в тот же день демонстративное выступление в направлении русской армии на Бельбеке.

3. Начать штурм Большого Редута и Малахова кургана на рассвете 18-го июня.

Этот штурм должен начаться французами и англичанами одновременно. Демонстративное выступление должны осуществить пьемонтцы и турки при поддержке четырех французских дивизий. Цель выступления — держать в напряжении русскую армию, угрожая ей обходным маневром со стороны Байдар»[101].

По этому плану Сардинский корпус должен был перейти Черную речку у Чоргуна и Карловки и следовать по обеим берегам реки Шули в направлении одноименного села, а также Ай-Тодора, Упу и Узенбаш с целью разведки местности и создания угрозы русским на плоскогорье с подступов, шедших из долины реки Шули и ведших в Кодиа Сала и в Корали.

Для обеспечения прохода через Черную речку в долину реки Шули Ла Мармора приказал саперам срочно построить мост у селения Чоргун и выделить силы для прикрытия работ.

Во время возведения моста произошла небольшая стычка с передовыми мобильными дозорами русских. Начальник штаба 2-й дивизии майор Поррино в своем донесении указывал, что «силы русских, пытавшихся противодействовать строительству моста, насчитывали от 150 до 200 солдат и 25 конных казаков. В результате стычки ранены двое берсальеров; что касается русских, то наблюдали падение четырех человек. К вечеру 16 июня мост был построен»[102].

В 3 часа утра 17 июня 1-я сардинская пехотная дивизия под командованием генерала Дурандо и бригада резерва (под временным командованием полковника Джустиниани вместо генерала Ансальди) вышли из лагеря и через час, перейдя Черную речку по возведенному накануне мосту, поднялись на высоты у Чоргуна и подошли к Шули. 2-я пехотная дивизия (под временным командованием генерала Ансальди вместо умершего от холеры Алессандро Ламарморы, брата Альфонсо Ламарморы) остались в лагере.

Турецкие войска Омер-Паши (21 батальон) выступили одновременно с пьемонтцами, образуя правый фланг и двигаясь в направлении Карловки, Упу и Узенбаш.

Предполагалось, что выдвижение сардино-турецкой группировки вынудит русских сосредоточить свои силы у Кодиа Сала, что позволит французам перейти в наступление на плоскогорье Макензи. Поэтому три французские дивизии спустились к Черной речке, где соединились с четвертой дивизией и остановились в ожидании благоприятного момента.

По данным союзников, у Шули «русские имели 4 батальона пехоты, кавалерийский полк и полк казаков; за ними находился корпус в 10–12 тыс. человек. Еще один корпус охранял плато Макензи и, вероятно, 20 тыс. размещались на плато Бельбек».

Командир 1-й сардинской дивизии генерал Дурандо доносил в штаб корпуса: «При нашем приближении русские передовые посты, находившиеся в селении Шули, открыли беспорядочный огонь, затем отступили на ближайшие высоты. Мы не отвечали, потому что артиллерия находилась в арьергарде, а когда она подошла, то оказалось, что противник был уже слишком далеко…

Но дальнейшее продвижение не входило в наши планы, поскольку это выдвижение имело только демонстративный характер с целью отвлечения противника. А атакующие действия против русских на плато Макензи должны были совершить французы… Поэтому мы стали биваком на полпути между Шули и Чоргуном.

Неожиданно, следуя последним указаниям Ламарморы, здесь к нам присоединился и личный состав 2-й пехотной дивизии, оставшейся было в Камары. Прибыл и сам Ламармора»[103].

В этих демонстративных наступательных действиях союзников (до 25 тыс. человек) на второстепенном направлении в районы Шули и Каралезского ущелья Сардинский корпус впервые принял участие почти в полном составе, несмотря на все возникшие у них трудности.

На 18 (6) июня было назначено наступление на Севастополь, а в случае удачи, то и на плато Бельбек. Сардинский корпус продвинулся вперед и провел рекогносцировку долины Шули. Турецкие войска заняли Узенбаш и его окрестности. Но русские «повторили тот же маневр: провели обстрел и отошли… Кажется, что на плоскогорье русские силы пришли в движение, обеспокоенные возможной атакой на Кодиа Сала»[104].

Во время штурма Севастополя 18 июня корабли флотов союзников находились в боевом ордере на внешнем рейде Севастополя. Там же был и пьемонтский флагман — фрегат «Карло Альберто». Однако все союзные корабли держались вне досягаемости действия береговых батарей Севастополя.

Командование англо-французских сил благоразумно воздержалось от посылки итальянцев на штурм Севастопольских бастионов. Тем не менее неудача союзников и их огромные потери произвели удручающее впечатление на сардинских солдат и офицеров. Они потребовали, чтобы их отвели с позиций. Но генерал Ламармора такого приказа не давал. Тогда полки Сардинского корпуса без боя развернулись и беглым маршем двинулись в свой лагерь. Русские не сразу и поняли, что происходит. А когда опомнились, сардинцы были уже далеко, причем торопились они так, что даже бросили часть своего обоза. А через несколько дней один сардинец-перебежчик заявил, что если бы русские двинулись вперед, то сардинцы бы сдались.

Итальянцы сильно страдали в Крыму. Помимо сильной жары и вспыхнувшей эпидемии холеры, огромное количество комаров и мух буквально наводнило все палатки сардинцев. Но хуже всего было то, что сардинцы начали испытывать серьезную нехватку воды. Пришлось даже выставить у источников вооруженные посты, чтобы регулировать распределение воды по подразделениям. Питьевая вода набиралась по ночам, а для мытья и стирки брали воду из ручья, протекавшего довольно далеко от итальянского лагеря. «Это было новым тяжелым испытанием для личного состава. Офицеры же, не зная, чем заняться, по ночам от жары и духоты не в силах уснуть, играли в карты, многие проигрывали последние небольшие суммы-надбавки к жалованью или же брали у сослуживцев в долг»[105].

Пьемондский офицер писал в своих воспоминаниях: «Если мы задирали нос, как „господа-синьеры“, видя нищету турок, то нам впору плакать от нашей скудности и бедности по сравнению с состоятельностью богачей-англичан. В любом случае, поскольку ничего здесь нельзя изменить, все офицеры и солдаты старались избавиться от чувства определенной ущербности, меланхолии и держаться бодро насколько возможно».

Однако «держаться бодро» при плохом обеспечении всем необходимым итальянцам вряд ли удавалось, несмотря на все их старания. Так, один сардинский лейтенант жаловался в своем письме: «Желательно бы немного соломы, но невозможно ее достать. Украдкой уменьшая рацион лошадям и мулам, постепенно набираю ее себе на матрац…

Сегодня, к счастью, моя очередь отправляться в Балаклаву за продуктами, в то время, как весь батальон будет