Дикари первобытные и дикари современные

 

 

(из сборника «Ангел, автор и другие»)

 

Недостаток нашей цивилизации состоит главным образом в том, что мы часто не знаем, чем заняться. В каменном веке было, наверное, не так; смело можно предположить, что тогда люди постоянно были заняты по горло. Несмотря на все свое умственное невежество, они отличались такою кипучею деятельностью, о какой в наше культурное время мы и понятия не имеем. Не успеют они спуститься с вершины кокосового дерева, с которого собирали исполинские орехи, как, глядишь, уже швыряются камнями, поссорившись во время дележки плодов. Так как обе стороны обладали такими крепкими головами, которые не могли быть сразу проломлены, то «каменная» аргументация всегда должна была быть очень «сильною» и продолжительною.

Когда политический деятель той отдаленной эпохи хвалился тем, что «победил» своего противника, это означало, что он в прямом смысле ухитрился размозжить ему череп; а это было делом не легким. Когда говорилось, что какой‑нибудь выдающийся член того первобытного общества «устранил» своего оппонента, то никто из родных и друзей последнего более уже не интересовался им, потому что все знали: он устранен реально, а не иносказательно. Когда приверженцы какого‑нибудь мощного обитателя пещер замечали, что он «метет пол своим соперником», это не значило, что он победил своего соперника ораторским искусством, в присутствии двух десятков друзей и репортера, но должно было пониматься так, как оно действительно происходило, то есть что мистер такой‑то схватил мистера такого‑то за ноги и поволок его по камням вокруг своего обиталища, оставляя мокрые следы…

Быть может, пещерный житель находил нужным переселиться в другое место, когда находил, что количество орехов и плодов вокруг его пещеры начинает убывать. Он убеждал в необходимости переселения и своих соседей; но между ними, наверное, находились и такие, которые восставали против этого проекта, и таким образом возникал спор, возбуждались прения «за» и «против». Разгоревшиеся политические страсти успокаивались лишь тогда, когда одна из спорящих сторон в буквальном смысле «оставалась на месте». «Работы» при этом, разумеется, было немало, и время проходило незаметно.

Теперь не то. Цивилизация внесла в общество элемент, которому нечего делать, и он поневоле предается разного рода забавам и играм. Животные тоже любят забавляться и играть, пока они молоды, а человек готов заниматься этим всю жизнь; он – единственное животное, которое скачет, прыгает и вертится и по достижении своей зрелости. Если бы какой‑нибудь почтенный бородатый козел начал подпрыгивать кверху и вообще вести себя так, как вел в то время, когда еще был козленком, то мы подумали бы, что он взбесился. Между тем мы сбегаемся целыми толпами, чтобы полюбоваться, как пожилые дамы и почтенные джентльмены прыгают вслед за шаром или мячиком, рвутся за ним, выпучив глаза, сшибают друг друга с ног, перескакивают друг через друга, кричат, пыхтят, визжат, – и за все эти ребяческие проделки мы вознаграждаем их аплодисментами.

Представьте себе один из отдаленных миров, рассматривающий нас в зрительную трубу с сильно увеличивающими стеклами, как мы рассматриваем муравьев. Наверное, наши способы развлечений сильно поразили бы этого наблюдателя. Наши палки и шары, наверное, вызвали бы в нем целый ряд научных умозаключений.

«Что бы такое это значило? – рассуждал бы он. – Почему все эти обитатели земли (ради краткости буду называть их людьми) так яростно колотят шары? После целого ряда тщательных наблюдений и глубокомысленных заключений наблюдатель с неподвижной звезды, в конце концов, должен был прийти к такому выводу, что шары – самые злейшие враги людей, и что, судя по тому, что творится на наших площадках для игры в крикет, лаун‑теннис и гольф, часть людей взяла на себя тяжелую обязанность вести неустанную борьбу с этим врагом, чтобы избавить от него остальную часть».

«Очевидно, – написал бы он в своем научном отчете, – такая трудная обязанность могла быть возложена этими копошащимися там двуногими существами только на особо приспособленную, сильную, мощную, проворную и храбрую разновидность своей породы».

«Эту разновидность, – продолжал бы он далее, – очевидно, только для такой цели воспитывают и содержат. Насколько я мог заметить, она ничем больше не занимается. Вся ее жизненная задача состоит в том, чтобы бегать по всей планете и отыскивать врагов, то есть шары. Как только эти люди заметят где‑нибудь шар, они сей же час принимаются уничтожать его. Но живучесть этих шаров прямо изумительная. Есть вид красноватого шара средней величины, на уничтожение которого приходится затрачивать не менее трех дней. Когда где‑нибудь открывается экземпляр этого вида, то для уничтожения его созываются со всех сторон особо тренированные чемпионы, которые и являются, горя усердием и жаждою битвы, и эта битва происходит непременно в присутствии огромной толпы зрителей. Число этих чемпионов, по неизвестным пока мне причинам, ограничено двадцатью двумя. Каждый из них вооружается большим куском дерева, которым и старается ударить изо всех сил катящийся по земле или летящий по воздуху шар. Когда же совершенно изнеможенный борец не в состоянии больше действовать, он складывает свое оружие и удаляется в шатер, где его силы, очевидно, восстанавливаются обильным приемом какого‑то специфического снадобья.

Тем временем другой чемпион подбирает оставленное первым оружие, и борьба продолжается без малейшего перерыва. Шар делает отчаянные усилия, чтобы ускользнуть от своих преследователей, но постоянно захватывается в плен и отправляется обратно. Насколько можно судить, шар не делает никаких попыток к обороне или возмездию, а хлопочет лишь о том, как бы ему удрать от своих врагов. Иногда, впрочем, случается, что он хватит кого‑нибудь из врагов, а чаще всего – из зрителей, то по голове, то по руке или прямо в грудь, после чего обыкновенно следуют очень интересные, хотя и непонятные сцены.

Очевидно, этот умеренный по своему объему красноватый шар вызывается к существованию силою одного летнего солнца, потому что при наступлении холодов на земле он исчезает, уступая место шару гораздо больших размеров. Этот последний шар побивается ногами и головами чемпионов. Бывает, впрочем, и так, что они умерщвляют его путем задушения, навалившись на него всем скопом.

Другою разновидностью этих, на вид как будто бы и безобидных врагов человечества, является небольшой белый шар, обладающий, однако, огромною силою и интересными особенностями. Он с необычайною энергией преследуется существом округлых форм, с цветущим лицом и гордым видом. Это существо вооружено длинною, по‑видимому, металлическою дубиною, одним могучим ударом которой оно заставляет шар подняться в воздух на высоту иногда до четверти мили; но крепость этих белых шаров такова, что они возвращаются на землю очень мало пострадавшими. Шар, после падения на землю, яростно преследуется такими же округлыми, как первое, существами, вооруженными одинаковыми дубинами. Хотя шар и отличается замечательным белым цветом, тем не менее ему иногда удается скрыться в кустах или в густых и высоких зарослях, и тогда страшно становится смотреть на его искаженных от ярости преследователей. Прыгая вокруг того места, где исчез шар, они ожесточенно колотят палками по окружающей растительности. Бывает, что нечаянно задетый при этом маленький шар промелькнет перед их носами и снова скроется. Тогда первый из преследователей шара садится на землю и, с бешенством колотя по ней своею дубиной, ломает ее.

Обыкновенно при таких случаях происходит новое странное зрелище: обступившие товарища другие, похожие на него, существа зажимают себе руками рты, отвертываются в сторону, причем тело каждого судорожно подергивается, и издают какие‑то особенные, трескучие звуки, судя по колебанию ветвей кустарников. Следует ли смотреть на это как на выражение их горести по поводу неудачи их товарища, или же они таким образом совершают обряд моления своим богам о том, чтобы тот в следующий раз был счастливее, я пока еще не в состоянии решить. Сам чемпион, в конце концов, простирает обе крепко сложенные руки к небу и возносит, вероятно, тоже молитву, нарочно составленную на такие случаи».

Описав игру в крикет, небесный наблюдатель в таком же роде может описать и наши бильярдные терзания, мучения лаун‑тенниса, пытки в крикет и прочие наши «благородные» забавы. Но, быть может, ему никогда не придет в голову догадка, что большая часть нашей породы, которая так гордится своей цивилизацией, оказалась настолько легкомысленной, что не нашла другого способа убивать свое праздное время кроме игр, отличающихся от игр первобытных дикарей разве только тем, что эти игры производятся в наше время, а не в давно прошедшее.

Один из моих знакомых, человек средних лет, магистр Кембриджского университета, сознался мне однажды, что он никогда не чувствовал такого полного удовольствия, как в тот день, когда ему удалось прокатиться верхом… на палке! Красноречивый комментарий к нашей современной цивилизации!

«Певцы пели; строители строили; художники создавали свои чудные грезы», – сказал один поэт, а мы от себя добавим: борцы за мысль и свободу умирали смертью мучеников; из костей невежества выросло знание; цивилизация с огромным трудом прокладывала себе путь в течение многих тысяч лет – и все это лишь для того, чтобы наша цивилизованная разновидность могла находить самое великое наслаждение в жизни в подшвыривании мячика куском дерева!

Сколько напрасно было затрачено в эти тысячи лет человеческой энергии и человеческих страданий! Такой венец счастья мог быть добыт человеком несравненно раньше и гораздо легче. То ли было назначено нам? Находимся ли мы на верном пути? Игра детей мудрее. Ободранная кукла представляется ребенку принцессой. В возведенных им песочных зданиях обитает чудовище‑людоед. Ребенок создает свои игры с помощью одного воображения. Его игры имеют некоторое отношение к действительной жизни. Одни взрослые нынче удовлетворяются ударами по мячику! Большинство человечества осуждено так напряженно трудиться ради куска хлеба, что совершенно лишено времени и возможности развивать свой мозг. Цивилизация устроила так, что лишь привилегированное меньшинство имеет досуг, необходимый для развития мозга. А чем отвечает на этот дар привилегированное меньшинство?

«Мы, – говорит оно, – не хотим ничего делать для мира, который питает, одевает и окружает нас роскошью. Мы хотим посвятить свою жизнь единственно тому, чтобы сбивать шары, смотреть, как сбивают их другие, спорить друг с другом насчет того, кто может считаться самым ловким и искусным в сбивании шаров».

И что всего хуже, большая часть человечества, работающая до полного изнеможения, чтобы поддерживать этих «игроков» в полной праздности, сама же восторгается ими. «Фланелированные шуты», «запачканные олухи», как титулует их печать, являются любимцами трудящихся масс, их героями, их идеалами…»

 

Женская эмансипация

 

 

(из сборника «Ангел, автор и другие»)

 

Один знатный восточный человек отбывал с наших берегов на родину. Прощаясь с ним на палубе парохода, молодой дипломат, приставленный к этому человеку на время его пребывания в Лондоне, спросил его:

– Как понравилась вашей светлости Англия?

– Слишком много женщин, – лаконично ответил важный уроженец Востока и спустился в свою каюту.

Молодой дипломат вернулся на берег в глубокой задумчивости. В тот же день вечером он явился в наш клуб и передал нам слова восточного гостя, и мы принялись обсуждать их.

Разве маятник качнулся слишком далеко в одну сторону? Верно ли краткое, но многозначительное замечание восточного жителя, человека, очевидно, очень наблюдательного и неглупого? Если подумать хорошенько, не окажется ли и в самом деле, что весь Запад отдан во власть «вечно женственному»? Посетитель с Марса или Юпитера, наверное, назвал бы нашу страну женским ульем, в котором скромно одетый мужчина держится при том лишь условии, чтобы он делал всю трудную работу и старался приносить как можно больше пользы. В прежние времена мужчина наряжался в дорогие цветные ткани и посещал зрелища один, без женщины; ныне же наряжается со всевозможной роскошью и красочностью женщина и посещает зрелища, которые устраиваются почти исключительно для нее. Одетый в неказистую, пожалуй, даже подавляющую своей простотою одежду, мужчина сопровождает женщину лишь для того, чтобы таскать за нею необходимые ей, по ее мнению, в театре вещи и подзывать ее экипаж. Среди трудящихся классов жизнь, по необходимости, остается примитивной; нравы жителей пещер сохранились во всей своей полноте среди обитателей фабричных кварталов. Но в высших и средних слоях общества мужчина, бесспорно, стал слугою женщины.

Помню, как‑то раз в моем присутствии одна мать разъясняла своему маленькому сыну обязанности мужчины. В доме у них гостила маленькая племянница хозяйки. Дети, как водится, часто ссорились из‑за игрушек и разных пустяков, и вот мать внушала мальчику, что он, как мужчина, обязан во всем беспрекословно уступать своей маленькой гостье. Если ей понравится что‑нибудь из его вещей, то есть какая‑нибудь игрушка или книга, то он должен сейчас же предоставить эту вещь в пользование девочки.

– Но почему же так, мама? – недоумевал мальчик.

– А потому что ты – мужчина, – отвечала мать. – На то ты и родился маленьким мужчиной, чтобы угождать маленьким девочкам; а когда сделаешься большим мужчиной, то должен будешь угождать и большим девушкам.

Долго толковала мать в таком духе, пока сынок не проникся ее идеями. И с той минуты, что бы ни делала девочка, что бы ни схватила и ни сломала из его любимых игрушек, какую бы из его лучших книг ни изорвала, – он храбро удерживался от желания отмутузить ее за это; напротив, даже всячески старался выразить, что его это нисколько не огорчает и он очень рад, что его дорогая кузиночка так славно забавляется на его счет.

Девочка всегда выхватывала у него из‑под носа самые любимые его лакомства. Все ее шалости, иногда довольно серьезные, сходили ей с рук безнаказанно. Мальчика мать заставляла и учиться и кое‑что делать по дому, но девочка все время только и знала объедаться фруктами и сластями, баловаться и озорничать. Наконец мальчик не выдержал и спросил у матери:

– Мама, неужели она может вести себя так дурно и никогда не делать никакого полезного дела только потому, что она девочка?

– Конечно, мой милый, – ответила мать. – Отчего же девочкам и не побаловаться? Мужчина должен работать и не смеет баловаться, а девочкам можно…

Современная женщина избегает всяких обязанностей. Хозяйством она не желает заниматься, называя это «домашним рабством» и чувствуя себя призванною к «высшей деятельности». Какую именно она подразумевает высшую деятельность – этого она не удостаивает объяснять. Несколько знакомых мне замужних женщин сумели убедить своих мужей в том, что вся суть их жизни в этой деятельности, поэтому они не могут оставаться с мужьями, а будут жить одни, самостоятельно. Покинув свои дома, они в компании с другими искательницами «высшей деятельности» основались в жалких бараках, очень мало отличающихся от меблированных домов в Блумсбери. Но искательницы высшей деятельности называют эти бараки «усадьбами» и «дворами» и очень гордятся ими. Эти искательницы не обременены ни заботами по хозяйству, ни даже слугами; они убеждены, что ничем не должны быть обременены.

Артемус Уорд повествует нам об одном человеке, который просидел в тюрьме двадцать лет. Вдруг его осенила блестящая мысль: он взломал окно и вылез из него. Так и мы, неразумные смертные, заключенные, бог знает сколько веков, в этом полном всяких неудобств и тревог мире и привыкнув к этим неудобствам и беспокойствам, думаем, что нет никакой возможности избавиться от них. Мы уверяем себя, что человек родился исключительно для тревог и что единственный способ облегчить себе наше существование в этой мировой тюрьме – это обращение к утешениям философии. И вдруг перед нами появляется современная женщина и начинает доказывать нам, что отлично можно обходиться без всяких хлопот и забот; стоит лишь забросить свои скучные дома, со всем их сложным устройством и громоздкой дедовской обстановкой, и перебраться в голые, сырые и промозглые стены «усадеб» и «дворов», – вот и вся недолга.

«Доктор не велит ее расстраивать». Она такая слабенькая и нежная; ее нужно беречь. В «усадьбах» и «дворах» она не будет расстраиваться; ну, и пусть живет в них. Быть может, и мы, глядя на ее пример, сумеем отделаться от всяких забот и треволнений домовитости?

Многим женщинам (по крайней мере, тем, которых я имею в виду) нужен «высший» образ жизни. Эти устремленные ввысь существа страшно обижаются, когда их попросят пришить хоть пуговицу. Разве для этого нет других женщин, специально назначенных и приспособленных Самим Провидением для таких низких, рабских дел? Они отделались от всяких низменных занятий, чтобы посвятить все свое время «высшим» задачам, вести «высший» образ жизни.

В чем же состоит их «высшее» существование? Одна из них пилит на скрипке, другая вяжет что‑то крючком, третья изучает модные танцы. Неужели только в этом и состоят те «высшие» задачи, ради которых женщина требует освобождения от всех ее прямых обязанностей? И если так, то не угрожает ли нам эта их эмансипация от домашнего очага тем, что мы будем вынуждены бросать не только наши дома, но и все, что связано с домашним очагом?

Кроме того, когда с пути женщины будут устранены последние препятствия, то не окажется ли в мире чересчур много пилильщиц на скрипке, вязальщиц крючком и плясуний? И что станется тогда с миром? А может быть, «высшие» задачи современной женщины заключаются в чем‑нибудь другом, действительно возвышенном? Почему же этого не видно?

Одна из моих знакомых дам состоит попечительницей приюта для беспризорных детей и секретарем комитета для приискания работы безработным. А у нее дома две прислуги, четверо детей и муж, и, кажется, она до такой степени привыкла к хлопотам и заботам, что не могла бы жить без них. Имея примером эту даму, могли бы и другие заниматься высшими делами, не бросая дома и семьи.

Современная женщина нашла, что дети мешают ее умственному развитию, поэтому всячески отделывается от них. Мужчина, пишущий поэмы, задумывающий и выполняющий картины, сочиняющий новые мелодии, разрабатывающий философские темы, – и все это среди житейского шума и суеты, среди тревог относительно завтрашнего дня, – с ужасом думает о том, что же это за новая женщина, слух которой так нежен, что для него нужно закрыть наглухо весь мир, чтобы этот мир своим шумом не беспокоил ее и не мешал ей в ее великих стремлениях.

Один из моих приятелей, оптимистически настроенный, уговаривает меня не ломать головы над этими вопросами, так как, по его убеждению, все распутается само собою и вернется на круги своя. В настоящее время женщина находится в периоде миросозерцания, обращенного на саму себя. Школьный период, со всеми его стеснениями, навсегда миновал для нее. Она покончила со скучными учебниками и уроками, простилась со скучными учителями и обзавелась своим собственным «ключом», – вообще, зажила свободно. Но для нее осталось еще много стеснительных условий, вроде необходимости возвращаться домой не позже полуночи, держать себя «с большим достоинством», и разных других «церемоний». Это ее раздражает, и она кипит негодованием. Это совсем не вяжется с ее убеждениями в том, что жизнь – не что иное, как длинная оргия всяких удовольствий и наслаждений, без малейших ограничений в прихотях. Но этот период скоро окончится и даже, пожалуй, уже оканчивается. Женщина сознательно выступит на арену действительной жизни, когда убедится, что и там есть серьезные правила, обязанности и ответственность, возьмет на себя посильную часть бремени мужчины и тем завершит свое предназначение.

Дай‑то бог!

А пока что она живет себе припеваючи; многие находят, что даже чересчур припеваючи. Она требует себе всего лучшего. Она желает быть избавленной от всякого труда, на который смотрит, как на узы невольничества, и пользоваться одними удовольствиями жизни. Ее никто и ничто не должно беспокоить. Она должна быть безусловно свободна, чтобы следовать своим высшим призваниям.

Уважаемая леди! мы все чувствуем себя призванными к «высшей» жизни. Например, лично мне вовсе бы не хотелось писать эти глупые очерки. Я очень желал бы, чтобы кто‑нибудь взял на себя все мои денежные и прочие заботы, а я сидел бы спокойно в большом мягком кресле и мечтал бы о тех чудесных вещах, которые я мог бы написать, если бы только этому не препятствовали глупые люди, то и дело пристающие ко мне с разного мелочью, недостойной моего «высшего» внимания.

Ведь и Томми Смит чувствует себя приспособленным к более высшей деятельности, чем корпеть с девяти утра до шести вечера в конторе над глупым писанием цифр и подведением итогов. Он также весь проникнут сознанием, что настоящее его призвание – портфель первого министра или жезл фельдмаршала. И так каждый из нас. А вы, уважаемая леди, воображаете, будто у нас нет влечения к высшему, будто мы любим свои конторы, канцелярии, лавки и фактории? Нет! нам всем хотелось бы писать поэмы, рисовать картины и за это быть предметом поклонения всего мира. Может быть, вы думаете, что мужчина каждое утро уходит в Сити как на пикник и, позабавившись там восемь часов подряд, возвращается домой, чтобы надоедать вам напоминаниями об обеде?

Это все та же старая сказка, только навыворот. Раньше мужчина говорил, что женщина ничего не делает дома, а только и знает, что по целым дням лодырничает. «Ну, приготовит, скажем, картофельный пудинг, – так велико ли дело? Это – игра, а не дело; самый малый ребенок, и тот сумеет состряпать такое неважное блюдо. А вот пускай‑ка она попробует поработать за меня в поле»… Слыша такие слова мужа, жена говорит ему: «Попробуй сделать картофельный пудинг сам. А я пока пойду займусь твоим делом». И она уходит в поле работать за мужа, и работает успешно, а муж остается дома, чтобы заняться делом жены, и убеждается на опыте, что состряпать картофельный пудинг, который можно было бы с удовольствием есть, – вовсе не такое пустячное дело, как он думал раньше; да и остальные хлопоты по дому и присмотр за ребятишками – тоже не забава.

Нынче же стали болтать глупости сами женщины. Копать картофель – да ни за что! Конечно, высокоуважаемая леди, это дело для вас теперь очень трудное: от него и спинка может заболеть, да и слишком уж это низко.

Конечно, в сущности безразлично, мужчина или женщина выкопает картофель и сделает из него пудинг. Копанье картофеля требует большой мускульной силы, поэтому, пожалуй, скорее входит в область деятельности мужчины, изготовление же пудингов, как дело, требующее меньшего напряжения этой силы, более подходит женщине. Но, повторяю, не все ли равно, кто сделает то или другое, – лишь бы было сделано. Само собою ни картофель не выроется, ни пудинг из него не сделается, да и не совсем удобно взвалить оба эти дела на одни плечи. Поэтому мужчине и женщине нужно полюбовно решить, что должен делать каждый из них; а решив, пусть они мирно делают то, за что взялись, и не изводят друг друга упреками и насмешками: «Какое твое дело – ерунда одна! Вот я так действительно тружусь в поте лица, и не будь меня, ничего бы и не вышло!» Мужчина и женщина одинаково нужны друг другу; только их совместными усилиями и можно достичь того, что называется счастьем…

Я знаю трех интеллигентных женщин, взявшихся за мужской труд. Одна из них была брошена своим мужем и осталась с двумя малолетними детьми на руках. Она нашла надежную женщину, которой смело могла поручить присмотр за домом и детьми, а сама поступила в оркестр пианисткой и зарабатывала по два фунта в неделю. В настоящее время она получает по четыре фунта в неделю и работает по двенадцати часов в сутки. У другой тяжело заболел муж. Он остался жив, но лишился ног и не мог ходить в контору, в которой служил до своей болезни, но мог заниматься перепиской бумаг дома. А так как его заработка оказалось недостаточно, то жена открыла портновское заведение, и дело у нее пошло хорошо. Третья осталась вдовою без всяких средств. Она поместила своих троих детей в закрытый пансион и открыла для своего пропитания чайную.

Значит, при известной энергии, и женщина может делать мужское дело, но, конечно, в пределах возможного.

На континенте женщины уже ухитрились вывернуть всю жизнь наизнанку. Там на местах мужчин почти везде засели женщины, заставив мужчин занять женские места. Так, например, дамскими гардеробами там заведуют отставные артиллерийские сержанты, а бреет и стрижет мужчин молодая златокудрая дамочка, озаряющая их при этом обольстительной улыбкою. Что касается меня лично, то я предпочитаю быть выбритым и остриженным артиллерийским сержантом, а моя жена говорит, что отлично может обойтись без него в своей гардеробной. Но таков уже закон на континенте, что мужчины делают женское дело, а женщины – мужское, и нам поневоле приходится там подчиняться этому.

Помню, как я в первый раз путешествовал с дочерью по континенту. Утром, после первой ночевки в одном из городов материка, я был разбужен пронзительным криком, несшимся из комнаты моей дочери. Я поспешно накинул на себя верхнее платье и бросился туда. Ворвавшись в ее комнату, я не заметил там дочери, зато увидел здоровенного детину в синей блузе, державшего в одной руке кувшин с водой, а в другой – пару вычищенных женских ботинок. Он казался не менее моего огорошен видом пустой постели. Из‑за умывальника в углу вдруг раздался отчаянный вопль дочери: «Ради бога, уберите этого человека! Зачем он пришел сюда?»

Когда все успокоилось, я объяснил дочери, что в чужих землях горничная теперь заменена мужчиною, а женщины заняты кладкою кирпича, дрессировкой лошадей и т. п. мужскими делами.

Когда вы входите в табачный магазин, то видите за прилавком обворожительную молодую дамочку, осведомляющуюся о вашем желании. Вы спрашиваете у нее такого табаку, к какому привыкли, а она предлагает вам другого, не находя разницы между различными сортами, если они сходятся в цене. Она думает, что вы просто привередничаете, не соглашаясь брать предлагаемый ею сорт.

Корсетные мастерские там обслуживаются представительными молодыми людьми с бородкою а‑ля Ван Дейк, женщины бегают по клубам, мужчины стряпают, и, тем не менее, женщина все еще не считает себя достаточно свободной…

В заключение я должен сказать… Я знаю, что это заключение многим представительницам прекрасного пола может показаться… невежливым, но не могу удержаться, чтобы не высказать его, иначе это будет тяготить мою совесть. По моему крайнему разумению, женщина едва ли создана для полной свободы от всяких забот. Вернее всего, что и она, наравне с мужчиной, предназначена для того, чтобы нести часть мирового труда.

 

Женщина и ее предназначение

 

 

(из сборника «Ангел, автор и другие»)

 

Много я написал в своих очерках – и предыдущих и настоящих – о женщине, и все‑таки закончу их о ней же. Роль женщины, как сотрудницы мужчины, матери и воспитательницы детей, имеет огромное, мировое значение, и чем чаще мы будем напоминать об этом, тем будет полезнее: ведь большая часть человечества все еще никак не может понять истинного предназначения женщины.

Прежде всего вопрос: «Следует ли женщине курить?»

Этот вопрос недавно красовался огромными красными буквами на голубом фоне на стеклянной двери одной галантерейной торговли. Мы, лондонцы, привыкли к подобного рода вопросам, повсюду бросающимся в глаза.

Сам я никогда не позволю себе разрешить этого вопроса. Мне думается, что это вопрос – чисто индивидуальный, который каждая женщина может решить сама, как ей вздумается. Я даже люблю смотреть, когда курят женщины, и ничего дурного в этом не нахожу. Курение успокаивает нервы, а женские нервы по преимуществу нуждаются в средствах успокоения. Глупцы, кричащие, что курение – неженственно, с тем же правом на авторитетность могли бы объявить, что чаепитие – немужественно. Рискуя быть названным выродком и разжалованным из женских божков, я стою на том, что женщине надо предоставить жить так, как она хочет сама.

По правде сказать, я даже желал бы выйти из рядов этих божков, потому что тогда я сразу избавился бы от тяготеющей надо мной страшной ответственности за все, что делается или чего не делается женщинами. И без меня много мужчин, готовых нести это бремя. Несколько времени тому назад я серьезно указывал одной молодой особе на вред тугой шнуровки.

– О, все это я давно уж сама знаю! – ответила она мне. – Я и это хорошо понимаю, но покоряюсь неизбежному. Легче что‑нибудь говорить, чем делать. Ведь очень немного таких чудаков, как вы, которые восстают против наших тонких талий; все же другие мужчины, наоборот, очень любят это, а с ними‑то нам и приходится считаться. Мы желаем нравиться каждому мужчине, а не исключениям.

Бедная девушка! Она покорно жертвовала своим здоровьем и безропотно подвергалась ежедневной, пятнадцатичасовой пытке, лишь бы угодить вкусу «каждого» мужчины…

В сущности, это большой комплимент для нашего пола. Кто из нас согласится выносить такое мучение ради угождения каждой женщине? Такое желание женщины сообразоваться с нашими вкусами положительно трогательно…

За последние десятилетия появилась небольшая горсточка смелых женщин, решивших следовать собственным вкусам. Мужчины назвали их неженственными, а женщины, сохранившие свою женственность, чуть не предали их публичному проклятию.

Когда я был еще мальчиком, ни одна «женственная» женщина не позволяла себе сесть на бицикл, а пользовалась только трициклами. На трех колесах женщина не теряла своей женственности, между тем как на двух она рисковала сделаться посмешищем. Увидев особу своего пола на бицикле, «женственная» женщина с треском захлопывала окно и задергивала занавески, из опасения, как бы ее дети не увидели такого позорного зрелища и не запятнали бы этим свои чистые души.

Ни одна «женственная» женщина не сядет на империал. Помню, как моей матери в первый раз пришлось это сделать. Она была очень взволнована и горько плакала; но, слава Богу, никто из знакомых не видел ее. Впоследствии она сама созналась, что наверху гораздо лучше ездить, чем внутри: и воздух чище, и взгляд не так стеснен.

«Я не первый, пробующий что‑нибудь новое, и не последний, бросающий что‑нибудь устаревшее» – вот самое лучшее утешение для лиц, дерзающих порвать с ходячим мнением, создаваемым тупым, ленивым, немыслящим большинством. Пионеры должны быть во всем: иначе мир закоснеет в формах, смысл которых давно утерян.

Свободолюбивая женщина наших дней, рискующая ходить одна по улице, не опасаясь лишиться из‑за этого своего доброго имени; проноситься по той же улице на бицикле, не будучи закиданной за это грязью; играть с мужчинами в лаун‑теннис, не подвергая себя риску быть потом вынужденной выйти замуж за своего партнера, – только такая женщина ведет жизнь, достойную человеческого существа, а не комнатной собачки, которую водят на шнурочке…

Пусть трудящаяся женщина наших дней, получившая возможность жить самостоятельно и добывать собственными руками средства к существованию, с признательностью и уважением относится к памяти тех умных и храбрых пионерок, которые проложили ей путь. Те женщины назывались «неженственными» за то, что они не хотели обременять собою переутомленных непосильным трудом родителей, и «бесполыми» за то, что не бросались на шею первому попавшемуся мужчине, лишь бы «обеспечить себя».

Трудящаяся женщина представляет собою новую ступень на общественной лестнице. Правда, этой женщине нужно много еще учиться, но она уже подает блестящие надежды. О ней говорят, что она не способна быть женой и матерью. Да, если мужчина видит свой идеал в одушевленной фарфоровой куколке, которая может служить украшением гостиной, показываться друзьям, как предмет гордости, и бережно храниться под стеклянным колпаком, то, конечно, ему не годится такая жена, которая смотрит на мир открытыми глазами и привыкла жить собственным умом.

Но такой женщине не годится и муж из среды нашей рядовой братии.

Она ищет себе теперь не «обеспечения» в виде мужа, а подходящего ей спутника жизни. Вглядевшись в жизнь и научившись разбирать характеры, она находит, что для того, чтобы быть мужем, нужно не только уметь курить трубку, пить водку и буйствовать, а еще кое‑что. Пора нам, мужчинам, с этим считаться. Та прелестная беспомощная женщина, которая узнавала жизнь только из волшебных сказок, отходит уже в область предания. На смену ей выходит другая, с ясным умом, твердым взглядом и любовью к самостоятельности.

Многие опасаются, что эмансипированная женщина, так сказать, погасит домашний очаг. Может быть, это спасение отчасти и основательно, не знаю.

С развитием прогресса цивилизации, кстати сказать, так резко расходящегося с намерениями природы, число трудящихся женщин поневоле будет увеличиваться. В этом есть и дурная и хорошая стороны, как, впрочем, и во всем остальном в нашем мире. С этим положением нужно мириться, откинув в сторону бесплодные сожаления о прошлом, тем более что и в нем были свои темные пятна.

Глядя с жениховской точки зрения, я могу только приветствовать открывающиеся перед трудящейся женщиной новые пути к самостоятельному существованию. Я не могу представить себе для женщины более унизительной и более вредной для роли жены и матери профессии, чем та, которой она до сих пор должна предаваться, то есть профессий охотницы за женихами.

Становясь же на точку зрения мужа, я вовсе не вижу необходимости обрекать трудящуюся женщину на одиночество. По‑моему, женщина, уже бравшая уроки жизни и освоившаяся со всеми тягостями существования, несравненно более пригодна быть хорошей женой и матерью, чем ничего не смыслящая девушка, взятая чуть не из детской и совсем не подготовленная к тем серьезным и ответственным обязанностям, которые возлагает на нее положение жены и матери.

Кто‑то сказал, что разница между мужчиной и женщиной состоит в том, что мужчина идет на рынок мирового труда, чтобы подготовить мир для своих детей, женщина же остается дома, чтобы подготовить детей для мира. Если это так, то прежде всего нужно требовать, чтобы женщина сама была знакома с миром, чтобы она могла по собственному опыту предупредить своих детей обо всех угрожающих им соблазнах, опасностях и страданиях, а не набивать их головы совершенно ложными понятиями. К тому же женщина, сама трудившаяся, лучше своей сестры – домашней куколки, может сочувствовать трудовой борьбе своего мужа, поддержать и утешить его в невзгодах, помочь ему словом и делом.

Цивилизация постоянно подвергается изменениям, а человеческая натура не изменяется. Трудящаяся девушка в конторе, больнице или в рабочем кабинете всегда будет мечтать о собственном очаге; будет слышать веселые детские голоса; будет грезить поцелуем любимого человека, способного открыть ей доступ в семейный мир. Она вовсе не такая «бесполая», как назвали ее мы, мужчины.

Один из моих приятелей описывал мне катастрофу, случившуюся на одной из станций железной дороги в Западной Индии. Ночью там возник пожар. Боялись, что огонь перекинется на имевшийся в том месте пороховой склад. Женщины с детьми в паническом ужасе бежали спасаться на корабли. Мимо моего приятеля неслись две полуодетые молодые дамы. Вдруг одна из них всплеснула руками, остановилась, точно намеревалась бежать назад, и отчаянно завопила:

– Боже мой! А где же мой муж?

– Не дури, Мэри! – сердито крикнула ей ее спутница, продолжая бежать. – Теперь нам не до мужей… Пусть они сами спасаются, как хотят… Следуй скорее за мною!

И остановившаяся было дама бросилась догонять бежавшую.

Не думаю, чтобы трудящаяся женщина в минуту общей