Б. Духовная семейная расстановка

Что это означает для семейной расстановки? Как эта любовь проявляется в семейной расстановке?

Во-первых, следует указать на то, что в семейной расстановке движения духа проявляются самым выразительным образом. Через заместителей они становятся ощутимы и зримы, в том числе и для тех, кто эти движения наблюдает. То есть сначала движения духа воспринимают заместители, а потом через них и те, кто за этими движениями наблюдает и, может быть, они даже сами оказываются ими охвачены и в них вовлечены.

Поэтому способ действий в духовной семейной расстановке отличается от того, который многие связывают с семейной расстановкой. Здесь уже не расставляется семья в том смысле, что клиент выбирает из членов группы заместителей для разных членов своей семьи и затем расставляет их в пространстве по отношению друг к другу. Здесь ставится только один человек, например, клиент или его заместитель, и, может быть, еще один человек, например, его партнер. Но он не ставится в привычном смысле по отношению к нему. Его тоже просто ставят, например, на некотором расстоянии напротив клиента или его заместителя. Здесь нет никаких заданностей и целей. Клиент или его заместитель и другой, дополнительный персонаж, просто ставятся.

Вдруг они оказываются охвачены неким движением, которым не могут управлять. Это движение приходит снаружи, хотя воспринимается оно и как идущее изнутри. То есть заместители чувствуют себя в гармонии с неким движением, которое через них приводит что-то в движение. Но происходит это только, если они сохраняют концентрацию, не преследуют собственных целей и не боятся того, что может проявиться. Как только у них появляются собственные намерения, например, желание помочь или страх перед тем, что может обнаружиться и куда это может привести, связь с движениями духа пропадает. Концентрация наблюдателей тоже сходит на нет и они начинают, например, шуметь.

Через некоторое время по движениям заместителей становится понятно, нужно ли вводить в расстановку кого-то еще. Если, к примеру, один из них смотрит в пол, это означает, что он смотрит на кого-то мертвого. Тогда выбирается следующий заместитель, которого просят лечь перед ним на спину на пол. Если кто-то из заместителей пристально смотрит в одном направлении, то другого заместителя ставят перед ним, туда, куда он смотрит.

При этом движения заместителей очень медленны. Если кто-то начинает двигаться быстро, значит, им движет некое намерение, и он утратил связь с движениями духа. Он больше не сосредоточен и не надежен, поэтому его нужно заменить другим заместителем.

Ведущий расстановки должен в первую очередь воздерживаться от собственных намерений и интерпретаций. Он тоже позволяет охватить себя движениям духа. Это значит, что он действует только, если ясно чувствует, что они побуждают его к следующему шагу или фразе, которую он либо произносит сам, либо просит произнести кого-то из заместителей.

Кроме того, движения заместителей постоянно дают ему указания на то, что в них происходит и куда ведут или должны вести их движения.

Так, если заместитель отшатывается от лежащего перед ним заместителя умершего и хочет отвернуться, то через какое-то время ведущий вмешивается и возвращает его обратно. То есть такой способ действий вовсе не означает, что ведущий может отдать все на откуп движениям заместителей. Как и они, он находится на службе движений духа и следует им тем, что определенным образом вмешивается или что-то говорит.

Куда в конечном итоге ведут эти движения духа? Они соединяют то, что прежде было разделено. Это всегда движения любви.

Эти движения не всегда обязательно доводить до конца. Достаточно, если станет видно, куда они ведут. Поэтому такие расстановки часто остаются незаконченными и открытыми. Достаточно, чтобы они начались. Мы можем положиться на то, что они продолжатся. Ибо эти движения не просто что-то показывают, например, решение определенной проблемы, они уже являются решающими шагами к исцелению, и так же как исцелению, им тоже, как правило, нужно время. Они - начало целительного движения.

Семейная расстановка в согласии с движениями духа предполагает, что прежде всего сам ведущий остается в согласии с этими движениями. Это значит, что он, преодолев в первую очередь границы различения добра и зла, остается с равной любовью обращенным ко всем. Это возможно только, если он научился обращать внимание на движения духа в себе, так что он сразу чувствует, если он вдруг отклонился от любви. Например, если в душе ему хочется возложить на кого-то вину за какое-то событие или если он жалеет кого-то страдающего. Мы то и дело замечаем за собой отклонения от этой любви. Но, если мы научились обращать внимание на движения духовной совести и подчиняться ее дисциплине, то скоро мы снова возвращаемся к согласию с ее движением любви ко всему, как оно есть.

Личная совесть

Самые узкие границы в отношении любви устанавливает личная совесть. Именно она осуществляет и одобряет обычное для нас различение между правом на принадлежность и утратой принадлежности.

Разумеется, это различение имеет жизненно важное значение и внутри определенных границ оно незаменимо.

Эта совесть устанавливает границы прежде всего для детей. Для детей жизненно важно думать и вести себя так, как того требует эта совесть, в том числе испытывать недоверие по отношению к тем, кто подчиняется другой личной совести, поскольку они привязаны к другой группе, и не принимать их вплоть до вражды с ними.

С одной стороны, эта совесть, как чистая совесть, делает возможным и обеспечивает выживание, с другой стороны, она ставит выживание под угрозу, когда приводит нашу группу к конфликтам и смертельному противоборству с другими группами.

Личной совести присуща также потребность в уравновешивании. Эта потребность является движением совести, поскольку наша совесть чиста, когда мы возвращаем нечто равноценное тем, кто нам что-то дал, и таким образом восстанавливаем равновесие между «давать» и «брать». Наша совесть чиста и в том случае, если там, где мы не можем вернуть что-то равноценное, мы передаем что-то равноценное дальше, другим. И, соответственно, наша совесть не чиста, когда мы берем, не отдавая ничего равноценного, или, если мы выдвигаем требования, на которые не имеем права.

Здесь личная совесть тоже выполняет фундаментальную задачу на службе наших отношений, ведь только благодаря этой потребности они и становятся возможны. Эта потребность тоже служит нашему выживанию, правда, только внутри определенных границ.

В своей функции уравновешивания, как и в своей функции привязывать нас к семье, личная совесть тоже служит как жизни и выживанию, так и их противоположности, стоит нам только перейти определенные границы. Тогда она тоже ведет к смерти.

В отношении связи, это отделение от других групп, которое может приводить к тяжелым конфликтам и даже к войне.

В отношении потребности в уравновешивании, это распространение данной потребности на уравновешивание, которое ведет к взаимному вреду и взаимной обиде, вплоть до смертельной, например кровной мести.

В этом же направлении идет и потребность в искуплении, когда мы, чтобы искупить страдания и ущерб, который мы причинили другим, тоже налагаем на себя «епитимью», устанавливаем для себя ограничения и причиняем себе вред.

Сюда же относится и замещающее искупление. Например, когда ребенок искупает вину своих родителей, а также в том случае, когда мать или отец ожидают от ребенка, чтобы он взял искупление на себя. Например, если он вместо них заболевает и умирает, как мы часто наблюдаем в семейной расстановке. Правда, с обеих сторон это происходит по большей части бессознательно, тем более что коллективная совесть гоже играет тут свою роль.

В этих случаях речь всегда идет об уравновешивании, которое противостоит жизни, которое ей вредит или даже приносит ее в жертву — с чистой совестью и ощущением невиновности.

На что нам нужно обращать внимание в семейной расстановке, чтобы оставаться внутри служащих жизни границ личной совести? Мы должны оставить позади границы различения добра и зла. Если в семейной расстановке мы по-прежнему остаемся в сфере влияния личной совести (например, если мы вместе с клиентом отвергаем других), мы служим жизни лишь до определенного предела. Тогда мы, как и эта совесть, служим, с одной стороны, жизни, а с другой — смерти.

Коллективная совесть

На что следует обращать внимание в семейной расстановке в отношении коллективной совести?

Во-первых, чтобы мы никого не исключали ни из своей семьи, ни из семьи клиента, чтобы мы искали исключенных у себя и у него, смотрели на них с любовью и с любовью их принимали. Мы можем сделать это только, если оставим позади различение на «хороших» и «плохих» и если мы включим в поле зрения в том числе нерожденных детей, как бы тяжело для нас это ни было. Здесь требуется и мужество, и ясность.

Во-вторых, чтобы мы соблюдали иерархию. В первую очередь это означает, что мы должны осознавать, что в связи с нашей помощью мы на время становимся членами семьи клиента. Но мы приходим в эту семью последними и поэтому занимаем в ней последнее место.

Что происходит, если помощник ведет себя так, будто ему принадлежит первое место, будто он стоит впереди и выше родителей клиента? Он терпит неудачу. И клиент тоже терпит неудачу, если он нарушает иерархию, а помощник его в этом, возможно, даже поддерживает. Например, если он вместе с клиентом тем или иным образом занимает позицию, направленную против его родителей.

Иногда нарушение иерархии бывает даже опасно для жизни. Например, если клиент взял на себя за родителей что-то, что ему не подобало с точки зрения иерархии. В этом случае он иногда говорит в душе своим родителям: «Я вместо вас».

Для помощника нарушение иерархии тоже может быть опасно. Например, если он позволяет себе взять на себя за клиента что-то, что тот должен нести сам. Тогда он превозносится над клиентом, как, может быть, тот превозносится над своими родителями, и как, может быть, сам помощник пытался в детстве поставить себя выше собственных родителей. Но, прежде всего, если помощник самонадеянно считает, что может изменить судьбу клиента или уберечь его от нее.

Лишь внутри иерархии помощник сохраняет свою силу, а клиент приходит к уместному для него решению, здесь в двояком смысле.

В отношении коллективной совести в семейной расстановке нам нужно оставаться внутри границ, которые она для нас устанавливает, поскольку эти границы широки и открыты.

Вывод

Своей любовью ко всем духовная совесть выводит нас в семейной расстановке за границы личной совести. Также она уберегает нас от несоблюдения границ коллективной совести, поскольку она в равной степени обращена ко всем. Она особым образом уважает иерархию, поскольку, идя с движениями духа, мы чувствуем себя равными и равноправными со всеми людьми, и знаем, что мы вместе со всеми внизу.

В духовной семейной расстановке мы всегда остаемся в любви, всецелой любви. Только духовная семейная расстановка всегда и везде служит одной лишь жизни — и любви — и миру.

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Что возможно

В рождественский сочельник я сидел у открытого камина и смотрел на огонь, как он пожирал поленья и они становились все меньше, пока в конце не оставались одни лишь раскаленные уголья. Пока я сидел, захваченный этим первобытным движением, мне на ум пришло несколько фраз.

Все расходует себя для чего-то, чему служит.

Каждый горит в одиночку.

То, что сгорело, еще долго отдает жар.

Прежде чем потухнуть, иногда оно вспыхивает снова.

То, что сгорело, превращается в золу, из которой возникает

что-то новое.

Руководство

В области духа, прежде всего, в духовной семейной расстановке, все зависит от того, насколько мы позволяем собой руководить, насколько мы приходим к гармонии с духовным движением, которое нас охватывает и которому мы подчиняемся.

Это руководство мы переживаем по-разному. Во-первых, мы ощущаем его в непосредственном внезапном постижении, то есть постижении, которое даруется нам именно в тот момент, когда мы должны действовать. Это постижение необходимого следующего действия, например, когда кто-то просит нас о помощи и поддержке.

Это постижение всегда ново. Оно неожиданно и требует от нас, чтобы мы следовали ему так, как оно нам подарено. Стоит нам начать сомневаться, и мы сразу чувствуем себя оставленными. Мы чувствуем себя лишенными этого руководства, предоставленными собственным рассуждениям и намерениям. Мы чувствуем себя отброшенными к прежнему опыту и отрезанными от главного, того, что здесь действительно важно.

Все, что мы пытаемся наладить и разрешить в духовной сфере самостоятельно, застопоривается и глохнет. Ему недостает силы, чтобы в согласии с духом в нас и других привести в порядок то, что было в беспорядке, поскольку противодействовало любви.

Во-вторых, мы ощущаем это руководство как ясность и силу, когда нам не нужно спрашивать или просить о помощи других. Руководство духа не терпит никого рядом с собой, как не терпит оно и оценок, возражений или критических замечаний. Поскольку, как правило, они исходят от тех, кто, так или иначе, уклоняется от руководства духа или восстает против него. Мы видим, что они покинуты духом, по тому, что они стремятся встать на пути у любви и тем самым воспрепятствовать движению, которое соединяет то, что противостояло друг другу.

Поиск

Подлинный, самый глубокий поиск - это наш поиск постижения, того главного знания, которое в конечном итоге одно только и имеет значение. Лишь это знание остается, лишь это знание объединяет, лишь это знание есть любовь.

В этом поиске мы ведомы. Некая сила берет нас с собой, туда, куда сами мы не пришли бы никогда. Куда же она нас ведет? Вверх или вниз? Она всегда ведет нас вниз, туда, где мы соединены со всем, туда, где мы соединены со всем с любовью.

Лишь находясь внизу, вместе со многими и со всеми, мы смотрим вверх, мы смотрим вперед и вместе находим то, что больше нас, что бесконечно больше нас. Лишь там мы обретаем покой и прекращаем поиск, ибо мы подхвачены, ибо мы в надежных руках, ибо мы знаем наверняка.

Что отвлекает нас от этого поиска? То, что мы ищем этого знания и этого руководства где-то еще, что мы ищем других рук, чтобы они нас вели, и знания, которое скоро проходит.

Поэтому, хотя с нами этим путем идут многие другие, в конечном счете мы в этом поиске и на этом пути одни, наедине с этой силой, с этим духом, отказавшись от поиска другого знания и другого руководства.

Этот поиск и эта сила ведут нас к действию, к действию с любовью, к действию, которое соединяет многих. Пусть в этой любви, пусть во всецелой любви, но мы в ней только ведомы, ведомы далеко, ведомы глубоко, ведомы в одиночестве, ведомы наполненно.

«Искать» и «найти» сливаются здесь воедино. Любовь и знание сливаются здесь воедино. Радость и страдание сливаются здесь воедино. Принять и отпустить сливаются здесь воедино - и начало и конец сливаются здесь воедино, поскольку все остается.

Доброжелательность

Желать другим добра - это движение любви. Мы по-разному ощущаем эту доброжелательность. Во-первых, как доброжелательность человека к человеку, прежде всего, между мужчиной и женщиной, которые хотят остаться друг с другом на всю жизнь. Взаимная доброжелательность соединяет их самым счастливым образом.

Мы можем быть доброжелательны и к тем, кто остался для нас чужим. Доброжелательность преодолевает чуждое, при том, что мы не выходим за пределы этой внутренней позиции доброжелательности и не идем, например, им навстречу. Уже одна доброжелательность сближает нас друг с другом.

В полной мере мы учимся доброжелательности, когда приходим в гармонию с движениями того духа, который движет всем так, как оно есть, который желает все таким, как оно есть, поскольку мыслит это таким, как оно есть. Поэтому он со вниманием и любовью обращен ко всему, как он его мыслит и им движет.

Когда мы вступаем в резонанс с этими движениями, когда они охватывают нас и включают в свое движение, мы тоже чувствуем себя обращенными ко всему, как оно есть. И мы обращены к нему доброжелательно.

Та же ли это доброжелательность, что и наша человеческая доброжелательность друг к другу? Это духовная доброжелательность, доброжелательность в согласии с движениями духа.

Такая доброжелательность — это прежде всего согласие со всем, как оно есть, в том числе с тем, что внушает нам и другим страх. Поэтому, по сути, это согласие с движениями духа, с тем, как он всем движет. Таким образом, это согласие обращено в первую очередь к этому духу, как он всем движет, и только во вторую — к тому, что он движет. Что бы он ни приводил в движение, мы смотрим сначала на него, и только вместе с ним на то, что он движет. Поэтому мы сохраняем дистанцию по отношению к тому, что он движет, которая позволяет нам остаться свободными от любых собственных намерений.

Поэтому наша доброжелательность лишена намерений. Она оставляет все без исключения на том месте, которое принадлежит только ему, там, куда движется только оно, где только оно обретает и исполняет свою судьбу. Как и мы в то же время остаемся там, где наше место, там, куда мы движемся, где предопределена наша судьба и где она исполняется для нас, движимая этим духом так, как он того хочет.

Ожидание

Если мы остаемся внутри момента, ожидание прекращается. Ибо все, чего мы ждем, находится за пределами этого момента. Ожидание не позволяет нам оставаться в данном мгновении, из-за ожидания мы его теряем. В первую очередь мы теряем то, что дарит нам этот момент. Он дарит нам больше, чем мы ожидаем, поскольку то, что предлагает нам момент, у нас есть, и есть наверняка.

Многие ожидания радостны. Но в то же время они сопровождаются страхом — исполнятся ли они, исполнятся ли они так, как мы того ожидаем. И эта радость, и этот страх парализуют нас. Они не позволяют нам во всех отношениях открыться тому, что будет и как оно будет. Ожидание фиксирует нас на наших представлениях о том, что будет, и о том, к чему мы подготовились.

Если же мы остаемся внутри момента, то мы сейчас имеем то, что для нас сейчас возможно, и имеем это в полной мере. Прежде всего, в настоящий момент мы открыты для неожиданностей и необходимого следующего действия. И то, и другое проявляется только в этот момент. Только в этот момент мы открыты и готовы к тому и другому.

Чего мы тогда ждем? Только следующего момента. Только он ведет нас дальше. Он — то, чего мы можем ждать наверняка. Как ждать? Собранно и спокойно — целиком и полностью к нему готовые.

Впереди

Творческое движение — это всегда движение к новому. Оно идет вперед. Любовь тоже идет вперед, и доброжелательность идет вперед. И познание, и постижение тоже идут вперед.

Так и с собранностью. Мы можем быть собранны только по направлению вперед, к следующему, правда, только действительно следующему, к следующему необходимому действию.

А что тогда с данным моментом? Он есть сейчас. Но и «сейчас» находится впереди, перед нами, как во времени, так и в том, что будет. Ибо будущее наступает сейчас. «Сейчас» находится впереди и обращено вперед.

А что с нашими мечтами о будущем и нашими представлениями о том, каким оно должно быть? Действительно ли оно впереди? Или оно позади нас? Ведь на что ориентированы эти представления? Они творчески направлены вперед или они питаются чем-то прошлым, неким прошлым ожиданием? Они скорее стоят на пути у подлинно творческого и нового, поскольку с легкостью привязывают нас к тому, что может иметь мало будущего.

Так что ново только следующее. Только то следующее, что находится перед нами, занимает нас творчески.

А что тогда с прошлым? С тем, что осталось не завершено? С тем, что не удалось? Что с виной и ее последствиями? Что происходит, если мы на этом задерживаемся? Мы упускаем новое, творческое. Мы упускаем то, что ведет дальше.

Если мы действительно смотрим и движемся вперед, то прошлое идет вместе с нами. Но только, если оно имеет право быть прошлым, полностью прошлым. Ибо следующее — это то, куда стремится и прошлое. Оно стремится вперед.

Легкое

В первую очередь, духовное широко и легко. Так же легки и движения духа, если мы приходим к гармонии с ними. Они освобождают нас оттого, что тянет нас вниз, прежде всего, оттого, что тянет нас в наше прошлое.

В какое прошлое? Только лишь в наше личное прошлое? Или еще и в прошлое наших родителей и наших предков? Может быть, даже в прошлое наших прежних жизней, как будто это прошлое еще не прошло? Или оно тянет нас также в прошлое всех людей и в прошлое тех людей; с которыми мы вступаем в отношения, будь то близкие и теплые или отстраненные и враждебные, которые уводят нас от самих себя?

Движения духа вбирают в себя и берут с собой всякое прошлое. Они находятся в согласии с любым прошлым, каким оно было, и с нашим в том числе. Но вместе со всяким другим прошлым. В движениях духа любое прошлое правильно такое, как оно было. И в них всякое прошлое не завершено, поскольку с ними оно продолжает двигаться дальше. В этом движении любое прошлое, как я себе представляю, легко, потому что оно по-прежнему в движении. Оно становится легким и для нас, оно вправе быть для нас легким.

Когда оно становится для нас легким? Когда мы во всем остаемся в движении духа, в движении, которое идет дальше, которое всегда идет вперед.

Куда вперед? К согласию со всеми, кто движется с нами вперед, кто вместе с нами движется вперед. К чему движется? К согласию с любовью духа к каждому, какой он есть, с его прошлым, каким оно было, и с его завершением, каким оно будет.

Это завершение духовно, и оно легко, легко уже сейчас. Почему? Потому что оно — любовь, чистая любовь, уже сейчас во всем любовь духа.

Что еще сообщает нам легкость? Великое из нашего прошлого, великое из прошлого наших родителей и предков, великое из прошлого наших прежних жизней и великое из прошлого всего человечества. Легкость дает нам и великое из прошлого людей, с которыми мы связаны отношениями, как близкими и сердечными, так и отстраненными и враждебными. Это великое тоже включается в движение духа в наше общее будущее и, в согласии с движениями духа, уже сейчас делает нас завершенными и легкими в своей полноте.

Согласие

В согласие мы приходим с движением, которое идет вперед и дальше. Поэтому и мы идем с ним вперед, прочь от того, что находится за нами, что уже прошло. В согласии мы обретаем покой, но покой в движении. Мы обретаем покой, поскольку в этом движении нам что-то удается. Удается, поскольку мы идем с этим движением, точнее говоря, поскольку это движение берет нас с собой.

Мы не всегда чувствуем себя в согласии, поскольку то, куда ведет нас согласие, часто внушает нам страх. Чтобы оставаться в согласии, требуется крайняя степень мужества. Согласие требует от нас полной самоотдачи и всецелой любви, любви ко всему, как оно есть.

В согласии мы бескорыстны и до конца чисты. В согласии мы связаны со всем, как оно есть. В согласии все идет нам навстречу, как оно есть. Оно раскрывается для нас и оно меняется для нас, потому что мы находимся с ним в согласии. Только когда мы находимся в согласии с движением духа в другом, мы находимся в согласии и с движением духа в нас самих.

Здесь-бытие

Что есть здесь? Все есть здесь. Когда оно было здесь? Было ли уже здесь когда-либо то, что есть здесь сейчас? По-прежнему ли здесь все то, что было? По-другому ли оно здесь, когда я об этом думаю? По- другому ли я здесь, когда я об этом думаю? По-другому ли я здесь, поскольку я здесь одновременно со всем, что было, и поскольку другое, которое было, есть здесь одновременно со мной, причем такое, как оно было? Так что во мне что-то меняется, поскольку то, что было, вправе быть таким, как оно было, и я есть здесь с ним, таким, как оно было? Так что оно есть здесь одновременно со мной, такое, как было, без мыслей или желаний, чтобы оно было или стало другим, так что в нем ничто не должно меняться? Так что в нем ничто не должно меняться, просто потому, что оно вдруг есть здесь для меня, точно такое, как оно есть, точно такое, как оно было?

Для меня, для моего переживания и для моего здесь-бытия многое меняется, если я воспринимаю себя здесь одновременно со всем, как оно было. Так я обретаю мою полноту, без каких-либо действий, просто потому, что я ощущаю и сознаю себя здесь вместе со всем.

Возможно, для того, что здесь было, тоже что-то меняется из-за того, что здесь есть я, причем такой, как я есть, что оно сознает мое одновременное с ним здесь-бытие и может участвовать в нем просто потому, что я тоже здесь. Так что все, что было, чувствует себя богаче и больше, просто потому, что я тоже здесь есть, при том, что ни в нем, ни во мне ничего не меняется.

Наше здесь-бытие становится богаче, когда для нас все вправе быть здесь таким, как оно было, так что оно всегда может быть здесь таким, как оно было, и мы тоже вправе быть здесь для всего такими, как мы есть — просто вместе со всем быть здесь. Как вместе? С любовью ко всему, как оно было и все еще есть для нас сейчас.

Что общего это имеет с духовной семейной расстановкой? В духовной семейной расстановке обнаруживается, что все, что раньше не имело права быть здесь, теперь может быть здесь, причем таким, как оно было и как оно есть. Оно вправе быть здесь вместе с нами, такими, как мы есть. Если все имеет право быть здесь таким, как оно было и как оно есть, мы переживаем это как полноту.

Иногда для того, чтобы что-то могло и имело право быть здесь полностью таким, как оно есть, чего-то не хватает. Не хватает того, чтобы мы оплакали то, что нас разделило, чтобы мы оплакали то плохое, что нас разлучило. Но мы оплакиваем это без сожаления. Мы оплакиваем это просто с любовью, с живым участием и будучи здесь, целиком и полностью здесь.

Сознание

Кто обладает сознанием? Все обладает сознанием, прежде всего, все, что живет, обладает сознанием. Ибо без сознания оно бы не знало, что ему нужно для жизни и для передачи жизни. Но это сознание выходит далеко за рамки отдельной жизни, поскольку оно знает, каким образом отдельное живое существо связано с другими живыми существами, взаимно связано, так что они взаимно сохраняют и поддерживают жизнь друг друга. Однако не все, что живет, сознает, что оно обладает сознанием. И все-таки оно ведет себя так, как будто оно им обладает.

Где же тогда находится это сознание? Может ли оно находиться в отдельных живых организмах? Или их сознание движимо и направляемо неким другим сознанием, так что они вместе со многими другими живыми существами движутся к целям, которые остаются неосознанными для отдельного живого существа, но которым оно служит, как будто оно их сознает?

Мы говорим о человеке, что он обладает сознанием. Он сознает, что он обладает сознанием. Но имеет ли его сознание существенные отличия от сознания других живых существ? Разве не движет и не управляет во многом и им некое сознание, которого он не осознает, хотя часто ведет и вынужден вести себя так, будто он его осознает?

Сколько он знает о своем сознании? Насколько он способен сознательно соединиться с этим сознанием и им управлять, как будто это его сознание? Куда он ведом, когда он ведет себя так, как будто это его сознание и как будто основные движения его жизни находятся в его руках? Вскоре он осознает, что его личное сознание ограничено и если он остается только с ним, то, возможно, он упускает главное для своей жизни.

Так где же находится для нас подлинное сознание, где находится для нас всеобъемлющее сознание? Мы охвачены им, причем так, что мы начинаем его осознавать, но мы знаем, что оно гораздо больше нас, настолько больше, что мы воспринимаем его как бесконечное, бесконечное в том смысле, что оно ведет нас в такую область, перед которой мы с нашим сознанием оказываемся несостоятельны.

Что это за область? Это область духа. Уже поэтому она для нас бесконечна. Это область творчества, поскольку все, что здесь есть, задумано творчески. Это значит, что оно задумано так, что оно существует, как оно задумано. Поэтому все, что здесь есть, исходит из сознания, бесконечного сознания, хотя для нас оно здесь.

Так куда идет наш путь, если мы осознаем это сознание? Мы идем вместе с этим сознанием так, как оно нас мыслит и нами движет. Мы сознательно идем вместе с этим сознанием, преданные ему, целиком и полностью, пока во всех отношениях не ощутим себя с ним единым целым.

Что это означает для нашей повседневной жизни? Что это означает для нашей любви? Что это означает для наших поступков?

Мы идем вместе со всем, таким, как оно происходит. Мы безмятежно идем вместе с ним, потому что в каждый момент мы чувствуем себя движимыми этим сознанием. Мы безмятежно идем, в том числе с тем, что происходит с другими и что происходит с миром, поскольку мы сознаем, что все, как оно есть, движимо этим сознанием. Мы сознательно идем вместе с этим сознанием. Мы творчески идем вместе с ним, творчески же им движимые.

Являемся ли мы тогда по-прежнему сами собой? Лишь в этом сознательном движении вместе с этим сознанием мы осознаем сами себя. Мы осознаем, как нами движет это сознание, движет во всем.

Существует ли что-то еще помимо этого сознания или вне его? Может ли независимо от него существовать что-то другое? В конечном итоге мы узнаем, что нам остается только одно, только одно остается во всей полноте — это сознание.

Что такое для нас тогда «духовная семейная расстановка»? Это оставаться в согласии с этим сознанием в нас и в другом, в согласии с движениями этого сознания, как они проявляются в нас и в других, и лишь настолько, насколько они проявляются.

Так о чем в конечном итоге идет речь в духовной семейной расстановке? Чтобы мы что-то осознали, осознали так, как нами движет это сознание: правильно для нас, творчески, в согласии со всем, с любовью, с любовью этого сознания и, таким образом, с любовью ко всем и ко всему, как им движет это сознание.

Союз

Союз соединяет. К примеру, брачный союз мужчины и женщины. И в остальном мы тоже чувствуем себя с любовью привязанными к другим, например, к нашим родителям и нашей семье. Мы объединяемся с другими и для решения общих задач.

Иногда мы объединяемся против других. Союз против других заканчивается, когда мы заключаем с ними мир, когда мы объединяемся с ними в мирном союзе. Тогда прежнее «друг против друга» превращается в «друг за друга».

Вопрос в том, в союзе ли мы сами с собой? В союзе ли мы со своим телом? В союзе ли мы со своими родителями? В союзе ли мы с отпущенной нам судьбой? А главное, в союзе ли мы с теми, от кого мы или наша семья хотели избавиться, с теми, кого мы или наша семья хотели забыть и забыли? В союзе ли мы с теми, чье существование мы или наша семья скрывали? В союзе ли мы еще с теми, кому мы обязаны чем-то важным, например, с предыдущими партнерами, учителями или людьми, которые пришли нам на помощь, когда мы были в беде или больны?

Если мы зададим себе эти вопросы, мы почувствуем, насколько нам чего-то не хватает, насколько нам не хватает их, насколько, может быть, им не хватает нас, поскольку мы уже не объединены с ними союзом, союзом с любовью, благодарностью, печалью и раскаянием. Внезапно мы ощутим, как мы без них одиноки.

Как мы ведем себя, чтобы восстановить союз, по меньшей мере, в мыслях и в душе? Мы с любовью открываем для них свое сердце.

Иногда это дается нам с трудом, прежде всего, если мы чувствуем себя виноватыми или в долгу перед ними. Как же мы можем возобновить союз с ними?

Мы признаем, что те, кого мы выпустили или исключили из этого союза, по-прежнему относятся к нам — а мы к ним. В первую очередь союз восстанавливает это признание. Вдруг мы начинаем чувствовать себя богаче и полней, мы чувствуем себя целыми.

Семейная расстановка, когда она удается, находится в союзе с исключенными и забытыми. Она возвращает их в наш союз — а нас в их. Иногда этому препятствует то, что ведущий расстановки тоже отказывается от союза с исключенными. Например, тем, что он вместе с клиентом закрывает глаза на тех, кто ждет, чтобы их вернули в союз. Например, на тех, перед кем клиент виноват.

При помощи духовной семейной расстановки легче всего удается восстановить и скрепить нарушенный союз, поскольку духовная семейная расстановка идет вместе с движением духа, который движет всеми с равной любовью. Поэтому истинный, прочный союз — это в конечном итоге союз духа. Мы заключаем союз со всеми, кто относится к нам, в согласии с его признанием и его равной обращенностью ко всем. Этот союз не может разорвать никто, как будто у него есть на это право и силы, поскольку для любви духа даже нарушенный союз остается невредимым.

Так что же соединяет нас прочнее всего с каждым, с кем мы связаны сейчас и были связаны нашей жизнью? Это другая, всеобъемлющая, смиренная любовь. Это наш союз с этим духом и его любовью и наша одушевленная и несомая этим духом любовь ко всему и вся, как оно есть, это союз любви.