Каир, Тегеран и невыполненное обещание

 

Президент Рузвельт не имел суеверных предубеждений против числа 13, которое многие люди считают роковым, но разделял суеверие моряков, что пятница является несчастливым днем для выхода корабля в море. Поэтому гигантский линейный корабль «Айова» оставался вечером в пятницу 12 ноября 1943 года на своей стоянке в порту Хэмптон-Роудз, Вирджиния, и тронулся в путь только в 24.01 в субботу, 13 ноября, держа курс на Оран.

Мы вскоре вышли из Чезапикского залива и направились к Гибралтарскому проливу, эскортируемые тремя эсминцами, со скоростью 25 узлов. «Айова» был нашим новейшим, наиболее мощно вооруженным линейным кораблем водоизмещением 45 тыс. тонн. Способный развивать скорость до 33 узлов, линкор должен был пройти сквозь кишащие немецкими подводными лодками воды Атлантики без особой опасности для себя. Были предприняты все меры по обеспечению секретности экспедиции. Никакая связь с берегом не разрешалась. Надеялись, что президент и его штаб смогут достичь Орана в Африке прежде, чем противник узнает о <410> его местопребывании и планах. Вместе с президентом на борту «Айовы» находились генерал Маршалл, адмирал Кинг, генерал Арнольд, генерал-лейтенант Сомервелл и около 50 американских штабных офицеров, имевших более низкие воинские звания.

Рузвельт был в приподнятом настроении. Он с интересом ждал своей первой встречи с премьером Сталиным. Президент пользовался самолетом, когда это было необходимо, но больше всего он любил морские путешествия. Он обедал в капитанской каюте со своей личной свитой – Гарри Гопкинсом, вице-адмиралом Уильсоном Брауном, доктором Россом Макинтайром, генерал-майором «Папашей» Е. М. Уотсоном и мною.

Рузвельт всегда любил военные маневры, и на второй или третий день нашего путешествия на «Айове» были проведены артиллерийские учения, в которых участвовали все зенитные орудия корабля. Эскортирующие эсминцы маневрировали, отражая «воздушную атаку». Президент находился на палубе около своей каюты, где он часто сидел в кресле в течение дня. Мы обсуждали какие-то детали, связанные с этими маневрами, когда внезапно из громкоговорителя донеслась следующая команда, отданная орудийным расчетам.

– Это не учеба, повторяю – это не учеба!

Мгновенно стволы зенитных орудий опустились вниз и открыли ураганный огонь, стреляя в водное пространство между нами и одним из эсминцев. Мощные турбины корабля прибавили обороты, линкор резко изменил курс и стал быстро набирать скорость. Нам тут же сообщили, что один из эскортирующих нас эсминцев, совершая учебную атаку на «Айову», случайно выпустил торпеду.

Никакой попытки увести президента с палубы не предпринималось. Он продолжал сидеть в кресле, не проявив ни малейшего волнения, кроме живого интереса. Мы наблюдали, как стреляют батареи, и один из офицеров «Айовы» сообщил нам, что орудия используются расчетами, чтобы поразить торпеду, которую они не могли видеть, но местонахождение которой они приблизительно знают. Канонада продолжалась, как нам показалось, довольно долго, а затем мы услышали взрыв – несомненно, взорвался боевой заряд торпеды. По звуку взрыва можно было определить, что взорвалась торпеда поблизости от «Айовы».

Корабль вернулся на прежний курс. За обедом основной темой разговора было это происшествие, все высказывали удивление, как это могло случиться. Я до сих пор не знаю, как эта торпеда была выстрелена из торпедного аппарата. Нам сообщили, что эсминец, обнаружив, что произошло, тут же радировал «Айове». К счастью, времени оказалось достаточно, чтобы линкор мог предпринять противоторпедный маневр и тем самым уменьшить потенциальную опасность для президента.

Эта торпедная угроза напомнила мне о другом эпизоде в феврале 1939 года, когда я, как начальник штаба военно-морского флота, находился вместе с Рузвельтом на борту крейсера «Хьюстон», стоявшего на якоре у острова Сент-Томас в Карибском море. «Хьюстон» входил в состав флота «синих» во время известных военно-морских учений, проходивших в районе Карибского моря. Мы сидели с президентом в каюте, анализируя «оперативные донесения», передававшиеся по радио на наш корабль. Внезапно я получил радиосигнал «плохие новости». Я повернулся и сказал: «М-р Президент, мы только что были потоплены подводной лодкой противника». <411>

Рузвельт от души расхохотался. «Это очень плохо, Билл»,– сказал он, и мы продолжали с интересом следить по картам за дальнейшим ходом битвы. («Хьюстон» был действительно потоплен японцами в сражении в Яванском море в начале 1942 года.)

Совещания штабных работников на борту «Айовы» во время перехода велись почти ежедневно: завершалась подготовка к предстоящим ответственным переговорам с англичанами и нашими китайскими союзниками в Каире и к встрече «большой тройки» в Тегеране. Несколько ранее в ходе планирования мы рекомендовали передать все стратегические военно-воздушные силы, находящиеся в Англии, под контроль офицера в верховном командовании операцией по вторжению через Канал во Францию. Мы попросили англичан изложить их мнение. В первый день нашего выхода в море мы получили ответ от английских начальников штабов. В нем говорилось о невозможности вывести какую-либо значительную часть имеющихся английских ВВС из-под контроля штаба воздушного командования в Англии. Англичане упорно придерживались своего совершенно неудовлетворительного метода использования военно-воздушного компонента сил вторжения.

Единство командования всеми имеющимися силами – сухопутными, морскими и воздушными – было необходимо для достижения успеха. Я был намерен, если англичане будут настаивать на сохранении оперативного контроля за Королевскими воздушными силами в Англии, потребовать, чтобы американские ВВС были полностью отделены от английских и переданы верховному командующему силами союзников в этом районе. Объединенный совет начальников штабов выработал перечень вопросов, которые президент должен был обсудить с Чан Кайши, Черчиллем и Сталиным. Особенно много времени потребовал вопрос о разделе Германии после ее капитуляции на отдельные сектора, в которых будет осуществляться военный контроль над гражданской администрацией Соединенными Штатами, Великобританией и Советским Союзом в выделенных им соответствующих зонах.

Мы готовились к рассмотрению английских возражений против операции в Бирме, особенно ее десантной фазы, но президент, казалось, был твердо настроен, чтобы мы выработали наилучший план поддержки военных усилий Китая. В качестве возможной альтернативы адмирал Кинг выдвинул идею высадки десанта на Малаккском полуострове севернее Сингапура и захвата Бангкока. Мы также хорошо понимали, что потребуется больше десантных судов, чем в то время имелось в нашем распоряжении для крупных десантных операций. Пока шли эти совещания, «Айова» продолжала свой путь, море было спокойным, а погода превосходной.

Угроза подводных атак сохранялась, особенно на последнем отрезке нашего пути, по мере приближения к Орану она еще более возросла. В 60 милях от берегов Марокко к нашей эскадре присоединились крейсер «Бруклин» и шесть эсминцев, обеспечивших дополнительную защиту. В небе над «Айовой» патрулировали наши самолеты.

Нацисты, очевидно, ничего не знали о том ценном призе, который оказался в радиусе действия их авиации и подводных лодок. Однако эту часть пути мы проделали без происшествий и в 8 часов утра 20 ноября 1943 года благополучно стали на якорь под защитой противоторпедных сетей в порту Мерс-эль-Кебир. <412>

Нас приветствовал улыбающийся генерал Эйзенхауэр, обрадованный встречей со своим верховным главнокомандующим, и вся наша группа была доставлена автомашинами на аэродром около Орана, а оттуда на четырех самолетах мы вылетели в Тунис...

После однодневной остановки в Тунисе президент и вся сопровождавшая его делегация на четырехмоторном транспортном самолете вечером 21 ноября вылетели в Каир. Спать в кресле транспортного самолета, мягко говоря, было неудобно, и я был более чем рад, когда мы приземлились на английском аэродроме в 15 милях от Каира. Добравшись до Каира, мы узнали, что генералиссимус Чан Кайши с женой уже прибыл туда, а английский премьер-министр и его штаб находятся в Каире два дня. Мы не сомневались, что Черчилль с выгодой для себя использовал эти два дополнительных дня. Президент с несколькими сопровождающими поселился на вилле, принадлежавшей американскому посланнику Кэрку. Мы готовились к напряженной и, вероятно, насыщенной полемикой конференции.

Вечером того же дня Черчилль, адмирал лорд Льюис Маунтбэттен, Гопкинс и я были приглашены на обед к президенту. После обеда подъехали начальники штабов, входившие в Объединенный совет начальников штабов, и мы быстро приступили к делу. Маунтбэттен изложил свои планы и перечислил то, что ему потребуется для проведения кампании в Бирме, которая была поручена ему На Квебекской конференции в августе 1943 года.

На следующий день (23 ноября) объединенные начальники штабов встретились на вилле с Рузвельтом, Черчиллем, Чан Кайши и его женой, чтобы обсудить на высшем уровне бирманскую кампанию. Маунтбэттен подробно изложил план кампании, разработанный его штабом, но еще не утвержденный Объединенным советом начальников штабов. Генералиссимус не высказал никаких возражений, но и не выразил одобрения. Он хотел знать, какие военно-морские силы будут выделены во время планируемого нами наступления в Бирме. Англичане не смогли предоставить эту информацию. Чан Кайши хотел, чтобы Рангун был захвачен. Английские эксперты перечислили многочисленные реальные трудности, связанные с попыткой захвата Рангунского порта.

На вечернем заседании к нам присоединились китайские начальники штабов, чтобы продолжить обсуждение бирманской кампании. Вероятно, выполняя полученные указания, они уклонились от высказывания каких-либо замечаний или рекомендаций. Они заявили, что не имели достаточно времени, чтобы тщательно изучить предлагаемый план. Однако китайские генералы, по-видимому, были хорошо информированы о состоянии дел и знали, чего хотят – достаточной помощи, чтобы изгнать из Бирмы японцев и восстановить прерванные наземные коммуникации с Китаем...

На совещании Объединенного совета начальников штабов 24 ноября Черчилль произнес длинную, но не убедительную речь об операциях в Эгейском море и против острова Родос. Американские начальники штабов полностью отвергли эту идею еще несколькими неделями ранее, но премьер-министра нелегко было обескуражить.

Во второй половине дня я принимал участие в приеме, который президент дал ряду гостей. Одного за другим для 15-минутной беседы президент принял: премьер-министра Турции, короля Греции, английского посла <413> в Турции, югославского короля Петра II в сопровождении Пурича... Вечером на обеде у президента присутствовали также американские послы – Лоренс Штейнгардт из Анкары и Аверелл Гарриман из Москвы.

25 ноября, в День благодарения, на заседании Объединенного совета начальников штабов наши английские коллеги выдвинули встревожившее нас предложение отсрочить вторжение через Ла-Манш, чтобы нарастить усилия в Эгейском море и в Турции. С присущим им бульдожьим упорством англичане не хотели отказываться от желания сохранить господствующее влияние в восточной части Средиземного моря. Американские начальники штабов, следуя полученным от президента указаниям, не согласились на отвлечение каких-либо полезных сил от операции «Овер-лорд». И на этот раз никакого решения достигнуто не было.

В День благодарения английские офицеры организовали специальную церковную службу в соборе Всех Святых, желая сделать приятное всем прибывшим в Каир американцам. Один из наших скептиков назвал этот жест вежливости примером «ленд-лиза наоборот»...

Заседание Объединенного совета начальников штабов во второй половине дня 26 ноября было целиком посвящено обсуждению английского предложения об отказе от запланированной десантной операции в Индийском океане в связи с кампанией в Бирме. Рузвельт обещал Китаю, что эта десантная операция против стратегически важных Андаманских островов будет проведена как часть общего наступления с целью освобождения Бирмы.

Премьер-министр, казалось, был преисполнен решимости изъять английские десантные суда из этой операции. Временами полемика на заседании носила обостренный характер. Выполняя указания Черчилля, английские начальники штабов во главе с Бруком настаивали, что Андаманская операция не может быть проведена. Я заявил английским коллегам, что американские начальники штабов не могут отказаться от нынешней позиции без приказа президента. В это же самое время президент, премьер-министр и Чан Кайши проводили свое совещание, вероятно, обсуждая этот же вопрос. Мы знали, что Чан Кайши будет отстаивать свое требование об операции против Андаманских островов, и полагали, что президент поддержит его вопреки возражениям Черчилля.

Англичане, очевидно, не проявляли столь глубокого интереса к Китаю, как мы. Они, по-видимому, не учитывали тот факт, что победа над Японией потребует гораздо больше кораблей и жизней, не говоря уже о долларах, если плохо оснащенные и не обеспеченные провиантом армии Чан Кайши не будут продолжать борьбу.

Китайцы не часто выигрывали сражения. За исключением горсточки обученных американцами дивизий, они, может быть, не очень-то хорошо воевали, но нельзя было не считаться с тем, что Чан Кайши имел под ружьем несколько миллионов человек и заставлял Японию держать в Китае крупную постоянную армию и снабжать ее. Американские начальники штабов были убеждены, что поддержка Китая необходима с точки зрения нашей собственной безопасности и успеха дела союзников. Когда мы закончили эти малопродуктивные переговоры Объединенного совета начальников штабов в Каире вечером 26 ноября, вопрос об оказании обещанной нами поддержке Китаю путем проведения необходимых операций по освобождению Бирмы так и остался нерешенным. Это <414> обязательство было принято нами еще несколько месяцев назад. Чан Кайши улетел из Каира в Чунцин, полный ожиданий, что союзники выполнят свои обещания.

Мы вылетели из Каира в 7.00 утра, после того как в течение трех часов ждали, когда рассеется утренний туман.

Наш маршрут проходил над Палестиной, погода была великолепная. Самолет снизился и медленно прошел над Вифлиемом, Иерусалимом, Иерихоном, над рекой Иордан – названия, глубоко засевшие в моей памяти с детства. Святая земля с воздуха выглядела пустынной и безжизненной. Возможно, после сорока лет скитания в пустыне любое место, имевшее даже небольшой источник воды, могло показаться «обетованной землей». Кто-то в самолете высказал предположение, что когда пророк Моисей увидел с вершины горы конечный пункт долгого путешествия, он предпочел покончить с собой, чем взять на себя ответственность за обещанную им «обетованную землю», которую найдут здесь его измученные скитаниями последователи.

В отличие от этих мест, широкие долины междуречья Евфрата и Тигра восхищали своей яркой зеленью и плодородием.

После шести с половиной часов лета над территорией с ее богатой историей, ведущей отсчет от первых дней человеческой цивилизации, мы достигли Тегерана и совершили посадку в аэропорту. Президента и сопровождающую его группу затем отвезли в американскую дипломатическую миссию.

На следующее утро (28 ноября) советские представители сообщили нам о слухах относительно того, что могут быть предприняты попытки убить Рузвельта во время его нахождения в Тегеране. Такая опасность, в частности, может возникнуть во время его поездок по улицам города на конференцию, которая будет проходить на территории советского посольства, находящегося примерно в двух милях от американской миссии. Само собой разумеется, наша собственная разведывательная служба была обеспокоена. Главная транспортная магистраль в Тегеране, насколько я помню, была сравнительно широкой, но примыкавшие к ней улицы и переулки узкими. Из разговоров с генералом Хэрли, несколько раз посещавшим Иран, я знал, что, хотя шах был на нашей стороне, в стране имелись опасные враждебные элементы.

Советские представители, сообщившие нам сведения о возможности покушения на жизнь президента, также передали приглашение от маршала Сталина, чтобы Рузвельт переехал в здание, находящееся на территории советского посольства. Рузвельт принял это приглашение, и были предприняты меры для переезда. Американские и советские военные патрули были выставлены вдоль обычного маршрута, ведущего в советское посольство, и кавалькада автомашин под охраной вооруженного эскорта отправилась в путь из американской миссии, якобы перевозя президента США в безопасное место. Фактически же этот караван был тщательно продуманным камуфляжем.

Вскоре после его отъезда президент, Гарри Гопкинс и я вместе с сидевшим за рулем агентом нашей разведывательной службы выехали из миссии в автомашине без какого-либо эскорта. Мы ехали на большой скорости по петлявшему обходному маршруту, частично по немощенным дорогам. Мы мчались так быстро, что, несмотря на более длительный маршрут, <415> наша автомашина прибыла в советское посольство прежде, чем хорошо защищенный караван завершил свой двухмильный путь.

Президент явно наслаждался этим необычным приключением, считая эту уловку скорее забавной проказой, чем серьезным маневром по предотвращению покушения на его жизнь.

После того как расположенное на территории советского посольства ранее не использовавшееся здание было приведено в порядок, оно превратилось в довольно комфортабельное жилое помещение. Советское посольство и окружавший его сад находились под круглосуточной охраной значительного числа специально обученных агентов, которые останавливали всех. У нас имелись особые пропуска на русском языке, на которых мы могли распознать только наши имена. Нам рекомендовали немедленно останавливаться, если нас окликнут. Рекомендация пунктуально соблюдалась, и никаких «инцидентов» у нас не было.

Первое пленарное заседание «Эврики» – кодовое название Тегеранской конференции – началось в 16.00 28 ноября. Главы двух самых мощных государств в мире встретились впервые сорока пятью минутами ранее. Рузвельт и Сталин, по-видимому, успели хорошо познакомиться друг с другом, когда премьер-министр Черчилль, английские и американские начальники штабов вместе с Гопкинсом вошли в зал. Черчилля сопровождал Антони Идеи. Народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов и маршал К. Е. Ворошилов присоединились к Сталину. Рузвельт председательствовал и первым выступил на конференции.

Рузвельт начал с краткого общего обзора стратегических концепций, выработанных на предыдущих англо-американских конференциях. Он заявил, что Соединенные Штаты, так же как Советский Союз и Британская империя, надеются на быструю победу в Европе. На Тихом океане Соединенные Штаты несут основное бремя войны, получая определенную помощь от англичан. Наша стратегия состоит в истощении сил врага, продвижении на южных островах и сдерживании японцев вдали от американской территории. До настоящего времени, подчеркнул Рузвельт, эта тактика была успешной в достижении поставленной цели.

Говоря о Китае, президент отметил важность удержания нашего восточного союзника в состоянии войны с Японией. Этому в скором времени должна помочь решительная операция по освобождению Бирмы, руководить которой будет адмирал лорд Маунтбэттен.

В Европе, продолжал Рузвельт, стратегия Соединенных Штатов на протяжении последних полутора лет состоит в том, чтобы ослабить немецкий нажим на советском фронте, но окончательные планы по достижению этой цели были невозможны, пока конференция в Квебеке не установила в качестве даты вторжения через Канал в Нормандию май 1944 года. Несомненно, имея в виду аргументы, которые выдвинет Черчилль, Рузвельт добавил, что многие высказываются в пользу дальнейших операций в Средиземном море, но он убежден, что решающее вторжение во Францию в мае не должно тормозиться какими-либо подобными второстепенными операциями.

Сталин затем в кратком, но конкретном выступлении указал, что Италия не является подходящим театром, чтобы предпринять наступление непосредственно на Германию. Однако он считал, что в Средиземном море необходимо обеспечить свободное плавание судов союзников. Все <416> американцы и англичане, навострив уши, не отрывали глаз от советского руководителя. Большинство из нас видели и слышали его впервые. Я заметил, что Черчилль не всегда ждал, когда превосходный советский переводчик закончит перевод того, что сказал его руководитель, и, по-видимому, улавливал существо высказываний Сталина. Позднее я узнал, что премьер-министр знал немного русский язык и частично понимал, что говорил Сталин, хотя сам никогда не пытался говорить по-русски. Маршал говорил спокойно, не жестикулируя, и, судя по переводу, уверенно излагал свои мысли.

Черчилль начал свое выступление с заявления, что Соединенные Штаты и Великобритания давно договорились о вторжении в Нормандию, что задержка весьма огорчительна, но сейчас они намерены провести эту операцию весной или летом 1944 года. Без всякой паузы премьер-министр затем заговорил о возможных районах операций против нацистов во всех частях Европы и, в том числе, о желательности убедить Турцию вступить в войну. Затем он спросил, не представляют ли какие-нибудь операции в восточной части Средиземного моря достаточный интерес, чтобы задержать на два-три месяца планируемую десантную операцию через Канал.

Сталин быстро дал ответ, в котором поставил под сомнение разумность распыления сил союзников. Он не верил, что турок можно будет убедить объявить войну, и сказал, что все имеющиеся дополнительные силы союзников можно было бы с успехом использовать для одновременной фланговой десантной операции в Южной Франции в качестве поддержки вторжения в Нормандию. Он считал операцию в Южной Франции гораздо более важной для успеха союзников, чем захват Рима. Черчилль в ответ выдвинул интересный аргумент в пользу захвата Рима и аэродромов севернее Рима, которые можно было использовать для наращивания воздушных налетов авиации союзников на Центральную Европу. Заседание закончилось без принятия каких-либо важных решений.

Первое заседание прошло в приятной, вежливой и благожелательной обстановке. Трое руководителей изложили свои соответствующие точки зрения и выслушали друг друга. Русские и американцы, казалось, почти достигли согласия по основным принципам стратегии, которую предстояло провести в жизнь. В руках этих трех человек, собравшихся за столом в советском посольстве в Тегеране, находилась судьба миллионов людей, сведенных в самые крупные армии и военно-морские флоты, когда-либо создававшиеся для войны до настоящего времени. Однако атмосфера на этом первом заседании была более спокойной, чем та, которая может царить на штабном совещании на борту корабля или военной базе.

После окончания заседания мы заговорили между собой о Сталине. Большинство из нас до встречи с ним считали его бандитским главарем, который пробился на высший пост в своем правительстве. Это впечатление было ошибочным. Мы сразу же поняли, что имеем дело с весьма умным человеком, который умел хорошо говорить и был намерен получить то, чего он хотел для России. Ни один профессиональный солдат или моряк не мог бы упрекнуть его за это. Подход маршала к нашим общим проблемам был прямым, благожелательным и учитывающим точки зрения двух его коллег – пока один из них не выдвигал какое-нибудь предложение, которое, по мнению Сталина, шло вразрез с советскими интересами. Тогда он мог быть бесцеремонно прямым, почти грубым. <417>

«Большая тройка» встретилась снова вечером 28 ноября. Я на банкете не присутствовал, но президент позднее рассказал мне, что речь шла о послевоенном обращении с Францией, судьбе немецких военных преступников и восточных границах Польши. По большей части говорил Сталин. Среди прочего советский руководитель сказал, что Франция, если говорить об ее участии в войне, не заслужила признательности со стороны победоносных союзников или права сохранить свою прежнюю империю.

В общем было решено, что Германию необходимо навсегда полностью лишить военной мощи. Вопрос о послевоенных границах Польши оказался непростым, и «большая тройка» пришла к выводу, что до принятия каких-либо решений его следует изучить дополнительно.

Сталин и Черчилль, рассказал мне президент, затеяли спор о германском милитаризме. Он разгорелся, когда Сталин заявил, что имеет список 50 тыс. немецких офицеров, которых следует предать суду. Реакция Черчилля была бурной. Премьер-министр настаивал, что он не может согласиться на любые подобные суды, потому что по английским законам суд не может вынести обвинительный приговор за совершенные правонарушения, которые не являлись предусмотренными законом преступлениями в то время, когда они были совершены.

Черчилль разъяснил, что не питает симпатии к нацистским варварам, но, по словам президента, красноречиво призывал к соблюдению традиционной английской концепции правосудия, которая основана на юридическом принципе, что закон не имеет обратной силы.

Рассказывая о вспыхнувшем споре, Рузвельт упомянул о своей попытке разрядить обстановку с помощью реплики, которую преподнес как шутку. Рузвельт сказал, что если 50 тыс. офицеров – это слишком много для предания суду, то почему бы не договориться в порядке компромисса о меньшем числе, ну, скажем, 49 тыс. Грустно улыбнувшись, президент заметил, что Черчилль в тот момент явно не был склонен к шуткам...

В понедельник утром 29 ноября состоялось узкое заседание с участием генерала Брука, маршала Ворошилова, главного маршала авиации Портала, генерала Маршалла и меня. Впервые высшие военные советники трех основных союзных держав собрались вместе для рассмотрения военно-стратегических вопросов. Мы обсуждали военные вопросы, стоявшие перед конференцией, но не добились ощутимого успеха из-за желания англичан отсрочить операцию вторжения через Ла-Манш.

Маршал Ворошилов, развивая выдвинутое накануне логичное предложение Сталина о нанесении флангового удара высадкой десанта в Южной Франции, добивался принятия решения по этому вопросу. Генерал Маршалл и я были склонны поддержать его, но Алан Брук упорно настаивал на использовании всех имеющихся в Средиземном море вооруженных сил для участия в итальянской кампании и в операциях в Восточном Средиземноморье, в том числе для любимого проекта Черчилля – захвата острова Родос. Энергичный и моложавый Ворошилов задавал въедливые вопросы. Он, по-видимому, был таким же неуступчивым, как и Сталин, в вопросах, затрагивающих советские интересы, и так же хорошо, как и его начальник, знал, каких действий русские хотят от нас в этой войне.

Однако, как и все русские, с которыми мы встречались, он не понимал сложности переброски армии и ее снабжения на расстоянии 3 тыс. миль <418> через океан. Военно-морские силы никогда не играли основную роль в русской истории, за исключением, пожалуй, русско-японской войны в 1905 году, когда имевшийся у русских военный флот был потоплен японцами. В беседах с нами русские доказывали, что их армии способны переправляться через реки, но они не сознавали всей разницы между рекой и океаном. Они рассуждали как офицеры сухопутных войск или военно-воздушных сил, пытающиеся понять военно-морские операции.

В полдень 29 ноября премьер-министр от имени короля Великобритании Георга VI передал маршалу Сталину почетный меч – дар английского короля гражданам Сталинграда. Это был символ признания английским народом героической и успешной обороны города от немецких захватчиков.

После церемонии кинооператоры сделали групповой снимок всех участников конференции. Была запечатлена «большая тройка» коалиции, созданной для уничтожения нацистской Германии...

В этот же день на пленарном заседании вновь возникла полемика относительно сроков вторжения в Нормандию. Сталин настаивал на установлении даты начала операции. Черчилль уклонялся от такого обязательства. Президент склонялся к поддержке советской точки зрения. Раздраженный тактическими уловками Черчилля, Сталин в упор спросил: «Верят ли англичане в операцию «Оверлорд» или просто говорят о ней для того, чтобы успокоить русских?» Черчилль ответил в том смысле, что поддерживает операцию по вторжению через Канал, но он твердо верит, что предлагаемые им другие операции помогут обеспечить конечный успех вторжения во Францию. Чтобы оттянуть окончательное решение о дате операции «Оверлорд», Черчилль предложил передать политические аспекты его предложений относительно Средиземного моря на рассмотрение министров иностранных дел, присутствующих в Тегеране (государственный секретарь США из-за состояния здоровья в Тегеране не присутствовал, и его обязанности исполнял специальный помощник президента США Г. Гопкинс).

Сталин ответил быстро и решительно: «Зачем нам это делать? Мы – главы государств. Мы знаем, что мы хотим сделать. Зачем передавать этот вопрос нашим подчиненным, чтобы они советовали нам?» Однако Сталин, по-видимому, узрел определенные выгоды в этом парламентском маневре. На последующих конференциях «большой тройки» была создана комиссия министров иностранных дел. Когда возникал вопрос, по которому «большая тройка» не могла договориться, его часто передавали на рассмотрение министрам иностранных дел, которые в свою очередь обычно также не могли прийти к соглашению.

Когда такая комиссия создавалась в Ялте и Потсдаме, результат, как мне сейчас представляется, как правило, оказывался невыгодным для интересов Соединенных Штатов. Соединенные Штаты ничего или почти ничего не получали от решений вопросов, передававшихся в эту вспомогательную комиссию министров иностранных дел. Таким образом, на этом заседании в Тегеране Черчилль ввел в практику весьма удобный дипломатический прием отсрочки принятия решений.

Острота полемики потребовала от председательствовавшего на заседании Рузвельта всего его хорошо известного дипломатического искусства и умения. На этом же заседании Сталин поставил перед Рузвельтом <419> трудный вопрос. Советский руководитель в упор спросил, кто будет назначен главнокомандующим операцией «Оверлорд». Рузвельт откровенно ответил, что этот вопрос еще не решен. Я сидел рядом с президентом, и тот, наклонившись ко мне, прошептал: «Этот старый большевик пытается заставить меня назвать ему имя нашего главнокомандующего. Я не могу ответить ему, потому что еще сам не пришел к окончательному мнению».

Сталин согласился, что назначение главнокомандующего является прерогативой Рузвельта, но подчеркнул, что, пока командующий не будет назначен, он не может считать, что операция фактически готовится. Было очевидным, что Сталин хотел, чтобы это назначение состоялось, пока он находится в Тегеране.

Президент, отвечая на этот вопрос, был безукоризненно честен. По-моему, он предпочел бы вверить этот пост генералу Маршаллу, но считал, что не может игнорировать отрицательную реакцию, которую подобное назначение вызовет в Соединенных Штатах. В то время я все еще думал, что президент в конечном итоге все же объявит, что командовать операцией «Оверлорд» будет Маршалл.

Перед началом заседания Рузвельт передал Сталину записку, подготовленную американскими начальниками штабов и содержащую некоторые просьбы о сотрудничестве и получении информации от наших советских союзников. Первая просьба касалась использования авиационных баз для сквозных («челночных») бомбардировок Германии, и Сталин с готовностью согласился. Некоторые другие просьбы касались возможного сотрудничества с русскими в войне против Японии [89]*. Еще в январе 1943 года Сталин сообщил американскому генералу Хэрли, что после поражения Германии Советский Союз примет участие в войне против Японии. Он повторил это обещание государственному секретарю Хэллу в октябре во время конференции министров иностранных дел в Москве.

Получив конкретные просьбы, касавшиеся подготовки к сотрудничеству с Советским Союзом, Сталин сказал, что необходимо будет подождать его возвращения в Москву, прежде чем нам будет дан ответ. Мне думается, что как раз в ходе этой беседы Сталин и сказал Рузвельту: «Г-н президент, вы говорите мне, что вам часто приходится советоваться со своим правительством, прежде чем принимать решения. Вы должны помнить, что я тоже имею правительство и не всегда могу действовать без переговоров с Москвой».

Второе заседание, так же как и первое, закончилось без принятия окончательного решения по вопросу о времени проведения десантной операции через Ла-Манш. А в результате прямого вопроса Сталина проблема назначения командующего операцией вновь вышла на передний план.

На утреннем совещании Объединенного совета начальников штабов 30 ноября англичане наконец сняли свои возражения. Они согласились <420> начать наступательную операцию против немцев во Франции в течение мая 1944 года и поддержать вторжение в Южную Францию такими силами, которые могут быть использованы с учетом имеющихся к тому времени в наличии десантных судов в Средиземном море.

Я никогда не спрашивал Брука, Портала или кого-либо еще из моих британских коллег, что заставило их переменить свою позицию, но американская аргументация была столь логичной, что, по моему твердому убеждению, они, как профессиональные солдаты, знали, что операция «Оверлорд» была наиболее разумным шагом закончить войну с Германией в возможно кратчайший срок. Нам необходимо было схватиться с немецкой армией, которая будет оборонять свое отечество, как только мы будем иметь достаточные силы. Если мы сможем разбить эту армию, дорога на Берлин и к победе в Европе будет открыта.

Конечно, это чистые догадки, но мне представляется, что английские начальники штабов поддержали американскую позицию в своих доверительных беседах с Черчиллем. Премьер-министр, преданный идее сохранения мощи Британской империи, по-видимому, уступил, вероятно неохотно, доводам своих высших военных советников. Возможно, Черчилль сообщит нам свои соображения в написанных им превосходных мемуарах.

30 ноября в 16.30 на пленарном заседании Рузвельт, Сталин и Черчилль приняли к сведению соглашение, достигнутое Объединенным советом начальников штабов на утреннем совещании, и маршал Сталин обещал предпринять большое русское наступление на Восточном фронте, с тем чтобы эти две наступательные операции взаимно поддерживали друг друга.

Решение об открытии второго фронта затмило все другие результаты, достигнутые на Тегеранской конференции, но эта встреча «большой тройки» имела важное значение для других крупных проблем, которые обсуждались, как правило, в благожелательном духе, даже если по некоторым из них и не удалось достичь согласия.

Рузвельт потратил немало времени, объясняя подробности своего плана создания международной организации по сохранению мира, ядром которой явятся Объединенные Нации. Сталин, похоже, был не в восторге от предложения президента о предоставлении малым государствам равных прав в вопросах поддержания всеобщего мира. Сталин изложил свои соображения весьма просто: если Советский Союз, Великобритания и Соединенные Штаты захотят сохранить мир во всем мире, они располагают достаточной военной и экономической мощью для этого и не нуждаются в чьей-либо помощи для обеспечения международной безопасности.

Вопрос об опеке был затронут в ходе обсуждения проблемы создания Организации Объединенных Наций. Рузвельт верил, что предложенная им всемирная организация может осуществлять необходимый суверенитет над такими районами, как подмандатные японские острова, которые Токио столь успешно использовал в своих целях, хотя юридически эти острова по-прежнему находились под контролем Лиги Наций. В наших внутренних разговорах я решительно доказывал, что Соединенные Штаты ради своей собственной безопасности должны сохранить за собой и осуществлять суверенитет над всеми японскими подмандатными островами, которые мы захв<