Глава пятнадцатая Невинность

Она остановилась, оглянулась и прислушалась, встала на цыпочки, силясь разглядеть хоть что-то через густые кусты. Тщетно: никто не шёл за ней, не преследовал, и слышно было лишь пение птиц и журчание ручья. Отряхнув белое платьице, девочка удовлетворённо фыркнула и подошла к исполинскому забору, отделявшему тот лес, в котором она всегда гуляла, от леса таинственного и тёмного, неизведанного. Вчера его часть стали заменять на новую, ещё выше прежней, и лишь малая часть осталась нетронутой.

Это был последний шанс, и его нельзя было упускать.

Разбежавшись, девочка прыгнула, ухватилась за край и с лёгкостью перемахнула стального исполина, сама поражаясь наивности людей, что его поставили. У неё было минимум минут пять, прежде чем её начнут искать, и за это время она успеет уйти очень далеко.

И она засмеялась.

 

Лес манил, звал, и она отвечала на его зов, ловя белок и ящериц, собирая ягоды и орехи, сплетя целых три венка и спустив их по течению. Её огорчало лишь отсутствие корзины, чтобы набрать в неё грибов, и зажигалки, чтобы пожарить их. Но это ничуть не омрачало захватывающее путешествие, ведь огромный запретный лес таил в себе слишком много невероятных открытий. Ручей расширялся и расширялся, вбирал в себя другие ручьи, а вскоре превратился в полноценную реку и стал достаточно глубоким, чтобы искупаться и наловить рыбы.

Когда купание в ледяной воде принесло одно удовольствие, рыбалка лишь безумно разочаровала. И хотя юная путешественница с лёгкостью наловила рыбы голыми руками, она так и не смогла развести костёр, а вкус сырой форели настойчиво вызывал желание сдаться и вернуться.

И беглянка понимала, что это было делом времени. Она уже почти три часа ела одни орехи и долго протянуть не могла, да и тот факт, что её уже ищут и обязательно найдут, был очевиден. Но девочка всё равно шла дальше. Лучше умереть от голода, чем от тоски и одиночества в золотой клетке.

 

Домик совсем маленький, словно игрушечный. Части деревянного каркаса сплелись в забавном и причудливом рисунке, а заполняющая его белая глина вызывала ассоциации со сладкой пряничной глазурью. Девочка видела такие домики и раньше, но совсем мельком, и на фоне родного замка зрелище это было не иначе как сказочным.

Аккуратно обойдя дом по кругу, путешественница не нашла хозяев, но нашла нечто в разы более важное — крохотный парник с овощами. Свежими, сладкими и сочными, аппетитными даже без всякой готовки.

Кто бы тут ни жил, они ведь не обидятся за пропажу пары огурцов, верно?

И, убедившись, что рокот её пустого желудка никого не привлёк, девочка согнулась и аккуратно потянула за стеклянную дверцу. Покрутила рукоятку, пытаясь понять, в чём проблема, и потянула чуть-чуть сильнее.

— Может, заклинило?

И в следующую же секунду парник сложился, словно карточный домик, и поток стекла хлынул на неё, срезав платьице вместе с кожей и плотью.

— Ой! Хм? Что это?

И всё залило кровью. Откуда в ней вообще столько?

— Забавное чувство… Но не думаю, что это к добру.

Зато теперь можно было наконец-то поесть! После крушения парника хищение овощей перестало казаться серьёзным преступлением. Ловко копаясь в битом стекле, юная преступница спасла от бесславной гибели под обломками с десяток овощей и хотела было приступить к трапезе, как её отвлёк топот сзади.

Пир опять откладывался.

— Простите, пожалуйста! Я ничего не делала, оно всё само упало!

Топот и крик. Пожилая жена лесника, завидев нарушителя, закричала так, словно ей сломали не парник, а голову. Закричала и осела, захрипела, выкатила глаза. Лесник подхватил было жену, но при виде окровавленной девочки закричал сам, словно увидел монстра.

Закричал, выронил хрипящую супругу и грохнулся на колени.

— Не велите казнить! Молю, пожалейте! У меня дети!

— Встаньте, встаньте же! Я не могу никого казнить, право! — И стоило ей потянуться к лежащему старику, как тот отпрыгнул от неё, словно заяц, споткнулся о бесчувственную жену и взвыл громче прежнего:

— И внуки! И внуки! Правнуки! Пощадите!

Она не понимала. Именно в тот злополучный день она лишь начала осознавать, насколько мир внутри её золотой клетки отличается от мира снаружи, и ей предстояла дорога невероятно долгая и невероятно болезненная. И единственной мыслью, что пришла в её голову до обморока от потери крови, была лишь мысль о том, что не дом и не парник были маленькими.

Просто она была слишком большой.

 

— Пльохо, очен пльохо.

Джон опять ударил, и деревянный меч опять пробил убогий блок Андора и едва не сбил мальчика с ног.

— Я не верью, что прийехал сьюда ради тебья. Несерьёзна.

Бесполезно. Как бы ни старался старший Сын Айко, его учитель всегда находил слабые места и всегда бил без жалости.

— Пюстая трата мойего времини. Я дажье не возьму с Отца деньег.

Он должен был учить фехтованию, но не только не учил — даже и не пытался. Это было ничем иным как избиением, и старый Джон Хилл отдавался ему со всем усердием.

— Эта просто нивежльйиво с твойей стороны, Аньдор.

Сын Айко остановился, отступил, перевёл дух. Злоба наполняла его руки силой, но против мерзкого старика сила не работала. Мальчик пытался успокоиться, охладить разум, проанализировать свои ошибки и контратаковать, однако учитель не позволял такой роскоши, нанося удар за ударом. И не промахиваясь.

— Почьему мольчишь, Андор? Свиньйа откусьила тебье йазык, когда ты пытался йеё поцьйеловать?! А-ха-ха!

Старый Джон Хилл, несомненно, был лучшим фехтовальщиком в мире, и никто и никогда бы не попытался оспорить его титул. И титул этот полностью развязывал ему язык и руки, лишал всяких тормозов и здравого смысла.

Ослеплял так сильно, что он и не постарался заметить: в юном Андоре что-то изменилось.

Старший Сын Айко всегда был спокойным и апатичным ребёнком. Всегда слушался папу и маму, всегда хорошо учился всему, чему бы его ни учили,

никогда не обижал других детей во время игр. Но никогда он не интересовался делами папы и мамы, никогда не заботился о них. Не горели его глаза ни при виде ряда пятёрок в дневнике, ни при виде округлившейся груди сверстниц.

Даже фехтованию он учился словно через силу, хоть и показывая недюжинный талант. Проблемы возникли лишь с новым, самым лучшим учителем, что смог найти Анджей.

И сейчас Андор Айко разозлился. По-настоящему. И понял, что в первый раз за всю свою жизнь действительно зол. И злость эта, искренняя и горящая, больше не туманила его разум и не заставляла руки дрожать.

Сейчас Андор Айко осознал, что держит меч совсем неправильно и ногами и корпусом работает хуже малого ребёнка.

Андор Айко осознал, что его учитель вконец заскучал и даже почти не смотрит на ученика.

Осознал, что если сделает всё правильно, то один удар нанести сможет. Не больше — потом Джек проснётся и разница между ними сведёт все шансы на второй удар на нет.

Но юному Андору не нужно было больше, чем один-единственный удар.

Тогда, в далёком семьдесят седьмом году, Андор Айко впервые в жизни убил человека. И, задумчиво разглядывая заляпанный мозгами деревянный меч, он впервые в жизни понял, в чём его предназначение.

И впервые его глаза вспыхнули.

 

— Джесс, мне нужен чёткий ответ. Да или нет? Отвечай.

Лилим была абсолютно спокойна, ничуть не повышала голос, не угрожала.

Говорила даже немного ласково, словно уговаривала.

— Вас точно никто не видел?

И всё же Лилим была зла, и съёжившийся суккуб перед ней не мог промолвить и слова из-за ужаса.

— Ну же, Джесс.

Её паника уже была ответом, и ответом неправильным. И маленькая светловолосая демоница поняла это и собрала остатки самообладания в кулак, зная, что хуже уже не будет.

— Н-нет, н-нет! Никто не видел!

Тихий, едва слышный писк. Всё, что старшая Тихая Сестра могла получить от своего нового заместителя.

— Как так вышло, что у нас Агат в соседней комнате… а из присутствующих самая тупая всё равно ты?

Бесполезно. С трудом подавив желание приложить никчёмного демона головой о каменную стену, Лилим неопределённо махнула рукой, оставила Джессику и быстрым шагом вышла из крепости. На свежем воздухе ей всегда было куда лучше, и яркое летнее небо сразу же подняло суккубу настроение. Как и смена компании.

— Омар!

Она бросилась вперёд быстрее, чем сама сообразила, что делает, едва не сбила с ног бородатого здоровяка. Стиснула в объятьях, захрустев рёбрами, зарылась лицом в широкую грудь и слабо застонала. И повисла на его бычьей шее, отказываясь стоять на ногах.

Воистину сюрреалистическое зрелище: тысячелетний демон на руках человека, в разрушенной церкви в самом центре Мор Элин. Мерзкое, противоестественное. Такого просто не должно существовать.

— Привет, мышка. Совсем тебя замучили, да? — Он с лёгкостью подхватил её невесомое тело, обнял и поцеловал. — И как у тебя только крылья ещё не отвалились?

— Ещё не время. — Она слезла и слабо улыбнулась. — Когда мы закончим,

пусть отваливаются. Но не сейчас. Почему ты так рано?

— Джессика сказала, что нужно привести ещё парней. Я уже заплатил за автобус, приехал первый. Нужно проконтролировать, чтоб врачи были готовы.

— Ты тоже себя не жалеешь… я не могу просить тебя ещё и об этом. Хоть я и не умею считать и не занимаюсь борделем, за сестрой следить должна я. Это…

— и она запнулась, нахмурилась. — …Неважно. Следи за домом. Там без тебя никак. Тут я. Одна.

— Эй, — он схватил её за плечи и встряхнул куда грубее, чем следовало бы, лицо его исказилось в злобной гримасе. — Не твоя вина, что Зана сторчалась! Её! И чем дольше ты винишь себя и пытаешься взваливать на себя больше, чем выдерживаешь, тем быстрее отправишься за ней. Ну-ка, покажи вены!

И она тут же вывернулась из его объятий, отскочила с невероятной скоростью и грацией, одёрнула рукава кожаной куртки.

— Не покажу.

За этот месяц она похудела, побледнела. С каждым днём таяла на глазах. Он пытался сделать всё что мог, но так и не сделал ничего.

— Послушай, мышка. Ты же знаешь, что так нельзя…

Бесполезно. У него никогда не получалось, не получится и сейчас. Омар знал это. Знал и едва мог сдержать слёзы при виде любимой.

— Я видела, как плоха она стала. Понимала, что нужно было просто пойти и сделать всё втроём, как с Октавием. Но всё равно послала её одну. Я. Я это сделала. Не пытайся мне врать.

Возраст подкашивал всех суккубов, что умудрялись прожить больше тысячи лет. Лилим всегда гордилась своим ясным и чётким умом, превосходящим по остроте даже человеческий, и понятия не имела, что ей нужен лишь триггер, чтобы деменция взяла своё.

Лилим никогда не была по-настоящему дальновидна.

Демоница набрала полную грудь воздуха, намереваясь высказать глупому мужику всё, что думает о ситуации и о нём лично, но осеклась. Сдулась, словно шарик, и осела на землю.

— Прости… ты же знаешь, что я люблю тебя?

— Ещё как знаю. Ничего, мышка. — И он взял её на руки опять, судорожно соображая, как ему, единственному полноценно разумному существу, расхлёбывать всё это. — Поплачь, если хочешь.

Но он её не бросит.

— И я тебя люблю.

 

Лилим чувствовала себя разбитой и была смущена сверх всякой меры, но взяла себя в руки. Улыбнулась спокойно и счастливо, мягко отстранилась.

— Спасибо, что приехал. Я бы не справилась одна. От Джесс никакого толку, а Агат так и не идёт на поправку. Сколько мужчин на этот раз?

— Почти сотня. Самые крепкие, что нашёл. Каждому пришлось удвоить ставку… Навскидку десяток гробов.

— Не рассказывай ему, и всё будет нормально. — Это не враньё. Они просто упустят пару незначительных моментов. — А сейчас мне пора. Айко просили в очередной раз вытереть им зад, и больше некому.

Айко — это всегда плохо. Без исключений.

— Что на этот раз?

— Младший. Похитили или сам — не знаю. Но он куда опаснее приёмыша, так что нужно поработать… придумать, как. — И она опять принялась тереть виски. Отвратительно. — Они до сих пор обижены, что я упустила девчонку. Немного и за то, что чуть не убила. Теперь просят куда конкретнее.

Отошла, расправила крылья. В последний раз оглянулась, ласково улыбнулась.

— Просто потерпи ещё немного, любимый. Обещаю, что спасу мир для нас!

 

Зал совещаний, роскошный и просторный, ныне напоминал курилку.

Несмотря на открытые окна, клубы сигаретного дыма заполнили всё помещение, и дюжину мужчин внутри это ничуть не смущало. Они тоже не походили сами на себя: потрёпанные мундиры, небритые невыспавшиеся лица. Мужчины громко и несдержанно болтали, обсуждали всё на свете: табак, автомобили, женщин. Но не работу.

Работу обсуждать было нельзя.

Хлопок двери они услышали сразу же и сразу же выбросили недокуренные сигареты, закрыли окна и бросились по местам вокруг огромного круглого стола. В Сенате постоянно бегали, орали и хлопали дверьми, но все собравшиеся безошибочно определяли тот самый удар двери от любого другого. Те, кто этого сделать не мог, уже давно ушли.

И тишина. Оглушительная, звенящая, не прерываемая звуками шагов. Лишь на миг: один из сенаторов не вскочил, не отбежал от окон; он громко, со вкусом затянулся, и звук этот прозвучал стократ громче обычного.

И распахнулась дверь, и небольшая фигурка влетела в зал абсолютно бесшумно и невероятно элегантно, словно не человек, а самая ослепительная, смелая фантазия.

И все замерли, вжались в кресла, ослеплённые её красотой, её яркостью. Они видели её всю жизнь — и так и не смогли привыкнуть. Никто не мог.

Август Койвак, генеральный консул Игнисской республики, зевнул, выпустил два кольца дыма, стройные и аккуратные, и соскочил с подоконника. Он тоже не мог привыкнуть к этому зрелищу, но и не хотел. Август Койвак им наслаждался.

— Опять накурили, охламоны! Вы годитесь на что-то иное, кроме перевода табака?!

Неземная, режущая глаза и выжигающая сетчатку красота во всём — во внешности, в движениях, в голосе, — ничуть не омрачаемая строгим и простым мундиром, а лишь наоборот, подчёркиваемая им. Такой абсурдный контраст с её словами.

Далила была действительно необычной личностью.

— Где суккуб?

— Послал к валькирии. Она же и введёт в курс дела.

Спокойный, собранный голос. Лишь лёгкая хрипотца напоминала о давно сбитом режиме, хронической бессоннице и злоупотреблении табаком. Столь спокойный, словно он обращался не к диктатору Второго Рейха, а к собственной жене, вернувшейся с работы.

Август Койвак сам уже не помнил, как и почему он перестал смотреть на Далилу как на небожителя, как смог справиться с ярчайшим светом, что незримо окружал её. Но он смог, и когда Второй Катаклизм доказал всю глупость и несостоятельность самопровозглашённого правителя, лишь совсем ещё юный Август не отвернулся, делал ради неё всё что мог и даже больше. И даже сейчас, спустя долгие двадцать лет, он всегда был рядом. Высокий, статный и красивый, и даже ранние седина и морщины ничуть не портили его красоты. Но всегда одинокий, стремящийся лишь к одной, абсолютно недостижимой, цели.

Ему очень нравилось думать, что тогда, в далёком семьдесят восьмом, он действительно помог ей.

— Спасибо! Ты опять спас мой зад!

Она взяла предложенную сигару абсолютно устрашающего вида, закурила, выпустила серию идеальных колец. Крякнула от досады и потушила.

— Опять по нулям. Спасибо хоть, что стараешься.

— Мне не сложно. В следующий раз найду что покрепче. — И только сейчас он сел. Совсем рядом, по правую руку.

От дикой вони закашляли все, кроме них двоих. Они были вдвоём, и никто не смел нарушить их уединение. Одиннадцать сенаторов враз стали не более чем мебелью и молились лишь о том, чтобы так всё и оставалось. Никто не посмел высказать недовольство их маленькой игрой, упрекнуть начальство в лицемерии

— они лишь хотели, чтобы в следующий раз никого не вырвало от вони столь крепкого табака.

Пока все держались.

— Госпожа, Вам стоит больше ценить Лилит. Сейчас весь Рейх держится на ней одной: если бы не её донесение, мы бы ни за что не нашли Агат.

— Не только на ней! — Далила же, однако, абсолютно не обиделась. — На ней и тебе, что переводишь её хаотичное щебетание на игнисский. За что я искренне тебе благодарна! Итак, мальчики! Вы уже всё решили без меня, не так ли?

Несмотря на некоторую зажатость, сенаторы решали большинство вопросов сами, не отрывая диктатора от работы в лаборатории.

— Не потребовалось. У нас всё равно нет иного способа, кроме привлечения валькирии. Ни один наш бомбардировщик не долетит до Элин, а использовать оружие лишь сверхдальнего транспортника — самоубийство.

И Далила нахмурилась, сунула сигару обратно в рот и принялась остервенело жевать, отстучала первый куплет гимна по столу. Вздохнула.

— Пятьдесят лет… жалкие пятьдесят лет мы не успели, чтобы выйти на орбиту. Одно лишь нажатие кнопки — и вся страна, каждый суккуб… всё в пепел. Блядь. Мы точно никак не можем доставить «Карапуза» до точки?

— Абсолютно. Грузоподъёмности транспортника хватит лишь на валькирию.

Даже суккубу придётся лететь своим ходом. Туда, во всяком случае.

— А у суккуба нашего какая грузоподъёмность?

Это была странная, неуместная даже для неё издёвка.

— Килограмма три, не больше. Как видите, таскать столько детской обиды у Лилит не получается. Хотя поводы есть.

Сенаторы, и до этого сливавшиеся с креслами, вовсе перестали дышать. Август Койвак затянулся.

Далила нахмурилась.

— Однажды я отрублю тебе язык.

— И кто тогда будет вылизывать Вам задницу?

Всё-таки вонь от омерзительных сигарет, приносимых консулом, была наименьшей проблемой на собраниях. Но сенаторы справлялись. Им достаточно было курить по пачке сигарет в день, чтобы успокоить расшатанные нервы.

И не говорить о работе.

 

— Проснись и пой!

Грубое, бесцеремонное вторжение. Просто невежливое. Даже вламываться к человеку в комнату — невежливо, но вопить и стаскивать со спящего одеяло — это уже верх грубости.

— Да как же так можно?! Где твоё здравомыслие, где такт? Отвратительно! Впрочем, Брунгильда Шестая вскочила сразу же, и остатки сна покинули её,

стоило открыть глаза.

— А что ты так долго? Утро уже! А ты спишь! Как маленькая! А-ха-ха!

Яркий и искренний смех, как у ребёнка. Ну как можно было злиться на эту прелесть? Да и Хильди сама виновата, что сбила график, верно?

— Встаю-встаю!

Огромная кремовая комната, её дом и крепость, её клетка и темница. Тот же самый резной потолок. Всё красивое, чистое. Светлое, и яркое, и покрытое тьмой. Мёртвое.

Лишь один лучик солнца, и ради его присутствия можно было потерпеть пару

шалостей.

— У меня новости, но они могут подождать. Рассказывай, моя маленькая: как ты тут без меня? Тебя не обижают? Меня вот обижают… но я привыкла уже!

Расчёска порхала в руках демона, укладывая шелковистые золотистые волосы. Хоть в этом не было нужды — достаточно было просто пригладить их рукой, — ни одна из девушек не могла отказать себе в этом маленьком, но долгожданном удовольствии.

— Я… думала. Много думала. У меня ничего дельного не выходило, и я лишь огорчалась, доводила сама себя… И зачем? Сама не знаю. Я глупая просто, наверное.

Как давно они разговаривали? Слишком давно для них обеих.

— Но потом даже я кое-что решила. Нет ничего хорошего в том, чтобы лишь заливать подушку слезами… В общем, я всё испортила, я всё исправлю.

Лилит очень, очень хотела прервать подругу и вставить пару слов о том, кто действительно отдал приказ и кто действительно виноват. Но Лилит держалась. Какая же она подруга, если будет перебивать?

— Нам просто не хватает немного взаимопонимания. Просто сесть и поговорить… если вы с мамой смогли, то чем я хуже? Я не хуже. Не должна быть…

Нужно было вставать и одеваться, но Хильди не хотела торопиться.

Аккуратно посадив суккуба на колени, расчёску взяла уже она. Ещё пару минут.

— В общем, я хочу сделать то, что должна была тогда. Почему не сделала?

Почему просто ушла? Глупая потому что. Хватит быть глупой.

Нет ничего приятнее, чем изливать душу любимой подруге. Даже если слезятся глаза и сдавливает грудь — это лишь от счастья, не более.

— Я… не хочу… не могу больше… Каждый раз, когда закрываю глаза… понимаешь? Каждый…

Заливать слезами подушку было не так неловко.

 

— Я просто не уверена, что она справится, вот и всё. Даже я могу признать свою ошибку.

 

Брунгильда аккуратно вытерла рот салфеткой и отодвинула огромную тарелку. Улыбнулась официанту и забрала из его рук ещё одну, ещё больше. Взяла кувшин с мёдом и залила им горячий стейк целиком, флегматично вздохнула и вернулась к еде. Она уже привыкла тратить почти четверть дня на приёмы пищи.

— Тут дело не только в моей слабохарактерности. — Есть и говорить было крайне невежливо, и Хильди уже смирилась с тем, что и эта порция остынет до того, как она договорит. — Просто происходит что-то нехорошее. Хуже, чем обычно. Будет непозволительно глупо считать, что это меня не касается.

Лилит по очевидным причинам не разделяла трапезу, но поедала собеседницу глазами с куда большим аппетитом, чем та — стейк.

— Зачем он нужен суккубам? Я не знаю. Зачем он заключил контракт с Сильфой? Я не знаю, но догадываюсь. Как он смог убить Зану? Не имею ни малейшего понятия!

Столовая слишком светлая, слишком просторная. Куда ей одной столько места? Они словно издевались. Она бы с бо́льшим удовольствием ела в саду, даже несмотря на весенний холод.

— А ведь тогда Гермес точно сказал ему найти Лема. Ну вот зачем? Кому от этого стало легче? Словно мне назло, вот правда…

— В этом может быть смысл, маленькая! — Даже у Лилит терпение было не безграничным. — Вспомни! Ты смогла выйти на старика только с помощью мальчишки, верно? Словно по его следу прошла, как за звездой! Я помню, ты вот

так и говорила! А если он нас и к Лему выведет? Вот хорошо-то будет!

Даже слишком хорошо.

— Ты не понимаешь… Как он это сделает, если даже не знает, кто такой Лем? Телос не так работает. — Брунгильда искренне любила этого странного демона, но иногда даже она уставала объяснять очевидные вещи. — А даже если и приведёт… это моя обязанность. Моя! Я должна это сделать сама, без… гражданских.

— Ну ладно… — спорить с такой упрямицей суккуб не могла. — Так ты хочешь убрать его, чтоб под ногами не путался? И всё?

Не всё.

— Он убил Зану, понимаешь? Сильнейшего демона. Просто взял… и убил. Она отодвинула недоеденное мясо. Аппетита не было.

— Я тоже… умею бояться.

 

Пять фальшионов. Пять грандфальшионов. Пять щитов. Пять ножей. Два пулемёта. Два револьвера. Три дымовые гранаты. Три осколочные. Три зажигательные. Пять сухпайков, пять фляжек воды, пять фляжек сиропа.

Маленькая палатка. И на десерт — пластид «Семтекса». Она хотела взять два, но даже у неё был предел.

Ничего. Этого должно хватить.

— Хоть ты меня и не слушаешь, но я всё равно скажу.

У них было достаточно времени, пока её одевали в броню.

— Я против. Я настоятельно против того, чтобы ты тоже шла. Ты не боец.

Будешь только мне мешаться.

— Хорошая попытка, но нет, — Лилит улыбнулась. — А кто будет вытирать тебе сопли, когда мы будем топать до церкви?

— Одна я могла бы пройти через Телос.

— Только устанешь зря. Да и ты стоишь слишком дорого, чтобы отпускать одну, без эвакуации!

Она спорила, потому что хотела спорить. Хотела услышать, как бесполезны её аргументы, и с чистой совестью отправиться в бой.

— Да и я не шутила насчёт соплей. На тебе же лица нет! Взбодрись, солнце!

Думай об этом как о подарке твоему суженому!

— Утром я говорила, как хочу решить всё миром, без крови… И что сейчас? Я опять лечу убивать. Опять. Неужели нельзя спасти мир, не убивая никого?!

— А-ха-ха! Не переживай: кровь суккубов не считается! И Лилит смеялась.

 

— А сюда поставили внедорожники. На каждом поменяли масло, все уплотнители, часть переобули. Чуть дальше — откапиталенные, но они ничуть не хуже. Я лично следил за каждым и уверяю, что они проедут не меньше. — Войцек заливался соловьём, раздуваясь от гордости. Он действительно славно потрудился, и он жаждал похвалы от начальства. — Если не больше!

Андор Айко шёл по узким улицам Эн Тусига, крупнейшего города-порта на всех островах Мор Элин. Город до сих пор формально принадлежал Патриархату, однако мужчину это ничуть не беспокоило: он шёл медленно, едва волоча ноги, и совсем не обращал внимания на проводника, устраивавшего ему экскурсию. Впереди их ждала целая армада ангаров всех сортов и расцветок — целый город внутри города.

— Мы не смогли купить «Виллисы», так что только «Защитники». В основном первая серия, но это только к лучшему. В крайний от нас ангар поставили и полевые кухни. Будете смотреть?

Андор Айко резко остановится.

Мутный и пустой взгляд его слегка прояснился.

— Я похож на человека, которому интересны кухни?

Ответ резкий и грубый, неподобающий его высокому статусу и безупречной репутации.

— Эм… извините! — интендант запнулся и опешил, но лица не потерял. — Конечно, всё в идеале! Каждую проверили! Давайте я покажу самое важное, чтобы не отнимать у Вас время?

— Танки. Вы ведь привезли? Веди к танкам.

Длинные, стройные ряды стальных монстров, словно гордо вытянувшиеся по команде смирно. Десятки тонн чистой чести и достоинства. Стальное воплощение стальной воли Семьи. Мощнейшие двигатели, прочнейшая броня и могучие пушки.

Сын Айко осторожно приблизился и погладил «Матильду» по огромной гусенице, причмокнул губами от удовольствия.

Пулемёты и крупнокалиберные пушки — это не просто хорошо, это замечательно. Но они воняют — не порохом, а скорее спиртом. Как в операционной. Сухая, чистая эффективность. Нет в них азарта, огня. Можно ли вообще убить человека издалека, слепой очередью тупых пуль? Имеет ли хоть кто-то на это право? Единственный достойный способ лишить кого-то жизни — это убийство в ближнем бою, глядя в глаза. И стальная леди идеально для этого подходила: она наматывала людей на катки с лёгкостью и непринуждённостью, словно это и есть их главная цель.

Сначала ломается стопа. Несчастный элинец, так и не успевший понять, что с ним случилось, поначалу и вовсе не чувствует боли: адреналин и эндорфин надёжно делают свою работу. Но танк едет дальше, и гусеница упрямо ползёт вперёд, накрывая уже голень. Та, разумеется, тут же ломается, словно зубочистка.

— С ними ещё нужно чуть-чуть повозиться. Обкатать половину. Это куда сложнее, чем с внедорожником, — Войцех и сам был рад перейти к основному блюду, — но на материке их проверяли. Просто осторожность, сами понимаете. Хотите прокатиться?

К этому моменту солдат уже понимает, что его действительно давит танк, и пытается спастись. Некоторым везёт: если голень раздавило в труху, они действительно могут убежать на четвереньках, словно собаки. Но в большинстве случаев их попытки бесполезны, и они радуют своим криком, полным боли и отчаяния. Что может быть лучше вида человека, только что осознавшего неизбежность своей скорой смерти?

— Мы снимем башни и замаскируем их под грузовики, так уже перевезём. А уже на полигоне соберём и отстреляем десяток-другой снарядов. Хотите с нами?

— Решительно ничего. И танк величественно ползёт дальше, и гусеница переходит к основному блюду — к бедру. Крупнейшая кость ломается так громко и сочно, что этот чудесный звук можно услышать даже под громом выстрелов и воем двигателя — было бы желание.

— Это будет дей… Эм? Не уверен, что понял Вас.

— К этому моменту человек уже понимает, что смерть не там, где-то далеко, а наступает прямо сейчас. И крик его становится совсем другим: из него пропадает страх, и на смену ему приходит печаль. Он грустит о том, что не успел сделать, просит прощения у любимых — и всё это сливается в одном- единственном миге, одном-единственном крике, и крик этот становится самым искренним из всего, что этот человек когда-либо произносил.

— Господин? Какой крик?

— И танк едет дальше и давит живот. И человек перестаёт кричать: он уже сказал всё что хотел, уже…

Андор Айко осёкся.

— Господин! Андор, у Вас всё хорошо?

Резко и нервозно Старший Сын обнял интенданта, похлопал его по спине.

Неестественно улыбнулся и отошёл, поклонился.

— Отличная работа! Знал, что могу на тебя положиться. Раз мы укладываемся в сроки, я больше не буду отвлекать тебя — есть множество других дел, требующих моего вмешательства. Благодарю!

И вышел широкими, быстрыми шагами, уставившись в пол. Андор, молодой ещё и красивый мужчина, сильно сдал за последний месяц, сон и аппетит покинули его. Сын Айко держался с невероятной стойкостью, но ему было тяжело, и он держался уже из последних сил. Но он знал, что это ненадолго.

Уже скоро он вернёт себе своё единственное развлечение.

 

— Знаешь, я ведь не из вредности говорила про вытирание соплей! На тебе ведь и правда лица нет!

Ей всегда нравилось гулять с Лилит: мало кто мог выдержать её темп. Даже мама начинала, казалось, уставать, хотя никто не знал, возможно ли это технически. И хотя на этот раз местом прогулки был не осточертевший лес внутри замковых стен, а ночная элинская чаща, это мало чем отличалось от их обычных прогулок.

Пока что.

— Ты же знаешь… мне нечего добавить.

— Ты сомневаешься.

— Сомневаюсь.

Так же холодно, темно. Даже деревья похожие. Хоть Мор Элин и была куда дальше от экватора, Игнис стоял так высоко в горах, что даже близкий Вилленмахт ощущался на порядок теплее. Только бурных рек нет.

— Нельзя сомневаться.

— Мы все скоро умрём. И последнее, что я делаю — режу демонов. А я не хочу никого резать.

Тупой демон. Почему она заставляет её говорить это?

— Но надо! Они не умрут сами, если мы их не вырежем!

— Мы уже проиграли. Уже. Зачем драться, когда ты скоро умрёшь? Я знаю массу более приятных занятий — и абсолютное большинство даже не пробовала.

Лилит встала как вкопанная и схватила Брунгильду за руку, наивно попыталась остановить. Кто-то другой от такого жеста как минимум полетел бы в грязь с вывихнутой рукой, но демоница стойко выдержала неосторожный рывок бронированной руки, лишь взмахнула огромными крыльями.

— Хватит! Хватит! Ты не проиграла! Как ты проиграла, если ещё даже не сражалась толком?! — И Лилит действительно разозлилась. — Я проиграла! Мамаша твоя непутёвая проиграла! Пятая, дура тупая, сдохла! Это мы допустили Второй! Но не ты!

Взлетела, положила руки на плечи, упёрлась лбом в забрало.

— Но мы всё ещё живы! И проиграем окончательно, только когда сдохнем!

Мы всегда сможем найти способ всё исправить, если продолжим сражаться!

Лилит всегда была хорошей и понимающей подругой, однако её терпение тоже имело предел.

— Я тоже делаю то, что мне не нравится! Ной сколько хочешь! Я люблю тебя и всегда выслушаю, но, пожалуйста, давай соберёмся и займёмся делом! Мы никак не спасём мир, если Агат останется жива!

Она злилась. И на валькирию, осточертевшую своим нытьём, и на саму себя: за почти двадцать лет так и не помогла этой девочке найти уверенность в себе.

— Скольких, думаешь, людей я убила? А сколько из них этого заслужили? Думаешь, это доставляло мне удовольствие? Я жива лишь потому, что смогла забыть их и жить дальше. Я знаю, что ты любила Гермеса, но если и существует волшебный момент, когда реально пора выйти из депрессии, то он настал!

Прямо сейчас!

Убивать людей всегда получалось у Лилит на порядок лучше, чем говорить.

Она прожила дольше, чем кто- или что-либо на земле не потому, что была краснобаем.

Брунгильда мягко сняла с себя суккуба, поставила её на землю. Молча подняла забрало, материализовала платок и фляжку, промокнула мокрые глаза. Залпом выпила литр сиропа и опустила забрало резким, нервным движением.

— Я тебя поняла.

И молча отправилась в путь. Транспортник высадил её далеко от церкви, чтобы остаться незамеченным, так что идти ещё далеко. И чем быстрее она дойдёт, тем быстрее это всё закончится.

 

Далила всегда была очень умной — настоящем гением, не иначе. И знала это, гордилась этим. Гордилась так сильно, что продолжила считать себя умнее всех даже после развала Великого Рейха. Даже после Второго Катаклизма. И сейчас она отправила Брунгильду на убой с полной и твёрдой уверенностью, что её план идеален. Она просто не хотела учиться на ошибках: она же рискует не собственным телом, а всего лишь людьми, наивно доверившими ей свои жизни. И думать о том, что будет, если демоны заметят транспортник, она просто не собиралась. А о том, что будет с её маленьким штурмовым отрядом, если тот потеряет преимущество неожиданности, ей стоило бы подумать.

Хоть раз.

Мутный силуэт сиганул из-за деревьев куда быстрее, чем хоть одна из девушек успела среагировать. Бесценный, но уже ненужный никому спортивный инвентарь Платинового Века, лёгкая и бесконечно прочная клюшка для гольфа, описал широкую дугу и переломил стройное тело Лилит пополам, словно дешёвую игрушку. Сверкнула молния, грянул гром, завоняло палёным мясом.

Облачённая лишь в ортопедический корсет Агат остановилась на мгновение, стоя над сломанным телом старшей сестры, — и не для того, чтобы оценить ущерб от попавшей молнии, а только для того, чтобы взглянуть прямо под шлем, в широко распахнутые глаза Брунгильды. Она не могла разглядеть их через узкую щель, закрытую бронестеклом, — но она смогла.

И засмеялась.

Шестая успела материализовать щит лишь за доли секунды до страшного удара, но тут же выхватила из ничего фальшион и контратаковала — быстро, точно и собранно, как и подобало её статусу.

И в тот же момент в её бронированную голову прилетело три удара. Спустя секунду ещё три: в голову, правую руку и ногу.

Хильди отскочила, закрылась щитом, перехватила демона взглядом и приготовилась ловить её прямо во время атаки. Несмотря на невероятную силу ударов, и она и броня могли выдержать на порядок больше, чего нельзя было сказать о хрупком демоне.

«Сейчас!»

Агат рванула, занося клюшку, и Хильди рванула ей навстречу, ударила фальшионом столь быстро и точно, что ни единый человек не смог бы защититься от такого удара.

И Агат изогнулась под невообразимым углом, пропуская широкое лезвие в миллиметрах от тела, и ударила.

Голова, голова, правая рука.

Отскок, защитная стойка — и град ударов обрушился на щит, заставив его крепление натужно заскрипеть.

Щит, щит, правая нога.

Ещё одна контратака, ещё более быстрая и яростная. Голова, голова, голова.

Брунгильда закричала. Голова, щит, щит.

Фальшион опять пролетает насквозь Агат, не причинив никакого вреда. Голова, голова, правая рука.

Жалобно хрустит стальная перчатка. Голова, щит, правая нога.

Мир замедляется, её голубые глаза начинают гореть красным так ярко, что их свет виден из-под шлема.

Голова, голова, голова.

Движения Агат слегка замедляются, она перестаёт быть похожа на мутное пятно. Брунгильда принимает удары на щит и бросается вперёд, сминает им голое тело демона и бьёт ногой, отправляя суккуба в полёт. Корсет спадает, обнажая криво сросшиеся рёбра и незаживающую рану. Хрустят ломаемые кости.

Агат смеётся.

Голова, голова, голова. Мир мутнеет.

Голова, голова, правая рука.

Перчатка ломается. Фальшион выпадает из сломанных пальцев. Голова, голова, щит.

Брунгильда кричит.

Голова, правая нога, правая нога.

Колено ломается, и земля резко бьёт по забралу. Голова, голова, голова.

Агат смеётся. Брунгильда кричит. Голова, голова, голова.

Голова, голова, голова. Голова, голова, голова.

Земля размывается, теряет фокус, сливается в кашу. Голова, голова, голова.

Голова, голова, голова. Голова, голова, голова. Мир гаснет.

 

Тяжело и больно. Холодно. Болит вообще всё, и так сильно, что вы<