Податливая плоть и несгибаемая воля

— Постой. Ты опять надела комбез задом наперёд… и наизнанку. Дыра должна быть на спине, а не на груди, — Лилим говорила спокойно и сдержанно, искренне удивляясь собственному терпению. — Как у тебя вообще крылья влезли?

— Это одинаково неудобно! Что так, что этак!

«Терпение. Спокойствие. Вдох-выдох».

Стягивая комбинезон с сестры и одевая её, словно маленького ребёнка, Лилим с трудом сдерживала желание обхватить её тонкую, нежную шею и сдавить, хотя бы чуть-чуть. Просто чтобы успокоиться.

— Вот так. Не забудь надеть ранец, как долетишь.

— Да кому он сдался? Нет там никого и не будет!

Заунывно запел ветер, дуя в щели старого особняка, словно во множество свистков, захлопал ставнями, починить которые не доходили руки уже сто пятьдесят лет как. Дом заскрипел, затрещал, пытаясь лишь наконец рухнуть и избавиться от своего убогого существования.

«Тупая блядь. Почему тебе всегда нужно показать характер? И почему я не привыкла к этому за тысячу лет? Да к этому вообще возможно привыкнуть?!»

— Достаточно одного свидетеля, чтобы весь план полетел в Телосы.

— Да убью его, и всё!

Ветер усилился, загремел, со скрежетом ударил ставнями по окну.

— Будет хоть один лишний труп, и я закопаю тебя вместе с ним, поняла?

Агат всегда была такой: глупой, наглой, самоуверенной. Не проигрывая сёстрам в красоте, она была одной из единичных суккубов, начисто лишённых харизмы и обаяния, и свои убогие социальные навыки компенсировала исключительно неуёмной агрессией и кровожадностью. И в насилии она определённо достигла успехов больших, чем любой суккуб её возраста.

— Возьми пистолет и меч, а клюшку свою брось. Нет, вешай на левый бок, никто на правом не носит.

— Не буду! Я же левша, мне так неудобно!

Агат просто не могла ничего сразу сделать как надо, ей требовалась прелюдия, невероятно долгая даже по меркам людей.

— Ты не левша, ты амбидекстр. Как и все мы. Кончай испытывать моё терпение!

«И чего я распинаюсь? Она же и слова такого не знает».

— Сама ты арбе… И вообще, отстань от меня! Как же ты надоела!

Ветер взвыл с новой силой, остервенело вцепился в ставни и с мерзким грохотом разбил ими окно.

Последняя капля.

Движением столь быстрым, что едва ли кто-либо смог бы его различить, Лилим вцепилась в горло сестры, рывком притянула к себе, прижалась губами к уху. Сдавила чуть сильнее, чем стоило бы, не в силах отказать себе в удовольствии хоть чуть-чуть выпустить пар.

— Как же я хочу просто тебя задушить… веришь?

И отпустила, осознав, что и в самом деле была слишком близка к свершению своей маленькой мечты. Хоть Агат и была способна свести её с ума, Лилим любила сестру настолько сильно, насколько суккуб вообще был способен любить.

Агат осела на пол, судорожно глотая воздух, на её глазах выступили слёзы. Не говоря ни слова и с трудом сдерживая рыдания, она в сердцах сорвала пояс с оружием, схватила клюшку для гольфа и молнией выбежала из дома. Лишь на

мгновение её силуэт промелькнул в небе, прежде чем она скрылась за горизонтом.

И даже ветер затих.

Лилим грустно смотрела на разбитое окно, тёрла виски и думала. О том, что Агат — одна из немногих суккубов, вообще имеющих ведущую руку, и единственная из всех известных, у кого эта рука левая. О том, что теперь ей придётся лететь вслед и проверять, чтобы та на нервах не завалила дело.

В конце концов о том, что ей придётся извиняться.

Но это ничего. Главное, что потом они встретятся с Заной и отдохнут втроём, как в старые добрые времена.

 

Темнота и тяжесть. Тяжесть ненормальная, сдавливающая и тело и душу, пытающаяся раздавить, сломать их. Не оставляющая ничего, кроме страха и боли.

— А может, только тело? С головой-то ты и раньше не в ладах был, разве что- то поменялось?

«Что? Кто здесь?» Тяжело. Тяжело и больно.

— Ха-ха-ха! Дурачок! Совсем память отбило?

Смутно знакомый голос. Высокий и резкий, но при этом приятный и не раздражающий. Больше похожий на звон колокольчиков, чем на речь человека.

— Это довольно обидно, ты в курсе?! Ну же, открывай глаза! Вставай!

Проснись и пой!

Больно.

«Я не могу дышать. Как мне петь?..»

И холодно. Странное место, ненормальное. Инородное, не допускающее существования тут человека.

— Как это не можешь? А-а-а-ах да, точно. Сейчас, подожди немного! Скоро будет совсем не больно. Через полчасика! Глазом моргнуть не успеешь!

Голос странный, но приятный и радостный. Внушающий доверие, наделяющий надеждой.

 

Свен выстрелил почти сразу, быстро и точно. Несмотря на два сломанных пальца, тяжёлый револьвер буквально слился с его рукой, став её продолжением, и отправил тридцать грамм свинца двумя выстрелами так быстро, что эта скорость вполне тянула на мировой рекорд. Огромные пули впились в узкую грудь Агат, ударили её и почти сбили с ног, превратили лёгкое и половину рёбер в почти однородную кашу. Травма, несовместимая с жизнью ни для кого другого, не помешала уже в падении дотянуться кончиком клюшки до матовой чёрной кирасы на груди героя, не без труда проломив и её, и рёбра под ней.

— Что, уже не такой крутой?!

Агат покачнулась, с трудом сохраняя равновесие, и радостно засмеялась. Вид убийцы Заны, лежащего у её ног с пробитой грудью и торчащими наружу рёбрами, с лихвой окупал её собственную травму, критически опасную даже для самого живучего суккуба в мире. И хотя в неё стреляли и раньше, два попадания в упор из револьвера, изначально предназначенного для борьбы с кавалерией путём убийства лошади, отправили её почти что на границу жизни и смерти.

И пусть. Ради такого зрелища она была готова получить столько пуль, сколько нужно.

— Стой, сука!

Обыкновенная человеческая девочка, пусть и резкая, как молния, и упрямая, как валун. Ещё пару секунд назад Агат бы и не подумала взглянуть на неё как на противника и смело игнорировала, однако сейчас, когда её грудная клетка была

готова сложиться от любого неосторожного движения, как карточный домик, ситуация кардинально изменилась. И мерзкая девка стала реально опасной, пусть и на порядок проигрывая по скорости и силе.

Просто потому, что она стала очень, очень мотивированной.

— Мне и тебя нужно убить, да? О-о-о-о, меня уговаривать не придётся!

Агат опять засмеялась, её вырвало кровью. Ситуация стремительно выходила из-под контроля, нужно было срочно найти спокойное место и начать регенерировать. Обильная кровопотеря уже дала ей в голову, помутила сознание, словно героин. Ноги подкосились, стали ватными, а клюшка для гольфа резко потяжелела на несколько порядков, пытаясь вывалиться из рук.

Агат опять засмеялась.

Это было гораздо, гораздо приятней героина. Давно она так не веселилась!

 

«Полчаса? Полчаса до чего?»

Может, боль и тяжесть уйдут? Свет вернётся в его глаза, осветив это чужое место?

— Обидно, конечно… Я надеялась, что мы доберёмся до той, что большая. Но и Заны вполне хватит, правда!

«Полчаса до чего?! Отвечай!»

— По ней не скажешь, что она самая сильная среди них! Была, точнее, хе-хе-

хе.

 

Так тяжело. Словно целая гора сжала грудь, раздавила, как гнилой орех.

— Она и убила Тави! Ох как я разозлилась тогда, веришь? И ждала нашей

новой встречи!

«Отвечай мне!»

— А она не ждала! Забыла про меня, шлюха тупая! Последняя ошибка! Бах — и нет головы! Аха-ха-ха!

Словно звон колокольчиков.

«Если ты не ответишь, то я выковыряю тебя из своей головы!»

— Аха-ха… Прости, что я не действовала сразу: нельзя было дать ей понять, что я у тебя в голове. Нужно было подождать, пока она расслабится, да и от твоей девки была польза! Я передам ей спасибо и от тебя!

Никакого света во тьме. Только боль и тяжесть. И осознание.

— Полчаса, да… Извини, ладно? Через полчаса ты умрёшь.

 

Они просто ушли. Спокойно, неторопливо, подставив открытые спины. Тупые и высокомерные, игнорирующие её, словно мусор. Игнорирующие всё, что сочли слабым, и уже успевшие забыть о том, что в руках у них доказательство ошибочности такого подхода. Просто забывшие о ней, как только она перестала быть опасной.

Принципиально отказывающиеся учиться на своих ошибках.

Раз им не хватило одного раза, она преподаст им урок столько раз, сколько потребуется.

 

— Нет, пусти, пусти меня! Не надо!

Совсем слабое, неубедительное сопротивление. Девочка извивалась в её руках и плакала, выла, но немощность её потуг совсем не впечатляла. Прижав её коленом к полу, Ая достала танто и прижала цубу к тоненькой шее.

— Поднимешь ещё хоть одного — сразу отрежу голову! Поняла?

Голос Дочери Айко и раньше нельзя было назвать приятным, но теперь он окончательно сел, охрип, словно стал убогой пародией на самого себя.

— Ты говорила, что ты хирург! Я слышала! И сейчас ты спасёшь его, поняла?!

— Нет! Невозможно! Невозможно! Никто не сможет сделать такое!

Страшно. Страшно и больно. Почему это происходит именно с ней?! Это несправедливо!

Слёзы заполнили глаза, лицо Миры под ней расплылось, размылось, по рукам прошла дрожь.

— Тогда почему бы мне не убить тебя?! Назови хоть одну причину!

— Невозм… метафорически невозможно, я хотела сказать… Наверное, хоть что-то я смогу сделать! Нет решительно ни одной причины отрезать мне голову!

Ничего. Она справится. Бывало и похуже, чем сейчас. Она не сдалась тогда, не сдастся и сейчас.

 

«Это… довольно плохие новости, полагаю».

— Что-то ты не выглядишь расстроенным! Это странно! Обычно люди плачут и просят пощадить, нет?

«Я не могу понять, что делать дальше, понимаешь? И не мог никогда, на самом деле. Стоило мне начать идти к мечте, как она тут же рассыпалась.

Может, оно и к лучшему, что умру?»

— Ну и дурак! У тебя столько сильных врагов, которых нужно убить!

«Ты меня так утешаешь?»

— Ой… Извини!

В конце концов, там уже не будет так больно.

 

Мира дрожащими руками отрезала нитку, едва попав по ней ножничками, в пятый раз проверила содержимое капельницы и судорожно вздохнула.

— Я всё.

Ая ни на секунду не отходила от неё: сначала как конвоир, затем уже, когда поняла, что девочка-суккуб и сама рада провести необычную операцию, как ценный помощник.

— Шансы?

— Понятия не имею. Раньше ни разу не получалось.

И, не дожидаясь ответа, стянула через голову вместе с платьем залитый кровью фартук с улыбающимися медвежатами. Абсолютно голая легла на пол операционной, положила под голову окровавленный ком одежды.

— Я спать.

И мгновенно заснула.

Больше суток они провели в операционной и мастерской, и Ая едва могла удерживать себя в сознании. Сидя на полу, девушка покрепче сжала револьвер Заны — единственное оружие, к которому вообще были патроны, — и принялась ждать. Те суки могли вернуться, да и оставлять Миру без присмотра было нельзя.

Подумаешь, пара ночей без сна.

 

— Есть ещё что-нибудь, что ты хотел бы сделать? Теоретически!

«Я и не думал, что ты такие слова знаешь». Так больно.

«Жалко, что не успел довести Аю до Эримоса, но она и сама справится».

— Серьёзно?! Ты мечтал о победе над сильнейшим человеком в мире, а теперь твоя мечта — проводить ту девочку?! Серьёзно?!

«Я уже не уверен, что её вообще стоит убивать».

— Врёшь ведь! Я чувствую, когда ты врёшь! Будь честным хотя бы сейчас!

«Ты совершенно не умеешь утешать, ты в курсе?»

 

Дикая вонь почти сотни гниющих трупов не шла ни в какое сравнение ни с чем, но Ае давно было на неё наплевать. Она потеряла всякое ощущение реальности более суток назад и действовала исключительно на автопилоте,

словно такси Платинового Века. Пакуя множество странных механизмов и инструментов, она старалась не думать вообще ни о чём. Хороших мыслей у неё не было.

— Сойдёт любой, вообще любой дом. В идеале на западе, но не слишком близко к границе: там будут искать в первую очередь. В любой другой деревне будет безопасно.

— Любой? Они… настолько плохи?

— Ха! Агат у себя дырку на жопе найти не сможет! — Мира заклеила последнюю коробку и нахмурилась. — А от старшей сестрицы мы нигде не спрячемся, так что надеемся лишь на то, что она вообще не будет искать. Либо сразу в Эримос.

— Слишком далеко. — Ае было тяжело думать, но выдать очевидный вариант она могла и сейчас. — Просто возьмём соседнее СНТ, и всё. Спрячемся на видном месте.

— Да, это сработает!

Мира радовалась, Мира веселилась, Мира была счастлива. Она смогла пережить угрозы и была поглощена лишь своим самым лучшим проектом за всю жизнь. Настолько грандиозным, что стоил даже ссоры с сёстрами.

 

Артур Айко медленно прижался ухом к двери кабинета и прислушался. На кухне текла вода, на дворе задорно лаяли собаки.

«Вода».

Тихий шелест страниц в соседней комнате: скорее всего, Мать. Разговор дворников у котельной. Далёкие крики птиц.

«Чисто!»

Не теряя ни секунды, юноша схватил с кровати рюкзак и ринулся из комнаты.

Единым прыжком перелетел через лестницу и уже почти было оказался у входной двери, как путь ему преградила высокая фигура, ещё более стремительная, чем он сам.

— Брат! Всё в порядке? Куда ты так спешишь?

Андор Айко буквально материализовался из ниоткуда, перекрыв весь проход.

Мгновенно, бесшумно, словно игнорируя немалый рост и массу. Так спокойно и непринуждённо, словно такое было в норме вещей.

И улыбался одними глазами, так ласково и заботливо.

— Ах! Здравствуй, братик… У меня совсем скоро корабль до Терры, так что я пойду, ладно?

Артур улыбался так убедительно, как только мог, хоть и прекрасно осознавал тщетность своих попыток. Никто и никогда не мог обмануть Андора.

— Давай я тебя подвезу? Я тоже еду в Тусиг.

Доброе, открытое лицо. Ясный и чистый взгляд, лишённый привычной апатичности. Старший Сын Айко, даже будучи выше Артура на голову, не давил на него ростом, а казался ниже и меньше, чем был на самом деле. Такой сильный, такой опасный для врагов и надёжный для своих.

— Нет-нет-нет, я на своей машине! Перевезу её на материк на корабле… понимаешь…

— Разве папа не выдаст тебе машину на месте?

— Такое ответственное дело! Мне нужна моя малышка и никакая иная!

Артур был очень убедителен. Даже он сам поверил в то, что сможет загрузить свой внедорожник — разумеется, точно такой же, как и тот, что ждал его на Терре Магна, — на лёгкий пассажирский корабль. Или в то, что бесценный автомобиль резко сломается прямо у въезда в портовый город, — а может, даже сгорит. Чтобы наверняка. Чтобы отплыть сразу же, не тратя время на ремонт.

— Вот как…

Андор улыбнулся. Не так, как улыбался секунду назад, а совсем иначе. Мало кто бы смог понять, что значит его улыбка, но Артур жил с ним достаточно долго.

Слишком долго.

— Ответственное… Это да… Улыбка скромная, даже нежная.

— Хорошо, что папа сразу послал тебя… Я же могу рассчитывать, что ты вернёшь сестричку в целости и сохранности, правда, б ра т и к?

Такая искренняя.

Сразу показывающая всё, что было на уме у этого существа, сохранившего от человека один облик.

Артур знал только одного человека, помимо себя самого, кто ещё видел эту улыбку и остался в живых. И больше всего на свете — даже больше, чем успешного завершения подготовки к концерту, — он желал поскорее найти и спасти его. Хоть и ненадолго — но это всё, что он мог сделать.

Так мало.

Но достаточно, чтобы завершить концерт с чистой совестью.

 

Ая Айко с детства привыкла работать на износ. Всю свою жизнь, с раннего детства и вплоть до побега, она училась и тренировалась по двенадцать часов в сутки, доводя свои тело и разум до совершенства. И её тело, такое худое и хрупкое, упрямо справлялось со всеми испытаниями, несмотря на откровенную бесчеловечность подобного воспитания.

Лишь разум не выдержал.

— Всё. Это последняя.

Пластиковая коробка заняла своё место в ряду других разнообразных сундуков, сумок и ящиков. Все они были забиты чрезвычайно важным при побеге барахлом — достаточно важным, чтобы девушке пришлось съездить от старого особняка до нового более десятка раз, каждый раз набивая маленький внедорожник до отказа.

— Спасибо! Ты такая сильная!

А потом — спрятать авто на другом конце посёлка и пройти весь путь пешком, сдувая следы от протекторов шин магией воздуха.

И всё одна.

— Ложись спать, ладно? Я сама разберу. Не разберёт.

От Миры практически не было никакого толку: девочка-суккуб не могла поднять и десятка килограммов и лишь путалась под ногами, едва будучи способной хотя бы запаковывать ящики. Уже несколько дней Ая практически не могла уснуть, изредка лишь проваливаясь в болезненное забытье.

Новый дом ничем не отличался от прошлого — такой же большой и старый, брошенный давным-давно. Некогда стоивший целое состояние и служивший предметом гордости хозяев и зависти окружающих, сейчас он лишь гнил и грустно поблёскивал позолотой на ставнях.

Сломанный и убогий, как и его новые хозяева. Только не вонявший трупами.

 

«Мне кажется, или прошло больше получаса?»

— Ого! Вы только посмотрите на этого знатока измерения времени!

Покажешь свои часы? Я такие же хочу!

Голос по-прежнему был громким и наглым, ярким, но уже потерял в самоуверенности.

«Ты что-то скрываешь?»

По-прежнему больно и тяжело. Ещё тяжелее, чем раньше. Но желание, чтобы это закончилось, потихоньку стало сменяться любопытством.

— Не-ет! С чего ты взял?! Разве я хоть раз тебе врала?! Любопытством и желанием жить.

 

— Удивительно!

Мира сняла стетоскоп и захлопала в ладоши. Резко достала блокнот и записала показания пикфлоуметра, электроэнцефалографа и ещё почти десятка странных приборов с непроизносимыми названиями. И улыбнулась, излучая такую самоуверенность и самодовольство, что даже Ае стало не по себе.

— Я гений! Аха-ха-ха-а!

Дочь Айко не поняла практически ничего из всех их манипуляций, однако даже она понимала, что мёртвый человек дышать не может. Значит, они всё сделали верно и надежда есть.

— Как же нам повезло, что Агат — левша! Приди удар слева — пришлось пересаживать бы и сердце! — Девочка уткнула руки в бока и гордо выкатила плоскую грудь. — Если повезёт, то протянет ещё пару дней! Так долго! Ещё ни ра…

— Пару дней?! — девушка взорвалась мгновенно, словно пороховая бочка, сама не осознавая своих действий. — Пару дней?! Да ты сейчас и пары…

Рефлекторно выхватила танто из ножен и ринулась было к беспомощно сжавшемуся суккубу, но титаническим усилием воли заставила себя остановиться. Убрала кинжал, застонала и дрожащими руками приобняла заплакавшую Миру.

— Прости, прости, ладно? Я… не хотела, правда. Не плачь, пожалуйста… И не заметила, что плачет сама.

Её тело продолжало упрямо выдерживать все тяготы и невзгоды, с лёгкостью игнорируя боль в мышцах и суставах, и словно было готово продолжать бесконечно.

Но разум давно превысил свой предел.

Она не знала, протянет ли сама эти пару дней.

 

— И не думай! И не начинай надеяться! Ясно?!

Наглый и сильный голос, больше похожий на колокольчик. Приятный и располагающий.

Мерзкий и сводящий с ума.

«Да кто ты такая, чтобы приказывать мне не надеяться?!» Лишь усиливающий ту невыносимую тяжесть.

— Прости! Но это просто невозможно! Немыслимо! Просто нельзя, понимаешь?!

«Не понимаю! Отказываюсь понимать!»

Немыслимо лишь одно: оставить такое без ответа. Всем придётся ответить за свои грехи.

Немыслимо умереть раньше неё.

 

Тонкий белый палец скользит по красному вздувшемуся шву, словно пересчитывая стежки на нём. Поднимается выше и выше, но продолжает свой путь, словно никак не может найти конец. Вот уродливый шов кончается — и лишь затем, чтобы уступить путь шву новому, ещё более жирному и мерзкому. Словно гипнотизируя саму себя, девушка продолжает поглаживать следы от чудовищной, несовместимой с жизнью раны, и палец её легко находит швы новые и новые — грубые, неаккуратные, делавшиеся в невообразимой спешке.

Она улыбается, ведь эти мерзкие красные полосы — реальное доказательство того, что он жив.

— Ты точно не пойдёшь спать? Мне-то не надо, а ты выглядишь паршиво. Маленький суккуб выглядел ничуть не лучше: запасов выносливости Миры

катастрофически не хватало, и, хотя демоны спокойно обходились без сна, за последние пару дней даже она проспала десяток часов.

— Я не хочу уже… не могу, вернее.

Ая слабо улыбнулась. Обессиленно, словно в бреду. Улыбнулась и опять принялась поглаживать безумную и омерзительную сеть швов, опутавшую всю его плоскую грудь.

Последняя попытка воспалённого разума убедить себя.

— Слушай, а почему он?

— Что?

— Почему он? Почему именно этот человеческий ребёнок… пускай мужчина уже, но всё равно совсем ведь маленький. Почему он нужен сёстрам и тебе? Ты скажешь?

 

Он глубоко вздохнул, улыбнулся и встал. Аккуратно стянул презерватив, завязал и завернул в платок, убрал в карман. Достал новый платок, ослепительно чистый, и медленно, нежно вытер ей слёзы с глаз.

— Ну вот, опять… Мы же это уже обсуждали, верно? Улыбнулся мягко и ободряюще.

— Нам что, опять нужно к этому вернуться?

Она ничего не ответила, лишь сжалась и яростно замотала головой, с трудом сдерживая слёзы.

Эта улыбка.

— Вот видишь… Считаю, что мы договорились, ладно?

Она не заплачет. Чего бы это ни стоило.

— Хорошая девочка… Спокойной ночи!

Погладил её по волосам, таким густым и мягким, поцеловал в лоб и оделся.

Улыбнулся ещё раз и вышел.

Каждый раз, когда она видела эту улыбку, она находила в себе силы не заплакать: та была слишком искренней и однозначной.

 

Мужчина отошёл от двери на пару шагов и прислушался. Недовольно хмыкнул и решил было вернуться, но у самой двери передумал: раз он сам едва услышал всхлипы, то никому другому это и подавно не под силу. Спустился по лестнице, вышел во двор и выбросил презерватив в печь для мусора. Немного постоял под звёздным небом, оглядывая просторный двор и роскошный особняк, и вернулся. Выкинул оба платка в корзину в прачечной, выпил стакан подогретого в микроволновке молока и лёг спать.

И мгновенно заснул глубоким, здоровым сном без сновидений.

Он и сам не мог определиться: прячется он от окружающих таким странным образом, словно выставляя всё напоказ, или уже забыл думать о том, чтобы прятать это от кого-либо.

Потому что этот высокий и красивый мужчина никому не внушал ничего, кроме страха, и страх этот парализовал не только его поместье, но все острова Мор Элин, стальной рукавицей сжав горло даже Патриарху. Его боялись все, а те, кто был достаточно глуп, чтобы забыть об этом страхе и поделиться своей самоубийственной уверенностью хоть с кем-либо, быстро узнавали лично, какая цена бывает у глупости. И понимали, как же сильно они заблуждались.

 

Серая грубая рука, резко ставшая такой хрупкой и тонкой. Едва, словно из последних сил, тёплая. Совсем недавно она крушила врагов с невиданной мощью и ласкала её с трепетной нежностью, а теперь лежала обессилевшая и почти мёртвая, разом растеряв всю свою силу.

Но ещё живая, и этого было достаточно.

— …боялись все, понимаешь?..

— Что? Кого боялись? Ая?

— …все, кроме него. Он один не испугался, понимаешь? Один.

— Кого? Ая?!

Девушка мягко взяла эту руку и осторожно сжала, словно боясь сломать. Она уже твёрдо решила, что не отпустит эту руку и не встанет, не отойдёт от его кровати.

Либо вместе, либо никто.

Ибо больше нет никого достаточно глупого, чтобы попытаться её спасти.

 

«Ты не собираешься даже объяснить ничего! Как ты вообще смеешь просить о том, чтобы я тебе поверил?!»

Она была ещё хуже, чем эта невыносимая тяжесть на груди. Хуже, чем голос

Судьи или Заны в голове. Мерзкая, лживая тварь.

— Потому что ты всё равно не поймёшь! Даже я не совсем понимаю, честно!

Но я чувствую, что это запрещено!

«Кем, блядь, запрещено?!»

Он не видел её, но понимал, что она улыбается. Грустно и благодарно.

— Спасибо за всё, Свенни! Это правда было весело! А сейчас мне пора. Я не могу позволить этому повториться.

И Сильфа исчезла из останков его разума, оставив после себя лишь пустоту и звон.

 

С громким хлопком половина паркета в комнате взмыла в воздух, сжалась, скрутилась и приняла форму невыносимо прекрасной феи, яркой, как солнечный зайчик, и желанной, как колодец в пустыне. Лёгкой, как падающий лист, и величественной, как ураган.

Сильфа, Дух Ветра, создала себе тело почти полутора метров в высоту, разительно отличаясь от своей прошлой формы, и разница эта чувствовалась не только в её росте.

Сильфа была зла.

— Ты! — голос яркий и резкий, как удар молнии, и столь же быстрое движение тонкой руки, схватившей Миру за горло. — Это ты сделала, мерзкий некромант! Не так ли?!

— Сильфа! — Дочь Айко бросилась к Духу, но пол мгновенно вылетел у неё из-под ног и ударил по затылку, почти что освободив её тело от оков разума.

— Лежать.

Жёстко и безэмоционально, сразу показав разницу между простым человеком и воплощением сил природы. Безжалостно, словно речь шла не более чем о таракане.

— Ах-хгрха-а… нет, нет! — Мира извивалась в железной хватке Сильфы, тщетно пытаясь вдохнуть полной грудью. — Я… кх-х… не некр…

— Не некромант? — Дух разжал руку, и маленький суккуб повалился на пол, истерично хватая воздух. — А кто ты тогда такая?! Представься, мразь!

— Кто… я?

Как и любые маги воздуха, суккубы не могли переносить недостаток кислорода в лёгких, и даже недолгий удушающий захват вполне был способен убить такого слабого демона, как Мира. Но сейчас девочка упрямо хватала ртом воздух и пыталась отдышаться, а в синих её глазах забегали недобрые искры.

— Кто я?!

Она встала и отряхнула своё платьице — гордо, как настоящая королева.

Подняла горящие глаза на неживого — и, следовательно, бессмертного — духа без всякого страха.

— Я — лучший во вселенной маг! Единственный, кто приоткрыл завесу тайны над альтератами и освоил их мерзкие секреты! Величайший в мире учёный,

освоивший протезирование в совершенстве, недоступном никому из смертных и бессмертных! — Демон гордо встал перед Сильфой, и в глазах его не было ни капли страха. — Я — лучший из всех живших, живущих и будущих хирургов!

Младшая и сильнейшая из Тихих Сестёр, тысячелетний суккуб, и моё имя — Мира!

Она буквально прижалась лицом к Сильфе и глядела на ту сверху вниз, с лёгкостью игнорируя разницу в росте.

— Своими невежеством ты оскорбляешь лишь себя, а не меня!

Ая лежала, боясь подняться, и зачарованно смотрела на девочку. Первый раз в жизни она видела гордость такую, что полностью нивелировала любой здравый смысл и страх. И этот глупый и трогательный монолог дал смелости и ей.

— Сильфа, подожди! Пожалуйста!

Она не могла остановиться сейчас. Просто не могла.

— Мира спасла Свену жизнь! Он жив, я клянусь!

 

«Жив».

 

— Жив? Это ты называешь жизнью?! — Дух сиганул к девушке и рывком поднял её за ворот, словно котёнка, встряхнул и крикнул в лицо: — Это ты называешь жизнью?

И отшвырнул Аю в сторону.

— Ты, некромант! Расскажи нашей тупой подружке, что именно ты сделала с героем!

— Сильфа, пожалуйста!

 

«А что это, если не жизнь?»

 

— Я спасла ему жизнь, вот что я сделала!

— Твоя гордость меня раздражает. Ещё одно лишнее слово, и я оторву тебе голову. Хочешь это проверить, мерзкий демон? — Сильфа подняла суккуба в воздух, схватив за ворот платья.

— Свен, я же знаю, что ты жив!

 

«Я жив. Жив. Жив».

 

— Я пересадила порванное лёгкое, из осколков кирасы сделала новые рёбра

— все двадцать четыре штуки! Прочнее и лучше старых! Сшила кожу и добавила искусственной там, где не хватало! Потому что я — лучшая! Жалкий Дух, как только смеешь ты называть меня некромантом?!

— Наглая мразь! Что ты на самом деле сделала?! Отвечай! Отвечай, или эти слова станут твоими последними!

— Вставай! Хватит лежать, инквизитор!

 

«Такая нежная, податливая плоть».

 

— Хо-хо! Ты спрашиваешь, есть ли предел моей гениальности?! Нет его, и быть не может! Я впервые в истории вселенной точечно использовала альтерацию не для создания дегенератов или стражей Телосов, а для врачевания! В течение пяти сотен лет вживляла себе их плоть и кровь, пока не овладела этой гнусной силой! Успешно вдохнула измученную душу обратно в искалеченное тело, сохранив этому человеческому ребёнку жизнь!

— Слышала ты, Дочь Айко?! Свен мёртв! Это не человек больше, а лишь омерзительный альтерат! Такой же, как остальные!

— ГЕРОЙ ТЫ ИЛИ НЕТ?!

Серая, мертвецки бледная кожа. Длинные, мускулистые конечности, чёрные волосы с проседью. Впалый живот, мощные плечи и широкая плоская грудь.

Грудь, испещрённая безумной сетью уродливых швов, полностью сводящих на нет любую мысль о том, что они могут сохранять жизнь человеку. Крупный кусок серой ткани, инородным, иррациональным пятном закрывающий место удара. Тугие чёрные рёбра, неловко скрытые под ошмётками кожи, не принадлежащие и не способные ни принадлежать человеку, ни прижиться на нём. И чужое лёгкое иной группы крови, уже слишком долго лежащее в холодильнике, чтобы спасти человека.

И лёгкое это с шумом втянуло воздух и растянуло чужие рёбра, так болезненно давившие на грудь.

Вознесённый Герой Свен Уэльский был жив, и он сделал свой первый вдох.

 

— …и несгибаемая воля. Убери от неё руки, Сильфа.

Воздух струился по бронхам с невообразимой лёгкостью, и тугой поток крови орошал чужие альвеолы, словно свои. Даже давно испорченные голосовые связки словно преобразились, выдав голос мягче и звонче прежнего. Тугие узлы мышц словно и не видели долгого простоя и с лёгкостью подняли могучее тело Героя на ноги. Рождённого вновь.

— Не плачь, Ая. Я рядом.

Лёгкость в каждом члене, в каждой клетке.

Пропали и боль, и тяжесть в груди. Пропало всё, кроме наглого духа- самоубийцы, что осмелился поднять руку на его спасителя. Только сила и лёгкость.

 

НЕВЫНОСИМАЯ ЛЁГКОСТЬ

— Бедный! Ты не заслужил такого…

Сильфа выпустила Миру из рук и обернулась к тому, что осталось от Вознесённого Героя. В огромных её глазах появились слёзы, а кукольное личико исказилось, в любой момент готовое зарыдать.

— Ничего! Сейчас я прекращу твои страдания!

И Дух Воздуха выстрелил. Это движение нельзя было назвать «ударом» или

«выпадом»: скорость, с которой он двигался, намного превосходила любую мыслимую скорость человеческого тела и не была даже сравнима со скоростью полёта пистолетной пули, в долю секунды сократив расстояние между ними.

Чистый, идеальный удар кулаком в голову. Не было и не должно было быть ни единого человека, способного блокировать это, — поэтому Свен и не пытался. Он ринулся вперёд и, пользуясь разницей в росте, нанёс прямой удар ногой, отправив тщедушное тело в другой конец комнаты.

Точное и элегантное попадание, едва не сломавшее тело Сильфы.

— Я разложу тебя обратно на паркет, если ты тронешь Миру хоть пальцем.

Спокойный и жёсткий голос. Не испуганного младшего инквизитора, а Героя и Спасителя.

— Что… это? Чувство, оно… не может быть…

— Это называется боль, Сильфа. Я готов показать тебе новый мир, стоит тебе только попросить.

— Невозможно! Это тело, оно всего лишь…

Новое чувство, что никогда раньше не чувствовал ни один Дух. И новая, невиданная доселе эмоция: страх. Страх перед человеком.

Вернее, перед тем, что когда-то им было.

— …всего лишь… лишь…

Она не умела бояться, и процесс обучения шёл несоизмеримо медленнее и болезненнее, чем она могла себе представить.

— Я же говорила! Я гений!

— Свен… О, Ева… Как?

— …лишь оболочка… как?..

— То, что сгодилось против Судьи, сгодится и против Духа. Нет никакой разницы между тем, чтобы материализовать лёд на озере, звёзды на небе… или Сильфу внутри куклы. Нет и не может быть. Материализовать… и уничтожить.

Он возвышался над бессмертным Духом, обнажённый и изуродованный, лишённый старого тела. Умерший и воскресший, чтобы защитить своего спасителя.

Наклонился прямо над Сильфой, парализованной от ужаса, и ткнул себя пальцем в висок.

— Место.

И в тот же момент фея разложилась на плесень и опилки, дематериализовав деревянное тело и вернувшись в голову к хозяину.

Не только лишь для защиты.

«Ты не забыла? Мы убьём Хильди, Сильфа».

— Нет! Никак нет!

А для неотвратимой кары.

— Ая, собирайся. Мы выезжаем в Эримос.

 

***

 

 

Альтерация — процесс превращения живых существ в альтератов. Происходит в болотах скверны, внутри Телосов и при участии Высших Альтератов, что способны к некромантии.

 

Зана

Пол — женский (суккуб)

Рост — 172 см Масса — 39 кг

Возраст — неизвестен, более тысячи лет Место рождения — неизвестно (суккуб) Род деятельности — убийца Тихих Сестёр

Используя демоническую магию, внушает людям чужеродные мысли и эмоции, очаровывает и сводит с ума. Крайне слаба в бою, работает в паре с младшей сестрой Агат. Имеет ярко выраженные, но своеобразные садистские наклонности.

Особые приметы — способна внушать наблюдателю разную внешность

Статус — МЕРТВА

Примечание: одна готова. Агат и Лилим должны умереть.

Примечание к части

А Свен тем временем косплеит Антадурунну из "Иерихона" Клайва Баркера. Отличная игра, кстати, хоть и убрали из Стима. В первых концептах он и вовсе щеголял голым торсом, распугивая детишек на улицах, но в финальной версии я всё-таки решил отказаться от эротического боди-хоррора.