Глава третья. «Веды – источник всякого знания»

 

В Индии нет памятника духовной культуры, который индуисты чтили бы больше, чем Веды. "Брахман, удерживающий в памяти "Ригведу", не пятнается грехом, даже уничтожив эти три мира, даже вкушая пищу, полученную от кого попало", – сказано в "Законах Ману". Свами Вивекананда отмечал мимоходом, что вера во всезнание Вед так велика в этой стране, что бытует даже пословица "Когда человек теряет корову, он идет искать ее в ведах" 1. Действительно, улаживая размолвку между соседями, деревенский брахман произнесет: "Так говорят веды", – и этого будет достаточно. Слова пандита "это соответствует ведийским истинам" служат весомым аргументом в ученом споре.

Для Свами Дайянанды Сарасвати ведийские тексты значили особенно много. Он, по свидетельству современников, "словно дышал ими", "весь был захвачен ими", получал от них вдохновение и интеллектуальное наслаждение, видел в них источник и хранилище истинного знания.

В изучении Вед прошла вся его жизнь. Он занимался ими самостоятельно и вместе с признанными знатоками, толковал их суть своим единомышленникам и с досадой оспаривал мнение тех европейцев, с которыми сталкивала его судьба и которые понимали эти памятники совсем не так, как он.

Значение четырех самхит ("Ригведа", "Самаведа", "Яджурведа", "Атхарваведа") для понимания индийской культуры огромно. Они, как не раз писали отечественные историки и философы, позволяют судить о том периоде, когда индоарийские племена расселялись в Северной Индии, осваивали долину Ганги. По ним можно проследить развитие политического и общественного строя этих племен, становление государственности, эволюцию различных сфер жизни. (Правда, по вопросу о районе нахождения в далеком прошлом общности этнических групп и народов, позднее разделившихся на отдельные потоки, один из которых постепенно "просачивался" в Индию, единого мнения в исторической науке нет).

Содержание вед весьма разнообразно: здесь и представления древних индийцев о мире, и многочисленные просьбы к богам об избавлении от болезни, о даровании долголетия, потомства, умножении богатства. К богам обращаются с надеждой и упованием, с искренним стремлением обрести в них опору и успокоение. Гимны отразили видение мира народа, близко стоявшего к естественным явлениям. Ему были свойственны обожествление природного цикла, слитность человеческой жизни с событиями и явлениями окружающего мира, который воспринимался радостным и полным ликования.

Религиозно-мифологические сюжеты доминируют в ведийских текстах, но есть и космологические гимны. Ими богата последняя, десятая мандала (книга) "Ригведы", отразившая, по убеждению ряда ученых, более поздние представления. Происхождение вселенной трактуется в ней по-разному: то говорится о "золотом зародыше", плавающем в водной стихии; то мир сравнивается с изделием некоего демиурга, который производит его так, как плотник, гончар или кузнец мастерит вещь; то возникновение его связывается с жертвоприношением. Знаменитый гимн "Пуруша-сукта" описывает "тысячеглавого, тысяченогого и тысячеглазого Пурушу", огромного первочеловека, охватывающего все живое. И еще одна, самая "утонченная" модель описана в "Ригведе": все сущее появляется из космического "единого", и из него происходит все на этом свете, подобно тому, как одно солнце освещает все своими лучами и одна заря блистает для всех сразу. В гимнах зарождаются те понятия, которые сыграют огромную роль в становлении и развитии индийской теоретической мысли и которые в дальнейшем станут центральными во многих философских системах – "Одно Единое", "Атман", "Брахман", "дхарма", "майя" 2.

Язык вед специфичен, его так и называют – "ведийский". От "санскрита, – пишет известный ученый Т.А.Елизаренкова, выполнившая их перевод, – он отличается... не только по времени (эпический санскрит сформировался приблизительно в III-II вв. до н.э.), но и по диалектной базе. Ведийский язык связан с крайним северо-западом старой традиционной (включая соответствующую часть современного Пакистана) Индии и прилегающими районами Афганистана, санскрит же сформировался в тот период, когда основной областью арийской цивилизации была центральная часть северной Индии – Мадхьядеша... Поэтому, хотя язык Вед и называют иногда ведийским санскритом и под названием "санскрит" подразумевают все разновидности древнеиндийского (язык Вед, эпоса, классической литературы и науки), такое расширение содержания термина вряд ли оправдано" 3.

Когда европейцы впервые столкнулись с памятниками словесности народов Индии, они с удивлением обнаружили большое сходство санскрита с рядом европейских языков. О том, что существует нечто общее в санскрите и итальянском, догадку высказывал еще флорентийский купец Филиппо Сассети в ХVI в. В 1786 г. английский судья в Калькутте Уильям Джонс тоже обратил внимание на близость санскрита и целой группы языков Востока и Запада. В первые десятилетия XIX в. началась интенсивная работа лингвистов Германии, Англии и Франции. Их совместными усилиями было доказано, что группа языков (иранские, индийские, славянские, греческий, германские, кельтские и др.) имеет бесспорное родство, и она получила название индоевропейской семьи. Сравнительное языкознание оказало неоценимую услугу востоковедению в целом: стимулировало интенсификацию научной деятельности в самых разных областях.

Пусть это не покажется странным, но первое знакомство западного мира с гимнами Вед почти разочаровало европейских ученых. Причина этого крылась в том, что самхиты вошли в научный обиход примерно с 40-х годов прошлого века; к тому времени западный читатель был уже знаком со знаменитой религиозно-философской поэмой "Бхагавадгита". "Мир не производил ничего более глубокого и благородного", – отозвался о ней известный немецкий философ и лингвист К.В.Гумбольдт. Напряженные размышления мыслителей, ставивших и разрабатывавших "вечные" философские вопросы, свидетельствовали о традициях духовной культуры, уходящей своими корнями в глубь тысячелетий.

Позднее все, что приходило на Запад из Индии, подвергалось вольному или невольному сравнению с великой Гитой. Гимнам вед недоставало поэтической прелести и глубины философского постижения действительности. Они проигрывали, на первый взгляд, и при сопоставлении с лирическими драмами Калидасы, тогда же впервые переведенными на европейские языки. Обращения древних индийцев к богам с просьбами отвратить болезни и приумножить количество скота, были не так уж и интересны. И.П.Минаев писал в 1884 г.: "первые пионеры в области индийской филологии в начале своей деятельности преследовали почти что исключительно эстетические цели; их увлекал высокий религиозный лиризм древних индийцев; они изумлялись и приходили в восторг от изящных прелестей индийской драмы, и в своем совершенно понятном увлечении новым предметом они не хотели и даже не могли признать того, что позднее, в момент более позднего отношения к новооткрытой литературе, стало очевидностью 4.

Постепенно европейцы начали постигать значение самхит, поняли, что ведийский мир – особый мир со своим укладом, специфическим сознанием, собственными религиозными представлениями и что к этому источнику нельзя подходить с такими же мерками, как к философской поэме или драматическим произведениям, созданным столетия спустя.

По словам И.П.Минаева, самые древние памятники письменности индоевропейских народов содержали "неоценимые материалы для науки о слове и духе человеческом" 5, раскрывали "первобытные проявления религиозного сознания древнего арийца" 6.

Изучение вед на Западе неотделимо от имени Ф.Макс Мюллера (1823-1900). Он всего на десять с небольшим лет пережил Свами Дайянанду, и вся творческая жизнь обоих знатоков ведийских текстов прошла в пристальном внимании и тщательном наблюдении за исследованиями друг друга. Но Дайянанда не выбирал выражений и не сдерживал себя, когда критиковал Ф.Макс Мюллера за его трактовку гимнов, а европейский ориенталист, не соглашаясь с тем, как понимал их Дайянанда, возражал ему учтиво и деликатно. Рукой благородного человека написан некролог на смерть индийского оппонента – тонкий и теплый. Но и сам Ф.Макс Мюллер очень считался с мнением Дайянанды. Когда после кончины Ф.Макс Мюллера его ученик опубликовал списки книг из личной библиотеки ученого, обнаружилось, что там были практически все те труды индийских авторов по религии и философии, в незнании которых так резко упрекал его Дайянанда 7.

Ф.Макс Мюллер тоже связал свою творческую жизнь с Ведами. Он окончил Лейпцигский университет, где изучал санскрит в классе Г.Брокгауза, а с 1844 г. в Берлине посещал курсы Ф.Боппа по санскриту и Ф. фон Шлегеля по философии. Важным событием в его жизни была поездка в Париж: там он слушал лекции Э.Бюрнуфа, посвященные первой книге "Ригведы". Когда Р.Рот, О.Бетлинг и другие ученые предложили Ф.Макс Мюллеру составить группу для издания текстов вед, он неожиданно для них отказался, объяснив, что не хочет быть просто помощником и всю огромную работу выполнит сам. И он смог это сделать. Европейский мир обязан изданием первой из самхит (1849-1874) именно ему. Вслед за ним Т.Ауфрехт подготовил в 1861-1863 гг. публикацию текста на латинском шрифте для шестого и седьмого номеров "Индийских исследований". Ф.Макс Мюллер издал санскритский текст "Ригведы" с комментариями Саяны (XIV в.) и тем положил начало новому этапу в изучении ведийской литературы.

Исследовательская деятельность ученого получила заслуженное признание уже при его жизни. Сам он никогда не был в Индии, но к нему постоянно приезжали оттуда его друзья. У него, например, провел целую неделю Свами Вивекананда. В начале 80-х годов прошлого века на Всемирном конгрессе востоковедов было зачитано письмо просвещенного индийца, который не смог сам прибыть на конгресс. Он называет Ф.Макс Мюллера первым среди европейских санскритологов, человеком, который покорил целый мир своими многочисленными достоинствами и оставил далеко позади тех, у кого он учился. "Мокша Мулар" – "Тот, кто представил основания вечного блаженства" – величали его в Индии.

Вся сознательная жизнь Ф. Макс Мюллера прошла в Англии, его работу субсидировала Ост-Индская компания. Первое время британские власти в Индии не проявляли интереса к верованиям ее жителей. Однако позже активность христианских миссионеров возросла. Библия уже была переведена на санскрит и хинди. Но "священное писание" индуизма было совершенно недоступно английским проповедникам; часто их усилия по обращению в христианство местных жителей разбивались о сопротивление индийцев, ссылавшихся на то, что "так пишут веды". Почитатель философского гения Индии, Ф.Макс Мюллер оставил после себя множество научных трудов. На основании анализа ведийских текстов он разрабатывал три группы вопросов: как развивался язык? как развивалась мысль? как развивалась мифология? Он исходил из того, что веды явились самым ранним письменным памятником некой общности народов и местом проживания этой общности "до того времени, когда она разделилась на индусов, римлян, германцев и кельтов" 8, могла быть территория современного Алтая. Ученый первый объединил носителей языка под общим именем "арья", "арийская раса", поскольку слово "арья" использовалось как самоназвание авторами ведийских текстов. Впоследствии было доказано, что общность вовсе не была единой расой, а состояла из многих племен и этнических групп. Ф.Макс Мюллер отказался от теории "арийской расы", но именно он ввел в научный оборот такие широко употребляемые понятия, как "арийский мир", "арийское завоевание", "арийские нации".

Европейский ориенталист выдвинул задачу филологического изучения религий методом сравнительного анализа памятников письменности, полагая, что ведийские тексты, будучи наиболее ранними памятниками письменной традиции древних индоариев (как и "Авеста", созданная на территории соседнего с Индией Ирана), являются ценнейшими историческими источниками.

"Это … хроника детства нашей расы, полная ребяческих вещей и одновременно полная неожиданных искр мысли, подобных тем, что поражают нас, когда они исторгаются из умов и уст детей" 9. Человеческую историю он мыслил как эволюционный процесс, для каждой стадии которой характерны специфическое сочетание языка, мышления и религиозных представлений. (Дальнейшее развитие индийского общества, считал Ф.Макс Мюллер, должно привести к распространению христианства, понимаемому им как высшее выражение сущности и потенций человеческого духа). Таковы самые общие принципы подхода ученого к Ведам. В этом собрании исторически разнородных памятников прослеживается движение от обожествления естественных явлений к более абстрактному пониманию божества. В ранних гимнах боги предстают весьма конкретными и осязаемыми, в более поздних намечается формирование понятия о едином Боге как творце, вседержителе и управителе мира. Эволюция зафиксированных в Ведах представлений, по мнению Ф.Макс Мюллера, обнаруживается на примере перехода от чхандас – относительно простых строф, смысл которых самоочевиден, к мантрам, исполнявшихся при совершении сложных ритуалов, для чего требовалось большое число специально подготовленных жрецов.

Возникает вопрос: многие ли жители Индии в прошлом веке знали содержание вед? Традиция их комментирования в стране была очень древней. Первым комментатором считался Равана (его труды не сохранились); после него веды комментировали Скандасвами, Удагита, Вараручи, Махидхара. Средневековый комментатор четырех самхит Саяна, подходивший к ним как к компендиуму обрядов, безусловно, был самым известным толкователем "священного писания".

От внимания европейцев не ускользнуло, что брахманы не ставят целью понимание сути текстов и сосредоточены совсем на другом – на том, чтобы выучить правила произнесения гимнов вслух, запомнить имя божества, которому посвящен гимн, название размера гимна, удержать в памяти, кому именно из четырех великих мудрецов-риши он был открыт Брахманом. Это наблюдение было верным. Рецитирование (произнесение) ведийских мантр как священных формул, не нуждающихся в содержательном прояснении, являлось важной частью религиозной практики. Считалось, что только одно повторение гимна, допустим, на рассвете или при закате солнца 5, 10, 28, 108 раз – само по себе уже религиозная заслуга, способствующая приближению человека к "освобождению".

Изучение Вед нередко сводилось к заучиванию текстов наизусть, причем от ученика требовалось умение прочесть, к примеру, всю "Ригведу" или "Яджурведу" определенным образом. Ведийские гимны разделялись на слоги и читались сначала по слогам в обычном порядке. Второй вариант предполагал рецитирование текста с учетом правил соединения слогов в слова, третий вариант – чтение по слогам, организованное так: первый слог плюс второй, второй плюс третий, третий плюс четвертый, четвертый плюс пятый и т.д. Четвертый вариант требовал чтения по слогам в следующем порядке: первый слог плюс второй, второй плюс первый, первый плюс второй, второй плюс третий и т.д., наконец, пятый способ – первый слог плюс второй, второй плюс первый, первый плюс второй, затем третий, второй, первый. Эта система произнесе– ния текстов вслух осложнялась необходимостью воспроизводить строго определенные интонации при произнесении гимнов 10. Они пелись в соответствии с тщательно разработанной наукой исполнения.

Существовало и теоретическое обоснование подобной практики. Слово "мантра" означает "священное изречение", над которым следует размышлять, их повторение – признак благочестия. Мантрами обычно сопровождались ведийские жертвоприношения. Изначально само это слово понималось как своего рода средство при помощи звука воздействовать на человека. Считалось, что слова обладают магической силой, если они должным образом организованы и произнесены. Записанные, они казались "нереальными" в сравнении с теми звуками, из которых составлялись. Поэтому при совершении ритуалов обращалось огромное внимание на то, чтобы все слоги были произнесены с соблюдением должных правил, поскольку малейшее нарушение предписанных установлений может привести к гибели говорящего.

И.П.Минаев обратил внимание на то, что занятия молодых людей в традиционных местах обучения ограничиваются перепиской текстов без проникновения в их суть и что на это уходят многие годы – восемь и десять лет 11. Даже то обучение, которое обычно начиналось в детстве, чаще всего сводилось не к разъяснению, а к "запечатлению" текста в памяти. Предполагалось, что ученик со временем в каком-либо другом месте получит разъяснение, но и это не обязательно. Если исключить традиционные центры брахманской образованности – Варанаси, Пуну, Хардвар, то в других городах о ведах было известно мало, писали европейцы. Ф.Макс Мюллер приводит строки из калькуттской газеты, констатирующей, что во всей Индии, во всяком случае в Бенгалии, не найдется полного текста Вед. Правда, тут же он добавлял, что в Южной Индии эти тексты были. Когда Д.Тагор примерно в то же время решил познакомиться с точным содержанием памятника, ему пришлось отправить на несколько лет в Варанаси четырех юношей-брахманов. Каждый из них от руки переписал одну веду и привез текст в Калькутту. В самом конце XIX в., в 1899 г., Свами Вивекананда обращался к известному бенаресскому пандиту Бабе Прамадасу Митре с просьбой выслать ему грамматику Панини, без которой трудно освоить ведийский язык. Он объяснял свою просьбу тем, что "веды в Бенгалии сейчас совсем непопулярны", а он, изучив ведийские тексты со своими друзьями, надеется "восстановить их в Бенгалии" 12.

Европейцы спрашивали: коль скоро знатоков Вед так мало, а узнать содержание гимнов можно только у пандитов в традиционных центрах брахманской учености, то чем же руководствовались брахманы-жрецы, называвшие себя хранителями и защитниками истинного ведийского знания, стоявшие на страже законов праведной жизни и исполнявшие домашние и храмовые обряды? Как трактовали они, скажем, семейное или наследственное право или обязанности добродетельного отца семейства?

Ответ заключался в том, что дхармашастры, т.е. вторичные тексты, основанные на ведийских истинах, определяли нормы повседневной практики верующего. Другим источником служили пураны. К последней четверти прошлого века переводы дхармашастр и пуран на новоиндийские и английский язык были уже широко распространены. К ним могли обращаться индийцы, и миссионеры, и чиновники британской администрации для решения конкретного вопроса (допустим, права на наследование) в соответствии с индуистской традицией.

Этот комплекс источников, или "священное предание", как раз и являлся объектом жесточайшей критики Свами Дайянанды, который звал "назад, к ведам", т.е. к "истинному знанию", намеренно искаженному брахманами. Но он был живым человеком со своими особенностями и пристрастиями. В его трактовке вед причудливо сплетались принципиальные новшества, традиционные воззрения и толкования гимнов, предлагаемые европейскими учеными. Его подход к ведийским текстам позволяет представить атмосферу религиозной жизни прошлого века и понять черты личности самого реформатора.

Он призывал к возрождениию славы и блеска древней Арьяварты (страны ариев), однако возрожденчество неотделимо у него от реформаторства и просветительства. Рационалистические, явно гуманистические идеи в его учении облекались в форму призывов к освоению содержания памятников, созданных в далеком прошлом. "Я рассматриваю веды как непогрешимый источник и авторитет, – писал он. – Они не нуждаются в том, чтобы их положения подтверждались в каких-либо других книгах. Веды можно сравнивать с солнцем или с лампой, что светят сами по себе" 13.

Свами Дайянанда сделал решительный шаг в сторону жесткого определения объема понятия "шрути". Он заявил, что считает "словом Бога" только мантры "Ригведы", "Яджурведы", "Самаведы", "Атхарваведы" 14. Это значило, что к "священному писанию" не относятся брахманы – сборники ритуалов, требующих для их выполнения множества подготовленных жрецов. Не сразу, но в конце концов Дайянанда исключил и упанишады, согласно традиции доступные самым избранным. Все эти тексты, утверждал реформатор, вторичны, если в них нет ничего противоречащего ведийским гимнам, то их суждения допустимо принять как достоверные 15. В противном случае они отбрасываются: не могут быть "словом Бога" тексты, полные всякой бессмыслицы ("старый бык пел безумные песни") или повествующие о любовных приключениях Кришны, рассказывающие о чудесах ("из слезы богини выросло дерево, а из океана показалась огромная черепаха, а за ней появился лотос") или о таких вещах, что заведомо противоречат законам природы ("он предавался аскезе полторы тысячи лет"). Иными словами, Дайянанда выступил с призывом к сужению традиционного объема "священного писания".

Лишь ведийские гимны описывают вседержителя таким, какой он и есть в действительности: "Бог свят, всеведущ, чист по своей природе, милостив и справедлив. Он обладает полным, всеобъемлющим, непогрешимым знанием, и его книга должна быть точно такой же. В ней должен описываться порядок вещей, существующий в природном мире, содержаться описание Бога, души, творения и причин творения такими, какие они есть на самом деле. Веды и являются такими книгами. В них не содержится ничего, что противоречило бы законам природы и правилам логического рассуждения" 16. Изучение вед, говорил реформатор постоянно, неотделимо от "понимания смысла" 17. Получалось, что человеку надлежит определить, какие тексты соответствуют этим требованиям (не противоречить законам природы, согласовываться с нормами логического мышления и здравого смысла, соответствовать понятиям о нравственности 18), а какие нет.

За подобной трактовкой стояла целая программа. Это было стремление к ограничению рамок авторитета: он в принципе не отрицался, и значение его для Дайянанды было огромным, но суть его подхода означала отказ от мышления, ориентированного исключительно на теологическое, мифологическое или символическое толкование "священного писания". Человек должен понять тексты; т.е. рациональное прояснение "божественного слова" признавалось не только возможным, но и необходимым. Разум, рассудок человека как существа мыслящего и нравственного выдвигался в качестве единственного авторитета при установлении того, что есть "слово Бога", а что – ошибочные наслоения более поздних времен. Повторяющий строки вед, не понимая их значения, похож на вьючное животное, на ишака с его тяжелой ношей. Тот же, кто изучает веды и в полной мере постигает их смысл, приобретает жизнь, исполненную блаженства, и освобождается от грехов, убеждал реформатор 19.

Таким образом, вся многовековая традиция пуран, итихас (историй) и других сочинений, называемых смрити и отразивших средневековое сознание, оказывается отброшенной. Дайянанда выступил против теоретического обоснования традиционного индуизма, его норм и ритуалов, складывавшихся постепенно. С "пураническим" индуизмом он сражался всю жизнь с поразительной целеустремленностью.

Не мог согласиться Дайянанда и с европейскими учеными, трактующими веды как исторический памятник, как "вехи на большом и славном историческом пути человечества". В отличие от Ф.Макс Мюллера он не находит в четырех самхитах никаких свидетельств определенной стадии развития человеческого общества: они не сообщают о политическом, социальном, религиозном уровнях развития древних индийцев, в них отсутствуют упоминания о реальных исторических событиях, "они не фиксируют" ранние мифологические представления древних индийцев и не являются сборниками поэтических произведений. Не нужно искать в ведах описаний районов, лесов и животных, что некогда водились в Индии, нельзя, привлекая тексты, утверждать, к примеру, что в глубокой древности в стране было много носорогов, хотя в самхитах и говорится о них, или разыскивать сейчас среди животных некоего шарабху – восьминогого животного, якобы живущего на самых высоких горах Гималаев. Веды – не литературно–исторический памятник, как думают европейские авторы 20. У них принципиально иное происхождение и назначение. (Ф.Макс Мюллер писал, что реформатор часто выражал удивление по поводу того, почему я, неверующий, столь занят Ведами.)

Авторитет ведийских текстов признавали все шесть систем классической индийской философии (вайшешика, ньяя, санкхья, йога, миманса, веданта), хотя различие в понимании ими этих текстов есть. Дайянанда комбинирует положения разных даршан. Так, у веданты и мимансы он заимствует мысль о том, что веды не созданы человеком и содержание их неизменно, что они зарождаются подобно эфиру до сотворения мира и исчезают после его гибели, а затем "обнаруживаются" снова. У вайшешики воспринял тезис, что веды есть "слово Ишвары" и потому их авторитет неоспорим. Но и влияние европейских ученых, разрабатывавших теории индоевропейской общности народов и праязыка как основы формирования большой группы современных языков ощущается на аргументации Дайянанды, касающейся божественного происхождения вед. Их божественность доказывается еще и тем, полагал он, что ведийский санскрит служит источником всех языков народов мира.

На вопрос оппонента, почему веды записаны именно на санскрите, а не на каком-нибудь другом языке, он не затрудняется с ответом. Бог, говорит он, не может быть пристрастным, это противоречит его природе. Если бы веды были записаны на языке конкретной страны, то ее жители легче освоили бы их, чем те, кому ее язык неизвестен. Тексты открыты "языком санскрита", потому что этот язык не принадлежит никому и одновременно всем, он – основа и источник всех прочих языков 21. Реформатора не смущало то обстоятельство, что индийская традиция никогда не утверждала, будто "священное писание" предназначено всем народам мира, не принимал он во внимание и европейские исследования об "арийской расе", согласно которым "арийцы" как носители высших цивилизационных признаков сосуществуют рядом с менее развитыми "семитской и туранской расами". Логика его рассуждений такова. Бог по своей природе милосерден и справедлив. "Как любящие родители желают блага своим детям, так он по своей милости открыл людям веды ради их блага, чтобы они приобретали знание, освобождались от неведения, развивали это знание и достигали блаженства" 22. Оппонент вопрошает: а почему бы человеку самому не написать веды? Он наблюдает за окружающим миром, приобретает знания и может быть автором ведийских текстов. Нет, отвечает Свами Дайянанда: для того, чтобы что-то познать, человек должен учиться. Сам он не в состоянии приобрести знания, ведь и сейчас мы видим людей, живущих, скажем, в горах или джунглях и не обладающих им. Точно так же и с ведами – если бы Бог не научил ведам первых мудрецов, возжаждавших "истинного знания", то не было бы знающих людей и сегодня. Древние риши передали знание другим людям, оно стало развиваться, появились комментарии к ведам, исторические и другие сочинения. Вот эти книги и написаны людьми 23.

Оппонент не удовлетворен ответом – значит, есть какие-то прадедовские свитки, и они с тех пор хранят открытое Богом знание? Нет,– поясняет Дайянанда, – дело вовсе не в том, как и на чем зафиксировано это знание. Книги появились позднее, книги – только бумага, они могут погибнуть, но, главное, уже явленное Богом знание в конце концов записывается для всеобщего блага.

И еще один вопрос оппонента: Как Бог открыл веды? Разве у него есть рот, язык? "Думать, что Бог имеет руки, ноги, голову, – отвечает Дайянанда, – сущий вздор. Он всеведущий и всезнающий, вездесущий, находится везде и объемлет собой все. И ему совершенно не нужно изрекать веды, он открывает знание мудрецам, внушает его им. Ведь и тебе тоже не нужно что-либо произносить, если ты думаешь про себя, язык твой остается недвижим, но в голове проносится множество разных мыслей. Так и Бог: он выдыхает веды в начале творения, а потом, когда мир приходит к гибели, вдыхает их. Сначала Бог творит мир, потом являет людям знание. Он помогает человеку "двигаться по пути приближения к знанию", потому и "открывает ему Веды".

В гимнах Дайянанда видел "зародыши знания", т.е. они не дают в полном объеме представления, например, о физических или химических процессах, как мы их понимаем сегодня, но содержат общие принципы, осваивая которые человек приобретает свое знание о природном мире. "Самхиты полностью согласуются с наукой" 24: дальнейшее развитие естественнонаучных дисциплин обусловлено приумножением и конкретизацией тех основоположений, которые были открыты человеку Богом. В ведах Дайянанда находил изложение некоторых принципов алгебры, геометрии 25, астрономии и даже описание телеграфа и самолета 26. Один из гимнов "Ригведы" он перевел так: "О люди! Как с легкостью вы переплываете океан на лодках – средствах передвижения, которые создали мудрецы, точно так же используйте ветер, о котором говорилось выше, используйте его как скакуна. Можно ли на нем добраться до того берега океана, а потом вернуться назад? О люди! Соберемся вместе, создадим такое средство, дабы с его помощью домчаться до других стран. Это средство вытянутой формы, сделанное при помощи воды и огня, оно из твердой стали, и его качества позволяют ему двигаться с большой скоростью. Это и есть тот огненный скакун, о котором говорилось раньше. Его поливают водой, получается пар, он весь из дерева, железа и прочих материалов. Самолет поднимается в воздух и летит" 27.

Приходится признать, что даже при богатейших возможностях санскрита при разнообразных трактовках одного и того же текста (ибо каждое санскритское слово многозначно и всегда нужно иметь в виду смысл рядом стоящего слова, контекст и то, что не сказано прямо, но лишь подразумевается) перевод и толкование этого гимна у Свами Дайянанды довольно неубедительны. Интерпретацию ведийских гимнов обычно рассматривают как самое уязвимое место учения Дайянанды. "Знания естественнонаучных законов в них не больше, чем в поэмах Гомера", – говорили реформатору его европейские современники. И все же подобная критика излишне категорична. Во-первых, далеко не любые строки Дайянанда относил к "слову Бога", содержащему "истинное знание". А таковыми могут быть только те гимны, содержание которых выдерживает проверку на соответствие законам природы и правилам логического мышления. Во-вторых, гимны надлежит "правильно прочитать". Критерием "их толкования" служит практика. Познать что-либо – значит понять "атрибуты, деятельность и природу вещей такими, какие они есть в действительности" 28. Он в полной мере использовал разработанную в ньяе теорию о критериях истинного и ложного познания. Практика выявляет, соответствует ли познанное фактам или нет, приводит ли оно к достижению поставленной цели или отдаляет от нее.

Древние индийцы, утверждал Свами Дайянанда, осмысляя веды "правильно", достигали поразительных результатов. К тому же им была известна еще одна веда – "Дханурведа", в которой часть описывает изготовление военного снаряжения и техники, а часть посвящена науке по ведению боевых действий. Эти знания можно восстановить и сейчас; главное, что развитие их требует только человеческого усилия, вмешательства Бога здесь не нужно.

Приведем диалог Дайянанды с воображаемым собеседником. Оппонент: Мы находим упоминание об огнестрельном оружии. Правда ли, что в те времена существовали автоматы и пушки? Свами Дайянанда: Правда. Эти науки были и тогда. Упомянутые вещи были выполнены с учетом знания физических явлений. Оппонент: Все это было сделано божественными мантрами? Свами Дайянанда: Нет, ракеты и оружие были придуманы и выполнены с помощью мантр, т.е. изобретений. Звуки мантр не в состоянии произвести какой-либо предмет. Если бы огонь появлялся от их звуков, как думают многие, то он сжег бы язык и сердце того, кто мантры произносит, и, вместо того, чтобы поразить врага, уничтожил бы говорящего. Потому слово "мантра" означает "придумывание", "изобретение чего-либо после размышления"... Сначала вы приобретаете знание посредством ваших мыслительных способностей, потом производите опыты, применяете полученное знание и таким образом изобретаете самые разные машины" 29.

Существовали в древности и другие трактаты, скажем, по астрономии, сообщал он. Их создатели – люди самые обычные – постигали суть многих явлений природы, осмысливая и развивая ведийское знание. Они давно разгадали, в чем причина затмения, – оно бывает тогда, когда луна заслоняет солнце, и в своих книгах так и написали 30. Мифологическое мышление, зафиксированное в "священном писании" и "священном предании" (боги могут управлять движением планет, особенно такие могущественные, как бог Шива: если он захочет, то способен зажать в кулаке целую планету), реформатор отвергал.

Надо сказать, что многие индийские авторы XIX столетия прочитывали произведения древнеиндийской литературы именно под этим углом зрения и находили в "Махабхарате" или других сочинениях описание самолетов, летающих городов и пр. Сведения такого рода в художественных произведениях воспринимались не как поэтические образы (вроде ковра– самолета в русских сказках), а как достоверное свидетельство некогда реально существующих достижений техники. В третьей книге "Махабхараты", к примеру, есть рассказ о летающем городе или летающей колеснице Саубхе, "направляемой волей" царя-воителя Шабхи, с которым сражался Кришна 31; в знаменитой "Рамаяне" говорится о том, как герой Рама вместе со своей супругой Ситой долетел до Шри-Ланки и пр. Но самой большой модернизации, по-видимому, подверглась "Агни–пурана": ее переводили так, что находили в ней всю технологию изготовления пороха, пулеметов, минометов и пр. 32. Преувеличение научных достижений древних индийцев и явное их "осовременивание" свойственно Свами Дайянанде. Впрочем, научный потенциал Индии в древности был действительно высок по меркам того времени. Европейские авторы весьма лестно отзывались об астрономических, математических, лингвистических трактатах древнеиндийских ученых.

Осознание отсталости своей страны при соприкосновении с более развитой западной цивилизацией вызывало потребность в идейно-культурной компенсации. Неадекватное восхваление индийской культуры, завышенные оценки ее, возникшие как реакция на унижение национального достоинства, последовательно проводимое европейцами, проявляли себя в самых разных областях. С XIX в. и по настоящее время в Индии выдвигается тезис, что естественнонаучные, философские и художественные достижения в древности намного превосходят успехи в этих областях в странах европейского мира, а потому "возвращение Индии" назад к собственной традиции, утраченной и искаженной, должно вывести ее на дорогу прогресса.

Свами Дайянанда был одним из наиболее ярких выразителей такого понимания соотношения цивилизаций Востока и Запада. С нескрываемым азартом он восклицал: "Если бы те машины, что были в ходу у императора Бходжи, те машины, что могли ходить по земле и подниматься в воздух, сохранились бы до наших дней, или уцелел бы тот автоматический вентилятор, что работал без человеческого вмешательства, то европейцы не кичились бы так перед нами, как сейчас!" 33.

"Арийский мир", о котором писали западные авторы, со<