Теллур в придуманном вами мире – это же чистый Грааль.

Одновременно это и супернаркотик, и новый духовный путь: человек через него может получить всё, что хочет. Идея одной ногой в Средневековье, другой – в XXI веке. Так она придумалась, и я очень ей доволен. Но уже после того как написал, я точнее узнал, что теллур – всё‑таки достаточно хрупкий материал. Значит, всё‑таки не будем ставить знак равенства между жизнью и литературой! Теоретически можно отлить из теллура гвоздь и с небольшим усилием забить его в голову. Когда вышел “Лед”, я однажды пошел стричься, и девушка меня узнала. Она оказалась студенткой, уже читавшей “Лед”, и спросила: если в Сибири в реликтовом болоте действительно найти этот лед и ударить им в грудь, правда сердце заговорит? Видимо, у нее были проблемы “сердечной недостаточности”! Я ответил, что пока не пробовал. Сейчас, наверное, будут про теллуровые гвозди спрашивать: где можно их достать? В Теллурии, конечно…

А почему именно теллур?

Невозможно объяснить. Прежде всего мне нравится, как звучит название. Он вообще очень красивый, серебристый такой, переливается. В чистом виде крайне редок. Разных солей и теллуридов много, а в чистом виде теллур – драгоценность. Месторождений – раз‑два и обчелся.

С одной стороны, вы говорите о неудовлетворенности миром, с другой – о ваших книгах принято судить как об очень мрачных, полных насилия и зла. Но каким‑то алхимическим образом минус на минус дает плюс. Ощущения‑то от “Теллурии” исключительно светлые. Это уже не сатира, а утопия.

Меня радует, что, по вашим словам, у книги есть “светлое начало”. Хотя у меня это было даже в самых жестких вещах. Просто надо уметь читать. Например, “Сердца четырех”. Я считаю эту книгу до предела наполненной светлым, духоподъемным юмором. Был у меня один знакомый, который говорил: “Прихожу с работы домой усталый, всё хочется послать к черту, всё раздражает… Прочитаю пару страниц из «Сердец», и опять хочется жить!” Когда я закончил “Теллурию”, тоже испытал ощущение глубокого облегчения и радости. Ради того и стоит заниматься искусством, чтобы произошел этот взрыв и тебя очистил. Идеологические и смысловые шлаки – тяжелая вещь… А последняя глава тоже светло‑утопическая: ее герой отъединился от мира, стал жить в лесу, он предельно счастлив.

Это ваш личный вариант утопии? Ведь весь роман – о материализации счастья.

Возможно. В некотором роде я тоже живу в лесу, не в городе. Правда, я не призываю следовать примеру моего героя и полностью рвать с цивилизацией. Выбор героя – его право. Избавиться от наркотика прогресса и поселиться в лесу – еще большая утопия, чем теллур… Жить одному в лесу очень трудно.

“Теллурию” уже и романом не назовешь: это какая‑то другая форма крупной прозы, для которой пока нет названия. Просто “книга”. Хотя каждая из пятидесяти глав – как обещание ненаписанного романа.

В этом и сложность этой вещи. Я впервые для себя создал такую конструкцию. Это некое слоистое, чешуйчатое литературное животное. Режиссер Константин Богомолов прочитал “Теллурию” и сказал, неожиданно для меня: “Владимир, вы помогаете жанру романа существовать в новой форме”. Наверное, роман в линейной форме больше не может существовать. Он обречен на позевывание и почесывание читателя, на его заведомо вялую реакцию: “Пишет, пишет, а мы такое уже читали ”. Линейный роман обречен на архаизацию, какие бы яркие чувства автор ни вложил в него. Потому я и ищу новую форму. А пока искал, не писалось ничего. С “Голубым салом” было так же: я не мог больше описывать реальность, как раньше.

Действительно ли роман умер? А “Поправки” и “Свобода” Джонатана Франзена, “Благоволительницы” Джонатана Литтелла?

Франзен и Литтелл сделали попытку оживить мамонта. И она слегка удалась. Но в тех же “Благоволительницах” конец абсолютно тарантиновский, и это не случайно. Герой, кадровый эсэсовец, внезапно кусает Гитлера за нос! Литтеллу просто надоело традиционное повествование, он подустал к концу своей эсэсовской эпопеи. Клонированные мамонты, безусловно, ходят, жуют траву, трубят, можно ими любоваться. Но они не дают потомства. Подобный опыт клонирования может быть удачным в исключительных случаях, и для его осуществления надо приложить невероятные усилия. Хотя и путь постоянного обновления жанра, на котором стою я, дается нелегко.