Глава двенадцатая. Самые хорошие дни

 

Первый день после карантина был не воскресенье, а среда. По средам в детское отделение тоже пускали мам, бабушек и всех близких. Девочки уже с утра начали считать часы и минуты до прихода мам. Наконец по лестницам раздалось шлёпанье больничных тапочек. Ведь лифтом мамы не пользуются. Он предназначен только для больных. Тапочки мамам не по размеру. Надевают какие попадутся, лишь бы поскорее получить. Мамы уже знают, в каких палатах лежат их дети. И идут уверенно, точно работают здесь. А Надина мама должна была прийти сегодня в первый раз. Надя говорила с мамой по телефону, писала ей записки, а как поскорее найти их палату, которая в самом конце коридора, да ещё в углублении, не объяснила.

– Ниночка! – то и дело звала она маленькую нянечку. – А вдруг мама не найдёт, где я лежу.

– Не найдёт, так спросит, – улыбалась ей в ответ нянечка. – Язык‑то до Киева доведёт.

– До Киева поезд довозит, а тут лестницы путаные. Пойдёт по другой и не выйдет на нашу площадку.

– Скажут ей в справочном, куда идти, когда халат с тапочками дадут, не волнуйся, – успокаивала её нянечка Нина и тут же сама забеспокоилась: – Да уж постою я у двери, покараулю твою маму.

– А ты её помнишь? – спрашивала Надя.

– А как же! – уверяла её нянечка. – Интересная она у тебя, даже красивая.

– Верно, – согласилась Надя и успокоилась.

Нянечка ушла, а девочки, чтобы не разойтись со своими мамами, сели на кровати и стали ждать. Они уже поставили на тумбочки блюдца с ложками и вилками: мамы обязательно принесут что‑то вкусненькое. А сколько новостей накопилось у всех за дни карантина! Да и у мам, наверное, за это время много нового.

Надя хорошо знает всех мам своих подружек. Ведь у них были операции и их мамам разрешалось приходить на час каждый день. До карантина они все три дня были. А Надя с мамой виделись последний раз три недели назад. Так надолго они ещё никогда не расставались.

 

 

 

 

 

Мамы у подружек разные. И по виду и по характеру. У Джаннат Шамхаловой мать невысокая, толстенькая, но длиннолицая. С большим носом и полными губами. По краешкам верхней губы у неё растут маленькие усики. Она очень спокойная, и в палате при ней всегда тихо и хорошо.

Евгения Антоновна, мать Гали‑Цибули, шумная и настойчивая. Как только она приходит, сразу начинает греметь кастрюлями, ложками и заставлять свою дочь съесть при ней всё, что она принесла. Конечно, они сразу ссорятся. Тогда Евгения Антоновна быстро собирает свои кастрюльки, баночки, бутылки и делает вид, что уходит домой. А Галя спешно пишет ей записку, которую отдает нянечке и умоляет догнать мать. Но догонять её не нужно. Она стоит на лестничной площадке и дожидается приглашения.

Как только Евгения Антоновна появляется снова, обе стороны идут на взаимные уступки, и в их уголке наступает мир. Кроме друг друга, они никого не видят и не слышат.

Самая молодая и красивая – мама Олечки, Светлана Максимовна. Пожалуй, она и самая приветливая. Когда Варе из Братска сделали операцию, Светлана Максимовна первым делом прибрала ей всё на тумбочке, поправила постель, подушки и только после этого занялась своей дочкой. Она высокая, стройная, с красивыми белыми зубами и большими синими глазами. Мама Олечки всегда приносит в палату запах необыкновенно приятных духов. От них даже настроение поднимается.

А у Вари мамы здесь нет. Она осталась дома, потому что её не отпустили с работы. Она старший инженер Братской ГЭС. Варя приехала сюда с бабушкой. Её бабушка худенькая старушка, тихая и торопливая. Когда она приходит к Варе, сразу начинает суетиться. Берётся то за одно, то за другое и всё делает не так. Тем более, что она часто отвлекается и шепчет какие‑то одной ей понятные заклинания.

Под конец посещения бабушка подворачивает на Вариной кровати одеяло, садится на кончик матраца, достаёт большой платок и начинает всхлипывать. И уже не она, а Варя принимается успокаивать бабушку: «Ну что ты, зачем? У меня же всё хорошо». Бабушка Вари кивает головой, громко сморкается и так же тихо и торопливо уходит из палаты. Приходит она почти всегда самая первая.

Но сегодня самой первой пришла мама Нади. И, конечно, поднялась не по той лестнице, на которой ждала её нянечка Нина. У мамы куча вопросов:

– Что сказали врачи? Как спишь? Как кормят? Почему бледная? Брали снова анализы для операции?

Надя едва успевает отвечать. Она тоже сейчас никого, кроме мамы, не замечает. Как только мамины расспросы кончились и Надя стала рассказывать про карантин, мама принялась вынимать из сумки и ставить на тумбочку баночки с соками.

Надя очень любит соки. Две маленькие баночки она выпила при маме. И мама убрала их снова к себе в сумку. А из сумки вынула письмо от папы. Оказывается, он ещё не получал Надиных писем и не знает точного адреса её больницы, чтобы писать прямо ей. Это письмо адресовано на главную почту маме, до востребования.

Папа писал, что купил Наде куклу, которая сама умеет шагать. На коробке так и написано: «Шагающая кукла». Надя хоть и третьеклассница, а любит играть в куклы до сих пор. Кроме коллекции спичечных этикеток, они с папой решили собирать не совсем обычных кукол. У них есть уже кукла‑ползунок, которую стоит завести и положить на пол, как она сама поползёт. Кукла, отворачивающаяся от ложки с кашей, а бутылочку с молоком она сосёт охотно. Кукла «Ладушки». Стоит ей нажать на живот, и она сама будет хлопать в ладошки. Теперь к ним прибавилась ещё шагающая кукла.

Надя не выдерживает и кричит девочкам:

– Папа подарил мне куклу, она сама шагает!

– У меня есть кукла, которая любит сосать соску, – объявляет Олечка. Если соску вынешь, кукла расплачется.

– Подумаешь, куклы, – усмехается Галя‑Цибуля, – мы уже взрослые, чтобы играть в них. Вот мне папа купил платье, расшитое серебром.

– И я в куклы уже не играю, – говорит Олечка, – я только укладываю их спать.

Все, и вошедшая в палату дежурная медсестра, смеются.

– Час посещения кончается, – говорит она, – поторапливайтесь, мамы.

– Как, уже прошёл час? – удивляются девочки и мамы. – Даже ни о чём поговорить не успели!

– В воскресенье договорите, – улыбается сестра и, дождавшись, когда мамы простятся с девочками, уходит вместе с ними.

– Поскорей бы пришло воскресенье! – вздыхает вслед своей маме Олечка.

Все девочки согласно кивают головами.

 

Глава тринадцатая. Первая

 

Едва Надя проснулась на следующее утро, как старшая сестра предупредила ее:

– Сегодня, за час до обеда, пойдешь на разбор. В тот же кабинет на втором этаже, где была. Помнишь?

– Помню, – ответила Надя, а Галя‑Цибуля перестала массировать свою ногу выше аппарата и сказала медсестре:

– Ермакова уже была на разборе, зачем же опять?

– Значит, её нужно посмотреть ещё раз, – ответила сестра.

– Тебя, наверное, хотят показать кому‑нибудь из приезжих врачей до операции, – предположила Варя. – Мы же все оперированные.

Надя уже не боялась разбора: пусть смотрят, если нужно.

Ровно за час до обеда она пошла на второй этаж, в кабинет, где была три недели назад. Вошла в приёмную перед кабинетом, а в ней никого. Уж не напутала ли сестра; в прошлый раз столько ребят было! Чтобы не терять время, Надя всё же разделась и стала ждать врачей в майке и трусиках. Тут пришла в приёмную уже знакомая ей медсестра с длинными, красивыми ногами и рассмеялась, увидя Надю в таком виде:

– Одевайся скорее и идём!

Надя торопливо надела носки, тапочки и пошла за сестрой по длинному, изгибающемуся, как змея, коридору. Сердце у неё застучало часто‑часто:

«Куда это её ведут?»

Медсестра с Надей спустились вниз и пошли в главное здание. Там сестра тихонечко постучала в дверь с надписью: «Директор».

– Да, да, входите, – услышала Надя из‑за двери уже знакомый ей голос главного доктора.

Они вошли, и главный доктор указал Наде на стул, но Надя продолжала стоять.

– Садись, садись, – приветливо сказал Кирилл Андреевич, – у нас будет большой и секретный разговор. – Сестра вышла, а он спросил Надю: – Ты что‑нибудь читаешь сейчас в больнице?

– Читаю, – ответила Надя, удивляясь такому немедицинскому вопросу, – я взяла в библиотеке «Потешные сказки».

– Значит, ты любишь читать весёлое? – уточнил Кирилл Андреевич.

Надя засмеялась, а потом ответила:

– Мне и грустные книжки тоже нравятся, вроде «Дикой собаки Динго», и ещё героические.

– Тогда ты читала о Зое Космодемьянской и о молодогвардейцах? – снова спросил её главный доктор.

– Читала. А «Молодую гвардию» я ещё в кино видела. Очень тяжёлый фильм. Они все там погибают.

– А ты могла бы выполнить такое же опасное задание, какое выполняли они?

– Флаги в занятом фашистами городе развесить? – спросила Надя.

– Ну, хотя бы флаги… – улыбнулся Кирилл Андреевич. – Ведь это было очень опасно и рискованно.

Надя подумала и покачала головой:

– Нет, я бы не пошла. Ведь они все быстро бегали, а я не могу. Меня тут же бы патруль поймал.

– А если бы у тебя были здоровые ноги? – спросил Кирилл Андреевич.

– Тогда конечно, – кивнула головой Надя, – Но ведь сейчас нет войны.

– А разве героические поступки можно совершать только в военное время? – серьёзно спросил её главный доктор. – А космонавты? А исследователи Северного полюса?

– Я видела в Москве, на Речном вокзале, мальчика с медалью «За спасение утопающего», – припомнила Надя.

– Вот видишь, – обрадовался её словам Кирилл Андреевич, – а есть и другие подвиги, о которых знают немногие, но пользу человечеству они приносят огромную. Один советский врач изобрёл сыворотку против тяжёлой, почти неизлечимой болезни и испытал её на себе. К сожалению, он умер, но его ученики выяснили, что убило исследователя, и смогли сделать сыворотку, которая стала спасать людей.

– Как жалко, что он умер, – вздохнула Надя.

Кирилл Андреевич кивнул головой и нахмурил мохнатые брови. Его взгляд стал задумчивым и неподвижным. На большом лбу появились морщины. Должно быть, он думал о чём‑то важном. Морщины то углублялись, то мелели. Наконец главный доктор провёл по лбу рукой, и морщины исчезли. Он внимательно посмотрел на Надю и порывистым движением достал из ящика своего огромного письменного стола клеёнчатый пакет. Сверху пакета чёрными чернилами была написана Надина фамилия.

– Хочешь посмотреть рентгеновские снимки своих ног? – Кирилл Андреевич вынул из пакета четыре больших плёнки. – Посмотри их внимательно и скажи мне всё, что заметишь, вернее, даже то, что придёт тебе в голову.

 

 

Надя внимательно рассмотрела снимки, а что сказать доктору, не знала.

Но главный доктор наблюдал за ней и ждал ответа. И Надя решилась:

– Кривизна у меня в ногах одинаковая: какая на левой, такая и на правой.

– Умница, – похвалил её доктор. – А теперь бери карандаш, и давай займемся с тобой арифметикой. – Он сунул Наде длинный, остро заточенный карандаш. – Пиши! На заживление оперированного бедра уходит три месяца.

Надя записала: «Три месяца».

– А у тебя искривлены оба бедра. Причём через три месяца следующую операцию делать нельзя. Отдых нужен, да и часто вводить в организм наркоз не полагается. Надо ждать полгода. Что же у нас получается? Сколько мы пролечим с тобой два бедра?

– Ровно год.

– Правильно. На исправление бёдер у нас уйдёт год. И ещё год на исправление голеней.

– Значит, я буду здорова через два года? – обрадовалась Надя.

– Не совсем. Твой организм всё время растет, и пока мы с тобой лечим одну ногу, другая, неоперированная, растет иначе. И когда обе ноги станут у тебя прямыми, они могут быть чуть‑чуть неодинаковыми по длине. Придётся какую‑то из них немножко вытянуть. На это тоже уйдёт месяца три. Ну и после всего нужно ещё научиться ходить на оперированных ногах. Следовательно, на всё лечение мы с тобой потратим около трёх лет.

– Мне тогда будет четырнадцать, а ноги уже станут прямыми. Спасибо вам!

Главный доктор нахмурился:

– Это в твоём возрасте потерять два‑три года ещё ничего. А если больному двадцать или тридцать лет?

– Всё равно лучше подождать, а потом быть здоровым, – горячо сказала Надя.

– Это верно, – согласился Кирилл Андреевич. – А что ты скажешь, если будешь ходить на прямых ногах через год?

Надя растерялась:

– А как же… ведь мы считали… получается, через три…

Кирилл Андреевич рассмеялся, но тут же снова стал серьёзным:

– Видишь ли, все дни, которые прошли с твоего первого разбора, я думал о твоих ногах. Одновременное и такое симметричное искривление бёдер и голеней на каждой ноге, какое подметила даже ты, встречается довольно часто. Раньше мы начинали операции с бёдер и заканчивали голенями. Но я ставил на животных опыты, и они подтвердили мою мысль. Если оперировать сразу две голени, то они поставят искривлённые бёдра в неудобное положение и заставят их выпрямиться. Таким образом, одной операцией мы достигнем того, чего раньше добивались после четырёх.

– Вот бы мне так сделать! – вырвалось у Нади. – Сразу на двух ногах.

– Если бы я делал людям такие операции раньше, я бы не говорил сейчас с тобой об этом. Но, может быть, твои родители будут против того, чтобы я оперировал тебя так первую.

– Что вы! – с жаром возразила Надя. – Мама будет очень рада, а папа и подавно. Ведь тогда лечиться мне у вас всего год. Как же можно не согласиться?!

– Да! Но не забывай, что ты будешь первой. – Главный доктор нарочно сделал ударение на последнем слове. – Может случиться какое‑нибудь непредвиденное осложнение, которое затянет лечение на неопределённый срок.

Надя внимательно посмотрела на доктора: не пугает ли он её зря. Нет, лицо у него серьёзное, а глаза такие внимательные и добрые, что закравшийся было в неё испуг исчез. Надя пододвинулась к нему ближе и заговорщически прошептала:

– А что если не говорить об этом никому. Будто вы оперируете меня по‑старому.

– Не имею права не сказать, – закачал головой главный доктор. – Но я думаю будет лучше, если об этом раньше меня скажешь своей маме ты. Ведь ты моя союзница?

– Ага! – воскликнула Надя и смутилась этому не подходящему для ответа слову.

– Вот и расскажи о нашем разговоре маме. Если она не будет возражать, пусть зайдёт ко мне.

– Про всё, про всё ей рассказать? – переспросила Надя.

– Про всё, о чём мы говорили, – повторил доктор. – Про то, что ты будешь первая, и про то, что могут быть непредвиденные осложнения, как во всём, что делается впервые. Разве что про молодогвардейцев не говори.

– Можно, я ещё не скажу про того доктора, который придумал сыворотку? – тихо попросила разрешения Надя. – Ведь он умер.

Главный доктор понимающе кивнул головой и, как взрослой и своей союзнице, крепко пожал Наде руку. Вся её ручонка так и утонула в его мускулистой ладони. Надя сразу заметила на руке Кирилла Андреевича, чуть выше пальцев, выпуклые жилки. Такие жилки бывают у спортсменов‑тяжелоатлетов, которые поднимают штангу. Главному доктору тоже нужно иметь сильные руки. Вот почему он каждое утро упражняется с гантелями. А иногда и колет дрова у себя во дворе, хотя у него в квартире паровое отопление. Но во дворе есть несколько деревянных домиков с печками. Их хозяйкам Кирилл Андреевич с удовольствием и колет дрова. Он и на турнике может подтянуться не хуже настоящего спортсмена. Разве ж можно такому человеку не доверять? Конечно, у него всё должно быть хорошо, и через год Надя непременно станет здоровой.