Глава пятая. «Новая квартира»

 

Нянечка отворила дверь в палату, и Надя… никого не увидела. Только пять пустых кроватей. Это и обрадовало и испугало Надю. При нянечке знакомиться было бы лучше.

– Почему здесь никого нет? – спросила она.

– Кино пошли смотреть. У нас в холле телевизор с самым большим экраном. Точно в кинотеатре сидишь… Ты вот тут располагайся. – Нянечка указала Наде на самую крайнюю к двери кровать. – В тумбочку свои вещи положишь и всё, что мама принесёт.

Сейчас Наде класть было нечего. Она открыла дверцу тумбочки и заглянула в неё: два пустых тёмных ящика. И оба большие. Сколько всего положить можно.

– Ну как, нравится? – спросила её нянечка и тут же добавила: – Напиши маме записку, как устроилась. А то она там внизу волнуется.

– У меня карандаша нет и бумаги, – оглядываясь по сторонам, растерянно проговорила Надя.

– Сейчас принесу, – улыбнулась нянечка и вышла.

И тут Надя услышала ребячьи голоса и постукивание костылей. Очевидно, кончилось кино. В палату друг за другом вошли четыре девочки. Надя хотела сказать им, что она новенькая, но не успела, потому что девочка, стоящая позади всех, вдруг воскликнула:

– Ермакова, это ты? Надо же! – И, обернувшись к подругам, объяснила низким, чуть грубоватым голосом: – Мы с Надькой прошлым летом в санатории вместе лечились на море. Бояка она жуткая. Никогда в воду без матери не входила. Всегда за ручку.

– Мама боялась, что у меня будут судороги, вот и не отпускала одну, поспешила объяснить Надя, а про себя подумала: «Какая же противная эта Галька! Не успели встретиться, а она уже свой вредный характер показывает. Теперь девочки подумают, что я трусиха».

 

 

 

 

 

Но никто из них не обратил внимания на слова Гали Скульской. Самая высокая девочка, в очках, спросила Надю:

– А ты откуда приехала?

– Из Москвы, – ответила Надя. – Раньше мы жили в пригороде, а когда Москва стала расширяться, мы тоже стали Москвой.

– А как наш Киев вырос! – снова воскликнула Галя Скульская. – Наверное, раз в десять. Киев самый красивый город в мире!

– Ты так потому говоришь, что в Баку не была, – возразила ей черноглазая Джаннат Шамхалова. – Наш город на серебряном море стоит. Про него даже в песне поётся: «Ты в море шагнул, Баку, ты моря хозяин, Баку».

– А я тебя уже в коридоре видела, – перебив Джаннат, сказала Наде хорошенькая и самая маленькая девочка с аппаратом на руке.

Это у неё рука была в таком положении, точно приветствовала всех. На её руку Надя ещё в коридоре обратила внимание, а вот большие голубые глаза и длинные густые ресницы заметила у девочки только сейчас.

– Дайте мне кто‑нибудь карандаш и листок бумаги, – спохватилась Надя, маме записку написать. Она внизу ждёт.

Хорошенькая Оля и девочка в очках, Варя Осипова, протянули Наде авторучки с бумагой. Чтобы никого не обидеть, Надя взяла у Олечки авторучку, а у Вари листок бумаги и, подойдя к тумбочке, стала писать:

«Мама, мне здесь нравится. В нашей палате лежит Галя Скульская. Помнишь, прошлым летом мы познакомились с ней на юге. Принеси мне конфет, печенья и лимонада. А то у всех тумбочки полные, а у меня совсем пустая. Целую тебя очень крепко. Надя».

Только Надя кончила писать, как в палату вошла нянечка с карандашом и бумагой.

– А я уже написала, – сказала ей Надя.

– Вот и хорошо, – принимая из её рук записку, проговорила нянечка и перед уходом наказала девочкам: – Смотрите не обижайте свою новую подружку!

– Мы её сейчас испытаем! – весело крикнула вдогонку ей Галя Скульская.

Надя насторожилась: что ещё затевает Галька? Но Варя Осипова поспешила успокоить ее:

– Игра у нас такая. Её один мальчик придумал, который тут лечился. «Лучший клоун» называется.

Скульская пододвинула поближе к дверям стул, села на него так, чтобы видеть все пять кроватей, и стала объяснять Наде игру «Лучший клоун».

– Значит, так. В цирк приходит фотокорреспондент из газеты. У него задание: сфотографировать лучшего клоуна. Клоунами будете все вы, а я фотокорреспондент. А как из вас лучшего выбрать? Вот корреспондент и решает: как хлопнет в ладоши, все клоуны застывают в смешных позах. А он выбирает из них самого плохого и выставляет с арены…

– То есть из игры, – пояснила Варя.

– Потом снова хлопает, и так до тех пор, пока не останется один – самый смешной клоун. Тот и считается победителем. Ясно?

– В нашей палате самая лучшая клоунша – Джаннат, – сказала Олечка. – Мы её никак не перекорчим.

– Приготовились! – крикнула Скульская и, выждав несколько секунд, хлопнула в ладоши.

Девочки тотчас состроили смешные рожицы. Кто на какую способен. Маленькая Олечка с весёлым видом высунула язык и немигающим взглядом уставилась на Скульскую. Варя приставила к носу обе руки и быстро замахала пальцами, точно показывала кому‑то длинный нос. Джаннат сморщилась так сильно, точно съела горькую‑прегорькую таблетку. Даже её прямой и остренький носик вдруг раздулся и потолстел. Наде стало смешно, и, вместо того чтобы самой что‑то изобразить, она засмеялась.

– Смеяться нельзя! – закричала на неё Скульская. – Ты не зритель, а клоун.

– А может, она клоун, который смеется, – заступилась за Надю Варя Осипова, – откуда ты знаешь?

– Да, клоуны всегда смеются! – схитрила Надя и, указав пальцем на Скульскую, засмеялась ещё громче.

– Тогда ты выходи из игры, – сказала Варе сбитая с толку Скульская. Ты совсем не смешно сделала свой длинный нос.

Варя не возражала. Главное, чтобы первой не вышла из игры новенькая. А то за ней закрепится слава самого плохого клоуна палаты. А пока у них такого нет. Олечка, Варя и Скульская никак не превзошли друг друга, хотя в жизни Скульская очень любит гримасничать. Наверное, потому в игре она всегда хочет быть фотографом.

Скульская снова захлопала в ладоши. Джаннат тут же скомкала бумажку, сделала её похожей на маленького страшного и усатого жука и посадила себе на нос. Глаза Джаннат сразу стали испуганными, готовыми вот‑вот выпрыгнуть и покатиться по её носу, чтобы сбить с него усатое чудище. А Надя, увидев это, до предела вытянула свои губы и озабоченно и вместе с тем смешно принялась сдувать с носа Джаннат страшного жука. Жук быстро упал. Но их игра на этом не кончилась. Надя быстро подбросила его и пришлёпнула себе на нос. Точно жук сам перелетел туда. И тут уж Джаннат принялась сдувать усатое страшилище с носа своей подруги, а Надя, дрожа от страха, начала вращать глазами.

Олечка так загляделась на них, что даже забыла состроить смешную рожицу. Поднесла только руки к ушам.

– Я снимаю Джаннат, – отсмеявшись, объявила Галя Скульская.

– Я бы сфотографировала обеих, – высказала своё мнение Варя.

– Двоих нельзя, – тотчас возразила Олечка, – это не по правилам. Пусть ещё кого‑нибудь представят, пусть ещё! Мы выберем.

Но тут вошла нянечка Нина и объявила:

– Игра кончается, клоунам пора обедать.

Галя, Джаннат и Олечка тотчас вышли из палаты, а Варя откинула одеяло и сказала нянечке:

– Я только чехол перевяжу.

Она придвинула к кровати стул и, положив на него ногу, стала медленно стягивать с неё чехол. Надя посмотрела на открывшийся аппарат и ужаснулась. Варина нога была продета в два металлических кольца величиной с глубокую тарелку. Из колец торчали во все стороны блестящие спицы. А выходили они прямо из ноги и прикреплялись к кольцам металлическими зажимами, похожими на подвязки.

«Если спицы выходят с обеих сторон ноги, значит, ими прокалывают кость, – сообразила Надя и расстроилась окончательно. – Ведь сверлить кость очень больно».

– И ты марш в столовую, чего пригорюнилась? – обратилась к ней нянечка и погладила Надю по волосам.

Надя не выдержала и разрыдалась.

– Ну чего ты, чего? – закудахтала над ней маленькая нянечка. – Вареньке ведь только три дня назад операцию сделали, вот и ходит с трудом… Погоди, Варюша, я тебе подсоблю. – И нянечка помогла ей встать с кровати.

А Надя никак не могла перестать плакать. Хотела и не могла. Так всё хорошо началось, когда в весёлую игру играли. Надя даже забыла, что она в больнице… А ведь скоро ей самой наденут этот страшный аппарат.

– Таким героем пришла, а ревёшь без причины, – подавая Варе костыли, говорила Наде нянечка. – И потерпеть‑то придётся всего ничего, а потом так будешь резвиться и бегать на этих аппаратах, что врачи сердиться начнут. Вон Лайна из седьмой палаты уже на вторую неделю после операции одна танец трёх лебедей нам станцевала. – И маленькая нянечка сама прошлась по палате лебёдушкой.

Надя не удержалась и рассмеялась сквозь слёзы.

– Вот и перестал дождик лить, – улыбнулась ей нянечка. – Ты погоди, познакомишься с нашей «Птичьей палатой», так совсем развеселишься. Знаешь, какие там малыши потешные! В момент со смеху уморят. Один Юрик Хохлачёв чего стоит. Ему всего девять месяцев. Он с мамой лежит. А отец его электромонтёр. Так ежели Юрик увидит где лампочку, сразу показывает на неё пальцем и кричит, ровно заводской гудок: «Папа‑а‑а!» Он, верно, думает, что все провода да лампочки проводит его отец. Говорить‑то ничего не умеет ещё, вот и кричит на лампочки: «Папа‑па го‑го!» – Маленькая нянечка присела к Наде на краешек кровати и заговорщически предложила: – Потопали в столовку!

Надя отказалась. Мама хорошо накормила её перед больницей, и есть не хотелось. Нянечка покачала головой и вышла. А Надя, вспомнив о маме, загрустила ещё больше. Теперь она не увидит маму до самого воскресенья. Приёмные дни в детском отделении два раза в неделю. Каждый день пускают мам к тем детям, у кого недавно сделана операция. Значит, ко всем, кроме неё, завтра и послезавтра придут мамы. Нет, такой одинокой и заброшенной она ещё никогда себя не чувствовала… ей стало ужасно тоскливо. Хорошо, что в палату спять вошла маленькая нянечка. Она держала в руках полную сумку.

– Принимай, Наденька, гостинца. Вот тебе мама сколько накупила!

– Ой, зачем это она… – смутилась Надя, беря из рук нянечки тяжёлую сумку, и вдруг обрадовалась: – Девочки придут из столовой, а я их угощу конфетами и соком. И вы, нянечка, приходите. Мы тут пир устроим.

– Ну и затейница ты! – засмеялась нянечка Нина и пообещала: – Приду к вам, зайду, только приберу в коридоре. – И она ушла, захватив с собой пустую сумку.

А Надя принялась расставлять на большом столе, который стоял у окна, бутылки с яблочным соком и раскладывать печенье с конфетами на вырванные из блокнота бумажные листочки. Как хорошо, что ей пришло в голову устроить этот пир. Наде очень хотелось хоть чем‑нибудь порадовать девочек. Ведь у Джаннат с Галей на ногах тоже такие же мешки, и им, наверное, очень больно.

Разложив угощение, Надя отошла к дверям и с удовольствием оглядела стол. Скорей бы приходили её новые подружки!

 

Глава шестая. Первое утро

 

Девочки напировались так, что маленькой нянечке Нине пришлось отводить их ужинать под конвоем. После ужина все смотрели в холле телевизор, а потом легли спать.

– Кто какой сон увидит, рассказывать не скрывая, – закутываясь в одеяло, объявила Джаннат Шамхалова.

– Хорошо, – ответила ей Олечка и тут же уснула.

– Что рассказывать, если мне почти ничего никогда не снится, – зевая, возразила Скульская.

Надя тоже скоро уснула и спала крепко, без всяких снов, до тех пор, пока их всех не разбудила усталая и немного бледная после ночного дежурства маленькая нянечка.

– Девочки, просыпайтесь! Скоро врачи придут, а вы ещё неумытые.

Надя приоткрыла глаза и увидела, что нянечка Нина стаскивает одеяло с Олечки. Она была ужасно сонная, но всё равно очень хорошенькая, прямо куколка из магазина.

– Ну, Ниночка, ну дай ещё немножко поспать, – капризным голосом просила она. – Я сон не досмотрела.

– Запомни, на чём остановилась, и в тихий час досмотришь, – ответила ей маленькая нянечка и, чтобы окончательно разбудить Олечку, спросила: – А тебе что снилось‑то?

– Ой, что мне снилось! Просто чудо! – садясь на кровать, всплеснула здоровой рукой Олечка. – Будто я приехала домой совсем здоровая. Всё‑всё у меня срослось как нужно. А аппарат с кольцами и спицами везде за мной ходит. Куда бы я ни пошла, везде за мной идёт. Я даже рассердилась на него и ногами затопала. А потом позвала тётю Ганночку, и она его в кладовку заперла.

– Всё‑то в твоём сне перепуталось, – потягиваясь в постели, фыркнула Галя Скульская. – Тётя Ганна здесь работает, а во сне ты уже дома была. Как же она могла запереть аппарат в кладовую?

– А вот так: взяла и заперла! – рассмеялась Олечка, показывая свои ровные, белые зубы.

Надя ещё не видела тёти Ганны, но вчера во время пира узнала от девочек, что тётя Ганна «директор» всех колец, спиц, зажимов, костылей и ортопедических подушек, обтянутых клеёнкой и набитых войлоком. Их подкладывают больным после операции, чтобы ноги и руки находились в нужном положении. Девочки очень хорошо относились к тёте Ганне. Даже ворчливая Галя сказала:

– Её Глафирой Павловной зовут, а Ганночкой старшие ребята прозвали за то, что она очень внимательная к больным.

– Она мне так после операции постель взбила, что нога сразу перестала ныть, – протирая платком очки, сказала Варя.

– А мне костыли бинтами знаешь как обмотала! Даже под мышками совсем больно не было, – сверкнула своими чёрными глазами Джаннат Шамхалова.

– Всё равно лучше всех у нас сестра‑хозяйка, – подпрыгивая на кровати, объявила Олечка. – Она мне всегда расшитые полотенца даёт.

Девочки поспешили в умывальню, а когда вернулись, увидели на своих кроватях чистое бельё, а на тумбочках новые салфетки. Значит, к ним заходила сестра‑хозяйка.

К обходу врачей девочки были уже умыты, причёсаны и сидели на кроватях с таким видом, точно в гости собрались.

Отворилась дверь, но вместо врачей, к которым Надя приготовилась, в палату просунулся голубой бант с большими любопытными глазами.

– Верив топ‑топ! – объявили любопытные глаза и исчезли, оставив дверь приоткрытой.

– «Птичья палата» всегда всех об обходе предупреждает, – сказала Наде Джаннат Шамхалова.

Почти тут же к ним вошли та самая женщина‑врач, которая осматривала Надю вчера, молодой врач‑практикант и дежурная сестра.

Вероника Ивановна была заведующей детским отделением.

– Доброе утро, девочки, – сказала она всем и стала смотреть температурные листы, привешенные к кроватям.

– Доброе утро, – нестройно ответили девочки, следя за врачом.

Вероника Ивановна осталась довольна всеми. Даже чуть‑чуть повышенная температура у Вари из Братска её не смутила: воспалительный процесс вокруг одной спицы начал затухать.

– Почему не подняли вчера кровать? – спросила она сестру, перейдя к Гале Скульской. – Из‑за вашей небрежности у девочки небольшой отёк пальцев ноги. Сейчас же установите кровать как нужно и сделайте массаж.

Сестра записала в блокнот распоряжение Вероники Ивановны и стала нервно покусывать кончик шариковой ручки. Конечно, ей было неприятно получать замечание при всех. Но ведь она сама виновата. Не подняла с одной стороны ножки кровати, вот у Гали и получился отёк.

Вероника Ивановна внимательно осмотрела у Олечки руку в аппарате и сообщила, что у неё хорошие снимки. Кость срастается правильно, и мозоль уже крепкая.

Олечка была в восторге. Она захлопала здоровой ладошкой по коленке и показала Веронике Ивановне расшитое полотенце, которое оставила ей сестра‑хозяйка.

– Смотри не корми его киселём, – пошутила Вероника Ивановна и, осмотрев Джаннат Шамхалову, строго предупредила: – Надо больше ногу разрабатывать, а то коленка не будет разгибаться.

– Надо, – покорно согласилась Джаннат. – У нас в Баку даже здоровым говорят: «Будешь двигаться – через хребет перевалишь, засидишься – в яму свалишься».

– Вот видишь, – улыбнулась Вероника Ивановна и пошла к дверям.

Надю Вероника Ивановна не осматривала. Ей пока ничего не сделали.

– Кто на что жалуется? – спросила она перед уходом.

Девочки молчали. И вдруг раздалось всхлипывание.

– Ты что, Скульская? – обернулась к ней Вероника Ивановна.

– Мне ногу больно, которая отекла, – выдавила из себя Галя.

– Это неправда, – возразила Вероника Ивановна, – нога у тебя немножко отекла, но болеть она не может.

– А у меня болит, – уже совсем неуверенно пробурчала Галя.

– Любишь ты, Скульская, фантазировать, – укорила её Вероника Ивановна и обратилась уже к Наде: – Тебе у нас нравится?

– Да, – кивнула Надя головой и решилась спросить то, что её мучило уже второй день: – А когда мне сделают операцию?

– Будем тебя готовить, – ответила Вероника Ивановна и сказала сестре: Сегодня же начните делать анализы.

Сестра снова записала распоряжение Вероники Ивановны в свой блокнот. А Вероника Ивановна перед уходом ещё раз погладила Олечку по её кудрявой головке.

Олечка была всеобщей любимицей. Одна Галя Скульская относилась к ней безразлично. По возрасту Олечке полагалось лежать в палате первоклассников, но там нет мест, вот её и положили к старшим. Надя как увидела Олечку, сразу назвала её про себя «Куколкой». Но дня через два, когда Олечка надела свой зелёный халатик, а на волосы повязала красную косыночку, Надя переименовала её в «Земляничку».

Зато Скульскую за её въедливый характер Надя прозвала «Цибулей». По‑украински «цибуля» – «лук». Галя всегда злилась, если лук попадался ей в супе, и кричала: «Паршивый цибулька весь суп испортил!» И отставляла тарелку. Кроме того, лук едкий, от него даже плакать хочется, когда начнёшь резать. И от Гали девочки не раз плакали. Особенно Олечка. Вот Надя и прозвала её Цибулей.

Вообще Галя держалась в палате, как самая тяжёлая больная, часто охала, жаловалась на боль, а во время обхода врачей всегда старалась, чтобы они уделяли ей внимания больше, чем другим. А ведь у неё всего лишь была искривлена одна нога, и то не сильно. Надя ещё прошлым летом, в санатории, заметила, что Цибуля любит вредничать. Вот и три дня назад позвала Надя всех девочек на пир, который устроила так неожиданно. Все обрадовались, быстро сели за стол, а Цибуля подошла к столу с таким видом, будто делает Наде громадное одолжение. И под конец пира, когда на тарелках почти ничего не осталось, Галя спросила Надю:

– Небось не всё на стол выложила, припрятала что‑нибудь сладенькое?

От такого вопроса Надя даже растерялась.

– Ничего не осталось, можешь проверить, – сказала она и покраснела, точно в самом деле что‑нибудь припрятала.

«Какая же эта Скульская бессовестная! И сама неприятная: глаза – щёлки, нос толстый и уши оттопыренные. Даже волосы их не скрывают. Одним своим кислым взглядом на кого хочешь тоску нагонит».

Вот Джаннат Шамхалова совсем другая – весёлая, простая. И смуглое личико у неё очень симпатичное. Особенно когда Джаннат поёт. Голос у неё звонкий‑звонкий. Могла бы со временем певицей стать или музыкальным клоуном. Женщины тоже такими клоунами бывают. Даже интересно: снимет клоун после выступления парик с носом, а под ним женское лицо. Но Джаннат хочет быть учительницей. Только бы ноги вылечить!

Впрочем, больше всех Наде понравилась самая высокая девочка в их палате – Варя из Братска. Конечно, не потому, что она уже хорошо выросла и могла не опасаться, что останется маленькой на всю жизнь. Варя понравилась ей своим спокойным, справедливым характером и ещё умением постоять за себя и подруг. Как раз этого‑то не хватало самой Наде.

Варя была некрасивая, всегда ходила в очках, но две толстые косы, которые она укладывала венцом вокруг головы, шли к ней. И имя Варе очень подходило. В нём тоже слышалось что‑то мягкое и приветливое.

Наде захотелось подружиться с Варей, и после обхода врачей она ей сказала:

– Давай помогу убраться в тумбочке. Ведь тебе трудно наклоняться. – И, не дожидаясь ответа, Надя раскрыла дверцу Вариной тумбочки. – Ой, как тут чисто! – вырвалось у нее. – Выходит, мне не у тебя, а у себя убираться надо.

Девочки рассмеялись и стали вместе выбрасывать из Надиной тумбочки всё лишнее.

– Какие в нашем коридоре красивые вазочки висят, – сказала Надя, расставляя у себя в ящике стеклянные банки с компотом (вчера их принесла мама). – Прямо настоящие стволы берёзок! И на каждой божья коровка ползёт.

– Ну да? – удивилась Варя. – Какая же ты наблюдательная! Я больше тебя здесь лечусь, а коровок на вазочках не заметила.

Наде это было очень приятно услышать. Ведь она в самом деле любит наблюдать и почти всегда что‑нибудь подмечает. Вот и врачей‑женщин она уже ни за что не спутает с медсёстрами, а медсестёр с нянечками. Хотя никаких отличительных знаков, как военные, они не носят. Зато, если внимательно приглядеться, их можно различить по халатам.

Врачи надевают халаты с отложными воротничками и застёгивают их впереди на все пуговицы. На головах у них белые стоячие колпачки. Халаты у врачей накрахмалены так, что, проходя мимо больных, они оставляют какой‑то вкусный хруст, точно кто‑то рядом с аппетитом жуёт капустную кочерыжку.

Медсёстры носят халаты без пуговиц. У них на халатах пояс, который завязывается замысловатым бантом сзади. На головах у медсестёр не шапочки, а белые косынки. Карманы на халатах всегда оттопырены, потому что там лежат бинты и пакетики с таблетками.

А у нянечек хоть халаты надеты правильно, но кажется, что они носят их задом‑наперед. Это потому, что застёжка у них на спине. Рукава у всех нянечек засучены по локоть. Ведь они постоянно что‑то трут, моют, чистят. Надя не успела вспомнить, какие у них косынки, как вошла нянечка Нина и сказала:

– Погодка‑то, точно лето посерёдке, а вы закупорились. А ну марш на улицу! Мы вам тут порядок наведём. Генералку устроим.

– А почему ты не дома? Ведь всю ночь дежурила? – спросила её Варя.

В ответ маленькая нянечка только руками замахала.

Все знали, что больница для неё – родной дом. Прикурнёт где‑нибудь в уголке после ночного дежурства часок‑другой – и опять за дела. Маленькая нянечка даже в выходные дни в больницу заглядывала. Кому‑то принесёт продукты с рынка, а про кого‑то ей самой узнать захочется, как себя чувствует. Наверное, поэтому её все так и любили.

– А что такое «генералка»? – спросила Надя у девочек.

– Это такая уборка, когда всё вверх дном переворачивают, – проворчала недовольная тем, что надо выходить из палаты, Галя Скульская и тут же предупредила нянечек: – В моей тумбочке ничего не трогайте, сама уберу.

Девочки пошли в сад, а маленькая Нина и другая нянечка, пожилая и грузная, напоминающая своим постоянным пыхтением стиральную машину, уже принялись мыть окна. Потом они вымыли пол, протёрли стеклянную дверь и вынесли во двор одеяла с матрацами. Там они на специально устроенном длинном столе начали выстукивать всё палками.

– Опять, наверное, к нам какое‑нибудь начальство явится, – глядя на нянечек, проворчала Галя‑Цибуля.

 

Глава седьмая. Началось!

 

Ворчала Галя зря. Назавтра в детское отделение не явился никто, кроме медсестёр, которые брали у Нади мазок из горла, кровь из пальца, измерили ей давление и, наконец, повели фотографироваться. Сняли Надю три раза: боком, прямо и спиной. Вернувшись от фотографа, она сейчас же спросила девочек:

– Что мне ещё осталось проверить?

Все стали вспоминать, что им делали перед операциями, но оказалось, каждую проверяли по‑разному, и что будут делать Наде еще, никто не знал.

До обеда больше Надю никто не беспокоил, а после тихого часа, когда она вышла на минутку из палаты, дежурная медсестра передала девочкам, чтобы Надя никуда не отлучалась, так как очень скоро ей нужно будет идти на разбор.

Непонятное слово «разбор» встревожило Надю, она даже побоялась спросить, что это значит. Решила додуматься сама. Надя любила разбираться в непонятном без посторонней помощи. Села на кровать и стала рассуждать так, точно объясняла себе трудную задачу:

«Разбирать можно книги, укладывая их по порядку на полки. С учительницей русского языка, которая ходит ко мне на дом, мы делали разбор ошибок в диктантах».

Но как могут разбирать врачи её, Надя так и не сообразила. Вместо этого начала клевать носом. Должно быть, от напряжения. Прилегла на кровать, повздыхала немножко и задремала. Во сне Надя увидела вот что: будто самый главный доктор (а Надя его ещё в глаза не видела и во сне не разглядела) велел санитарам положить её на операционный стол, потом сделал Наде укол и вдруг взял её руку и, точно какой‑нибудь посторонний предмет, отложил в сторону. Потом туда же положил другую Надину руку. Надя видит это, а сказать не может. Ведь она под наркозом. Только удивляется, зачем ей разбирают руки, когда надо исправлять ноги? И тут она испугалась: вдруг её руки перепутают с Таниными или Валеркиными, ведь они тоже назначены на разбор. Должно быть, от испуга и проснулась. Лицо у Нади горело, губы дрожали.

– Ну чего ты мечешься точно угорелая, – сказала ей нянечка Нина, стараясь успокоить девочку.

– Разбор – это… что такое? – не выдержала Надя.

«Вот что её тревожит, бедняжку», – поняла нянечка и объяснила:

– Разбор для вас самое лёгкое дело. Стой перед врачами да ходи, как они скажут. Вот врачи на разборе головы поломают, потому как они решают, с чего твоё лечение начать да чем кончить. А тебе ничегошеньки не сделают.

– А на разборе много врачей? – выдохнув страх, спросила Надя.

– Много, – сказала нянечка, – кому и не надо, приходят. Чтоб от нашего Кирилла Андреевича его науку перенять.

– Значит, я его увижу? – обрадовалась Надя.

– А как же, – кивнула головой нянечка, – без него разборов не делают. Сначала наглядятся все на тебя, а потом он спросит, что они думают. Ну, значит, как тебя лучше оперировать. И если скажут, как и он сам думает, очень обрадуется.

– А если по‑другому? – снова встревожилась Надя.

– Тогда меж ними начнётся… диспут.

– Что это?

– Ну, станут врачи друг дружку убеждать, правду свою доказывать. А как выговорятся все, на Кирилла Андреевича посмотрят. На чьей стороне он будет, те и окажутся именинниками.

– А Кирилл Андреевич никогда не ошибается? – с надеждой спросила девочка.

– Слышала пословицу: «Тот никогда не ошибается, кто ничего не делает»? – ответила нянечка Нина. – А иной раз и такое случается: никто именинником не выходит. Укажет им Кирилл Андреевич, чего не углядели, да не додумали, ну и, конечно, огорчатся все.

Тут за Надей пришла дежурная медсестра.

– Как вызовут в кабинет, быстренько разденься и на вопросы отвечай быстро. Кроме тебя, на разборе будут ребята из других отделений, предупредила она и повела Надю на второй этаж, где находится кабинет главного хирурга.

В приёмной, перед кабинетом, было много мальчиков и девочек.

– Кто пойдёт первым? – громко спросила ребят Вероника Ивановна.

– Можно, я? – вдруг осмелилась Надя и тут же испугалась. Но было уже поздно: Вероника Ивановна взяла Надю за руку и ввела в кабинет.

– Разденься, девочка, – сказала Наде румяная сестричка с красивыми ногами в туфлях на высокой платформе.

На такие ноги Надя всегда смотрела с завистью и болью. Почему другие рождаются с красивыми, здоровыми ногами, а она всю жизнь мучается? Только зря Надя так подумала. Потом, когда она вернулась в палату после разбора, Варя спросила ее:

– Обратила внимание на сестру, которая была на разборе?

– А что? – встрепенулась Надя.

– У неё тоже ноги болели. Одна была тоньше и короче другой. Это наш доктор сделал их такими ровными.

– Даже трудно поверить, – подивилась Надя.

А разбор у Нади прошёл так. Войдя в кабинет, она быстро разделась и осталась в одних трусах. Сестра с красивыми ногами поставила её на край ковровой дорожки, у самой двери. Врачи, оглядев Надю, стали тихо переговариваться между собой. Наде очень хотелось посмотреть на них и найти главного доктора, но она боялась поднять глаза и смотрела в пол.

 

 

– Подойди к нам поближе, девочка, – сказал врач с маленькими, коротко подстриженными усиками.

«Может, он и есть главный? Ведь он приказывает – значит, главнее всех других. И усы у него. Девочки говорили, что Кирилл Андреевич с усами», подумала Надя.

Она подтянулась и хотела пройти так, как старалась ходить по улицам, чтобы на неё меньше обращали внимание. Но тут другой врач, который до этого сидел за столом и просматривал какие‑то бумаги, поднял голову и улыбнулся Наде. И он тоже оказался с усиками. Вот попробуй разберись!

Задумавшись, Надя расслабилась и заковыляла по ковровой дорожке, точно гусыня.

– Бёдра кривые, голени тоже… – тотчас зашушукались врачи, а тот, что улыбнулся Наде, протянул им рентгеновские снимки и попросил Надю:

– Пройдись ещё раз от нас к двери.

Надя повернулась, пошла, а сама думает:

«Не может быть, чтобы это был главный. Все главные строгие и не улыбаются».

Дошла Надя до двери и услышала густой мужской голос:

– Обратите внимание на её походку. Видите, как трудно она переступает.

«Вот главный! – вспыхнула Надя. – Только он может указывать другим», и обернулась без разрешения.

Уж очень хотелось ей поскорей рассмотреть доктора, о котором она слышала столько хорошего.

Одна мама уже поправившейся дочери рассказывала Надиной маме: «Он был наша последняя надежда. Все врачи от нас отказались. А он взялся. И вот смотрите!» – и она с гордостью продемонстрировала им свою прямоногую дочь. Надя тогда очень разволновалась. А теперь этот замечательный доктор был перед ней. Теперь он стал её надеждой. Надя уставилась на него, как на волшебника из той самой сказки, которую она за все годы леченья нафантазировала себе. И ей вдруг стало обидно, что такой знаменитый и талантливый доктор ничем не выделяется из всех. Даже узнать его нельзя сразу. Вот тот, с подстриженными усиками, и то заметнее. Он даже сестре приказал:

– Уведите девочку!

– Но не совсем, – быстро добавил Кирилл Андреевич.

Надя не успела выйти, как услышала голос врача с усами:

– Правое бедро у неё кривее левого. Надо начинать с него.

– А может, с голеней? – неуверенно возразил женский голос.

«Начинается диспут», – вспомнила Надя нянечкины слова.

И верно. Только она вышла, как врачи заговорили все разом, точно школьники на перемене. Главный доктор слушал их молча, облокотившись на стол. Его пристальный взгляд не отрывался от глаз говорившего. Но вдруг он оживился. Подергал себя за усы и весело сказал:

– А разве не могут исправленные голени помочь нам выпрямить бедра? Я имею в виду именно этот случай. Вот, посмотрите‑ка. – И он стал показывать врачам Надины снимки.

Диспут прекратился. Врачи посовещались и согласились с главным. Тот, у которого были маленькие подстриженные усики, даже смутился. Взлохматив шевелюру он проговорил:

– Это возможно, но трудно и… даже рискованно.

– Так надо же когда‑нибудь попробовать, – возразил ему Кирилл Андреевич, – а всю жизнь сомневаться ещё труднее. – Тут главный доктор, прищёлкнув языком, попросил румяную медсестру снова пригласить к ним Надю.

Надя вошла встревоженная. Вдруг врачи, посовещавшись, решили, что оперировать её бесполезно. Наверное, от волнения Надя не дождалась их ответа и спросила:

– У меня будут прямые ноги?

– Будут! – раньше главного сказал молоденький врач с усиками.

– Только сначала будет и больно, – посмотрев на неё, сказал Кирилл Андреевич. – Ты готова потерпеть?

– Больно? – с испугом переспросила Надя.

– Да, – кивнул головой главный доктор и снова улыбнулся, – но терпимо.

У него была какая‑то особенная улыбка. Ей просто нельзя было не верить.

– Как зубы болят или сильнее? – спросила Надя.

– Пожалуй, похоже, – согласился главный доктор.

– Вытерплю, – уже расхрабрившись, сказала Надя и, чтобы никто не сомневался, похвасталась: – У меня уже три зуба болели.

– Ну, тогда всё в порядке! – весело рассмеялся Кирилл Андреевич.

– Значит, начнём с правой голени, Она у неё кривее, – снова высказался врач с усиками.

На этот раз главный доктор почему‑то ничего не ответил. Он опять склонился над рентгеновскими снимками и задумался. Надю отпустили в палату.

– Раз тебя разбирали, значит, на этой неделе сделают операцию, отрываясь от книги, сказала ей Варя.

– Могут не успеть, – тотчас возразила ей Галя‑Цибуля, жуя овсяное печенье. – Ещё с прошлого вторника кто‑то остался.

– Ты‑то откуда знаешь! – рассердилась на неё Джаннат Шамхалова и объяснила Наде: – Если кровь из вены возьмут и вечером с тобой доктор поговорит, который усыпляет, значит, утром обязательно сделают.

– Этого доктора дежурная сестра по телефону вызовет, – добавила Олечка. – Он тебе зелёную конфетку принесёт. Вкусную.

Надя послушала девочек и вышла в холл. Там она села на диван, раскрыла книгу, которую оставил кто‑то из ребят на журнальном столике, а сама стала потихоньку следить за дежурной сестрой. Как она дотронется до телефонной трубки, у Нади по спине мурашки пробегают. Сейчас, думает, сообщит врачу‑наркотизатору, чтобы пришёл к ней.

Посидела она с полчаса – сестра никому не звонит. Устала Надя, решила в «Птичью палату» заглянуть. Что там за веселье такое? Только посмотрела, как Джаннат хоровод с малышами водит, а Варя её уже в холле ищет: дежурная сестра только что заявку на неё по телефону дала.

Увидела медсестра Надю и увела в специальный кабинет – брать кровь из вены.

Надя напряглась и приготовилась к самому худшему, но она даже не успел испугаться укола, как сестра сказала: «Всё в порядке».

– Спасибо, – с облегчением произнесла Надя и побежала в палату. А там её уже ждал врач‑наркотизатор.

– Ты знаешь, что завтра тебе будут делать операцию? – спросил он.

– Знает, знает, – ответили за Надю девочки, – мы её уже подготовили.

– То‑то, я смотрю, глаза у неё такие испуганные, – пошутил врач, наверное, от подготовки?

Надя улыбнулась и закивала головой.

– А как мы спим? – спросил её врач. – Не чихаем, не жалуемся на живот?

Надя ни на что не жаловалась. Врач пожелал ей спокойной ночи и ушёл.

– Он тебе конфетку потому не дал, что ты уже выросла, – решила Олечка и приказала Наде: – Спи! Перед операцией надо хорошо выспаться.

– Она завтра и так выспится, во время операции, – сострила Галя‑Цибуля, но, заметив на себе осуждающий взгляд Вари, поспешно добавила: – Я же шучу. А вы, девочки, не разговаривайте и погасите свет.

– Думай о чём‑нибудь весёлом, – посоветовала Наде Джаннат Шамхалова, тогда быстро уснешь. Я перед операцией всё весёлые песни про себя пела. И уснула скоро.

– А что тебе приснилось? – спросила Олечка.

– Наш главный доктор в костюме джигита и на коне, – ответила Джаннат. А конь под ним не скачет, а перелетает через какие‑то горы и реки, как птица. Точно волшебник.

– Наш главный доктор тоже волшебник, – сказала заботливая Варя и щелкнула выключателем.

«Всё‑таки хорошие у меня в палате подружки», – подумала Надя и, закрыв глаза, стала вспоминать, как они с папой ходили в новый московский цирк и какие смешные там были клоуны. И как это ей не пришло в голову состроить во время игры в «Лучшего клоуна» такую же уморительную рожицу, какая была у красноносого чудака в узком пиджаке и коротеньких брючках. Если б состроила, наверняка бы стала победительницей.

 

Глава восьмая. Карантин

 

Проснулась Надя от взволнованного разговора в коридоре.

– Нянечка, откройте изолятор и проветрите его, – говорил чей‑то мужской голос.

– Это, наверное, дежурный врач… – зашептала Варя. Её тоже разбудил незнакомый и довольно громкий в ранние часы голос. – Кто‑то заболел.

– Опасно, должно быть, если в изолятор кладут, – высунулась из‑под одеяла Джаннат Шамхалова. Она всегда спала накрывшись с головой.

Разговор девочек услыша