Великий князь говорить будет

 

Боярин Афанасий Бутурлин имел острый и злой язык. Не может Бутурлин удержаться, чтобы не сказать о ком‑нибудь нехорошего или колючего слова.

Еще когда Шуйские были в силе:

– Разбойники! – называл всех Шуйских. Не лучшие слова говорил и о князе Вельском. – И этот – разбойник. Вурдалак! Встретишься с ним на большой дороге – без ножа зарежет.

Великую княгиню Елену Глинскую, мать Ивана IV, и ту и хитрой лисой, и змеей называл. Даже про молодого великого князя, случалось, не удержится – недоброе бросит. Правда, не громко, не вслух. А лишь при надежных, доверенных людях:

– Послал нам Господь звереныша.

А еще любил боярин Бутурлин при любом разговоре всегда первым выпрыгнуть, по любому поводу свое мнение первым высказать. Другие бояре только еще прикидывают, что бы сказать, а он тут как тут – готовы слова бутурлинские. Вот и великого князя повадился боярин перебивать.

Посмотрел на него однажды косо великий князь Иван. Посмотрел второй раз косо. Что‑то, видать, в уме отметил.

Нужно сказать, что боярин Афанасий Бутурлин таким был не один. И другие бояре наперед великого князя лезли. И у этих свои советы, свои мнения. Едва поспевает молодой князь крутить головой налево, направо. Советы и наветы то одного, то другого боярина слушать.

В 1545 году великому князю Ивану исполнилось 15 лет. По порядкам того времени это считалось совершеннолетием.

В Кремле торжественно отмечался день рождения Ивана IV. Зашел разговор о делах государственных. Не удержался боярин Афанасий Бутурлин, по старой привычке и здесь первым сунулся.

Грозно посмотрел на него великий князь. Не заметил этого Бутурлин. Ведет себя, как глухарь на току, – ничего не видит, ничего не слышит. Словами своими, всякими советами и наставлениями упивается.

Нахмурились Ивановы брови. Хоть и юн, а глаза свинцом налились.

На следующий день великий князь Иван вызвал своих приближенных и приказал отрезать язык боярину Бутурлину. Узнали другие бояре. Притихли. Ясно: не им теперь лезть с речами, с советами.

Великий князь говорить будет.

 

Хочу жениться

 

Кончилось Иваново детство. Повзрослел. Поумнел, остепенился. Великому князю Ивану исполнилось 16 лет.

– Хочу жениться, – объявил боярам.

В те времена рано женились. Да и царь без жены – не царь, не положено.

Стали искать для царя невесту.

Где ж ее искать‑то?

– В Литве, вестимо, – говорили одни. – Мать Ивана, Елена Глинская, жена великого князя Василия III, оттуда была. В Литву послов засылать надобно…

Другие не соглашались:

– Не в Литву, а в Византию. Бабка нашего Ивана, Софья Палеолог, мать покойного князя Василия III, – византийская принцесса. Умная женщина была, племянница самого императора!

Спорят бояре, негодуют. В одном согласны: искать надобно в иных государствах: иноземные невесты лучше. Ищут приближенные заморских принцесс. Прикидывают:

– Кто там есть из невест во французском королевстве?

– Кто там есть из невест в немецких княжествах?

– Кого присмотреть на земле греческой, земле сербской, польской или чешской?

И вдруг:

– Не хочу иноземной принцессы, – заявил великий князь Иван. – Желаю найти невесту в России.

Пытаются приближенные объяснить ему про старые порядки:

– Так ведь такое ведется издавна, испокон веков. Вот и батюшка твой великий князь Василий III, и дед…

– Искать в России! – грозно повторил князь Иван.

Пришлось приближенным невесту искать в России. Разъехались гонцы в разные концы Русского государства. Стали отбирать в невесты великому князю самых знатных, самых красивых девушек.

В Москве состоялись смотрины. Выстроились невесты в ряд. Идет вдоль ряда молодой князь. Выбирает себе суженую.

Остановился князь Иван около девушки, которую звали Анастасией.

– Захарьина, – кто‑то назвал фамилию.

– Вот, – указал на девушку пальцем князь.

Видного рода девушка, знатного. Еще в XIV веке ее предок Андрей Кобыла в числе русских знатных людей ходил.

Обвенчали в соборе Ивана и Анастасию Захарьину по тогдашним законам. Пропели священники им здравицу и пожелали счастья на долгие годы.

Свадьбу праздновали несколько дней. Молодые выходили на площади Кремля, представлялись народу.

Бойко идет веселье. Еще бы и дольше праздновали. Да вдруг прервал князь Иван буйные пиры:

– Хватит!

Решил он вместе с молодой супругой отправиться в далекую Троице‑Сергиеву лавру и там помолиться Богу.

Запрягли им княжеский возок. И вновь поразил всех великий князь.

– Нет, – замотал головой Иван.

Решил он отправиться пешком. Не близко Троице‑Сергиева лавра, семьдесят верст от Москвы.

Зима. Ветер срывается стылыми вихрями. Шагает великий князь Иван. Шагает великая княгиня Анастасия.

Верста за верстой. Верста за верстой. Ложится под ноги земля России.

 

Шапка мономаха

 

Стоит Иван IV в храме. Застыл. Свечи горят. Мерцают лампады. Лики святых с икон и со стен смотрят.

Венчание Ивана состоялось в Кремле, в Успенском соборе. Собрались сюда бояре, князья, священники самых высоких званий.

Митрополит – старший из священников – подошел к великому князю, благословил на царство. Надели Ивану IV на голову знаменитую «шапку Мономаха».

Дружно пропели здравицу. Вокруг храма сгрудился народ.

– Что там? – спрашивают друг друга.

– Венчание.

– Кого?

– Князя Ивана.

– На что?

– На царство.

– Как же сие понять?

– Государева власть крепчает.

 

До этого Русским государством управляли великие князья.

И отец Ивана IV – Василий III – был великим князем.

И дед Ивана IV – Иван III – был великим князем.

И все, кто правил Русью до них, тоже в князьях ходили.

При Иване IV кончалось княжество на Руси. Царская власть создавалась.

 

В этот момент появился у Успенского собора Любимка Ноздря. Подошел вплотную. Спросил:

– Что там, любезные?

– Венчание.

– Кого?

– Князя Ивана.

– На что?

– На царство.

– Как же сие понять?

– Государева власть крепчает.

Кончилось богослужение. Стал царь Иван выходить из собора. И тут вдруг посыпались на него золотые монеты. Два знатных боярина стояли на возвышении, бросали деньги. Сыпались они золотым дождем на каменные плиты и ступени у входа в храм. Это было пожелание богатства стране и успехов царю.

Видит Любимка: выходит из храма великий князь.

– Царь, царь! – понеслись голоса.

Прошел царь – прямой, молодой, высокий.

Выждали люди минуту, вторую. Бросились к каменным плитам, к ступеням собора. Потянулись к монетам. Блестит на ступенях, на плитах золото. Переливается. Досталась и Любимке золотая деньга. Зажал он деньгу в ладони:

– Царская!

Прямо с неба деньга свалилась…

 

Огнем начинается

 

Ездил Осирка Рябой под Звенигород к брату, а когда вернулся домой в Москву – нет дома. Сгорел дом, даже трубы не осталось.

Страшные пожары произошли в Москве в тот памятный 1547 год. Невиданные.

Первый из них вспыхнул 12 апреля. Загорелась в центре города одна из торговых лавок. За ней вторая, третья. Затем запылала Никольская улица. Пробушевал пожар вплоть до стен Китай‑города. Пробушевал. Успокоился.

Прошла неделя, и снова огонь побежал по московским улицам. Вспыхнул на этот раз он за рекой Яузой. Это трудовая окраина города. Жили здесь гончары и кожевники. Понеслось, заплясало пламя по мастерским, по домам, по подворьям. Оставило груду пепла и плач обездоленных.

Хоть и великий был урон от двойного огня в апреле, однако самые страшные беды ожидали москвичей впереди. Прошел май, к исходу шагал июнь. И тут…

Не видел Осирка Рябой пожара. Прибыл из‑под Звенигорода на пепелище. Уезжая, оставил Москву Москвой, вернулся – мертва красавица.

Вспыхнул огонь на Арбатской улице. Ветер гулял в те часы над Москвой. Вмиг добежало пламя до стен Кремля. Перепрыгнуло стены. Заметался в Кремле, как в западне, огонь. Обдало кремлевские площади жаром. Большинство строений в Кремле в те годы были деревянными. Вспыхнули терема и кремлевские палаты еловым лапником. Расхохотался, радуясь силе своей, огонь. Гигантским кострищем взметнулся в небо.

Накалились кремлевские стены. А в стенах пороховые склады. Порох стал взрываться. Ломал, крошил стены. Адский грохот стоял над городом.

Завершив расправу с Кремлем, огонь побежал по московским улицам.

Идет, идет по Москве огонь.

– Господи, помилосердствуй.

Не жалеет огонь людей.

– Господи, помилосердствуй.

Более тысячи жителей погибли в пламени.

Смотрит Осирка на пепелище:

– Вон оно – царство. Огнем начинается.

 

Двойная сила

 

– Глинскую! Глинскую!

– Анну Глинскую!

– Волхову!

Четыре дня разносил ветер пепел с московского пожарища. На пятый день заволновалась, зашумела трудовая Москва. Пошли голоса:

– Москву подожгли!

И шепотом, шепотом от одного к другому:

– Дело рук Глинских. Глинские подожгли.

Князья Глинские – родственники царя Ивана IV. Юрий и Михаил Глинские – родные братья скончавшейся матери Ивана – Елены Глинской. Анна Глинская – родная бабка царя Ивана. Недобрую славу сыскали среди народа князья Глинские. Пользуясь близостью к Ивану, стали Глинские незаконно богатеть, кичиться и злоупотреблять своим положением. Против царской родни и поднялся теперь народ.

Восставшие двинулись в Кремль. Михаила Глинского не было в это время в Москве. Бабка Ивана – Анна Глинская, – узнав о народном возмущении, из Москвы бежала. Хотел бежать и дядя царя Юрий Глинский. Но не успел. Спрятался в Кремле, в Успенском соборе.

Сидит он за крепкими церковными стенами. «Сюда‑то, в святую обитель, черный народ не сунется», – рассуждает Глинский.

Однако восставшие не устрашились Бога. Окружили они Успенский собор.

– Там он, там!

– Хватай вора! – неслись голоса.

Ворвались в собор люди. Разыскали Юрия Глинского. Выволокли на площадь.

Накипело в народе. Много обид приняли они и от Глинских, и от других бояр.

– Смерть!

– Смерть! – неслись голоса.

Кто‑то схватил камень, бросил в боярина.

– Смерть!

– Смерть!

Забили люди до смерти камнями Глинского.

Не закончилось на этом народное возмущение. Кто‑то пустил слух, что во всем виновата царева бабка Анна Глинская. Мол, старая княгиня с нечистой силой связана, что она «волхова». Нашлись люди, которые подтвердили, что, прикинувшись сорокой, летала она над Москвой и какой‑то огненной водой разносила пожар по городу.

Народ повалил в село Воробьево, где в это время находился молодой царь. Все решили, что здесь укрылись и царские родственники. Стали восставшие требовать от Ивана выдачи княгини Анны и Михаила Глинских.

– Волхову! – кричали люди. – Волхову!

Царь был напуган. Растерялся. Приготовился и сам к смерти. Однако Ивана восставшие не тронули.

С большим трудом удалось приближенным царя убедить людей, что тут нет Глинских. Уговорили они горожан разойтись по домам.

Прошло несколько дней. Москва утихла. Жители успокоились.

Молодой царь не простил восставших. Приказал он схватить зачинщиков. Казнили их люто и всенародно.

Царь победил. Однако долго еще не забывалось ему московское возмущение. Долго еще, просыпаясь, вздрагивал Иван по ночам. Пугал вскриком своим молодую жену Анастасию.

– Боярство – сила. В народе – двойная сила, – шептал Иван.