Двадцать лет, как идет война

 

Для ведения войны нужны были деньги. Много денег. Разъехались по всей России сборщики податей и налогов.

Поехал с отрядом ратных людей и Федор Курдяпа. Решительный человек Курдяпа. Уезжал, говорил:

– Я живо. Я живо. У меня – не пикнут. Рекой польются в государеву казну богатства.

За годы Ливонской войны не раз уже устраивались тяжелые поборы с жителей. Вот и еще один из таких поборов.

Приехал Курдяпа под город Вологду.

– Богатые места, богатые, – рассуждает Курдяпа. – Бывал. Видел. Вологодский житель от века крепок. Одной скотины, что капель в море.

И вдруг… Приехал царский посланник в одну деревню, в другую, в четвертую, пятую. Посмотрел и ужаснулся. В разорении лежит земля вологодская.

Прокатывались в те годы частые поборы по русским городам и селам, как злые волны.

Попался Курдяпе крестьянин Ефимка Сухой.

– Выгребли, выгребли, батюшка, все из нас. Метлой березовой вымели.

Попался крестьянин Ищутка Слепой.

– В хилости, батюшка, все теперь, в чахлости.

И другие:

– Разбежался, батюшка, работящий народ.

– Многие вовсе померли.

Не слепой Федор Курдяпа. Видит и сам, что в запустении край. Однако повысил голос:

– Но, но! Государев приказ. Плетей захотели? А может, дыбы?

Как ни старался Федор Курдяпа, не получилось ничего у него с поборами.

Вернулся Курдяпа с пустой сумой.

Был у царя. Объясняет – в разорение приходит земля русская.

И из других мест приехали сборщики, из‑под Каргополя, с Мологи, из‑под Рязани, с Шелони. И тоже царю все говорят про великое разорение.

– Пора бы с войной кончать.

Насупился царь Иван:

– Не вам решать.

Сжались в кулаки Ивановы руки.

– Не все сделали. Драть холопьев плетьми.

Разъехались сборщики вновь по России. Пущены в ход и кнуты, и розги, и нагайки, и плети.

Взлетают, взлетают розги, кнуты и плети.

Бьют Ефимку Сухого. Бьют Ищутку Слепого. Бьют сотни и сотни других людей.

Только сколько ни стегай по мужицким спинам, не выбьешь ты из них ни золота, ни серебра.

Выдыхается, знать, Россия. Двадцать лет, как идет война.

 

Три друга

 

Это случилось тоже во время боев у Вендена. Как раз в последние минуты последнего боя.

Не был очень героического вида Сысой Клешня. Никто не ожидал от него такого.

Нет ничего героического и во внешнем виде Навейки. Худ. Невысок. На штанах поясок. Вот вам и весь Навейка.

Сысой Клешня, Питирим Борода и Навейка – три закадычных друга.

Сысой Клешня родом с реки Оки. Питирим Борода с севера, из Новгородской земли. С Заволжской стороны, с востока Навейка. Навейка – марийский житель.

Пришли они под Венден как пушкари. В каждом сражении их пушки стояли рядом. Вот и в этом, последнем для них бою.

Место они выбрали удобное. Чуть на взгорке. Нависли пушечные стволы над самым откосом. Хорошо пушкарям все видно. К тому же если будет атака врагов – врагам подыматься в гору.

– Отменное место, – сказал Сысой.

– Лучше не надо, – сказал Питирим.

– Будем стоять до гроба, – заявил, как бы от имени всех, Навейка.

Отважно сражались в тот день пушкари. Однако битва сложилась не в пользу русских. Потеснили неприятели пешие наши части. Обрушили удар на русские батареи. Батарея Клешни, Бороды и Навейки оказалась в кольце врагов.

Всё уже, всё уже кольцо окружения.

– Взять живыми! – приказали неприятельские командиры.

Ясно противникам: быть русским пушкарям полоненными. Ясно и русским: не вырваться из окружения. Не избежать, не уйти от плена.

Ближе враги. Всё ближе.

И тут… Стреляли пушки. И вдруг замолкли.

Насторожились солдаты Батория. Остановились. Прислушались. Нет, не стреляют пушки.

Кто‑то сказал:

– У московитов кончились ядра.

Действительно, расстреляли все ядра русские пушки. А враги, вот они – рядом.

Глянул Борода на Клешню. Посмотрел Клешня на Навейку. Навейка – на Бороду.

– Не дамся, – сказал Сысой Клешня.

– Не дамся, – сказал Питирим Борода.

– Не дадимся, – произнес от себя и от имени всех Навейка – марийский житель.

Ворвались враги на русскую батарею:

– Сдавайтесь!

Молчание на батарее.

Не захотели русские артиллеристы сдаваться в плен. Не пожалели жизней. На стволах пушек своих повесились.

Вот они рядом. Словно в строю. Словно в бою. Сысой Клешня, Питирим Борода и Навейка – марийский житель.

Стоят поляки, стоят литовцы, стоят шведы. Смотрят на подвиг русских солдат.

Преклонили неприятели головы. Отдали дань героям. Тихо над полем. Замерло всё в округе.

 

Ведра, веревки и стены

 

Не ходит неудача одна, без пары. Летом 1579 года король Речи Посполитой Стефан Баторий пошел войной на Россию. Переступил границу. Ударил на Полоцк.

Важным в те годы был город Полоцк. Стоял он на берегу реки Западной Двины. Отсюда открывались дороги из России в Ливонию и дальше к Балтийскому морю до самой Риги.

Не ожидали русские воеводы, что Баторий пойдет на Полоцк. Не оказалось здесь нужной силы. Мало в Полоцке русских войск.

Началась героическая оборона Полоцка. Многие в те дни прославились. И ратные люди и не ратные. Прославился и полоцкий горожанин бондарь Кузьма Руковичка.

Не смогли солдаты Батория взять Полоцк штурмом. Забросали они Полоцк раскаленными ядрами. Начались в городе пожары. Надо гасить огонь.

Полоцк стоит над Двиной. Вода рядом. Да только не в городе она, а за крепостной стеной, там, на виду у солдат Батория. Все сильнее, сильнее пожары. Не будет воды – выгорит полностью Полоцк.

Хоть бы ударил гром. Хоть бы просыпался дождь. Хотя бы росинка на землю капнула. Чисто небо. Нет грома. Не жди дождя.

Появился человек на крепостной стене неожиданно. Веревка в руках, ведро. Смотрят другие:

– Так это же бондарь Кузьма Руковичка.

Обвязался смельчак веревкой. Свободный конец отдал одному из ратников:

– Держи.

Понял тот, в чем дело. Поняли и другие. Взялись за конец веревки.

– Давай!

Стал Кузьма Руковичка со стены спускаться вниз. Спустился. Подбежал к реке. Зачерпнул воды. Снова к стене несется. Открыли неприятельские солдаты огонь. Ударяют пули рядом с Кузьмой. Прикрывает он телом ведро:

– Но, но, не балуй! – Это он с пулями разговаривает.

Наблюдают ратники со стены:

– Добежит?

– Не добежит?

– Добежит?

– Не добежит.

Добежал Кузьма. Схватился за веревку. Втянули его наверх:

– Герой! Голова!

Только что же одно ведро! Как пылинка в огромном поле. Сотни тут надо ведер.

Нашлись и другие теперь смельчаки.

Десятки людей появились с ведрами. Десятки спустились со стен к Двине. Немало под выстрелами неприятельских солдат их тогда полегло. А Кузьма уцелел, в живых остался.

Вот он снова бежит с ведром. Вот он снова бежит под огнем. Славный полоцкий бондарь Кузьма Руковичка.

И вновь поражались, глядя на подвиг русских людей, неприятельские солдаты.

Уже и Полоцк был взят.

И другие припограничные русские крепости в жарких боях захвачены.

Но все еще представлялись солдатам Батория полоцкие стены, ведра, веревки и храбрецы на стенах.

Хоть и взят был врагами героический Полоцк. Однако спасен от огня был город.

 

Чихаев

 

Много отважных, смелых людей в России. Вот хотя бы Чихаев.

Было это во время войны России со Швецией. Царем Иваном Грозным к шведскому королю с важным письмом был направлен русский гонец Чихаев.

Наказ Чихаеву – передать письмо только в руки самого шведского короля. Однако король не пожелал принимать гонца. Распорядился, чтобы с содержанием письма прежде ознакомились его приближенные.

Прибыл Чихаев. Не допускает королевская стража царского гонца к королю.

– У меня письмо, – говорит Чихаев.

– Ну и что?

– Самому королю.

– Давай нам.

Не отдает Чихаев.

– Отдавай, – повторяют шведы. – Таков приказ. Приехал ты в нашу землю, так выполняй волю нашего короля.

– Верно, – говорит Чихаев. – Приехал я в вашу землю. Однако приказ мне надо выполнять не вашего короля, а своего царя.

Требует Чихаев, чтобы его допустили к шведскому королю.

Не соглашаются шведы. И Чихаев не отступает.

– Посадим тебя в тюрьму, – грозят шведы.

– Сажайте.

– Лишим тебя пищи.

– Лишайте.

– Не будем давать воды.

– Не давайте.

– Погибнешь в тюрьме.

– Ну что же, если воля Божья – погибну. Не обнищает Россия. Из‑за одного меня не станет у моего государя ни людно, ни безлюдно.

Злиться стали шведы. Ну и упрямец попался! Не выдержал один из них, ударил Чихаева в грудь, замахал над ним боевым топором:

– Голову отсеку!

Подставил Чихаев голову:

– Секи.

Видят шведы, ничем не напугаешь русского гонца. Решили силой отнять письмо. Набросились на Чихаева, стали обыскивать. Раздели. Разули. Нет письма.

Перетрясли вещи Чихаева. Дорожный сундук взломали. Нет письма.

– Да у тебя и нет‑то никакого письма, – говорят Чихаеву.

– Есть.

– Покажи!

– Только шведскому королю! – говорит Чихаев.

Пришлось шведам доложить обо всем своему королю.

– Ладно, – сказал король. – Ведите.

Ввели Чихаева. Передал он письмо Ивана Грозного, как и было ему приказано, в собственные руки шведскому королю.

Вести в письме были хорошие. Царь Иван предлагал перемирие.

Вспоминали шведы потом Чихаева. Поражались его смелости и настойчивости.

Даже сам шведский король сказал о Чихаеве:

– Полцарства за такого отдать не жаль!

 

Походный шатер

 

Прошел год после падения Полоцка. Вновь двинул войска на Россию Стефан Баторий.

Ударил на город Великие Луки. Стояли насмерть его защитники. На атаку отвечали атакой. Но сил у Батория было больше, и город пал. Разорил Стефан Баторий Великие Луки.

Одержали в тот год воеводы Речи Посполитой победы над русскими и в других местах: под Невелем, под Торопцем. Один из воевод, Филон Кмита, даже начал поход на Смоленск.

Смоленск. Припограничный в те годы город. Город‑боец. Город‑герой. Не раз штурмовали Смоленск враги. Не раз кипели здесь жаркие битвы. Вот и тогда. Идут на Смоленск войска Речи Посполитой. Воевода Филон Кмита ведет полки. Честолюбив Кмита. Самолюбив Кмита. Одержали другие воеводы победы над русскими. Теперь вот и он одержит.

Как‑то подарил Стефан Баторий воеводе Филону Кмите походный шатер. Шатер дорогой: из парчи, из бархата, золотом, серебром расшитый.

Везут солдаты под Смоленск дар короля Батория. Заявил воевода:

– Возьму Смоленск, королевский пир в королевском шатре устрою.

Уже наметил Кмита, кого пригласит на пир. Уже поварам наказал, что из еды приготовить.

Подошли солдаты Речи Посполитой к Смоленску. Приказал воевода перед Смоленском на видном месте шатер расставить. Пусть все знают, пусть все видят – пришел воевода Филон Кмита.

Начался бой под Смоленском.

– Вперед! Вперед! – командует Кмита.

Бросаются в бой королевские солдаты. Только крепко стоят под Смоленском русские ратники.

– Вперед! Вперед!

Надорвал свой голос Филон Кмита. Пытается пробиться к воротам Смоленска. Не пробился.

Все тише, все тише напор врагов. Все сильнее удары русских.

Удар.

Снова удар.

Еще удар.

Не устояли, побежали солдаты Речи Посполи‑той.

– Шатер! Мой шатер! – кричит воевода Филон Кмита.

Свернули быстро шатер солдаты.

Бежит со своим войском Филон Кмита. Добежал до Спасских лугов. Это сорок верст от Смоленска.

Место ровное. Место удобное. Решил воевода: даст он на Спасских лугах новую битву русским. Уверен в своей победе.

– Расставить шатер, – приказал Кмита.

Снова стал думать, кого пригласить в шатер на победный пир, чем угостить гостей.

Не получилось у Филона Кмиты с победным пиром. Разбили русские и на Спасских лугах королевского воеводу.

Захватили русские походный шатер:

– Где Кмита?

Нет воеводы. Бежал воевода Филон Кмита.

Не воевода Филон Кмита, а русские в королевском походном шатре победу свою отпраздновали.

 

Герои пскова

 

Прошел еще год. Третьим походом пошел на Россию Стефан Баторий. Ударил на город Псков.

Январь 1582 года. Лютует мороз на улице. Ветер несет поземку. Сбивает в сугробы снег.

Нахохлились птицы. В норы забились звери. Продрогли красавцы лоси. Завывают ночами голодные волки. Все ближе к селениям их непрошеный след.

Пятый месяц войска Стефана Батория штурмуют Псков. Взять Псков, открыть своим войскам дорогу в глубь русских земель – таков план польского короля.

Рвется Баторий к победе. Однако стал на пути неприятелей неприступной твердыней Псков.

Пробили солдаты Батория в одном месте псковские стены.

– Виват! Виват! Победа! – несется над вражеским войском.

Устремились солдаты в прорыв вперед. Ждет Баторий – вот и запросит пощады город.

Но что такое?! За этой пробитой стеной видят солдаты вторую стену.

– Что за стена? Откуда?!

Возвели, оказывается, ее псковичи. Все эти месяцы, как могли, укрепляли город.

Продолжают войска Батория штурмовать Псков. Высоко над городом поднялась Покровская башня Псковского кремля. Много раз атаковали ее неприятельские солдаты. Наконец удалось ее захватить. Поднялись враги на башню. Смотрят с высоты на город. Хотел подняться на башню и сам Стефан Баторий. Сделал шаг. Но тут грохнули русские пушки. Смели пушкари‑умельцы метким огнем вражеских солдат и весь верх у Покровской башни.

Еще выше Покровской поднялась Свинузская башня Псковского кремля. Удалось солдатам Батория захватить Свинузскую башню. Набились в нее солдаты:

– Победа! Виват!

Хотел и Стефан Баторий подняться на башню. Сделал шаг. И вдруг взлетела под небо башня. Битым камнем на землю рухнула. Это русские герои пробрались в башенное подземелье. Заложили порох. Подорвались сами и подорвали башню.

Кипит, полыхает за Псков сражение. Все, как один, поднялись на защиту родного города. И женщины, и дети, и старики в общем ряду с отважными.

Минные подкопы приказал Баторий подвести под Псковский кремль. Не получилось у них с подкопами.

Приказал вручную кирками долбить псковские стены. Не вышло, не получилось с кирками.

По льду реки Великой бросил на штурм Пскова Баторий свои войска. Не привел к победе и этот штурм.

Бился Баторий, бился. Не сломился упорный Псков. Сломился зато Баторий. Затрубили призывно трубы. Отступили войска от Пскова.

Зима. Холод. Поредели войска Батория. Пришлось королю Стефану Баторию пойти с царем Иваном Грозным на мир. Пришлось ему вернуть России Великие Луки и ряд других захваченных им русских городов. Однако русский Полоцк и некоторые города отошли к Речи Посполитой.

Вскоре было заключено перемирие и со Швецией. И тут царю Ивану пришлось уступить. Русские города Ям, Копорье, Иван‑город и северная часть Эстонии были переданы под власть шведского короля.

Ливонская война, длившаяся более двадцати лет и так успешно для России начавшаяся, закончилась неудачей. Иван Грозный не хотел смириться с поражением, считал его временным. Он собирался продолжить борьбу за выходы России к берегам Балтийского моря.

Планам этим не суждено было осуществиться. Жизнь Ивана Грозного подходила к концу.

 

Личный лекарь

 

Был у Ивана Грозного личный лекарь. Приехал из Англии. Звали его Елисей Бомелей.

Полюбил его Грозный. Приблизил к себе. Незаменимым стал человеком он при царском дворе.

Набирает силу Елисей Бомелей. С опаской посматривают на него приближенные царя. Начинают на всякий случай искать с ним дружбы. Все чаще теперь стараются угодить Бомелею.

Набирает силу Елисей Бомелей. Все ближе к царю он, все ближе. Вот уже и князья и бояре его, как огня, боятся. Хоть положений они и высоких, а перед лекарем униженно кланяются. Улыбками царева любимца осыпают.

Улыбками осыпают, а про себя:

– Без ножа бы его зарезали.

– Без веревки на осину бы вздернули.

Бармалеем его прозвали.

Перешептываются бояре: мол, пробрался змееныш в душу царя. И там, как кот на печи, разлегся.

Угождал Елисей Бомелей царю во всем и тут же всегда на кого‑нибудь наговаривал. Исполнял он и тайные поручения царя. Изготовлял яды, отравы всякие. Много у царя врагов и тайных и мнимых. Есть кому подложить отраву.

Могуч при царском дворе Бомелей. А все ему мало. Решил еще более усилить свое влияние на царя Ивана. Сказал, что по звездам гадать умеет.

Поступал хитро. Предскажет Ивану Грозному какие‑нибудь выдуманные беды:

– Государь, а звезды говорят: быть на святое Рождество небесному грому. И быть, государь, тебе этим громом битому.

Или:

– Государь, а звезды снова сулят недоброе – случится с тобой водянка. (Это болезнь такая.)

Напугает Бомелей Ивана, а затем шепотом, шепотом: мол, только он один и может от этих болезней и бед уберечь царя.

Верит во всем государь вруну Бомелею. Начинает Елисей Бомелей царя от страшных бед спасать. И верно, «спасает»: не ударяет в царя небесный гром, не заболевает Иван водянкой.

– Верой служу тебе, государь, – не раз клялся Елисей Бомелей. – Верой и правдой. До последнего вздоха верен тебе, до гроба.

Стареет царь Иван. Как никогда доверчив.

Несколько лет прожил Елисей Бомелей в России. Разбогател. На русских хлебах разъелся. И все же не покидает его тревога. Понимает: рано или поздно может раскрыться его обман. Решил он бежать из России. Собрал свои богатства. Покинул Москву. Добрался до Пскова. В Пскове его и схватили.

Привезли Бомелея в Москву. Предстал он перед царем Иваном. Смотрит Иван Грозный на своего любимца.

– Бармалей. Бармалей.

Страшную принял смерть Елисей Бомелей. В муках огненных жизнь закончил. Проткнули через него металлический прут. На огромном костре зажарили.

 

Поход ермака

 

Дальние дали Русского государства – Урал, Зауралье, река Тура. Идут по реке лодки. Взмах веслами. Снова взмах. Это продвигается отряд казаков.

Впереди на головном струге прославленный атаман донской казак Ермак Тимофеевич. Оживлен, улыбается Ермак. Улыбаются казаки.

Взмах веслами. Снова взмах. Река Тура. Западная Сибирь.

После падения в России ига Золотой Орды одна из групп ордынцев обосновалась в Западной Сибири. Здесь они образовали свое ханство, получившее название Сибирского.

Во времена Ивана Грозного во главе Сибирского ханства стоял властный, решительный хан Кучу м. Ханские воины не раз нападали на русские земли, разоряли селения, угоняли жителей в рабство.

Иван IV старался обезопасить восточные границы Русского государства. В 1581 году против Кучума были посланы казаки.

Лихи, бесстрашны в бою казаки. Лих атаман Ермак Тимофеевич. Вот он – в шлеме, в кольчуге, глаза светлые, быстрые, борода черна, как глубина бездонная, топор боевой у пояса. Слово атамана для всех закон. И смел, и мудр Ермак Тимофеевич. Пылок душой и удачлив делом. Почет атаману, почет и слава!

А вот противник Ермака Тимофеевича – хан Кучум. Он здесь всему хозяин. Хоть и стар, хоть и слеп Кучум. За Кучумом – и ум, и годы.

Плывут, плывут по Туре казаки. Что их ждет впереди?

1582 год. Ермаку удалось одержать свою первую победу над войсками хана Кучума. Казаки взяли город Чанги. Это теперешняя Тюмень.

Из Туры казацкие струги переплыли в реку Тобол. Все дальше и дальше в глубь сибирских земель уходит Ермак Тимофеевич.

Нелегко пришлось казакам в походе. Кучум собрал большое войско. С боями, с потерями идут вперед казаки. Всюду заслоны кучумовских войск. Тучей вздымаются в воздух стрелы. Ощетинились грозно копья. Идут казаки, словно сквозь колючие заросли пробиваются.

Страшны, конечно, стрелы. Остры, конечно, копья. Но у казаков оружие понадежнее. Огненного боя. Пищали.

Не было здесь, в Сибири, ни пушек, ни ружей. Продвигаются вперед казаки. Пробивают огнем дорогу. Дошли до устья реки Тобол. Вот он – Иртыш и иртышский берег.

25 октября 1583 года казаки Ермака взяли столицу Сибирского ханства Искер.

Об успехе своего похода Ермак донес в Москву царю Ивану IV. В Сибирь в помощь казакам прибыли стрельцы и русские воеводы.

Иван Грозный был очень доволен сибирским походом Ермака. Говорят, он даже послал Ермаку со своего плеча царскую шубу.

Только не пришлось Ермаку Тимофеевичу долго носить царский подарок. После падения столицы Сибирского ханства борьба с Кучумом не закончилась.

Хоть и стар, хоть и слеп Кучум, берегись, не простак Кучум. Выследили его воины ночной привал Ермака. Напали. Погиб Ермак в схватке с воинами Кучума.

 

Юрьев день

 

Во времена правления царя Ивана Грозного большие изменения произошли в жизни крестьян. Еще и до этого крестьяне стали принадлежать крупным землевладельцам – боярам, князьям, помещикам. Однако они еще не были полностью крепостными. Раз в году крестьяне имели право менять своего хозяина, могли переходить от одного владельца к другому. Это было осенью, когда завершались основные полевые работы, в Юрьев день. Переходить можно было в срок за неделю до Юрьева дня и неделю спустя.

Ждут, бывало, не дождутся крестьяне этого дня.

Ждали в тот, 1581 год Юрьева дня и в семье Телегиных. Принадлежали Телегины боярину Верхотурову. Вот эта семья – Ефимка Телегин, отец Ефимки – Хабар Телегин, мать Ефимки – Анна, сестренки Наденька и Олюшка и бабка – старая Пелагея.

Особенно ждала бабка. Намучилась она за свою долгую жизнь у боярина Верхотурова. Хоть на край света идти готова, хоть к самому дьяволу в пасть. Все надеется – в другом месте будет лучше.

– Присмотрела я, присмотрела, – говорила старая Пелагея. – Есть сын боярский Тимофей Мещерин. Вот у кого люди живут так живут. Не лют, не крут. Шкуру с живых не сдирает. К нему и пойдем.

И мать о новом месте все думает. И отец к новой жизни рвется. Ждут они Юрьева дня.

Скорей бы!

А Ефимке все равно. И Наденьке и Олюшке все равно. А если говорить честно, то переезжать на новое место им и вовсе не очень‑то хочется.

Тут речка. Зовут Сережа. Привыкли к речке. Тут лес. Вековой, дремучий. С грибами, с ягодами. Привыкли к родному лесу. Тут дружки и подружки. Катька, Анфиска, Мотька, Митрошка, Игнатка, Ларюк, Меркул. Как же без них? Без дружков, без приятелей.

Не нужен ребятам Юрьев день.

Сказал Ефимка:

– Хоть бы и вовсе не был.

– Не был, не был, не был, – заверещали Наденька и Олюшка.

Кончилось лето. Настала осень. Отец посветлел. Даже в плечах расправился. Оживилась, стала проворнее бегать мать.

– Дождались, дождались, – твердит старая Пелагея. – Еще две недели, и Юрьев день.

И вдруг! Что такое?! Как?! Почему?!

Объявлено: не будет в этом году Юрьева дня. И в будущем не будет. Ввел царь Иван Грозный временный запрет на переход крестьян от одного помещика к другому.

Заплакала, запричитала старая Пелагея:

– Как же так?! Как же так?!

Подошел Хабар Телегин, наклонился к матери:

– Вот те и Юрьев день.

И Ефимка, и Наденька, и Олюшка подбежали к бабушке:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Только не было в их словах сожаления. Глупые они, несмышленые. Довольны, что не надо никуда уезжать. Схватили лукошки, помчались в лес.

…Прошло десять лет. При сыне Ивана Грозного, царе Федоре Ивановиче, вышел специальный указ, который навсегда отменил право крестьян переходить от одного помещика к другому. В России окончательно установилось крепостное право.

 

Иван – сын Ивана

 

Первый сын царя Ивана Грозного Дмитрий, которому бояре много лет тому назад приносили присягу на свою верность, умер еще ребенком. Второй сын царя, как и отец, носил имя Иван.

Он и стал наследником русского престола.

Иван Грозный любил, но в то же время и ревновал сына. Молод царевич Иван. Характером более мягок. Не страшились его, как царя Ивана Грозного, а, наоборот, тянулись к царевичу люди.

Подозрителен царь Иван. Недобрые мысли в голову заползают. А тут еще и советчики нет‑нет да и шепнут:

– Остерегайся, государь. Уж больно люди не те вокруг царевича.

Не находит в такие минуты царь себе места. Все кажется ему, что царевич Иван «желает царства», то есть мечтает побыстрее сам стать русским царем.

Растравит себе душу царь Иван. Прикажет казнить кого‑нибудь из друзей царевича. Затем успокоится. Встретится с сыном, старается что‑нибудь доброе сказать. Как бы вину свою искупает.

Готовил Иван Грозный сына к престолу, в государственные дела посвящал, не таил своих намерений и планов.

И все же не мог до конца изменить свой несдержанный, жестокий характер царь. То вместе с сыном в застолье, вместе на охоте, радостен и светел, то вновь снова нахмурится, коршуном на него смотрит.

Вот и в тот день.

Заперечил в чем‑то сын отцу. Произнес не то слово. Не сдержался опять Грозный. Лавиной бранных слов на сына обрушился. Даже ударил.

Боярин Борис Годунов, бывший случайно при этой вспышке царского гнева, пытался было стать на защиту царевича.

Еще больше взвился теперь Иван Грозный.

– Заступники! – кричал на Годунова. – Не желаете мне добра. Вороги кругом. Изменники!

Избил он жестоко боярина Годунова. Отступил боярин Борис Годунов.

Повернулся Иван Грозный опять к сыну. Вновь неосторожное что‑то сказал царевич.

– Щенок! Ирод! – закричал Грозный. Потерял он окончательно власть над собой. Глаза помрачнели. Забегали, забегали из стороны в сторону. Волосы на бороде как‑то вздыбились. Нос, и до этого длинный, вовсе стал выглядеть клювом. Ссутулился, сгорбился царь Иван. И вдруг, как пружина, выпрямился. – Щенок!

Сжал он тяжелый посох, бывший у него в руке. Поднял руку. Ударил сына. Пришелся удар посоха в висок царевича. Упал, как подкошенный, царевич на пол.

Не отходили лекари молодого Ивана. Умер царевич Иван.

 

Отписать

 

Была у Ивана Грозного борода: рыжая не рыжая – золото с чернотой.

В один день превратилась в золото с белизной. Тяжело переживал царь Иван смерть своего сына.

– Нет мне прощенья. Нет мне прощенья.

Уединился. Отошел ото всех дел. По церквям и монастырям ездит. Бьет земные поклоны Богу.

Приезжают гонцы из разных концов России.

– К кому?

– К государю.

– Нельзя. Царь молится.

Приезжают гонцы из разных ближних и дальних заморских стран.

– К кому?

– К государю.

– Нельзя. Царь молится.

Молится, молится царь Иван. Осыпает деньгами церкви и монастыри.

Тянут свои печальные песни священники и монахи. Поминают погибшего царевича.

Похудел царь Иван. Осунулся. Страшно глянуть теперь на Грозного.

Стал царь вспоминать вдруг прошлые годы. Вспоминает опричнину, казни. Эх, эх, сколько извел людей. Ох, ох, жить самому недолго. Простит ли Господь суровость?

Задумался.

«Может, Господь и простит. А люди?»

Решил царь вернуться к делам казненных. Пересмотреть суровые свои приговоры. Приказал отписать, то есть занести в специальные списки, фамилии тех, кто подлежит прощению.

Стоят приближенные, называют царю фамилии.

– Князь воевода Горбатов‑Шуйский. Тот, что Казань…

– Помню, помню, – перебивает царь. – Отписать.

– Князь Владимир Андреевич Старицкий.

Вспомнил Иван Грозный двоюродного брата:

– Прости меня, грешного. Отписать.

Продолжают называть приближенные казненных царем людей.

– Боярин Иван Петрович Федоров‑Челяндин.

Вспоминает царь, как заставил тогда Челяндина сесть на царский трон.

– Отписать.

– Дьяк Иван Висковатый.

Вспомнил Грозный, как добивали ножами Висковатого.

– Отписать.

– Воевода Никита Козаринов‑Голохвастов.

Вспомнил, как посадили Голохвастова на пороховую бочку и подожгли фитиль.

– Отписать.

– Кабардинский князь Михайло Темрюкович.

Вспомнил, как сажали на кол Темрюковича.

– Отписать.

Идет фамилия за фамилией. Все тише и тише Иванов голос.

– Отписать.

– Отписать.

– Отписать.

– Отписать.

Кто‑то вспомнил и о Елисее Бомелее, бывшем царском лекаре, любимце царя Ивана:

– Еще, государь, Елисей Бомелей.

Посмотрел царь на сказавшего. Как в былые годы, глаза вновь налились свинцом.

– Не бывать сему, – произнес Иван Грозный. – Вор. Лихоимец. За измену карать и впредь.

Все новые и новые идут имена.

И снова Иванов голос:

– Отписать.

– Отписать.

– Отписать.

 

Последний день

 

Царю Ивану снился тяжелый сон. Куда‑то стремительно вперед за даль, за синь уходит большак‑дорога. Люди справа, слева стоят от дороги. По дороге, как по коридору, проходит царь.

– Слава царю, слава! – раздаются приветственные голоса.

Но тут же, разрезая кинжалом воздух, оттесняя, опережая радостные крики, несутся слова другие:

– На плаху его, на плаху!

И вот уже бежит к царю палач. Сажень в плечах. Пудовый замах. Топор в руках.

Иван вскрикивал и просыпался. Тупо вглядывался в ночную темноту. Судорожно водил рукой по кровати. Казалось, что‑то искал. Сердце билось тревожно. Царь, успокаивая себя, произносил:

– Пустое, пустое.

Переворачивался на другой бок. Опять засыпал. Однако сон возвращался. И справа, и слева гремело снова:

– Слава царю, слава!

– На плаху его, на плаху!

Промучился царь всю ночь. Утром ходил подавленный, раздраженный.

Тут Куземка было бросился к царю, закричал:

– Сгинь, нечисть. Не трожь Ивашку!

Но получил по шее.

Еще больше изменился царь Иван за последнее время. Постарел. Телом обмяк. Ссутулился. Морщины на лице глубокой бороздой легли, словно пахарь прошелся плугом.

Шли последние дни царя. А вот и самый из них последний.

Мылся в бане в тот день Иван. Мылся долго. Плескал на тело водой лениво. Погружен был в мысли свои государь. То ли о Боге, о жизни загробной думал, то ли о здешних, земных делах.

Кто‑то из злых языков шепнул:

– Грехи государь смывает.

Из бани Иван вернулся к себе в покои. Приказал принести шахматы. Любил Иван Грозный эту игру. Хоть и по‑прежнему запрещенными были в те годы в России шахматы, хоть и считались сатанинским делом.

Расставил царь на доске фигуры. Крикнули слуги ему напарника.

Сидит за шахматной доской царь Иван. Вот оно, поле боя. Пешки, офицеры, другие фигуры. А вот и королевы и король.

Оживился, глядя на доску, царь. Двинул фигуры вперед, в атаку. Глаза на секунду прежним огнем сверкнули. И вдруг качнулся, упал Иван. Бросились слуги. Нагнулись. Мертв государь.

Бояре боялись народной смуты. Захлопнулись враз ворота Кремля. Застыла у стен, у входов, у выходов грозная стража.

Однако весть уже поползла по Москве.

– Царь умер!

– Умер!

– Умер!

И вот:

– Умер! – подтверждая смерть Ивана Грозного, ударили московские колокола.

 

«Вижу! Вижу!»

 

Прошли годы тяжелым шагом, словно медведь по цветам и травам.

Хватала за горло людей война. Измотали поборы боярские, истощили подати царские. Пожар плясал по селу. Мор накатил на жителей. Оголил недород поля. Все возможные и невозможные беды, казалось, на них обрушились. Разорено село и разрушено. Все живое навек приглушено.

Росла когда‑то при селе у дороги на зависть округе груша. Большая, ветвистая. Любили все место у старой груши.

Соберутся ребята. В игры свои играют: в салки, считалки, скакалки, сиделки, гуделки, сопелки, догонялки.

Весело здесь ребятам:

– Догони!

– Догони!

– Догони!

Соберутся и взрослые возле груши. Разговоры об урожае, о недороде, о дожде, вообще о погоде, о барах, боярах, о податях и налогах, о сенокосе, о медосборе, об опоросе, об Юрьевом дне, о свадьбах, крестинах, о колдунах и всякой нечистой силе, о конце света, о грозном царе Иване.

При самой дороге груша. Пронеслись над селом, над округой, над всей Россией лихие ветры. Погибла, засохла и старая груша.

Не слышно здесь больше детского смеха.

Не слышно речей крестьянских.

Не присядет на отдых под грушей путник.

Не укроется конь в тени.

И вдруг… Дело было как раз по весне. Прибежали как‑то, резвясь и играя, дети Викулка и Дуняша по старой памяти к старой груше.

Поравнялись. Остановились. Замерли.

– Видишь? – тихо спросил Викулка.

– Вижу, – так же негромко в ответ Дуняша.

Стоят они притихшие, смотрят на грушу. Не верят своим глазам. Ожила вдруг груша. Будто проснулась. Листочком брызнула.

– Видишь? – уже громче спросил Викулка.

– Вижу! Вижу! – кричит Дуняша.

Схватились за руки дети. Бегут они к людям:

– Ожила!

– Ожила!

– Выжила!

Радости нет конца.

Налетел вдруг весенний ветер. Подхватил он Викулку. Подхватил Дуняшу. Оторвал от земли. Высоко над полями поднял. Летят они чистым небом. А под ними лежит Россия – реки, озера, леса, села и города.

Ищут ребята родное село и грушу. Вот они! Вот они! Вон он – на груше листочек брызнул. На груше листочек брызнул!

Нет у жизни, видать, конца.

 

Небывалое бывает

 

Издавна русские считались хорошими мореходами. Они совершали далекие плавания и торговали с другими народами.

Но враги стремились отнять у России выходы к морю. Северными берегами Черного моря завладели турецкие захватчики. Берега Балтийского моря и прилегающие к ним земли латышей и эстонцев захватили шведы.

В то время Швеция была очень сильным государством. Ее армия считалась одной из лучших в мире. Кроме того, Швеция имела большой, хорошо вооруженный флот.

В 1700 году умный и деятельный русский царь Петр I объявил войну Швеции. Война со шведами длилась двадцать один год и закончилась полной победой русских. В истории она получила название Северной.

Для России Северная война началась неудачно. Под шведской крепостью Нарвой русские потерпели поражение. О том, как и почему это случилось, а также о том, что понадобилось предпринять для будущих побед и о самих первых победах, вы и узнаете из повести «Небывалое бывает».

 

Глава первая на реке Нарове

 

Поход

 

Идет русское войско в дальний поход. Через старинные русские города Новгород и Псков к шведскому городу Нарва. Царь Петр I ведет своих солдат сражаться за выход к Балтийскому морю. России нужно море, ой как нужно!

Поход нелегкий, дальний. Идут солдаты по размытым дождем дорогам, вязнут по колено солдатские ноги в грязи.

Устанут, промокнут солдаты за день, а обогреться негде. Села попадались редко. Ночевали все больше под открытым небом. Разведут солдаты костры, жмутся к огню, ложатся на мокрую землю.

Вместе со всеми шел к Нарве и Иван Брыкин, тихий, неприметный солдат. Как и все, месил Брыкин непролазную грязь, нес тяжелое кремневое ружье – фузею, тащил большую солдатскую сумку, как и все, ложился спать на сырую землю.

Только робок был Брыкин. Кто посмелее, тот ближе к костру пристроится, а Брыкин все в стороне лежит, до самого утра от холода ворочается.

Найдется добрый солдат, скажет:

– Ты что, Иван? Жизнь тебе недорога?

– Что жизнь! – ответит Брыкин. – Жизнь наша – копейка. Кому солдатская жизнь надобна!

Исхудали солдаты, оборвались в пути, болели, отставали от войска, помирали на дальних дорогах и в чужих селах.

Не вынес похода и Иван Брыкин. Дошел до Новгорода и слег. Начался у Брыкина жар, заломило в костях. Уложили солдаты товарища на обозную телегу. Так и добрался Иван до Ильмень‑озера. Остановились телеги у самого берега. Распрягли солдаты лошадей, напоили водой, легли спать.

Дремал и Брыкин. Среди ночи больной очнулся. Почувствовал страшный холод, открыл глаза, подобрался к краю телеги, смотрит – кругом вода. Дует ветер, несет волны. Слышит Брыкин далекие солдатские голоса. А произошло вот что. Разыгралось ночью Ильмень‑озеро. Вздулась от ветра вода, разбушевалась, хлынула на берег. Бросились солдаты к телегам, да поздно. Пришлось им оставить обоз на берегу.

– Спасите! – закричал Брыкин.

Но в это время набежала волна, телегу повалило