C. Объем права на свободу собраний

Но что же такое «собрание»?

Как уже упоминалось, свобода собраний не должна толковаться ограничительно (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 91; Taranenko v. Russia, § 65). Чтобы избежать риска такого ограничительного толкования, ЕСПЧ принципиально воздерживается от определения понятия «собрания» или установления формальных критериев для его определения (Navalnyy v. Russia [GC], § 98).

Понятие «собрания» для целей Конвенции является автономным, то есть не зависящим от национального закона. В частности, оно может включать мероприятия, не покрытые национальным законодательством. 

Так, в одном из «российских» дел ЕСПЧ признал, что Статья 11 применима к мероприятию в форме «прогулки» с целью выражения политических взглядов (заявитель полагал, что такая «прогулка» не является «митингом» или «маршем», требующим согласования по национальному закону) (Navalnyy v. Russia [GC], § 106).

«Собрание» в смысле Конвенции подразумевает некую общую цель участников. Его следует отличать от случайного скопления людей, каждый из которых преследует свою собственную цель. 

Так, очередь в государственное учреждение – это обычно не собрание. Но группа активистов, пришедших к суду, чтобы присутствовать в качестве зрителей на уголовном процессе политического характера – это собрание, поскольку общей целью активистов является участие в важном политическом событии (Navalnyy v. Russia [GC], § 110).

Мирное занятие помещения в знак протеста может быть признано «мирным собранием», даже если оно явно противоречит национальному закону. Например, в одном из российских дел торговцы заняли помещение рынка в знак протеста против его закрытия, и это было признано «собранием» в смысле Статьи 11 (Annenkov and Others v. Russia, § 123).

Даже если собрание точно имело место, Статья 11 может оказаться неприменимой, если заявитель отрицает участие в этом собрании («просто проходил мимо»). Для применения статьи необходима связь между реализацией заявителем права на свободу собраний и принятыми в отношении заявителя мерами (Navalnyy and Yashin v. Russia, § 52). Сам факт наказания за участие в собрании недостаточен для применения Статьи 11, если заявитель утверждает, что его приняли за участника собрания по ошибке (Kasparov and Others v. Russia, § 72).

Форма и тип собрания

В принципе свобода собраний распространяется и на частные встречи, и на встречи в общественных местах, как неподвижные, так и в форме шествия. Это право может осуществляться как индивидуальными участниками, так и организаторами мероприятия (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 91; Djavit An v. Turkey, § 56).

Основная цель Статьи 11 – защита мирных манифестаций политического характера. Однако статья может применяться и к встречам религиозного характера или встречам просто для дружеского общения (Barankevich v. Russia, § 15; Djavit An v. Turkey, § 60,).

Свобода форума

Право на свободу собраний включает право выбора времени, места и характера собрания (в рамках предусмотренных частью 2 Статьи 11 ограничений). Соответственно, когда место проведения собрания существенно для участников, приказ об изменении этого места может являться вмешательством в свободу собраний (Lashmankin and Others v. Russia, § 405).

Однако это не означает абсолютной свободы выбора места собрания. В частности, Конвенция не создает права входа на частную или государственную собственность, например, в правительственное здание или университет (Taranenko v. Russia, § 78). 

Конвенция также не гарантирует права организовать лагерь протестующих в любом месте, например, в общественном парке. С другой стороны, временные постройки такого рода могут при определенных обстоятельствах рассматриваться как форма выражения политического мнения, ограничения которых должны соответствовать требованиям части 2 статьи 10 Конвенции (Frumkin v. Russia, § 107).

Запрет на проведение публичных мероприятий в определенных местах (например, около здания суда) допустим, если он обусловлен соображениями безопасности или обеспечения независимости суда. Однако, как показывает одно из «российских» дел, для признания запрета на собрания у зданий судов соответствующим Конвенции этот запрет должен быть сформулирован достаточно узко для выполнения именно указанной цели (Lashmankin and Others v. Russia, § 440).

Мирное собрание

Статья 11 Конвенции защищает только «мирные собрания», но не демонстрации, организаторы которых намерены прибегнуть к насилию. Соответственно, гарантии статьи не распространяются на собрания, организаторы и участники которых имеют такие намерения, призывают к насильственным действиям или иным образом отрицают основы демократического общества (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 92).

В зависимости от фактов дела и природы жалобы, вопрос о том, было ли собрание «мирным», может определять применимость статьи 11 (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], §§ 97-99), или существование вмешательства государства (Primov and Others v. Russia, §§ 93-103), или оба этих вопроса могут решаться вместе (Yaroslav Belousov v. Russia, §§ 168-172).

При этом вопрос о том, было ли мирным собрание, отличается от оценки поведения самого заявителя. 

Бремя доказывания намерений организаторов прибегнуть к насилию лежит на национальных властях. Даже если есть реальный риск возникновения беспорядков вопреки намерениям организаторов, собрание не лишается защиты Конвенции, а любые введенные властями ограничения должны соответствовать требованиям части 2 Статьи 11. 

Перекрытие дорог в ходе демонстрации само по себе считается мирным поведением, попадающим под защиту Статьи 11. Однако намеренное блокирование движения с целью серьезного воспрепятствования деятельности других лиц не занимает «центрального места» в свободе собраний, что имеет значение при определении «необходимости» вмешательства в подобное собрание (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 97). 

Примерно то же относится к действиям по занятию общественных зданий: это поведение, вообще говоря, считается мирным, несмотря на его противоправность (Annenkov and Others v. Russia, § 126).

Если во время собрания имели место отельные акты насилия, она не утрачивает автоматически статуса «мирной» для целей Статьи 11. Человек не утрачивает свое право на свободу собраний в результате отдельных насильственных или иных наказуемых действий других лиц, если сам человек имел мирные намерения и вел себя мирно (Frumkin v. Russia, § 99). То, что лица, намеренные прибегнуть к насилию, не имеющие отношения к организаторам, могут присоединиться к демонстрации само по себе не лишает участников демонстрации права на свободу собраний (Primov and Others v. Russia, § 155).

В некоторых случаях, когда участники демонстрации прибегали к насилию, ЕСПЧ признавал, что демонстрация все равно попадает под действие Статьи 11, но вмешательство государства в свободу собраний было оправдано необходимостью предотвращения преступлений и защиты прав и свобод других лиц.

Для определения того, может ли заявитель требовать защиты по Статье 11, ЕСПЧ принимает во внимание следующие обстоятельства: (1) задумывалось ли собрание как мирное или организаторы намеревались прибегнуть к насилию; (2) проявлял ли заявитель намерение прибегнут к насилию, присоединяясь к собранию; (3) причинил ли заявитель кому-либо телесные повреждения (Gülcü v. Turkey, § 97).

Если изначально мирное собрание вылилось в насилие с обеих сторон – демонстрантов и полиции – иногда следует определить, кто первый начал (Primov and Others v. Russia, § 157).

Если исходя из приведенных критериев ЕСПЧ признает, что заявитель попадает под защиту статьи 11, Суд далее фокусируется на анализе государственного вмешательства на предмет пропорциональности.

ЕСПЧ признает, что когда люди участвуют в актах насилия, государственные власти имеют более широкие пределы свободы усмотрения (a wider margin of appreciation), и наложение санкций за подобные действия может признаваться совместимым с гарантиями Статьи 11. С другой стороны, осуждение на длительные тюремные сроки за невооруженное противостояние полиции либо за метание камней (или иных предметов) в полицейских без причинения им серьезных травм в ряде случаев признавалось непропорциональной мерой (Gülcü v. Turkey, § 115; Yaroslav Belousov v. Russia, § 180; Barabanov v. Russia, §§ 74-75).

D. Позитивные обязанности

Право на свободу собраний включает негативные и позитивные обязанности со стороны государства. Государства обязаны не только сами воздерживаться от необоснованного ограничения этого права, но также прямо защищать это право (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 158; Djavit An v. Turkey, § 57). Особенно это актуально в случае манифестаций, проводимых непопулярными меньшинствами.