Глава 19. На «Скадовске» с водкой и сахаром

 

 

Who’s there knocking at my window?

The owl and the Dead Boy

This night whispers my name

All the dying children!

 

«The Escapist», Nightwish

 

Ржавые шпангоуты, изношенные балки, на которых держится палуба, изъеденные коррозией сварные лестницы, обросшие «ржавыми волосами» механизмы ходовой части…

Мы вваливаемся через пролом в борту. Сержант выскальзывает из моих рук и мне недостает сил удержать его…

Сержант падает животом вниз на груду ржавой трухи, взбивая рыжеватую пыль, хрипит. Я падаю рядом с ним сопелкой в ту же самую пыль, она живо забивает мне рот и нос. Чихаю, отхаркиваюсь. Шли бы все на хер, ребята. Что за день такой? Охренеть!.

Эхо от чьих‑то шагов далеко разносится по металлическому нутру «Скадовска». Поднимаю рыло из ржави, вожу автоматом туда‑сюда в общем направлении на звук шагов.

– А ну, не рыпайтесь! Я держу вас на мушке. Кто такие? Если бандиты, лучше убирайтесь отсюда, нас тут восемь стрелков, мы от вас мокрого места не оставим!

Врет парень. Юный, ломающийся голос, пацан, молокосос. Может быть, с пушкой в руках, и оттого – опасный молокосос. Со страху может начать пальбу. Слышно, как он боится. Голос у него не только ломается, но еще и дрожит.

Оп‑па! Вижу тебя. Теперь мы на равных.

АКСУ поворачивается в сторону пацана, выдающего себя за восемь стрелков.

– Мы не бандиты, – говорю я как могу миролюбиво.

Настроение не то. Злость гложет. Малышева надо как‑то подлечить, мать вашу. А тут еще этот козлотур…

Но если я сорвусь, лучше не будет никому. Либо он меня пристрелит, либо я его, причем в обоих случаях смысла в этих смертях будет ноль.

– Мы едва спаслись от бандитов. Со мной военсталкер сержант Малышев. Я сам…

И тут я сбился.

Едрить твою… А кто я? Орденский сталкер? Вот уж вряд ли. Просто сталкер‑одиночка? Ну, может быть. Но я же еще на контракте, ребята, если кто не помнит. Поэтому продолжаю:

– …военсталкер Тим. Нам нужна помощь медика. Срочно.

Пауза. Парень, видно, прикидывает: может, пристрелить будет все‑таки безопаснее? И мой АКСУ, надо думать, служит веским контраргументом в его внутренней дискуссии на этот счет.

– А чего ты без формы?

– Какой формы?! – начинаю закипать я.

– А такой! Ты ж военсталкер, обязан нашивки носить…

Что ему ответить? Что моему военсталкерству еще сутки не исполнились?

– Я военсталкер‑проводник. У меня нет воинского звания, и форма мне не положена.

– А… – Похоже мое крайне незамысловатое объяснение его почему‑то убедило. А может, человек живет под девизом «Меня обманывать несложно, я сам обманываться рад!»

Мнется там, сопит, не знает, как ему дальше с нами быть. Потом говорит:

– Я приветствую вас, уважаемые военсталкеры, на борту сталкерской базы. Вы можете здесь отдохнуть, получить горячую пишу и алкогольные напитки, сбыть хабар по приемлемым ценам и узнать свежие новости. По традиции вам положено сдать оружие.

– Вот уж болт.

– Но почему! Я гарантирую – вы получите его в целости и сохранности…

– Иди на хер. Тут безбашенные упыри из банды Репы на хвосте, а ты у меня ствол отнять хочешь. Опупел, пацан!

Вздыхает.

– Ладно… Для вас мы сделаем исключение. Только один раз.

– Спасибо. А теперь нам бы…

– Одну минуту. Вы должны дать мне честное военсталкерское слово, что не станете применять оружие на борту сухогруза «Скадовск», если на вас не будет совершено открытое нападение. Таков закон.

Чем открытое нападение отличается от закрытого? Ладно. Да хрен бы с ним. Видимость закона всяко лучше, чем полное его отсутствие.

– Мы с сержантом обещаем. Сухогруз все‑таки, а не баржа…

– Только так! Сухогруз «Скадовск» – признанная официальная столица Затона. Относитесь к нашим обычаям с почтениям… А этот твой кореш почему ничего не сказал?

– Не может.

– А?

– Канает он. Доктор ему нужен. Ты слышал меня? Доктор! Иначе сдохнет парень.

– Тебе повезло. Потому врач у нас есть! Оставайся на месте, сейчас я приведу к тебе Пророка. Его так зовут.

– А ты сам кто такой? Назвался бы хоть… для приличия?

– Я вольный торговец Шпиндель. Делаю дела, устраиваю сделки…

Смотри‑ка, первый раз в голосе у моего собеседника прорезалась солидность. Уважает себя человек. Молодец, приделе.

– Приятно познакомиться, Шпиндель. Не боись, эксцессов не будет… Не до эксцессов мне сейчас.

– Ну вот и отличненько, – и Шпиндель загрохотал по корабельной металлике куда‑то в сторону кормы.

Сержант хрипит, головой мотает, а я потихоньку снимаю с него амуницию, открываю рану. Достаю из своего рюкзака аптечку – шмотник сержанта пришлось бросить еще на болоте. Может, врачу что‑нибудь из моего лекарского припаса пригодится?

Пять минут прошло, никого. Лежу, думаю…

«Если оставшиеся бандюки придут сюда, за нами, хрена с два мы с сержантом сможем «держать позицию». Только сейчас они вряд ли сунутся. Мстить двум придуркам, у которых не пойми есть ли хабар, нет ли его, – слишком дорогое удовольствие. А бандюки – народ расчетливый. Они сейчас старательно обирают трупы своих и чужих, высматривают ценное барахлишко и кое‑что, надо думать, уже нашли. Зачем им лезть под пули?»

Проверил, есть ли связь. Связи нету. Что ж, не врали в Ордене насчет связи в Зоне…

И до смерти обидно будет, если злой, колючий, но очень храбрый парень Малышев сейчас подохнет ни за хрен у меня на руках…

 

Наконец послышалось громыхание. Да такое, будто вольный торговец Шпиндель привел с собой целый взвод лекарей. Может, я его недооценил, и тут на самом деле прячутся восемь стрелков? А? И пацана вперед себя для отвода глаз послали…

Нет, ребята, Шпиндель притащил с собой только двоих. И какие, мамочка, не могу, это были двое!

Один – худой, жилистый. Скелет с мышцами. На голове – редкие кочки тонких, тусклых волос, какие растут, обыкновенно, из‑под мышки, притом разбросаны они асимметрично. Левый глаз закрыт повязкой. Левая нога ступает криво. Притом координация движений у человека явно нарушена. Топает он – будто гвозди сапогами забивает, руками для равновесия машет, как мельница лопастями…

– Это доктор. И зовут его Пророк, – представляет мужика Шпиндель.

А я про себя думаю: «Хороший доктор… Как бы чем не заразил».

– Сталкер… Тим, – представился я.

И смотрю за спину им обоим. Н‑да… Офигеть не встать.

Девка. Да какая! В синем аккуратном пиджачке и синей же юбочке, какие я видел только на фотографиях моей матери. Белая блузка, кружевной воротничок. И какой‑то невообразимый, чудовищный бант на голове, словно старшеклассница вспомнила, что ей нравилось в детском саду и водрузила на башку малолеткин причиндал.

Или ее мамаша одевала? Как там с этим было в СССР? Я, ребята, не помню, потому что при СССР я до девок еще не дорос… Красивая. Стройная, выше среднего роста, кремовый загар.

Лицо… ухоженное. Лицо человека, питающегося вкусненьким, спящего крепко и помногу, следящего за здоровьем. Под бантом – длинные, по локоть, волосы соломенного цвета. Безукоризненно ослепительные. Словно тут не Зона, а Большой театр.

И туфли. Туфли в Зоне! Тревога всем постам! Аномалия неизвестного типа!

Я аж загляделся.

Она подходит и улыбается:

– Я Белла Хвостикова.

И тянет руку.

А я, понятно, интуитивно шарахаюсь от нее с автоматом наперевес. Эти двое, довольные рожи, регочут.

– Вам не надо пугаться, почему вы все пугаетесь? Я здесь живу. Просто пошла к знакомым и немножечко заблудилась… А тут странно. Одеты вы странно. Зачем вам противогаз? Или тут какие‑то учения пожарников?

– Ты… кто? Ты… вообще откуда?

– Ой, я же сказала. Я Белла, а папа зовет меня Арабеллой. Он говорит – за характер, как у юной пиратки из одного фильма‑сказки. Но это неправильно, я считаю. Что из того, что девушке нравится альпинизм и стрельба из лука? Мне кажется, он у меня немножечко старомодный… Учусь я школе номер 1, в девятом «А». Вот я откуда иду. Пошла после уроков к знакомой и… куда‑то не туда забрела… Простите, хоть мы и не знакомы, не могли бы вы мне помочь – отвести к Речному порту? Пожалуйста. Я просила остальных пожарников, – она качнула головой в направлении Пророка со Шпинделем, – а они не знают дороги. Извините, пожалуйста.

– Парень, ты только палить не вздумай, – предупреждает меня «доктор». – Можешь хоть весь рожок в девочку всадить, ей хуже не станет.

– А боезапас денег стоит! – добавил Шпиндель.

– А? Ну…

– Матрикат, – спокойно пояснил Пророк.

Ух, ну я и осел. Сам должен был сообразить. Про матрикаты нам Лис рассказывал, я точно помню…

Вот только что он рассказывал, не помню совершенно. То есть вглухую.

Они чего‑то там не опасны. Они даже чего‑то там полезны… Только их чего‑то там надо убалтывать. А задираться к ним не следует, потому что они чего‑то там… еще.

Матрикаты – не люди. Они вроде бы даже не совсем живые. То есть крови, потрохов, костей у них там нет. Но сохранять стабильность могут годами… внутри Зоны, есессно.

Ну, убалтывать так убалтывать.

– Э‑э… милостивая государыня Белла. Во‑первых, представлюсь вам. Меня зовут Тимофей Дмитриевич Караваев.

– Очень приятно!

– И… э‑э… во‑вторых, я тут… э‑э… младший офицер пожарного расчета. Рад был бы проводить вас до места…

– Как вы красиво говорите! – с воодушевлением сообщает Арабелла.

– …но… э‑э… к несчастью… вынужден огорчить вас. Мне запрещено покидать пост. И… э‑э… в рамках учений… как вы правильно сказали… пребывание на посту предполагает… предполагает… что я обязан оставаться здесь. Если бы не это, я бы почел за честь…

Двое аж пополам сгибаются, наблюдая за нашей светской беседой.

Девушка застенчиво поглядывает на них, но продолжает разговаривать со мной. Видимо, дурно воспитанных сталкеров презирают даже матрикаты.

– Ой, простите меня еще раз за беспокойство. Но, может быть, поблизости есть кто‑нибудь еще… кому можно отойти ненадолго? Мне просто надо разобраться, я сбилась всего чуть‑чуть.

– Э… Ну… Это будет немного неудобно… милая барышня…

Два урода уже по‑человечески смеяться не могут. Сипят и приседают. Вот суки!

– Но… э… если вы выйдете через вон ту пробоину и сделаете шагов сто – сто пятьдесят направо, там, я полагаю, найдется… э‑э… командир расчета… и… э‑э… надеюсь, он вам поможет.

– Большое спасибо! – с чувством произнесла Арабелла.

Наблюдая за тем, как она выходит в пробоину, я заметил про себя: до чего ж фигуристая девятиклассница! Красотка!

Эти ханурики всё никак остановиться не могут. Смешинка им, вишь ты, в хлеборезки позалетала.

– Вы смеетесь, а у нас тут человек весь в крови, – вежливо так напоминаю.

Первым очухивается доктор.

– Ладно… Люблю цирк, но в ограниченных количествах, – говорит Пророк. – Мне действительно надо заняться раненым…

Он опускается на колени рядом с телом сержанта. Разглядывает рану, что‑то щупает, морщится. Судя по его роже, плохи дела у Малышева. Вздыхает.

– Закурить не найдется?

Развожу руками.

– Ну и ладно. Меньше куришь – больше пьешь! – оптимистично заявляет Пророк. – Вот что я скажу тебе, сталкер Тим. Скорее всего твой товарищ умрет. Ему осталось жить несколько часов. У него сильное кровотечение. Это кровотечение – губительно. Остановить его подручными средствами я не могу…

– Ему несколько раз сильно повезло… Я… вытащил его.

Пророк посмотрел на меня с усталым равнодушием.

– Так бывает в жизни…

Скепсис из его взгляда сейчас же пропал. Умник, мать твою. Ты же совсем не знаешь меня.

– И что, ничего нельзя сделать?

Я смотрю на доктора… ну как он поймет?! Это же не его убивала Репина гопота!

– Ну в принципе, – спокойно продолжает Пророк, – у него есть шанс… Призрачный, слабенький шанс, почти никакого. Но тут, сталкер, всё зависит от тебя.

– Что нужно делать?

Доктор задумчиво потер лоб.

– Ты слышал, наверное, об артефактах, останавливающих кровь, добавляющих здоровья?

– Да! «Сердце Оазиса»! «Мамины бусы»!

Странный врач усмехнулся. Ну‑ну, драгоценный друг, шути свои шутки… – читалось на его лице.

– «Сердце Оазиса» – больше легенда, чем реальность. «Мамины бусы» – изрядная редкость, да и кровь они останавливают… не особенно, скажем прямо. Тебе нужна «душа камня». Это – лучше всего. Но ее сыскать за несколько часов почти нереально. А вот вещи послабее… если сильно повезет… Годится «ломоть мяса». Да и «кровь камня» на худой конец тоже подошла бы. Да, определенно. Даже «батарейка», хотя и не совсем то.

– А «медуза»? А «ночная звезда»?

При словах «ночная звезда» Шпиндель резко поворачивается ко мне. Теперь он с большим вниманием прислушивается к нашему разговору.

Пророк качает головой.

– Вот «колобок» – в самый раз. Или, скажем, «пламя». При грамотной настройке можно было бы использовать и другие артефакты или комбинации их частиц. Но всё это – чистая теория. А у тебя всего два или три часа. Расклад такой: неподалеку от «Скадовска» можно добыть из всего ассортимента только «кровь камня» да «ломоть мяса»…

– Там бандюки.

– Тогда лучше всего идти к Соснодубу. Это чуть севернее Электростанции, знаешь?

Киваю. Там разберемся по карте в ПДА. Этот сукин сын, этот гребаный сержантишка, почему‑то стал для меня невероятно ценен и важен, стоило мне только вытащить его у старухи с косой из‑под носа!

– Соснодуб – причудливое дерево с несколькими стволами. Ну или группа деревьев, сросшихся вершинами, не важно. И там, на самом верху…

– Он не успеет.

Шпиндель сказал это скрипучим металлическим голосом.

– Я, может быть, провожу его…

– Вы оба не успеете, это ж ясно, как два пальца в гравиконцентрат!

– Ну… если постарается… поторопится… при некотором везении.

Вольный торговец зло щерится:

– Да не морочь ты парню голову, Пророк! При некотором везении… Ну конечно! Если по дороге псы яйца не отгрызут – а там стая, больше которой я по жизни нигде не видел… Если он в «холодец» не вляпается, а у Соснодуба этой дряни – экскаватором не вычерпать! Да я вообще…

Пророк поднялся с корточек и залепил Шпинделю звонкую оплеуху.

– Закрой рот. Понимал бы что.

Вольный торговец схватился за «калаш». Отскочил на пару шагов, направил ствол в живот Пророку… Тот остался невозмутим. И всем видом транслировал простую мысль: мой моральный авторитет, мол, делает меня неуязвимым!

– Ты хочешь что‑то ему продать, юный барыга, – без тени страха произносит Пророк. – Ты хочешь, чтобы он заплатил за жизнь другого человека… Так скажи это попросту, без выкрутасов.

Шпиндель вешает автомат на плечо стволом книзу. Прищурившись, поглаживает себе ладонью губы, подбородок…

– Не томи, – говорю. – Сколько и за что.

Наконец, он решается.

Лыбится, поглядывает то и дело куда‑то в сторону, прямо на меня не смотрит. Дребезжит, сучонок:

– Может быть, у меня и есть кое‑что кое‑где. Но за всякую вещичку тут приходится платить. И я отдал дорогонько. Поэтому хочешь, рискуй, давай. Ломись на Соснодуб, может, вернешься. А хочешь, поделись щедро каким‑нибудь артефактиком, или что там у тебя имеется. И всё получишь на месте… в лучшем виде. Может быть. Если убедишь меня, конечно. А ты меня убедишь, ведь тебе дорога жизнь этого паренька. Вот он как кровью исходит, бедняга. Смотреть на него не могу, душе больно делается… А что прикажешь? В Зоне всё дорого, всему своя цена. Такие тут законы, военсталкер Тим. Я, может, за эту вещицу жизнью рисковал…

Пророк медленно, веско говорит:

– Побереги жвала.

Тогда Шпиндель отходит еще на пару шагов и отвечает просто, ясно, твердо:

– Есть «ломоть мяса». Свежий. Что дашь?

А что у меня есть? Автомат ему отдать? Без автомата мне хана. Но дать‑то больше нечего.

– Могу отдать «калаш».

Смеется.

– Твоей жестяной пукалке грош цена в базарный день…

– Антидот от радиации есть. Антидот от укуса псевдоплоти. Фляга с коньяком. Костюм могу отдать… Просто бабки есть… Рублями и уями…

– Всё это мелочёвка. А бабла сколько имеется?

Ну, у меня было две тысячи плюс то, что мне в Бункере за мутабой выдали. Сказал ему. Да пускай подавится, гнида! Вот бабуля с детства учила меня правильным вещам. А дед что говорил? Дед рявкал на бабулю и стихи мне читал какие‑то очень старые:

 

Если можно продать – продай!

Если лучше пропить – пропей!

 

– Издеваешься? Не тот порядок цен. Реальненько.

Пророк подает голос:

– Не настолько уж и не тот. Если собрать всё в кучу, то, пожалуй…

Шпиндель отмахнулся.

– Неликвиды! Мне со всей этой мелочью возиться резона нет. Не наваришь как следует ни на чем.

Я говорю:

– Послушай, пацан, у меня тут человек умирает…

– Я тебе не «пацан»! Я уважаемый человек, вольный торговец! Называй меня так или хотя бы по имени.

– Хорошо, Шпиндель. Но мне нужен твой товар, а я…

– Брось, – перебивает он меня. – Я же слышал, как ты говорил о «медузе» и о «ночной звезде». Выходит, у тебе есть чем заплатить за жизнь сержанта…

Ох ты! А я и думать забыл о том, что у меня в контейнерах – настоящие хабаринки. Прикиньте, ребята: если бы я опять взял их в руки, пуль бы бандитских бояться не пришлось… Ну да. И на спусковой крючок я нажимал бы большим пальцем левой ноги. Разумеется.

Шпиндель увидел, что я вроде не спорю с ним, и сказал попросту:

– Мне нужна «ночная звезда». За нее ты получишь свой «ломоть мяса». Согласен?

Ну а что я теряю? Бабки? В общем, да, бабки я теряю. Но это какие‑то бешеные, шальные, полуслучайные бабки, я их еще и своими‑то не привык считать. Ну, пришли легко. Так же и улетят со свистом.

– Я хочу, чтобы ты знал, сколько теряешь, сталкер, – спокойно говорит Пророк.

– Не лезь в торговлю, это ж наше приватное дело! – возмущенно визжит Шпиндель.

Пророк – ноль внимания, фунт презрения.

– Ты сейчас отдашь «ночную звезду». Я уже понял: она у тебя есть, и ты ее отдашь. Правильно. И я бы отдал. По‑человечески это. Но все‑таки хотя бы знать будешь, каких денег лишился.

– Куда ты встреваешь?! Зачем?! – шипит «вольный торговец».

А тот спокойненько:

– Лет пятнадцать‑семнадцать назад, на заре новой Зоны, ее нетрудно было взять за двести баксов. Или за двести пятьдесят. Триста – уже перебор… Ерунда?

– Ерунда, – отвечаю.

– Сейчас она стоит в пятнадцать раз больше.

Я аж присвистнул.

– Это здесь, в Зоне. А за Периметром, со всеми накрутками… я даже не знаю. А «ломоть мяса»… нет, не рядовой артефакт, но разница весьма значительная. Ты понимаешь меня?

– Мне ясно, Пророк. Шпиндель, тащи сюда «ломоть мяса» и забирай эту хренотень.

Вижу, в глазах у него бешеные цифры щелкают. И добавляю:

– Но с одним условием.

– А?

– Еще мне нужен горячий обед. Ты же вроде анонсировал «горячую пищу»?

– Ну… было!

– Для нас двоих с Пророком.

– Ладно.

– И для сержанта, когда очнется.

– Пусть сначала очнется.

Цифры плавно завертелись у пацана в очах, постепенно набирая ход. По морде его было ясно на все сто: наваром он доволен.

– Ладно, отдаю себе в убыток. Только ради спасения жизни твоего геройского товарища.

И он ловким движением вскрыл контейнер на поясе. Вот оно где было – его это самое «кое‑где».

Когда Шпиндель поставил перед Пророком контейнер, я заметил: оттуда льётся красноватое сияние. Стало быть, «ломоть мяса» и впрямь «свежий».

– Действуй, Пророк.

– Тебя забыл спросить…

Вольный торговец взял меня за локоть и потянул куда‑то в глубину трюма, в темень.

– Не упирайся, сталкер. Я тебе два совета дам. Хороших и бесплатных. Цени мою щедрость! Во‑первых, не суйся сейчас к Пророку. Лечение с помощью артов, вроде «ломтя мяса» или «души камня», в общем, всей линейки «карусельщиков», – озвереть до чего неаппетитная процедурка. Смотреть на это нельзя. Сблюешь все, что съел…

Пауза.

– А вот тебе второй совет: отдашь мне «ночную звезду» и вколи себе антирад. Сразу же. Ясно? Ты говорил, мол, есть у тебя антирад… Да, я знаю, что ты ее вместе с «медузкой» таскал и что она у тебя в контейнере была. Но если хочешь иметь детей и не иметь проблем с кровушкой, вколи без рассуждений. От радиации нет стопроцентной защиты, это я тебе как спец говорю. Реально. А теперь давай сюда вещицу.

Нет, точно, не разговаривает он, а именно дребезжит. Вот если метнуть пятирублевку на стол, она, ребята, пока не ляжет на бок, меденько так позвякивает. Вот и этот хрен так позвякивает. Был бы у него хвост, то, наверное, как у хрюшки. И трясся бы так же меленько.

Отдаю ему артефакт. Он его – цап! И рожа счастливая сделалась.

Сразу. Без перехода.

То был такой серьезный, а тут – обана, трудный подросток выпил пива и возрадовался.

– У тебя еще антидотик был дорогой, я видел. К чему тебе он? А у нас тут, на Затоне, правду сказать, звериное место. Как нигде в Зоне. Точняк. Мы тут оба с Пророком кусаные‑рваные, житья нет никакого. Особенно мне почему‑то достается… Отдай. Сколько за него хочешь?

Вот же трепло!

Ну, конечно, «восемь стрелков». А потом: «мы тут оба»…

Два, мать твою, столичных жителя, кроме которых «столицу Затона» облюбовала еще советский призрак, девушка с бантом и сиськами. Компания – супер!

А кусают тебя не зря. Зверье – оно силу чует. И у кого силы хватает, оно того не трогает. К сильному мужику что псы, что коты – вся скотина ластится, норовит угодить всяк по‑своему. А слабака и труса любая тварь зубастая цапнуть старается. Для самоутверждения.

Ладно. Хрен бы с ним. Пусть живет. Худого он мне не делал, разве только надул. Но это ж его профессия такая: мелкий торгаш если не надует, так и не проживет. Понимать надо и относиться с сочувствием.

Говорю ему:

– Хочу патронами.

Много ли там у меня осталось? Все магазины расстрелял, кроме последнего, да и тот початый.

– Какими?

– Сам не видишь?

– Да кто тебя знает, что у тебя там в рюкзаке запрятано…

– Короче, мне нужны «маслята» для «калаша».

– Пол магазина россыпью.

– Магазин. Можно и россыпью.

– Даю двадцать.

– Да гребись оно конем… Пусть будет двадцать.

Хмурится. Вот только ухмылка сквозь хмурь все равно проступает. Видно, опять я продешевил. Да и мать его… Двадцать патронов – тоже дело.

– Отличненько. Минут через сорок топай в бар вместе с Пророком. Там получишь горячее, а к нему и блюдечко с «маслятами», на закусь.

Он хотел уйти, да я задержал его.

– Погоди‑ка…

– Ась? Еще есть вещички на продажу? Примем в лучшем виде. Сколько хочешь за «медузку»? Вещь легкая, в Зоне такого добра полно, можно сказать, под каждый кустиком… но некоторые интересуются.

– Нет, продавать больше ничего не хочу… – Может, и стоило, только вот именно от него меня воротило. Да и как защита от пуль «медуза» еще может пригодиться. Хоть и не такая она сильная, как «ночная звезда». Вообще слабенькая хабаринка, так нам инструктора говорили, но всё ж полезная. – Ты лучше мне скажи, Шпиндель, почему здесь больше нет сталкеров? «Столица Затона»… А живут всего два… с половиной человека.

– Информации хочешь? Это – реальненько. Такая информация у нас идет как бесплатный бонус для постоянненьких клиентиков… Изволь, сталкер Тим. Раньше тут было шумно. Бандит сидел рука об руку со сталкером‑одиночкой, «долговцы» почти братались со «свободовцами», все пили, дрались, хвастались, сбывали хабар и отсыпались… Борода здесь такой товарооборот наладил! Тут было хорошо, сталкер. Тут жизнь была.

Смотрю на него: вот только что стоял рядом со мной оборотистый торгаш, и вдруг нормальный парень вместо него появился. Не дребезжит, говорит твердо, руки от жадности не трясутся, слова свои уменьшительно‑поганенькие забыл.

– …Только такая благодать вечно держаться не может. Бандюки оборзели, стали всех задирать, отбирали артефакты… По всему Затону война началась. Она именно тут началась, если ты не знаешь. Ты ведь новичок, правильно?

Молчу. Меньше треплешься – круче выглядишь.

– …Извини, конечно, если я ошибся. Вот. За сухогруз «Скадовск» три битвы было. Столько ребят серьезных тут закопали! По правому борту – сплошь могилы «свободовцев»… Я сам в «Свободе» состоял, пока не понял, что одиночкой быть – еще свободнее… Один раз тут десятка два трупов лежало. Матерые сталкеры в том числе. Высшего разряда.

Не стал я ему говорить, что после сегодняшнего утра в анналы Затона вошли еще две дюжины мертвецов.

– …А потом у сухогруза «Скадовск» не стало хозяев. Борода домой схилял. Небось в шампанском купается… Два самых сильных клана – «Долг» и «Свобода» – решили, что нет у них достаточно сил, чтобы сухогруз «Скадовск» держать. А одиночки такую махину ни при каких обстоятельствах не поставят. Теперь сюда не так уж много народу наведывается. Жаль, место просто отличное.

– Ты‑то остался. Хотя и захудала торговлишка.

Вздыхает. Тяжко, словно золотоискатель, в юности наткнувшийся на Клондайк, а потом всё по нулям да по нулям…

– Захудала. Но курочка‑то она – как? Она ведь по зернышку клюет… Жить захочешь, еще не так раскорячишься.

– Вот тут ты прав. На все сто.

– И потом… Мне эту точку Борода завещал. Вся Зона признает: столица Затона – законное место Шпинделя. Я тут уважаемый человек. У Бороды в учениках был, а потом вроде как дело его унаследовал. Может, еще и к лучшему всё на Затоне повернется, поглядим. Конкуренции опять же никакой… Кроме того…

Смотрит на меня, видно, выговориться хочет, а перед чужим человеком неудобно. Да ладно, ребята, мне что – жалко, что ли?

– Говори, – поощрил его я.

– Ты только пойми меня правильно, Тим. Лучше быть первым здесь, на корабле‑призраке, посреди Затона, со всем зверьем, со всеми аномалиями, чем за Периметром – десятым манагером в какой‑нибудь долбаной мегакорпорации из двадцати уродов. В галстучке, на хер, отутюженном… Бабла там, конечно, дают… И никто тебе бошку не отгрызет и кровь не высосет. Я пробовал, знаю, получалось. Но больше не хочу. Не тянет полжизни на задних лапках перед разными уродами маршировать. Душно там! Скука! Локтями работать и под хвостом вовремя лизать – не моё, сталкер. Там – тесный мир, тут – вольный. Зона – наше будущее. Вся настоящая жизнь – тут! Я живу в Зоне месяцами, и мне тут хорошо, как нигде больше. Понимаешь, сталкер? Тут нет никаких законов. Тут выживают молодые, сильные, умелые, те, у кого дар есть…

«…стрелять первым и сбиваться в стаю…» – добавил я мысленно.

– …и я думаю, что когда‑нибудь за Периметром поймут: лучше бы и там жить так, как здесь. Наворотили себе тесноты, сложности, бюрократии. На каждый шаг – по бумажке, на каждый вздох – по бумажке! С каждой заработанной сотни девяносто пять – раздай дядям, иначе тронут. Здесь – лучше! Нет законов, нет государства, никто не давит на тебя. Ты один – против всех. И всё в твоей жизни зависит от одной твоей силы, больше ни от чего. Свобода! У нас не Зона Отчуждения, у нас вольная Зона! Вот так надо жить людям…

«…года два‑три максимум… А тех, кто зажился, новые молодые и сильные выживут. На тот свет. И лучше – без баб. Начнут рожать, дуры, а детишек – разве только на свалку, они ж не сильные и не умелые…» – дорабатываю я Шпинделеву теорию.

– А как же бандюки? Ты для них – желанный приз со всеми твоими заначками. Вольный торговец…

Шпиндель поморщился. Неприятный пошел для него разговор.

– Да прутся сюда время от времени. Когда народу здесь побольше – отстреливаемся. Когда сила за бандой, я ухожу. Очень быстро. И не спрашивай как. Я тут каждую щелочку знаю, и если захочу, ни одна сволочь меня не возьмет… Есть тут, знаешь ли, потайные места, ходы. Но торговлю паразиты рушат, конечно…

– Ничего. Сейчас полегче станет. С нынешнего утра.

Он глянул на меня с надеждой. Аж лицо посветлело.

– Ты это точно знаешь, сталкер?

– Точно! Больно их много улеглось на дно болота.

– Значит, буду надеяться…

И он со счастливой мордой убрел готовить нам харч. Увидел, стало быть, свет в конце тоннеля, и есть шанс, что это не фонарик реаниматора.

Я вколол себе антирад и вернулся к Пророку.

– Готово, – сообщил мне он. – Остановил кровь, почистил рану, перевязал. Может, и выживет твой сержант. Молись, брат сталкер. А что это за ерунда при нем?

Амуницию Малышева я оставил распотрошенной. Из‑за пазухи у него выпал тот самый сверток, с которым перед смертью не желал расставаться Франсуа.

Разворачиваю.

Мать моя женщина! И эту херь я тащил на своем горбу вместе с сержантом, его «Вихрем», а также прочей дребеденью, закрепленной на разгрузке? Дайте мне премию, срочно!

Двухкилограммовая чушка из потемневшей бронзы со встроенной чернильницей, жерлицем для металлических перьев и пресс‑папье в комплекте. Сбоку гравировка: «Товарищу Круминьшу Оскару Яновичу в ознаменование его заслуг как передовика по внедрению рационализаторских предложений и ударника социалистического соревнования от Минречфлота Союза ССР на день его 50‑летия. 22 февраля 1984».

Хабар на миллион.

– И вот еще какая‑то медалька… хе‑хе‑хе.

Ну она‑то как из контейнера выпала, а?

– Сувениры, Пророк. Это гребаные антикварные сувениры. Хе‑хе.

Что, соврал я ему? Да ни одним словом.

Вы же знаете, ребята, я русский мужик, топором тесаный, наждачкой глаженный. Я это отдам. Мне чужого бабла не надо. Нет, от бабла в принципе не откажусь, но…

Ведь было бы правильно, чтобы капитан Осипенко, профессор Гетьманов, снайпер Егор и прочие наши ребята не зря жизни свои положили в этом Богом забытом месте. Пусть френчи подбросят деньжат Бункеру. Пусть Озёрский с этим, как его… кто у него в живых‑то остался?.. научный сотрудник Никольский? – вот с этим самым Никольским ставит свои сумасшедшие опыты.

Такие люди должны работать. Потому что только такие люди создают всё принципиально новое. Идеи, изобретения, произведения искусства. Я бы и сам был такой, если б не завяз во всей этой… не знаю как сказать!.. в какой‑то мелкой серой дребедени… В общем, на таких людях мир держится. И если кто‑то не хочет помогать им, то шел бы лучше сразу дерьма поклевать. Добровольно. Пока нормальные люди насильно к дерьмоклюйке не отвели.

Тут меня веселье пробрало, и принялся я смеяться, сам не пойму от какой херни. Отвели… хе‑хе… к дерьмоклюйке!.. аха‑ха!

– Что ж, сувениры так сувениры. Хо‑хо.

И тоже улыбается, хихикает. Чего это он?

Пихаю медальку опять в контейнер. Оглядываюсь: нет ли рядом Шпинделя? Этот‑то ушлый, враз просечет, что к чему.

Но его, слава Богу, нет. И только матрикат фланирует в отдалении по серым просторам. Но это как раз чепуха: девочке с бантом наши человеческие игрушки ни к чему. Она вся в образах! В возвышенном!

Пора приступать к самой неудобной части. Не люблю пользоваться чьей‑нибудь помощью, пока не узнал, чем придется за нее расплачиваться. Или доктор местный – нормальный человек? По идее, и в Зоне такие должны бы произрастать…

– Пророк… Ну… извини, если обидную вещь спрошу. Я тут первый раз, обычаев пока не знаю. В общем… короче… ну… ты вот помог сержанту Малышеву… а я вот чего‑то должен тебе… ну…

Он качает головой укоризненно.

– Я же тебе не Шпиндель. Мне кроме благодарности ничего не надо… Просто кругом война, Тим, а я кое‑что смыслю в лечении людей и зверей. Вот и лечу всех, кто попадется. Надо помогать друг другу… Просто так.

Да он не просто нормальный, он святой. И тут уж мне, ребята, страсть как захотелось дать ему что‑нибудь. В подарок. Как хорошему человеку.

– Ну… ты… не обижайся, Пророк. Я…

– Да я уж понял. Ты обычаев здешних не знаешь. Ты новичок, это невооруженным глазом видно. И тебе хочется меня отблагодарить. Я не ошибся?

– Всё так.

– Так ты меня и отблагодаришь – горяченького за твой счет похлебаю. Сколько мы со Шпинделем соседи, а на халяву от него и просроченной банки консервов с червями не допросишься… Ну а супа – тем более.

– А выпивку будешь?

– А что, есть? Под хорошую закуску грех отказываться.

Мы потащили сержанта наверх, в свободную каюту. Тащили бережно, на простыне, как санитары. Кряхтели как старые бабки – тяжел оказался товарищ военный. Постанывал, головой вертел, но в сознание не пришел.

Пророк нудно объяснял мне какую‑то медицинскую хренопупию, но я врубился только, что сержант мой долго проваляется в глубоком сне, считай, в беспамятстве. При лечении «ломтем мяса» – это самое обычное дело.

Проверил связь. Ноль связи. Спасибо, Жанна Афанасьевна, земля вам пухом. Умели вы ставить эксперименты…

– Ну что же… Чем бог послал! – сказал Пророк, когда мы наконец устроили сержанта на старом, пролёжанном едва ли не насквозь, полосатом матрасе.

 

Шпиндель с меню не перемудрил.

Горячая лапша «Души рака» на первое. Горячее картофельное пюре из пластикового стаканчика на второе. Еще кусочек полукопченой колбасы – ровно такой, чтобы мне не захотелось пристрелить «вольного торговца» на месте. Ни на миллиметр больше – точно рассчитал, стервец! Сушка на третье. Пара сухарей вместо хлеба. Посреди стола лежат‑полеживают двадцать патронов в лотке от плавленого сырка.

Ну а чай… Долго я к нему принюхивался.

– Вода не из Зоны. Хотя и тут можно пить… кое‑где, – успокоил меня Пророк. – А что травами пахнет, так это мои травы. Я ж тут на подножном корму круглый год, приходится собирать… разное… Не хочешь ли, к примеру, отведать копченую конечность псевдогиганта? Сам готовил.

– Вот уж нет! Она небось генномодифицированная.

И шарю рукой в рюкзаке. Ну, где ж она? Дождалась своего часа… А потом, ребята, чудовищное воспоминание чухает меня по кумполу со всей дури. Водку‑то… еще в Бункере стырили. Или, может, мы ее выпили: такое состояние было, что не очень‑то и вспомнишь, то ли пузырь саморазложился, то ли самоистратился.

– Ё, – говорю я. – Ни фига себе?

– Нету? – опечаленно интересуется Пророк.

– Ну‑у… с ней произошла странная вещь…

– Эх. Ну да вот я тебе расскажу детский стишок:

 

С водкою вечно какой‑то секрет:

Вот она есть… и ее сразу нет.

 

Мы заржали.

Тут у стола появляется Шпиндель. Все это время наш вольный торговец невесть где чалился, и тут вдруг – р‑раз и возник из ниоткуда. Наверное, слово «водка» услышал.

Кладет пластиковые вилки на стол и сообщает:

– Это бесплатно. Как постоянным клиентам.

– Шпиндель, а найдется у тебя… водка?

– Найдется, отчего же нет? Что я – не человек?

Пророк хватает меня за рукав:

– Тим, не надо. Да без нее обойдемся…

– Я же обещал! Шпиндель, неси одну.

Вот как Бог свят, не понял я, откуда вольный торговец пузырь вынул. Ни карманов солидных, ни фартука на нем, никакого мешка в руках… ну ни буя. А вот же вынул откуда‑то. В одну секунду! Откупоривает и цену называет.

– Режешь без ножа!

Вы понимаете, ребята, он за один пузырь ряженой водки запросил как за три бутылки шампанского «Кристалл», которое миллионеры на свадьбах пьют! Нет, понимаете вы?

– А я предупреждал, – говорит мне Пророк.

– Могу снизить на пять процентов. Больше скидок не жди. Ты хоть понимаешь, с каким риском я ее сюда доставляю? – вразумляет меня Шпиндель.

Пророк принимается хохотать.

– Он… о‑хх‑о‑хо‑хо‑хохх… доста… хоххо‑ха… вля… ха‑хахх‑ха… ё…

Сую ему свои бабки. Подавись, мироед.

– С вами выпить разрешите? – с наглой застенчивостью спрашивает Шпиндель. – А то у вас некомплект: двое вместо трех… Соображать‑то на троих положено, а не на двоих!

– Это за Периметром так. А в Зоне – и на двоих можно. И вообще, шел бы ты отсюда, пока я добрый. – Я посмотрел на вольного торговца самым красноречивым своим взглядом.

Всё. Нет его.

Дематериализовался.

Берем с Пророком по чуть‑чуть, за знакомство. Ну, как у людей. Лапшу усидели. Вторую за то, чтобы хабар в руки шел. Тоже – как водится. И он мне говорит вдруг:

– Не следует тебе сквернословить. Для тебя, сталкер Тим, это неуместное занятие.

Вот те на.

– А почему это именно мне не следует сквернословить?

И он, з<