Глава 15. Галка и ее «настоящие мужчины»

 

 

All the little boys and girls

Living in this crazy world,

All they really needed from you

Was maybe some love.

 

«Real Love», Megadeath

 

– …Бросила его, когда он сломал ногу.

– Почему?

– Потому что перестал быть мужиком и начал ныть. «Моя карьера в спорте закончена… хорошее тренерское место днем с огнем…» Ноешь – делай это подальше от меня. Я таких не люблю. Если я захочу заиметь сыночка, я его себе сама рожу.

– А рокер?

– Понимаешь, некоторым мужчинам железяка заменяет член. А иногда и характер. Пока они рядом с железякой, пока они верхом на железяке, они – нереальная круть. Аж всё ноет внутри от одного вида. А вот чуть железяка сломалась или ты взял да и пошел на работу, ну… на обычную работу, без понтов… и с железякой обниматься у тебя уже нет времени… Что будет? А всё опадет. Был мужик, стал тряпка. Обычный тупой пивохлёб. Разжирел… Жирных не люблю. Ненавижу!

– А тот из десантуры? Это ведь ребята, которые многое повидали…

– Десантник ломал меня через бедро. Он вообще был хорош. Я его боялась. Ты представь себе: я… я! – боялась…

Высокая, стройная, спортивная. Волосы цвета полуночи. Стерва и ведьма. Но до умопомрачения привлекательная.

– Разве можно любить и бояться?

– Детский какой‑то разговор. Конечно, можно! Десантник мой был самой что ни на есть няшкой… Но пил запойно. И бил меня. Ну, если это немножечко, если это только постельная игра такая, то это может быть даже интересно. А вот если… в общем, надоело синяки тональным кремом замазывать! Как жить, когда он чуть что – фигак! – засветит мне не по‑детски, без всякого реального повода? Ты, говорит, пялилась на официанта в кафе. Ну а мне что, глаза себе вырвать? Ну, был он такой молоденький, весь такой персик, по типу рыцаря Юки из манги одной… Но я ж глядела‑то чисто на автомате, ну, я виновата, что он сам там подошел, спросил, какое мороженое я больше люблю… А он фиг‑гак! Дуболом голимый! Две недели с синяком ходила! В общем, это было слишком… Но в остальном я любила его. И сейчас, наверное, чуть‑чуть люблю…

Мне почти совсем не хотелось с ней разговаривать.

Мне не хотелось с ней строить планы на будущее.

Мне не скучалось по ней, когда она была сама по себе, а я – сам по себе.

Просто она – она была вроде приза. Роскошного приза, который, ребята, надо обязательно взять, чтобы можно было сказать себе: «Да, как мужик ты кой‑чего стоишь!»

Я вроде бы и без нее это знаю: да, я мужик, да, стою кой‑чего. Но когда она появлялась рядом со мной, мне почему‑то до ужаса хотелось еще и еще раз это всем доказывать. Ну и влекло меня к ней как к женщине – чего там…

– А может, Галка, стоит теперь разыскать его и самой ему разочек – фигак! В табло ему засветить! Или, хочешь, я ему засвечу? Просто так? В качестве урока на будущее?

– Не смеши меня, Тима! Интересно, конечно, было бы… но… он ведь тебя размажет. Реально размажет! Он бешеный вообще. Вот почему вы все, мужики, такие глупыши? Вы такое ощущение, что вообще взрослеть не собираетесь. И жить в реальном мире – тоже. Вам бы лежать на кровати, щупать толстожопых коров, которые на вас смотрят с обожанием, жрать пиво литрами и ни хрена не делать… Вот так лежать, неделями смотреть в потолок, лучше всего еще там мишень нарисовать, чтобы каждый раз в одну и ту же точку целиться приходилось, все ж развлечение какое‑то… А в перерывах между плевками жрать чипсы какие‑нибудь… А по праздникам водить баб в ресторан «Макдоналдс», потому что на другое маней нема… Вам бы трепаться с корешами, какие вы реальные кабаны, а на самом деле вы не кабаны, а просто свиньи. Свиньи в домашней грязи по уши… и это самое не тверже свиного хвостика. Откуда же хвостику быть твердым, когда вы из‑за компьютера не поднимаетесь…

– Ну, не все такие.

– Не все? Да, не все. Но ты – ты, Тима, такой… Или почти такой… Когда‑то был ты погранец, реальный мужик… Но потом сдал, а сейчас, я знаю, меня не обманешь, в качалку ходишь максимум раз в неделю, да и то не во всякую неделю… Охреневших от безделья старперов липовыми подземельями пугаешь за мелкий прайс… Вот и всё твоё мужество. Вся твоя крутизна… Я твердости в тебе не чувствую. В тебе мужик‑то еще перегорать не начал?

– Что ты плетешь, Галка?! – взвыл я. – И главное – почему прайс мелкий? Квартиру снимаю. Жратву покупаю. Цветы тебе… Подарки… – Я правда начал заводиться.

– Ну вот, хоть рявкнул разочек. – В голосе Галки послышалось неожиданное одобрение. – А то всё блеешь да сюсюкаешь, барашек мой… Мамочкин любимый сыночек… Понимаешь, мужик должен быть как сталь двадцать четыре часа в сутки. И так – до пенсионного возраста. Иначе это не мужик никакой, а так, одна видимость.

Галка моложе меня на четыре года. Совсем еще девчонка, а у нее уже в глазах сплошная истина про мужское население мира – от первого козла в летнем оздоровительном лагере до последнего в моем, надо полагать, лице. И я знаю: если я не отвечу на этот вызов, я буду чувствовать себя как последнее чмо. Я реально говорю, ребята. Такая вот в бабе смертельная аномалия!

Она тем временем продолжает свои откровения:

– Я по мужикам эксперт. Я видела всяких мужиков. И я очень редко позволяю кому‑нибудь из них владеть мной. Потому что меня надо заслужить. А заслужив – удерживать. Как чемпионы какие‑нибудь каждый год первое место удерживают. Хрипят, стонут, тренируются до упаду, а потом р‑раз – и опять первое место. И не надо никому знать про их хрипы и стоны. Надо только, чтоб у них в груди сталь, а на груди – золото. Короче, чтоб полная гарантия: вот, девочка, реальный мужик, и ты даешь себя реальному мужику, а не размазне, не маменькиному сынку, не алкашу. Понимаешь, Тима, самка ищет самого сильного. А когда он перестает быть самым сильным на ее территории, она ищет другого самого сильного.

– Закон джунглей?

– Про Дарвина слышал? Вот этот ботан мой закон и открыл.

– Галка, ну на кой тебе Дарвин? Ты ж не борешься за выживание и здоровым потомством не интересуешься. Пока… во всяком случае.

Хмыкает. Типа согласна. Но спорит все равно!

– Это, дружок, гнилая отмазка, чтобы не стараться быть кем‑то большим, чем ты сейчас есть. Понял?

– Нет.

– А я думаю, понял. Ты ходишь вокруг меня, как кот вокруг сметаны, уже не первый месяц. Всё в ход пустил, что имеешь. Денег небось назанимал – водить меня по разным крутым местам…

Угадала, упырица. Упырицы, увы, умные.

– …а дальше поцелуйчиков никак не продвинешься. Встал. Ни шагу вперед. А ты не думал, почему так происходит? Ты вообще‑то вычислял, в чем тут фишка?

Конкуренция вокруг тебя большая, вот и весь сказ.

– Думаешь, наверное, парней рядом со мной многовато? Думаешь‑думаешь, на морде твоей всё написано. Это я тебя, зайка, торможу. Я! Сознательно. Другие парни – фигня. Забудь о них. Они даже хуже, чем ты. Ты хоть что‑то…

Ну да, не десантник, который лупил тебя за стервозный характер, но… «хоть что‑то». И на том спасибо! Если бы ты не была мне так нужна…

– …но ты меня не получишь, если и дальше всё будет то же самое. Кафешки, разговоры, подземелья твои… Моя цена выше. Удиви меня. Покажи мне свою крутизну. Еще больше крутизны! Я хочу, чтобы меня забрало от твоей крутизны, чтобы у меня пальцы на ногах занемели! Я хочу смотреть на тебя снизу вверх. На сильного, на безбашенного. Я хочу, чтобы было так: ты делаешь что‑то, и у меня от желания тебе отдаться мозги сносит!

Что ей предложить‑то? Секс на крыле самолета? Какие домашние заготовки имеются в арсенале? По большому счету ни буя у меня там нет. Ну… можно на археологические раскопки поехать… Но ей же это – как пивко вместо коньяка.

Нет, не проберет.

Ну, мастерская ножей. Мы там делаем красивые вещи. Иногда очень красивые и в чем‑то роковые, для крутых мужиков.

Но ей этого будет мало. «Зайка…» Ей надо, чтобы «зайка» отрастил клыки на полметра и загрыз ими попавшегося по случаю волка. Желательно забронировав для нее место в партере задолго до распродажи билетов на волкоцид…

Вот если бы я прямо в мастерской собственноручно сделанным ножом прирезал бы Саню или Ромашина… тогда – в самый раз. Но Саня мне должен три сотни, а Ромашин – тоже хороший парень, поэтому резать их немного неудобно. Опять же посадят.

Может, насчет Ордена ей? Ну да, Зона вялых не любит. Зона задаст вопрос, и ты должен вбить ей ответ так, чтоб она не встала. И вообще Зона – мир плечистых мужчин. Вот только по серьёзке я вовсе не собирался туда шкандыбать. Ну, интересно. Ну, ребята хорошие подобрались. Ну, живых сталкеров послушать… Но не самому же.

– Галка, ты когда‑нибудь слышала слово «сталкер»?

Фыркает.

– Ну ты прям как младенец! Третий сезон сериал «Комбат против Варвара» идет. Топовая группа «Шняга» песню «Хабар детектед» слабала, так он полгода на самом верху чартов держится… Понятно, знаю. А кто не знает? «Зона задаст вопрос, и ты должен ответить свинцом». Когда Стрелок фальшивым туристам это говорил, мне аж горячо сделалось… Или вот еще: «Зона любит ребят с холодной головой, горячим сердцем и загребущими лапами». В сети самая движуха – вокруг Зоны и сталкеров…

Так.

И вот что теперь? Может, у тебя будет еще один шанс, Тимохин? Какой‑нибудь другой шанс? Не будет.

Ладно. Просто есть такие бабы, которых обязательно надо завоевать. Вот хоть трава не расти!

В общем…

– Я войду в настоящую Зону. В ту, что на Украине. Скоро. И у меня будет реальный хабар. За который можно получить реальные деньги, – сказал я веско.

Прикиньте, ребята, секунду назад у меня и мысли не было – торговать хабаром. Но ради ее прекрасного юного тела… Ради этого зноя в ее глазах… Галка посмотрела на меня очень внимательно. Даже с удивлением, кажется.

– А вот это, мальчик, серьезный разговор. Если не разводилово, конечно.

– Сама увидишь, чего там!

Она впечатленно усмехнулась, вынула курево, застыла… и убрала курево обратно.

– Хорошо. Чувствовала: есть в тебе такое… эдакое… от самца. Принеси мне какую‑нибудь вещь оттуда. Любую ерунду, но только чтобы по ней было ясно… чтоб сомнений никаких – она из Зоны. И взял ее ты.

– И тогда – что?

Паузы она всегда делала артистически.

– В тот же день, Тима… Мы… будем… вместе… как мужчина и женщина! Даю тебе слово.

Собственно, тогда я и решил, что все‑таки попрусь в Зону. И… значок мастера добуду. В то самое мгновение решил.

А потом крепко‑накрепко забыл, чего ради я собрался ловить пастью пирожки с битым стеклом.

Правильно говорила бабуля: «Кто старое помянет, тому глаз вон. А кто забудет – тому третий внутрь».

 

Глава 16. Группа эскорта

 

 

Mama, just killed a man,

Put a gun against his head,

Pulled my trigger, now he’s dead…

 

«Bohemian Rhapsody», Queen

 

Разбудили меня методом крупноамплитудной вибрации. Я спросонья попробовал дать в хлебало. Военсталкер увернулся, но трясти меня перестал.

– Вставай, собирайся и на завтрак. На всё – двадцать минут. Потом – к начальству, помещение 11. Куришь?

– Нет.

– Значит, будешь жрать на три минуты больше. Не опаздывать.

Есть у меня любимый кошмар, ребята: что какие‑то гады решили вернуть меня в армию. Раньше он снился мне часто, теперь – раз в полгода, но чтоб он вот так сбылся наяву…

Кстати, похмелья – ноль. И это при том, что ночью, если кто не просек, я был вообще за гранью! А похмелья – ноль. Воздушный поцелуй вам, изготовители «Слезы Комбата»…

Умылся в полный профиль – так, чтобы можно было использовать оба полотенца. Не простаивать же инвентарю!

И всё делал не торопясь. С удовольствием.

В результате, когда я уже покончил с кашей, но еще не принимался за творожную запеканку со сметаной, в столовую вбежал неистовый парень, только что будивший меня проверенными сержантскими методами.

Встал надо мной.

Навис надо мной.

Парню всего‑то лет двадцать.

Кушаю. Не торопясь. С удовольствием. Очень хорошая запеканка. И сметана приличная – густая, свежая. Как здорово – хорошенько поесть в Зоне. В ожидании того благословенного момента, когда вертушка доставит тебя в старинный город Брянск…

– Ты ох‑хренел, брат?

Молчу.

– Ты совсем ох‑хренел?! – шипит военсталкер.

Ох, как же надоело это повсеместное хамство! До скулосведения! А потому отвечаю ему с подчеркнутой вежливостью:

– Одну минутку! Доем, выпью кефирчика и отправлюсь к вашему руководству.

Ребята, я не асоциал, вы поймите меня правильно. Я просто не люблю, когда со мной обращаются как с рабом на галерах.

– А ну‑ка бего‑ом! – орет он у меня над ухом. И чувствуется, вот‑вот попробует стукнуть меня по затылку. Тогда мне очень захочется ответить. Итог я предсказывать не берусь, но поставил бы на себя.

Поворачиваюсь к нему, внимательно разглядываю – оп‑па, действительно сержантские лычки – и говорю как можно тише и спокойнее:

– Я своё отслужил. Ты мне не начальство и голос повышать не смеешь.

Он судорожно выдергивает из кобуры «макарыча» и приставляет дуло к моей голове. Как видно, Зона делает козлов еще козлее.

Мне сделалось страшно, ребята. Без дураков. Ведь это псих, и если он по дури нажмет на курок, мелкие брызги моих мозгов без труда спишут на несчастный случай. Или на то, что это я псих, а у него – разумная самооборона.

Мне очень захотелось встать и пойти к помещению 11. Но я пересилил себя. Тогда я отвернулся от сержанта и отломил вилкой еще один кусочек от запеканки. Недостаточно большой, чтобы кто‑то мог подумать, будто у меня появились причины торопиться.

– Серега, парень просто не знает. Угомонись, Серега, – услышал я голос Гарда из коридора.

– Да он, по ходу, шизанутый. Он вообще не понимает, куда попал! – обиженно рявкнул сержант.

– Уверен, что он все понимает. Не хуже нас с тобой.

Гард сел за стол напротив меня.

– У меня к тебе просьба, Тим.

– Какая?

– Пожалуйста, глотни кефирчика. Прямо сейчас. У нас тут очень хороший кефирчик, просто захлебись, какой хороший.

Я глотнул.

– Теперь послушай: с тобой не очень‑то вежливо разговаривали. Однако у нас есть веская причина поторопить тебя. Без дураков, Тим.

Я встал и вышел в коридор, оставив пол тарелки офигенно вкусной запеканки и полстакана кефира.

 

* * *

 

В 11‑м помещении меня ждали трое.

Озёрский – с лицом белее бордюра в гвардейской дивизии.

Высокий, тощий (хуже покойного Снегирева!) усатый хрен в военсталкерской форме с погонами капитана. Этот нервно мерил шагами комнату, словно парень, которого менты безо всякой вины запихнули в «обезьянник».

Мужик в белом халате, хлипкий коротышка: скуластое лицо, аккуратная черная бородка, попсовые очочки на носу, зато взгляд какой! – яростный, как апперкот сильно раздраженного бойца с восьмиугольника.

Озёрский сонно прикрыл глаза. Из сигареты в его руке сочился дымок, сейчас же растворявшийся в табачном тумане, завесившем потолок. Он сидел за столом, перед ним стояли рамка с голодисплеем, клавиатура, флажки Украины, Белоруссии и России на круглых подставках, десяток чашек с опивками кофе и две пепельницы, наполненных выше крыши.

– Все‑таки соизволил явиться, – глумливо, но без злобы бросил мне капитан. Взгляд у него был тяжелее экзаменаторского.

– Тим? – проснулся Озёрский. – Садитесь. Я представляю вам двух других участников нашего совещания. Начальник охраны Международного Исследовательского центра капитан Осипенко Юлий Авангардович. Профессор Гетьманов Павел Готлибович…

Коротышка кивнул.

– У нас есть к вам два вопроса и одно… хм… – Озёрский неопределенно повел в воздухе рукой, начертав сигаретой знак бесконечности.

– …распоряжение, – сказал за него Гетьманов.

– …и одно предложение, – поправил его Озёрский.

При этих словах я напрягся.

– Боюсь, вы застали в Зоне не самые спокойные времена…

– Время, Геннадий Владимирович! Вы помните, когда поступил сигнал? – с истерическими нотками в голосе прервал его белохалатник.

Но Озёрский, как видно, был тут за старшего; он поморщился и продолжил столь же спокойно:

– Взгляните.

Маленькой лазерной указочкой Озёрский «кликнул» точку на голодисплее. Высветились «новости Зоны» за прошлый день.

Артефакты, новые свойства артефактов, купить снарягу, продать хабар, пожар в баре «Сталкер» и… я даже присвистнул от изумления. Три десятка трупов за сутки, со вчерашнего утра.

Вот мои старые знакомцы: Чебыш, Вано и Санитар. Значит, и впрямь зацепил одного из бандитов Гард. А второго, надо думать, накрыло с вертолета.

– Обратите, пожалуйста, внимание вот на это место.

Увеличение.

Так. У них действительно должны были появиться серьезные вопросы ко мне. Серьезней некуда.

«17.30. Темный сталкер Арлекин. Город Припять, кинотеатр «Прометей». Убит в перестрелке с анонимом А‑101».

«17.32. Темный сталкер второго разряда Гомонай. Город Припять, у памятника Прометею. Убит в перестрелке с анонимом А‑101».

«18.22. Темный сталкер Маг. Город Припять, речной порт. Убит в перестрелке с анонимом А‑101».

«18.48. Глава клана темных сталкеров Варвар. Город Припять, речной порт. Убит в рукопашной схватке с анонимом А‑101».

– Аноним А‑101, это, если верить вашим словам, сталкер Клещ, – холодно уточнил коротышка. – Не так ли?

– Всё верно.

– В каких отношениях вы с ним состоите? – гораздо резче спросил капитан.

– Собственно, это наш главный вопрос к вам, – чуть смягчил его Озёрский.

А у меня в голове – полный хаос. Мысли сплетались в узлы, соединялись в самых идиотских сочетаниях…

Мысли мешали думать! Оказывается, так тоже бывает.

«А ну как посадят в тюрьму, не разбираясь, как пособника и соучастника? Ну, Клещ, ну, матерый человечище, ну силён… Озёрского я из Карьера вытаскивал с помощью того же Клеща, у него отношение другое. А вот капитан, наверное, в шоке: чужак в Бункере! А ну как засланец? Хлопнут на хрен, тело бензином обольют, и всё, и вилы. Капитана я ведь из Карьера не вытаскивал. И Гетьманова…»

– Я повторяю свой вопрос: в каких отношениях вы состоите с Клещом? – принялся давить голосом главный охранник.

Скажу как есть, и гребись оно колом.

– Так просто и не скажешь…

– А вы постарайтесь! – нажимал капитан.

– Ну, сначала мы чуть не убили друг друга. А еще двоих, моих товарищей из Ордена, Клещ натурально убил на моих глазах…

– Цель?

– Цель простая – забрать хабар. Потом мы договорились и разошлись мирно.

– Вы договорились с убийцей ваших товарищей? – едко уточнил Гетьманов.

А ведь выходит именно так. В пересказе все еще мерзей, чем в жизни.

– Да.

– В чем состояла суть ваших договоренностей? – это опять офицер.

– Не стрелять друг в друга.

– Что?!

Тут меня зло взяло.

– Вам не стоит так со мной говорить. Вы не следователь, а я не подследственный. Извольте держать себя в рамках.

– Что?! Да ты, ур‑род, у киллера в дружках ходишь. А мне будешь нотации читать? А?!

И он все‑таки звезданул мне в скулу.

Стул отлетел в сторону, затылок поцеловался с полом.

– Юлий Авангардович! Что вы себе позволяете? – крикнул ему Озёрский.

– За охрану объекта отвечаю я! – благим матом заорал капитан.

А я медленно перекатился по полу, хорошенько прицелился и пнул гада сапогом по яйцам. Совещание у них тут, мать твою за ногу!

– У‑ы‑ы‑ы‑ы!

Башкой Авангардович въехал в железный шкаф для бумаг. Сверху на него посыпались папки, катушки скотча, прочие канцелярские принадлежности… О, сползает на пол.

– Ур‑рою… – выл он, нашаривая кобуру.

В комнату влетел сволочь‑сержант при полной выкладке, как перед боевым выходом, и сейчас же намылился лупануть по мне ногой.

– Стоять! – скомандовал Озёрский. – Сержант Малышев, фляжку мне сюда, живо!

Тот содрал фляжку с ремня и протянул ее Озёрскому.

– А теперь кру‑угом.

Взгляд сержанта затравленно метнулся к капитану. Но тот лишь выл, не прекращая лапать кобуру.

– Что не ясно, боец? – армейским голосом спросил его Озёрский. Тогда сержант все‑таки подчинился. – Шэ‑гом арш! За фляжкой зайдете через десять минут.

Озёрский отвинтил крышку, подошел к начальнику охраны и опрокинул содержимое фляжки ему на голову. Тот дернулся, вскочил, посмотрел обалдело.

– Вы что, с ума сошли водкой меня поливать?

– Если бы я ждал, пока сюда доставят иную жидкость, вы успели бы пристрелить молодого человека, я отправил бы вас за Периметр под охраной, а вместе с вами туда отправилась бы бумага, подводящая вас под трибунал.

– На чьей вы стороне, профессор?

– У нас тут нет другой стороны, кроме меня, начальника объекта. Вам ясно объяснили, чьим приказам вы обязаны подчиняться?

– Но это же уголовник… он…

– Сядьте. И вы тоже, – обратился он ко мне. – Отлично. Как получилось, что Клещ оказался вместе с вами на Карьере?

Я рассказал. Получилась неправдоподобная херь. Ни один идиот не поверит.

– Я хотел бы сфокусировать ваше внимание на двух деталях: во‑первых, если бы Клещ хотел нас убить и ограбить, он бы нас убил и ограбил – у него для этого были все мыслимые возможности; во‑вторых, в то время, когда Клещ уничтожал клан темных, молодой человек уже находился в Бункере, – прокомментировал Озёрский.

Гетьманов дергаными движениями смертельно невыспавшегося человека выщелкнул сигарету из пачки, чикнул зажигалкой и раскурил ее.

Покачал головой. Что‑то ему крепко не нравилось, что‑то его сильно раздражало. Но он всеми силами старался держать себя в руках. Посмотрел на капитана, но военсталкер отмалчивался. Тогда Гетьманов все‑таки заговорил:

– Похоже на правду. В духе Клеща, я хочу сказать. Он за любого щенка в клане стоял горой, это все знают… и в то же время человека убить для него – не вопрос. Одним больше, одним меньше… В общем, я склонен верить Тимофею. Ну и, кроме того, у нас просто нет вариантов. Послушайте, мы до чертиков тянем это дело. Тянем и тянем! А время идет.

Вот про «тянем» я не понял. О чем он?

Наконец главный охранник проснулся:

– Вы не находите, что господина Караваева следовало бы препроводить за Периметр под конвоем и там сдать компетентным органам, Геннадий Владимирович?

– Зачем? Я не понимаю – зачем? – искренне удивился профессор.

– На мой взгляд, это ясно. Ясней некуда. Как свидетеля двойного убийства…

Гетьманов заржал. Он не засмеялся. Он именно заржал! Заливисто, громко, закрыв глаза и не умея остановиться!

Ржач, перемежаясь с нервической икотой, он наплывал на белохалатника мощными каскадами; всякий новый каскад начинался из положения «откинувшись на спинку стула» и заканчивался в положении «скрючившись над столом»; затем всё повторялось. Раскаты его хохота привели капитана в легкую прострацию.

– Что вас… заставило… – пытался задать вопрос капитан, но Гетьманов при всем желании ни на какой вопрос не ответил бы. Как его только наизнанку не вывернуло!

– Уважаемый Юлий Авангардович, это Зона. Вы здесь всего лишь неделю. Поэтому я объясню вам одну концепцию, которая здесь прочно владеет умами: тот, кто сдаст хоть одного сталкера мен… то есть милиции, станет врагом всех сталкеров. И нас за собой потянет – это я тонко намекаю на толстые обстоятельства, Юлий Авангардович. Если бы сталкер Тим сам пришиб с полдюжины сталкеров, если бы у него появилась репутация злодея, тогда, возможно… подчеркиваю – возможно! – нам бы простили подобный шаг. А сейчас, знаете ли, и речи быть не может. Тут у нас писаные законы не действуют. Совсем. Законы – там, за Периметром.

Кажется мне, капитан уже начал успокаиваться. Ну, точно. По‑иному заговорил:

– Хорошо. Меня предупреждали о… некоторых особенностях Зоны, когда отправляли сюда. Хорошо. Как профессионал скажу: такие обстоятельства специально никто не придумает.

– А значит? – Озёрский хотел чего‑то более ясного.

– А значит, Караваев скорее всего не врет.

Гетьманов перестал смеяться. Пошлёпал себя по щекам, потряс головой, щелкнул себя по носу, опять потряс головой. Затем пробормотал:

– За двое суток три часа – это никакой не сон. Это полная ерунда…

Пристально посмотрев на меня, он с неожиданной твердостью объявил:

– А теперь, коллеги, момент истины. Ты знаешь французский язык, Тим?

Вот не люблю, когда мне сразу начинают тыкать. Мы с ним вроде знакомы всего полчаса, в папаши он мне по возрасту не годится, ему всего‑то лет тридцать, а туда же.

Ну ладно, на ты, так на ты. Только взаимно.

– Знаешь, Гетьманов, никогда не изучал.

А ему по фиг. Мимо ушей пропустил. Может, не в армейских нравах тут дело. Может, он по жизни простой, как австралийские аборигены на вкус, если жрать их без соли. В общем, на меня Гетьманов – ноль внимания, а всем остальным заявляет:

– Придется мне лететь. Вот подарочек‑то… Всё, иду собираться.

– Одну минуту, Павел Готлибович. Вы ведь у нас заведуете кадровыми делами…

Он скривился и ответил Озёрскому резко:

– Могли бы и сами, Геннадий Владимирович.

Озёрский пропустил мимо ушей. Тогда Гетьманов вынул из стола папку с какими‑то бланками, вынул бумажку и протянул мне вместе с ручкой.

– Официально мы можем отправить за Периметр только нашего сотрудника. Понятно?

Киваю.

– Мы обещали доставить тебя за Периметр, и мы обещание сдержим…

Почему у меня при этих его словах возникло предчувствие подвоха?

Киваю. Зашибись, готов хоть прямо сейчас.

Гетьманов:

– Распишитесь вот здесь и вот здесь. Это стандартный контракт проводника по Зоне Отчуждения.

Расписался там и там. Как у него быстро: то он на «ты», а то вдруг раз – и на «вы».

Что‑то уж слишком резво белохалатник убрал мой контракт.

– А теперь сообщаю вам, Тимофей Дмитриевич, что вы приняты администрацией Международного научно‑исследовательского центра на работу сроком на месяц. После истечения срока контракта вам на карточку будет перечислена соответствующая сумма – по Единой тарифной сетке, действующей в Зоне Отчуждения. В течение этого времени вы обязаны выполнять все распоряжения администрации МНИЦ.

Я только одно слово не понял. При чем тут месяц? Они же… меня… обещали…

– Месяц?

– Учитывая ваши заслуги перед администрацией МНИЦ, мы готовы доставить вас в областной центр Брянск, не нарушая обговоренные сроки…

Вот и правильно! Давайте, мужики, без обмана.

– …однако до прибытия транспортного средства администрация МНИЦ имеет право требовать от вас исполнения служебных обязанностей.

Фигасе.

– Проводник? Я? Да это же была формальность… Я ведь Зоны не знаю… Зачем вы… так…

На секунду меня оторопь взяла, ребята. Что он мне говорит? Что за ерунда?

А Гетьманов как взял административный тон, так и наяривает, аж весла гнутся:

– В соответствии со статьей контракта за номером 4, параграф 3, пункт «а», вольнонаемному проводнику в случае столкновения с враждебной группой или мутагенной фауной на территории Зоны Отчуждения вменяется в обязанность охрана имущества и личного состава поисковой партии МНИЦ.

Это он сказал ровно, как автомат. А потом добавил человеческим голосом, но жестковато, на басах:

– Нам нужен твой ствол, сталкер. На сутки, не больше. И у нас есть право потребовать от тебя кое‑каких услуг.

– Вам нужен стрелок?

Капитан ответил вместо Гетьманова:

– Начинаешь соображать.

– Но я не хочу!

– А обязан! – нажал голосом белохалатник. – То есть придется через «не хочу»!

А ведь это подляна, ребята! И если я сейчас сделаю хоть что‑то для них, да хоть кастрюлю помою, они опять соврут и опять запрягут меня! Потому что – суки. Везет мне последнее время на них. Как будто весь мир вокруг меня ссучился и протух!

– А если я откажусь выполнять ваше требование?

– Вот Бог – а вот порог. Откроем дверь и выпустим наружу. А если ты случайно выживешь, то там, за Периметром, вкатаем тебе нехилый административный штраф за нарушение контракта. Лет пять его выплачивать будешь, с каждой зарплаты! Проклянешь все на свете!

Ох, предупреждала же бабуля: «Прежде чем что‑нибудь подписывать, прочитай и порви».

И опять он на «ты». Нервное это у него, что ли?

Нет, ребята, лучше сдохнуть, чем на вас трудиться.

– Спасибо, что накормили, – говорю. – А теперь отдайте мне оружие и откройте дверь.

– Что? – переспросил Гетьманов.

– Пошел на хер, – вежливо ответил ему я.

Встаю из‑за стола.

Тут Озёрский поднял руку с сигаретой.

– Стоп! – табачный пепел упал в чашку с кофе.

Профессор вздохнул и сказал Гетьманову:

– Вот поэтому, Павел Готлибович, я и снял вашу кандидатуру из проекта новой базы в Зимовище. Торопливость рождает небрежность, а небрежность приводит к смертям.

– Вы никого не найдете на это место! – живо откликнулся тот.

– Возможно. Если Михайлов не согласится вернуться в Зону.

– Вы…

– Тихо. Не справились.

И обращаясь ко мне:

– Официально приношу вам извинения, Тимофей Дмитриевич. Я могу разорвать ваш контракт прямо сейчас. И я ничего не стану от вас требовать. Придет вертолет – отправим домой. Ешьте, отдыхайте, набирайтесь сил. Никаких проблем у вас не будет. Даю полную гарантию.

Другой разговор. Как с человеком, а не как с амебой.

– Вы как будто хотите меня попросить о чем‑то, Геннадий Владимирович. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. В Зоне идет война. После того как чикагская фармацевтическая фирма CFA выпустила линейку небывалых по эффективности препаратов, цена всех артефактов на мировом рынке резко подскочила. На некоторые вещи – в полтора раза, на некоторые – в два, а на кое‑что – в десять. Зона наводнена бандами. Подавляющее большинство бандитов гибнут, не успев нанести урон. Для Зоны они – легкая добыча. Некоторых, наиболее опасных, удалось обезвредить. Но осталась шайка Репы и синдикат Гуни. Серьезные люди со связями в украинской милиции и чуть ли не СБУ. Их очень интересуют хранилище Центра на Янтарном озере, коллектор нашего Бункера, казна «долговцев» и клана «Свобода», а также любые поисковые партии, у которых может быть хабар. «Янтарники» уже пострадали: там слишком большой объект, чтобы можно было адекватно решать проблемы безопасности, вот их и громят с дурной регулярностью… А начальство со столь же дурной регулярностью восстанавливает центр‑переросток в тех же развалинах. Еще раз, Тимофей Дмитриевич: идет война на уничтожение. У нас огромные потери. Только что Юсси, Гард, четверо военсталкеров, механик и военврач отправились вызволять поисковую партию старшего научного сотрудника Никольского. Люди Гуни блокировали ее на улице Курчатова в Припяти. Почти одновременно прервалась связь с поисково‑экспериментальной группой доцента Жилко на Затоне. Судя по последним сообщениям оттуда, ими мог заинтересоваться Репа.

Озёрский перевел дух и продолжил:

– У него база неподалеку – на окраине уровня Радар. И были четкие сведения: Репа со своими мерзавцами двигается в направлении Затона, он уже в двух шагах. А мне некого послать. Просто некого. Вот все мои резервы: Юлий Авангардович, который здесь без году неделя, да сержант Малышев, прибывший вместе с ним. Они только по названию военсталкеры, а на самом деле военнослужащие российской армии, отправленные сюда на контракт… Никакой – примите к сведению: ни‑как‑кой! – сталкерской подготовки у них нет… Да еще профессор Гетьманов, человек невоенный, но хотя бы Зону знает. А там – люди. И что с ними стряслось, мы тут понятия не имеем. Однако их очень нужно выручать. Любой ценой. Понимаете меня?

Чего ж тут не понять?! Русские своих не бросают, особенно если разберутся, кто на текущий момент свои…

Я не мог отказаться. Понимаете? То есть, конечно, мог. Но… вдруг понял: дело чести.

Озёрский выпил кофе из чашки, куда упал пепел от курева. Я не успел его предупредить, но он, судя по его невозмутимости, даже не почувствовал разницы. Стоит ли теперь огорчать человека?

– А чтобы всё это принесло вам хоть какую‑то материальную пользу, я велю начислять вам месячный оклад проводника за один день службы по контракту.

– Да я бы и так…

Честно. Я бы безо всяких денег теперь туда пошел. Потому что внутри у меня окрепла неожиданная уверенность: так надо.

– Возможно. Но какой смысл отказываться от вознаграждения? И не смейте злиться на наших военных. Поймите: в группе, работающей на уровне Затон, большинство – гражданские лица. Мы обязаны их эскортировать, мы обязаны их защищать, мы обязаны… да мы много что обязаны, вот только силенок не хватает.

– Хотите определить меня в группу эскорта?

Озёрский грустно усмехнулся.

– Хочу, как говорят в компьютерных игрушках, дать вам квест.

– Квест принят.

– Дай вам Бог удачи.

Он пожал мне руку.

Малышев выдал родной АКСУ, три дополнительных магазина к нему и легкую наступательную гранату РГД‑5. Поколебавшись, вернул «Альпийца».

Капитан сказал: «Давай без обид. Мы тут все как на иголках».

А пять минут спустя Гетьманов отдал команду: «Группа – на выход. Вертолет прибыл».

Осталась ерунда – понять, при чем тут французский язык…

 

Глава 17. Медаль Михайлова

 

 

There are plenty of ways that you can hurt a man,

And bring him to the ground…

 

«Another One Bites The Dust», Queen

 

…To и дело спотыкаемся о гниющую плоть мутантов. Темно, хоть выколи глаз.

Два светлых пятна, остальное – черные силуэты деревьев, наклеенные на черный картон ночи. Первое светлое пятно это вроде облачко лунного света, размазанное по тучам. А вот насчет второго лучше не спрашивайте меня, недоучку. В упор не помню, какая аномалия испускает романтическое голубое сияние.

Рядом с ней бы прогуливаться под ручку с Юсси… то есть с Галкой. Метров тридцать туда, поцелуй под фонариком, метров тридцать обратно…

За спиной – громада Бункера, точно угольная куча.

Со всего поля битвы, недовольно крича, поднимаются вороны. Поднимаются, крыльями хлопают вяло – обожрались, едва‑едва отрываются от земли… Ба! Да тут их не меньше сотни! И все спокойно ужинали, пока мы их не спугнули… Всем хватало еды…

В отдалении тарахтит на холостом ходу вертолет. Среди ночи пилот не рискнул садиться в таком месте. Мы гуськом идем на шум.

Как спа‑а‑ать хочется, Господи. Сколько же я спал‑то? Сущую ерунду. Ведь темень еще!

– И во сколько завтрак? – спрашиваю я спины военсталкеров.

– Это одному тебе, герою, завтрак подали. В полтретьего ночи! По личному распоряжению Озёрского. Как представителю гражданского населения. Остальным сухпай достался, – мрачно откликнулся Малышев, не поворачивая головы.

– Но ты уже целых полчаса как ни хрена не гражданское население! – с шальным весельем откомментировал капитан.

Машинально спрашиваю:

– А кто же я теперь?

– Запланированные потери, – отвечает.

Садимся.

Пробирает сушняк, трубы горят. Делаю пару глотков из фляжки и вижу, как Малышев хлопает себя по разгрузке, пытаясь сделать то же самое.

Оказывается, свою фляжку он забыл.

Протягиваю ему свою.

Не брезгует, берет, как миленький.

– У тебя, очевидно, вертится на языке вопрос, – обращается ко мне Гетьманов.

– А? Да… Вот ты у меня допытывался насчет…

– …французского языка, верно?

– Ага.

А сам думаю: да потом, в сущности, разберемся, французский там, турецкий или марсианский. А сейчас вздремнуть бы – сколько мы там минут летим до места? Минут надцать.

– Во‑первых, в настоящий момент я для тебя являюсь вышестоящим лицом, изволь обращаться ко мне на «вы». Это ясно?

Да что же они тут все такие заводные…

– Так точно. Только устав обязывает всех военнослужащих обращаться друг к другу на «вы», вне зависимости от звания и должности. Это ясно?

Военталкеры сдавленно хихикают. Знать, любят они Гетьманова Павла Готлибовича глубоко и нежно.

Гетьманов озадаченно молчит несколько секунд, а потом заявляет:

– Это боевой выход в Зону Отчуждения, а ты новичок. А потому для всех будет лучше, если ты будешь беспрекословно выполнять мои приказы.

Тут он, в общем, прав. Без дураков. Прикиньте, ребята: по сути, он тут для всех н