Песня-сказка о старом доме на новом арбате

 

Стоял тот дом, всем жителям знакомый,

Его еще Наполеон застал, —

Но вот его назначили для слома,

Жильцы давно уехали из дома,

Но дом пока стоял…

 

Холодно, холодно, холодно в доме.

 

Парадное давно не открывалось,

Мальчишки окна выбили уже,

И штукатурка всюду осыпалась, —

Но что-то в этом доме оставалось

На третьем этаже…

 

Ахало, охало, ухало в доме.

 

И дети часто жаловались маме

И обходили дом тот стороной, —

Объединясь с соседними дворами,

Вооружась лопатами, ломами,

Вошли туда гурьбой

 

Дворники, дворники, дворники тихо.

 

Они стоят и недоумевают,

Назад спешат, боязни не тая:

Вдруг там Наполеонов дух витает!

А может, это просто слуховая

Галлюцинация?…

 

Боязно, боязно, боязно дворникам.

 

Но наконец приказ о доме вышел,

И вот рабочий – тот, что дом ломал,

Ударил с маху гирею по крыше,

А после клялся, будто бы услышал,

Как кто-то застонал

 

Жалобно, жалобно, жалобно в доме.

 

… От страха дети больше не трясутся:

Нет дома, что два века простоял,

И скоро здесь по плану реконструкций

Ввысь этажей десятки вознесутся —

Бетон, стекло, металл…

 

Весело, здорово, красочно будет…

 

1966

 

* * *

 

Дорога, дорога – счета нет шагам,

И не знаешь, где конец пути, —

По дороге мы идем по, разным сторонам

И не можем ее перейти.

 

Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,

Улыбнись – я напротив, я рядом.

Побегу на красный свет, – оштрафуют – не беда, —

Только ты подскажи мне – когда.

 

Улыбка, улыбка – для кого она?

Ведь как я ее никто не ждет.

Я замер и глаза закрыл, открыл – но ты одна,

А я опять прозевал переход.

 

Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,

Улыбнись – я напротив, я рядом.

Побегу на красный свет, – оштрафуют – не беда, —

Только ты подскажи мне – когда.

 

Шагаю, шагаю – кто мне запретит!

И шаги отсчитывают путь.

За тобой готов до бесконечности идти —

Только ты не сверни куда-нибудь.

 

Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,

Улыбнись – я напротив, я рядом.

Путь наш долог, но ведь он все же кончится, боюсь, —

Перейди, если я не решусь.

 

1963, ред. 1966

 

ПЕСНЯ ПАРНЯ У ОБЕЛИСКА КОСМОНАВТАМ

 

Вот ведь какая отменная

У обелиска служба, —

Знает, наверное,

Что кругом – весна откровенная.

 

Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко, —

У него забота одна – быть заметным и правильно стоять.

Приходи поскорее на зависть обелиску,

И поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.

 

Гордая и неизменная

У обелиска поза, —

Жду с нетерпеньем я,

А над ним – покой и Вселенная.

 

Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко, —

У него забота одна – быть заметным и весело сиять.

Если ты опоздаешь на радость обелиску —

Знай, что и ко мне можешь ты насовсем, насовсем опоздать.

 

Если уйду, не дождусь – не злись:

Просто я не железный, —

Так что поторопись —

Я человек, а не обелиск.

 

Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко,

У него забота одна – быть заметным и олицетворять.

Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску, —

Так поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.

 

1966

 

«ПУГАЧЕВ»

 

 

* * *

 

– Ну что, Кузьма?

– А что, Максим?

– Чего стоймя

Стоим глядим?

 

– Да вот глядим,

Чего орут, —

Понять хотим,

Про что поют.

 

Куда ни глянь —

Всё голытьба,

Куда ни плюнь —

Полна изба.

 

И полн кабак

Нетрезвыми —

Их как собак

Нерезаных.

 

Кто зол – молчит,

Кто добр – поет.

И слух идет,

Что жив царь Петр!

 

– Ох, не сносить

Им всем голов!

Пойти спросить

Побольше штоф?!

 

…

Кузьма! Андрей!

– Чего, Максим?

– Давай скорей

Сообразим!

 

И-и-их —

На троих!

– А ну их —

На троих!

– На троих

Так на троих!

 

…

– Ну что, Кузьма?

– А что, Максим?

– Чего стоймя

Опять стоим?

 

– Теперь уж вовсе

Не понять:

И там висять —

И тут висять!

 

Им только б здесь

Повоевать!

И главный есть —

Емелькой звать!

 

– Так был же Петр!

– Тот был сперва.

– Нет, не пойдет

У нас стрезва!

 

– Кузьма!

– Готов!

– Неси-ка штоф!

– И-и-их —

На троих!..

 

– Подвох!

– Не пойдет!

На трех – не возьмет!

– Чего же ждем —

Давай вдвоем!

 

А ты, Кузьма,

Стрезва взглянёшь —

И, может статься,

Сам возьмешь.

 

…

– Кузьма, Кузьма!

Чего ты там?

Помрешь глядеть!

Ходи-ка к нам!

 

– Да что ж они —

Как мухи мрут,

Друг дружку бьют,

Калечут, жгут!

 

Не понять ничего!

Андрей, Максим!

На одного —

Сообразим!

 

Такой идет

Раздор у них,

Что не возьмет

И на двоих!

 

– Пугач! Живи!

Давай! Дави!

– А ну его! —

На одного!

 

…

– Э-эй, Кузьма!

– Э-эй, Максим!

Эх-ма, эх-ма!

– Что так, Кузьма?

 

– Да всех их черт

Побрал бы, что ль!

Уж третий штоф —

И хоть бы что!

 

Пропился весь я

До конца —

А всё трезвее

Мертвеца!

 

Уже поник —

Такой нарез:

Взгляну на них —

И снова трезв!

 

– Мы тоже так —

Не плачь, Кузьма, —

Кругом – бардак

И кутерьма!

 

Ведь до петли

Дойдем мы так —

Уж всё снесли

Давно в кабак!

 

Но не забыться —

Вот беда!

И не напиться

Никогда!

 

И это – жисть,

Земной наш рай?!

Нет, хоть ложись

И помирай!

 

1967

 

«ИНТЕРВЕНЦИЯ»

 

 

ПЕСНЯ САНЬКИ

 

У моря, у порта

Живет одна девчонка, —

Там моряков до чёрта

Из дальних разных стран,

Загадочных стран.

И все они едва ли

Девчонку эту знали,

Одни не замечали:

Мол, не было печали, —

Ну а другим, кто пьян,

Скорее бы – стакан.

 

Подруга, блондинка,

Та, что живет у рынка:

Как день – так вечеринка,

Веселье там и смех,

Веселье и смех.

А тихая девчонка,

Хоть петь умела звонко,

К подруге не ходила —

Ей не до песен было, —

Веселье и успех

В почете не у всех.

 

Манеры, поклоны,

Мегеры и матроны,

Красавчики пижоны —

До них ей далеко,

До них далеко.

Ей не до поцелуев —

Ведь надо бить буржуев!

 

И надо бить, заметьте,

На всем на белом свете.

И будет всем легко,

И будет всем легко!

 

1967

 

ГРОМ ПРОГРЕМЕЛ

 

Гром прогремел – золяция идет,

Губернский розыск рассылает телеграммы,

Что вся Одесса переполнута з ворами

И что настал критический момент —

И заедает темный элемент.

 

Не тот расклад – начальники грустят, —

Во всех притонах пьют не вины, а отравы,

Во всем у городе – убийства и облавы, —

Они приказ дают – идти ва-банк

И применить запасный вариант!

 

Вот мент идет – идет в обход,

Губернский розыск рассылает телеграммы,

Что вся Одесса переполнута з ворами

И что настал критический момент —

И заедает темный элемент.

 

А им в ответ дают такой совет:

Имейте каплю уваженья к этой драме,

Четыре сбоку – ваших нет в Одессе-маме!

Пусть мент идет, идет себе в обход, —

Расклад не тот – и нумер не пройдет!

 

1967

 

* * *

 

До нашей эры соблюдалось чувство меры,

Потом бандитов называли – «флибустьеры», —

Теперь названье звучное «пират»

Забыли, —

Бить их

И словом оскорбить их

Всякий рад.

 

Бандит же ближних возлюбил – души не чает,

И если чтой-то им карман отягощает —

Он подойдет к им как интеллигент,

Улыбку

Выжмет —

И облегчает ближних

За момент.

 

А если ближние начнут сопротивляться,

Излишне нервничать и сильно волноваться

Тогда бандит поступит как бандит:

Он стрельнет

Трижды —

И вмиг приводит ближних

В трупный вид.

 

А им за это – ни чинов, ни послаблений,

Доходит даже до взаимных оскорблений —

Едва бандит выходит за порог,

Как сразу:

«Стойте!

Невинного не стройте!

Под замок!»

 

На теле общества есть много паразитов,

Но почемуй-то все стесняются бандитов, —

И с возмущеньем хочется сказать:

«Поверьте, —

Боже,

Бандитов надо тоже

Понимать!»

 

1967

 

ПЕСНЯ БРОДСКОГО

 

Как все, мы веселы бываем и угрюмы,

Но если надо выбирать и выбор труден —

Мы выбираем деревянные костюмы, —

Люди! Люди!

 

Нам будут долго предлагать не прогадать:

«Ах, – скажут, – что вы! Вы еще не жили!

Вам надо только-только начинать!..» —

Ну а потом предложат: или – или.

 

Или пляжи, вернисажи, или даже

Пароходы, в них наполненные трюмы,

Экипажи, скачки, рауты, вояжи —

Или просто деревянные костюмы.

 

И будут веселы они или угрюмы,

И будут в роли злых шутов и добрых судей, —

Но нам предложат деревянные костюмы, —

Люди! Люди!

 

Нам даже могут предложить и закурить:

«Ах, – вспомнят, – вы ведь долго не курили!

Да вы еще не начинали жить!..» —

Ну а потом предложат: или – или.

 

Дым папиросы навевает что-то, —

Одна затяжка – веселее думы.

Курить охота! Как курить охота!

Но надо выбрать деревянные костюмы.

 

И будут вежливы и ласковы настолько —

Предложат жизнь счастливую на блюде, —

Но мы откажемся – и бьют они жестоко,

Люди! Люди! Люди!

 

1967

 

«ИВАН МАКАРОВИЧ»

 

 

ПИСЬМО

 

Полчаса до атаки,

Скоро снова – под танки,

Снова слушать разрывов концерт, —

А бойцу молодому

Передали из дому

Небольшой голубой треугольный конверт.

 

И как будто не здесь ты,

Если – почерк невесты

Или пишут отец твой и мать, —

Но случилось другое —

Видно, зря перед боем

Поспешили солдату письмо передать.

 

Там стояло сначала:

«Извини, что молчала,

Ждать не буду». – И все, весь листок.

Только снизу – приписка:

«Уезжаю неблизко, —

Ты ж спокойно воюй, и прости, если что».

 

Вместе с первым разрывом

Парень крикнул тоскливо:

«Почтальон, что ты мне притащил! —

За минуту до смерти

В треугольном конверте

Пулевое ранение я получил».

 

Он шагнул из траншеи

С автоматом на шее,

Он осколков беречься не стал, —

И в бою над Сурою

Он обнялся с землею,

Только ветер обрывки письма разметал.

 

1967

 

«ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД»

 

 

ПЕСНЯ ГЕРАЩЕНКО

 

Аппарат и наметанный глаз —

И работа идет эффективно, —

Только я столько знаю про вас,

Что порой мне бывает противно.

 

Нат Пинкертон – вот с детства мой кумир,

Сравниться с ним теперь никто не может, —

Но он имел такой преступный мир,

Что плохо спится мне, и зависть гложет.

 

Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет.

Мой метод прост: брать всех под подозренье.

Любой преступник оставляет след

И возвращается на место преступленья.

 

У детективов хмурый вид и мрачный нрав,

Характер наш достоин укоризны, —

Имеем дело с попираньем прав

И только с темной стороною нашей жизни.

 

Другие люди пьют всем горестям назло,

Гуляют всласть по Ноябрю и Маю, —

Я ж не сижу за праздничным столом —

Хожу кругом и в окна наблюдаю.

 

«Наш мир – театр» – так говорил Шекспир, —

Я вижу лишь характерные роли:

Тот – негодяй, тот – жулик, тот – вампир, —

И всё, – как Пушкин говорил: «чего же боле?»

 

Но имя есть – я повторяю как пароль, —

Не верь, что детективы нелюдимы:

Она играет голубую роль,

Мне голубая роль – необходима.

 

Аппарат и наметанный глаз —

И работа идет эффективно, —

Только я столько знаю про вас,

Что подчас мне бывает противно.

 

1968

 

ПЕСНЯ СЕНЕЖИНА

 

Вот некролог, словно отговорка,

Объяснил смертельный мой исход

Просто: он – помор, она – поморка, —

Это то же, что огонь и лед…

 

И тогда все поймут, кого потеряли,

И осудят ее – это точно, —

Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее

Вот причина: «Муму» и пощечина.

 

Будет так – суда и караваны

Проревут про траурную весть,

И запьют от горя капитаны,

И суровей станет Север весь.

 

И тогда все поймут, кого потеряли,

И осудят ее – это точно, —

Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее.

А причина – «Муму» и пощечина.

 

И матросы, крепко сжав штурвалы

И судьбу жестоко матеря,

Перестанут уповать на тралы:

Разве тут до сельди – нет меня!

 

И тогда все поймут, кого потеряли, —

Все осудят ее – это точно, —

Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее.

Вот причина: «Муму» и пощечина.

 

1968

 

ПЕСНЯ ПОНЕДЕЛЬНИКА

 

Понятье «кресло» —

Интересно:

Ведь в креслах отдыхают, —

Так почему же словом «кресло»

Рабочье место

Называют?

 

Кресло стоит – ангел на нем, бес ли?

Как усидеть мне на своем кресле!

 

Приятно, если

Сидишь на кресле, —

Оно не возражает.

И выбрать кресло —

Тоже лестно, —

Но чаще – кресло выбирает.

 

Надо напрячь на ответственном мне слух,

Чтоб поступать соответственно креслу.

 

1968

 

«ОПАСНЫЕ ГАСТРОЛИ»

 

 

КУПЛЕТЫ БЕНГАЛЬСКОГО

 

Дамы, господа! Других не вижу здесь.

Блеск, изыск и общество – прелестно!

Сотвори господь хоть пятьдесят Одесс —

Все равно в Одессе будет тесно.

 

Говорят, что здесь бывала

Королева из Непала

И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,

И отсюда много ближе

До Берлина и Парижа,

Чем из даже самого Санкт-Петербурга.

 

Вот приехал в город меценат и крез —

Весь в деньгах, с задатками повесы, —

Если был он с гонором, так будет – без,

Шаг ступив по улицам Одессы.

 

Из подробностей пикантных —

Две: мужчин столь элегантных

В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы.

Ну а женщины Одессы —

Все скромны, все – поэтессы,

Все умны, а в крайнем случае – красивы.

 

Грузчики в порту, которым равных нет,

Отдыхают с баснями Крылова.

Если вы чуть-чуть художник и поэт

Вас поймут в Одессе с полуслова.

 

Нет прохода здесь, клянусь вам,

От любителей искусства,

И об этом много раз писали в прессе.

Если в Англии и в Штатах

Недостаток в меценатах —

Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.

 

Дамы, господа! Я восхищен и смят.

Мадам, месьё! Я счастлив, что таиться!

Леди, джентльмены! Я готов стократ

Умереть и снова здесь родиться.

 

Всё в Одессе – море, песни,

Порт, бульвар и много лестниц,

Крабы, устрицы, акации, мезон шанте.

Да, наш город процветает,

Но в Одессе не хватает

Самой малости – театра-варьете!

 

1968

 

ЦЫГАНСКАЯ ПЕСНЯ

 

Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет.

Отчего любое слово больно нынче ранит?

Просто где-то рядом встали табором цыгане

И тревожат душу вечерами.

 

И, как струны, поют тополя.

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

И звенит, как гитара, земля.

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

 

Утоплю тоску в реке, украду хоть ночь я, —

Там в степи костры горят и пламя меня манит.

Душу и рубаху – эх! – растерзаю в клочья, —

Только пособите мне, цыгане!

 

Я сегодня пропьюсь до рубля!

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

Пусть поет мне цыганка, шаля.

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

 

Все уснувшее во мне – струны вновь разбудят,

Все поросшее быльем – да расцветет цветами!

Люди добрые простят, а злые – пусть осудят, —

Я, цыгане, жить останусь с вами!

 

Ты меня не дождешься, петля!

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

Лейся, песня, как дождь на поля!

Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

 

1968