Продолжается массовая миграция из индийского города Калькутта, где более шести миллионов человек проживали в низинах, оказавшихся в последние несколько лет ниже уровня моря.

 

Сопровождающая картинка показывала несколько человек на плоту, сделанном из плавника. Двое мужчин, женщина, трое детей. Все – кожа да кости. Пакстон закрыл в телефоне окно браузера.

Небо потемнело. Он было подумал, что это приближается непогода, но выглянул из‑за спящей Циннии, посмотрел в окно и увидел, что воздух полон насекомых. Огромные черные облака их двигались по небу туда‑сюда.

На дороге стало больше машин. Сначала их автобус долго ехал в полном одиночестве по безлюдным местам, но потом его обогнал грузовик с прицепом и без водителя, рев которого разбудил едва заснувшего Пакстона. После этого грузовики попадались все чаще, по одному каждые примерно десять минут, потом каждые пять минут и теперь, наверно, по два в минуту.

Горизонт впереди представлял собой прямую линию с единственным выступавшим из него зданием – большой коробкой, находившейся пока так далеко, что деталей не разобрать. Пакстон откинулся на спинку сиденья, взял брошюры, в которых объяснялась суть кредитной системы, системы управления, жилищной системы и системы здравоохранения. Он уже прочел их по два раза, но информации было много, содержание в голове не укладывалось.

На экранах снова и снова повторялся все тот же видеофильм. Видимо, снят несколько лет назад. Пакстон знал, как выглядит Гибсон Уэллс. Его показывали в новостях чуть ли не каждый день, а на видео Гибсон был выше, и волосы у него еще не так поседели.

Теперь он умирал. Тот самый Гибсон Уэллс. Слышать это было так же странно, как то, что Нью‑Йорк собирается удалить Большой Центральный Терминал. Просто взять да выкинуть. Как все пойдет без него? Важность вопроса умиротворяла его злость.

Пакстон все думал о сказанном Уэллсом под конец. О посещении Материнских Облаков по всей стране. Жить Уэллсу оставалось год. Сколько он успеет посетить? Сможет ли Пакстон с ним встретиться? Столкнуться с ним. Что он скажет человеку, стоившему три миллиарда долларов, которому и того было мало?

Пакстон положил буклеты в сумку, достал бутылку воды и, щелкнув, снял с нее пластиковый колпачок. Потом вытащил единственный буклет, содержание которого вызывало у него в груди боль. Предчувствие.

Цвета, соответствующие типам должностей.

Отыскивающие товары и ответственные за их перемещение носили красное, техники – коричневое, обслуживавшие покупателей – желтое, работники общественного питания, уборщики и некоторые другие – зеленое. Белый – цвет начальников, хотя с такого уровня обычно никто не начинал. Были также и иные цвета, но в видеофильме сотрудников в них не показывали: пурпурный носили учителя, а оранжевый – работники поля, с которого запускали дроны.

Любой из цветов подходил Пакстону, но он надеялся на красный.

И боялся синего. Голубой означал работу в охране.

Красный означал, что много времени придется проводить на ногах, но Пакстон находился в хорошей форме, и такая работа его не пугала. Черт, вполне можно потерять немного подкожного жира на талии.

Но прежде он работал, хоть и не по специальности, в охране. Диплом он защитил по инженерии и робототехнике, но не смог найти работу после колледжа и в отчаянии отозвался на объявление о наборе сотрудников в тюрьму, где и прослужил пятнадцать лет, нося раздвигающуюся дубинку, перечный аэрозоль, экономил и откладывал, пытался открыть собственное дело.

В первый день работы в Коммерческом исправительном центре северного Нью‑Йорка ему было страшно. Он думал, что тут все покрыты татуировками и зубами превращают зубные щетки в финки. Но оказалось, что тут сидят рядовые неагрессивные нарушители, несколько тысяч. Попались за наркотики, неуплату штрафов за превышение оплаченного времени стоянки или за парковку в неположенном месте, за неспособность платить по ипотеке или проценты по студенческим ссудам.

Его работа состояла главным образом в том, чтобы говорить людям, где стоять, когда возвращаться в камеры, и поднимать то, что они уронили на пол. Всего этого он терпеть не мог. Он до того ненавидел свою работу, что иногда по вечерам, приходя домой, сразу ложился в постель, зарывался в подушку, и ему казалось, что в животе у него разверзается яма, в которую сползает все остальное тело.

В последний день, когда Пакстон подал уведомление, что через две недели прекращает работу, его начальник пожал плечами и велел ему идти домой, и этот день стал лучшим днем его жизни. Он дал себе обещание никогда не работать в месте, где ему придется перед кем‑то отчитываться.

И все же.

Пакстон полистал буклет и перечитал раздел, посвященный работе в охране. По‑видимому, Облако имело свою собственную команду, в задачи которой входили досмотр и наблюдение за качеством жизни, а в случае реальных преступлений вызывали представителей местных правоохранительных органов. Он посмотрел в окно на плывущие пустые поля и попытался представить себе эти местные правоохранительные органы.

С небольшой возвышенности открылся вид на территорию, прилегающую к Материнскому Облаку.

По ней было разбросано несколько зданий, но в центре, рядом с полем, с которого взлетали дроны, проносившиеся по небу туда‑сюда, стояло здание настолько большое, что заслоняло часть территории, которую поэтому приходилось рассматривать по частям. Та часть, которую видел сейчас Пакстон, была гладкой и плоской. Между этим огромным зданием и окружающими его меньшими тянулись извивавшиеся по земле трубы. Архитектура отдавала одновременно детскостью и бесчеловечностью, как будто здания наскоро и беззаботно сбросили с неба.

Женщина в белой рубашке поло, прежде делавшая объявления, встала с места и сказала:

– Внимание.

Цинния все еще спала, поэтому Пакстон наклонился и сказал:

– Э‑эй.

Она не пошевелилась, и он прикоснулся пальцем к ее плечу и слегка надавил. Она вздрогнула и выпрямилась в кресле, широко раскрыв глаза. Пакстон поднял руки ладонями наружу.

– Извините. Представление начинается.

Она вдохнула носом, кивнула и покачала головой, как будто пытаясь избавиться от какой‑то мысли.

– В Материнском Облаке три общежития: Дуб, Секвойя и Клен, – сказала женщина. – Пожалуйста, слушайте внимательно, я сейчас прочитаю список, кто где будет жить.

И стала читать фамилии.

 

Афелия, «Дуб»

Бронсон, «Секвойя»

Созентино, «Клен»

 

Пакстон ждал своей фамилии ближе к концу списка, упорядоченного по алфавиту. Наконец: «Дуб». Он повторил про себя: «Дуб», «Дуб», «Дуб».

Он повернулся к Циннии, рывшейся в сумочке и явно не слушавшей.

– Вас назвали? – спросил Пакстон.

– «Клен», – ответила она, не поднимая глаз.

«Плохо», – подумал Пакстон. Что‑то в Циннии ему нравилось. Она казалась внимательной. Участливой. Он не собирался рассказывать ей историю «Идеального Яйца», но оказалось, что, рассказав, испытал какое‑то облегчение. Она была по‑своему красива, но это не отталкивало. Длинные худые конечности приводили на ум сравнение с газелью. При улыбке ее верхняя губа образовывала выгнутую вверх дугу. Улыбка была добрая, и ему хотелось видеть ее.

Может быть, «Клен» и «Дуб» поблизости друг от друга?

Эта мысль ему понравилась. Он хотел сказать, что она неожиданна, но это было не так. Эта мысль вошла в автобус вместе с ним и сидела рядом с ними до настоящего момента. Все должно было измениться. Новая работа и новое место проживания – все сразу. Сейсмический сдвиг в ландшафте его жизни. Он обнаружил, что не может дождаться прибытия на место и в то же время надеется, что автобус развернется и поедет в обратную сторону.

Он говорил себе, что останется здесь ненадолго. Что это лишь временно, но прежде он так же думал и о тюрьме. Только на этот раз надолго он точно не останется.

Автобус подъехал к ближайшему зданию, большой коробке с зияющей пастью, в которую уходила дорога. Внутри она разбегалась на десятки разветвлений. Почти все они были заняты тягачами с прицепами, выполнявшими медленные перемещения, напоминающие танец, под металлическим сканером, нависавшим над ними. Пакстон не видел выезжавших отсюда грузовиков. Вероятно, для этого предназначалась другая дорога.

Автобус повернул направо в особое ответвление, где не было грузовиков, быстро оставил тягачи позади и остановился на площадке среди таких же автобусов. Женщина, прежде делавшая объявления, встала и сказала:

– При выходе из автобуса получите наручные часы. Раздача займет несколько минут, так что сидящие в задней части автобуса не беспокойтесь. Все скоро выйдете. Спасибо, и добро пожаловать в Материнское Облако!

Сидевшие в автобусе встали и стали снимать с полок свои вещи. Цинния продолжала сидеть, глядя в окно на другие автобусы, на крышах которых черные солнечные панели поблескивали в свете фонарей.

Пакстон подумал, не пригласить ли ее выпить. Как было бы хорошо вместе познакомиться с кем‑нибудь еще. Но Цинния была красива, может быть, слишком красива для него, и он не хотел омрачать первый день здесь ее отказом. Он встал, достал сумку и посторонился, пропуская ее к выходу.

У автобуса стоял высокий мужчина с седыми волосами, собранными в аккуратный конский хвост, в белой рубашке поло, а рядом с ним высокая чернокожая женщина с пурпурной косынкой на голове и с коробкой в руке. Мужчина задавал вопросы, прикасался к экрану планшета, потом тянулся к коробке и что‑то давал каждому выходившему из автобуса. Дошла очередь и до Пакстона. Мужчина спросил его фамилию, сверился с компьютером и дал ему наручные часы.

Пакстон, выйдя из толпы, стал их рассматривать. Ремешок был темный, темно‑серый, почти черный, с магнитной застежкой. На внутренней стороне ремешка располагалось несколько металлических дисков. Он положил часы на запястье и застегнул ремешок. Экран засветился, и на нем появилось сообщение:

 

«Привет, Пакстон! Приложи, пожалуйста, большой палец к экрану».

 

Сообщение сменилось изображением отпечатка пальца. Пакстон приложил подушечку пальца к экрану, и после короткой паузы часы издали звук, похожий на жужжание.

 

«Спасибо».

 

Затем:

 

«Воспользуйся этими часами, чтобы найти свою комнату».

 

Затем:

 

«Тебя распределили в „Дуб”».

 

Он встал в очередь, выстроившуюся к нескольким металлоискателям, возле которых были видны сотрудники в голубых рубашках поло и в голубых резиновых перчатках. Приехавшие один за другим ставили багаж на ленту сканера, а сами, подняв руки, проходили через металлоискатель, позволяя устройству обследовать себя со всех сторон. Сотрудник в синем спрашивал:

– Оружия нет?

Прошедшие через металлоискатель забирали свои вещи с конвейерной ленты.

За сканерами находилась платформа, по краю которой располагались турникеты и в некотором отдалении от которой стояло несколько грузовиков. Каждый турникет был оборудован круглым черным диском небольшого размера, с краем, светившимся белым. Люди проводили часами перед диском, и свечение делалось зеленым, при этом устройство издавало приятный звук «динь», как бы говоря:

«Все будет хорошо».

Пакстон вышел на платформу, нашел Циннию и стал рядом с ней, глядя, как она возится с часами, крутя их в тонких пальцах.

– Не привыкли к часам? – спросил он.

– Гм? – Она подняла взгляд от часов и покосилась на него, как бы забыв, кто он такой.

– Простите. Просто мысли вслух. Похоже, вам не нравится их носить.

Цинния вытянула руку:

– Легкие. Почти ничего не весят.

– Это хорошо, правда же? Если придется носить их весь день.

Она кивнула, и в это время к платформе подошел трамвайный вагон, имевший форму пули. Он двигался тихо на магнитных рельсах и остановился так же беззвучно, как сухой лист, упавший на землю. Стоявшие на платформе стали входить, и вагон оказался забит людьми. В нем были желтые поручни, чтобы держаться, и вдоль стен несколько откидных сидений для пожилых и людей с ограниченными возможностями, но они находились в вертикальном состоянии, и их никто не занял.

В давке толпа унесла Циннию от Пакстона, так что, когда двери закрылись, они оказались в разных концах вагона, плотно заполненного людьми. Со всех сторон к нему прижимались тела, пахло потом, кремом после бритья и духами, пьянящей смесью запахов ограниченного пространства, набитого людьми. Пакстон злился, что не сказал Циннии того, что следовало сказать. Теперь ему казалось, что время для этого уже ушло.

Трамвай полетел по темному туннелю и вырвался на солнечный свет. На нескольких крутых поворотах пассажиры едва не повалились с ног.

Трамвай сбавил скорость, большие окна цветного стекла замерцали. В них на фоне пейзажа появилось слово «Дуб», выведенное призрачно‑белыми буквами. Равнодушный мужской голос объявил название станции.

Пакстон вместе с другими вышел из вагона, махнул на прощание Циннии и сказал:

– Еще увидимся.

Это прозвучало скорее как вопрос, а не решительно, как ему бы хотелось. Но она улыбнулась в ответ и кивнула.

Трамвай стоял на подземной станции, отделанной плиткой, с тремя эскалаторами, по обе стороны от которых располагались обычные лестницы. Один из эскалаторов не работал, и поперек входа на него стояли подобные зубам оранжевые конусы. Большинство вышедших из трамвая выстроилось в очередь к эскалатору, но Пакстон пошел по лестнице. Наверху, на пустой зацементированной площадке, находилось несколько лифтов. Одна стена целиком представляла собой большой экран, на котором показывали тот же ознакомительный видеофильм, что и в автобусе.

Как раз в тот момент, когда мать прикладывала пластырь к разбитой коленке сына, наручные часы Пакстона зажужжали:

– Этаж 10, комната D.

Ясно, по крайней мере, что часы работают. Он подошел к лифту и обнаружил, что внутри нет кнопок, а только диск, окруженный светящейся каймой. Пассажир проводил запястьем перед диском, и на стеклянной поверхности появлялся номер этажа. Пакстон сделал то же, и появился номер десять.

На десятом этаже вышел только он один. Двери за ним закрылись, и он удивился тишине, царившей в коридоре. После долгого времени, проведенного в автобусе, в дороге, после разговоров и видео, после вынужденной близости к незнакомым людям это было приятно. Белые стены, сложенные из шлакоблоков, зеленые, как сосновые кроны, двери. Небольшие таблички указывали дорогу к туалетам и номера квартир. Квартиры располагались в алфавитном порядке, это означало необходимость долго идти по линолеуму коридора. Ботинки Пакстона поскрипывали на его зеркальной поверхности.

У двери с буквой D он поднес запястье к шишковидной ручке двери, и раздался щелчок. Он толкнул дверь, и она открылась.

Помещение напоминало скорее тесный коридор, чем квартиру. Пол покрывал тот же твердый материал, что и в коридоре, стены – все те же шлакоблоки, выкрашенные белой краской. Справа от входа располагалась кухонная зона: стойка с встроенной в стену микроволновкой, небольшая раковина и плита. Он открыл шкафчик и обнаружил в нем дешевую пластиковую посуду. Слева за раздвижными дверями находился широкий, но неглубокий шкаф для одежды.

За стойкой и этим шкафом слева располагался хлопчатобумажный матрац, встроенный в стену, с выдвижными ящиками под ним. Матрац был из гладкого материала, похожего на пластик, такой подошел бы ребенку, который все еще мочится в постель.

На краю матраса он увидел маленькую табличку, сообщавшую, что он может вытянуть матрац и использовать его как кровать.

На противоположной стене находился экран телевизора, под ним кофейный столик, настолько узкий, что на нем едва помещалась кофейная чашка. В дальнем конце квартиры было окно матового стекла, позволявшее солнечному свету проникать в комнату, со шторкой, которую можно было опустить.

Пакстон поставил сумку рядом с несколькими коробками, сложенными простынями и плоской подушкой. Он встал рядом с матрацем и отсюда мог дотянуться кончиками пальцев до любой из стен.

Туалета не было. Он вспомнил указатели к туалетам в коридоре и вздохнул. Туалеты общего пользования. Как будто снова оказался в колледже. Уже то, по крайней мере, хорошо, что соседа нет.

Устройство на запястье зажужжало.

 

«Включи телевизор».

 

Он нашел пульт дистанционного управления, сел и включил телевизор, экран которого находился так высоко, что пришлось задрать голову. Миниатюрная женщина в белой рубашке поло и с широчайшей улыбкой стояла в такой же комнате, как у Пакстона.

– Привет, – сказала она. – Добро пожаловать в ваше первое в Материнском Облаке жилище. Не сомневаюсь, вы уже знаете из наших буклетов, что жилищные условия можно улучшить, но пока вы будете жить здесь. Мы обеспечили вас продуктами первой необходимости, но вы можете пройтись по магазинам, чтобы докупить, что нужно. В первую неделю в Материнском Облаке вам положена десятипроцентная скидка на все товары для обустройства квартиры и для ведения здорового образа жизни. После этого вам будет предоставлена пятипроцентная скидка на все купленное через Облачный вебсайт. Туалеты располагаются в конце коридора: мужские, женские и для людей нейтрального пола. Если что‑то потребуется, пожалуйста, обращайтесь к резиденту‑советнику, проживающему в квартире, обозначенной буквой «R». А теперь бросьте свои вещи и погуляйте, познакомьтесь с вашей облачной семьей. Но прежде вам, возможно, захочется проверить кровать. – Она хлопнула в ладоши. – Вас ждет распределение по рабочим местам – и рубашка.

Экран погас.

Сидя на матраце, Пакстон смотрел на коробку. До сих пор он не обращал на нее внимания, хотя она стояла тут же и ее трудно было не заметить. Он не замечал ее, потому что не хотел заметить.

Красная. Пожалуйста, пусть будет красная.

Да что угодно, только бы не синяя.

Он взял коробку и поставил себе на колени. Подумал о годах, проведенных в тюрьме. Вскоре после того, как Пакстон получил там работу, он читал об эксперименте в стэнфордской тюрьме. Несколько исследователей поместили людей в такую среду, где часть их играла роль заключенных, а другая – охранников. Это были обычные люди, но свои роли играли с увлечением, «охранники» стали властными и жестокими, а «заключенные» подчинялись правилам, которым подчиняться вовсе не были должны. Эта история произвела сильное впечатление на Пакстона, и он, хоть и носил форму охранника, работая в тюрьме, чувствовал себя заключенным. Власть казалась ему слишком большим башмаком, натиравшим ему ногу и грозившим свалиться с нее, если он сделает слишком широкий шаг.

Сорвав крышку коробки, он, разумеется, обнаружил в ней три голубые рубашки поло.

Они были аккуратно сложены и пошиты из такого же гладкого материала, как одежда для спортивных занятий.

Он долго сидел, глядя на рубашки, потом бросил их о стену так, что они завалились за матрац, и стал рассматривать шероховатую поверхность потолка.

Он подумал, не уйти ли отсюда, не выйти ли на улицу, куда‑нибудь, куда угодно, но не смог себя заставить. Схватил буклеты, взятые в автобусе, и перечитал раздел об оплате труда. Чем скорее он уберется отсюда, тем лучше.