Задерживать. Глаза и уши. Настоящие полицейские занимаются серьезной фигней.

 

– Большую часть времени тут все спокойно, – продолжал Добс. – Потому что вот вам истина: кто достал Облако, того вышибают. Поймали на воровстве, заработали достаточно минусов, чтобы вас вышибли, и вас ни одна из аффилированных с Облаком компаний в Соединенных Штатах, да и на всей планете, на работу не возьмет. Нет нужды говорить вам, что в таком случае ваши возможности трудоустройства будут сильно ограничены. А это означает, что у большинства людей хватает ума не гадить там, где они едят.

 

Не соответствуешь – пошел вон. На твое место безработные в очереди стоят.

 

– Главная из ваших обязанностей – чтобы вас видели, – продолжал Добс. – Будьте среди людей, будьте частью сообщества. Он потянул себя за ворот рубашки. – Это демаркационная линия. Вот почему вы носите голубые рубашки поло. Мы поощряем дружественную атмосферу. Вот почему у вас не какая‑нибудь шикарная форма.

 

Рубашки, как у других, подчеркивают равенство.

 

– Большинство из вас находится здесь, поскольку в прошлом служили в правоохранительных органах или в органах безопасности, – сказал Добс. – Тем не менее в каждом месте несение службы имеет особенности, а это означает, что у нас действует своя система обучения. Дважды в месяц. Сегодня будет самый долгий учебный день. Мы вас усадим и покажем видеофильмы о том, что делать в случае конфликта, если вы подозреваете человека в воровстве, и так далее и так далее. Но я приготовил вам попкорна, если это поможет.

В классе снова засмеялись.

 

Добс вроде ничего.

 

– Так, все идем в зал и рассаживаемся, – сказал Добс. – Я тоже там буду, начнем через несколько минут. Но сначала… Пакстон здесь?

Пакстон поднял голову. Добс посмотрел ему в глаза и улыбнулся.

– Задержись, сынок, – сказал он. – У меня к тебе вопрос.

Остальные шесть человек, находившиеся в классе, поднялись со своих мест и, поглядывая на Пакстона, направились к дверям, вероятно пытаясь догадаться, что в нем такого особенного. Пакстон и сам об этом думал.

Оставшись наедине с Пакстоном, Добс сказал:

– Иди за мной. – И покинул класс. Пакстон вскочил на ноги и вышел вслед за ним, в рабочее помещение, разгороженное на отсеки, и прошел в дверь в задней его части рядом с большой зеркальной панелью.

Пакстон вошел в темноватую комнату, где стоял стол, перед ним два стула, за ним кресло, а на стене висели картины и схемы. На одной, как заметил Пакстон, мельком взглянув на них, была изображена дорожная сеть Материнского Облака, на другой – система электроснабжения, на третьей – топография прилегающей территории. Больше ничего. В целом создавалось впечатление, что хозяин кабинета не слишком‑то в нем нуждается и проводит в нем немного времени.

– Садись, – сказал Добс, валясь в потертое кресло на колесиках, стоявшее за столом. – Не хочу заставлять остальных слишком долго ждать, но не мог не обратить внимания на твой послужной список. Ты был охранником в тюрьме.

– Да, – сказал Пакстон.

– Между увольнением оттуда и настоящим моментом прошло некоторое время.

– У меня была своя компания, – сказал Пакстон. – Но ничего не вышло. Знаете, экономика – полноконтактный вид спорта.

Добс не обратил внимания на сарказм в словах Пакстона.

– Слушай, скажи мне одну вещь. Почему ты стал охранником?

Пакстон откинулся на спинку кресла. Хотелось сказать что‑нибудь о высоком призвании, но это было бы ложью, и поэтому он сказал правду:

– Работа была нужна. Увидел рекламу. Кончилось тем, что проработал в тюрьме дольше, чем намеревался.

– Ну, а здесь как тебе? – спросил Добс.

– Честно?

– Естественно, сынок.

– Я надеялся получить красную рубашку.

Добс улыбнулся, поджав губы.

– Слушай, у меня нет времени ходить тут с тобой вокруг да около. Мне нравится, что тебя не слишком распирает от энтузиазма от этой работы. Чем больше у тебя от нее энтузиазма, тем больше у меня сомнений. Некоторым власть очень уж по душе. Для них работа – своего рода приятное времяпрепровождение, способ сладить с собственными проблемами или отомстить миру. Понимаешь?

Пакстон подумал об охранниках, с которыми работал в тюрьме. Они улыбались, помахивая дубинками, и тыкали ими заключенных, улюлюкавших всякий раз, когда надо было бросить кого‑то в изолятор.

– Понимаю, – сказал Пакстон. – Вполне понимаю.

– В этой вашей тюрьме, где ты работал, много ли приходилось тебе иметь дела с контрабандой?

– У нас было несколько случаев с наркотиками, – сказал Пакстон. – Я работал с несколькими начальниками. Некоторые из них по части наркотиков были очень строги, другие смотрели на дело сквозь пальцы, считали, что с заключенными‑наркоманами легче управляться.

– И в самом деле так? – спросил Добс.

Пакстон тщательно подбирал слова. Сейчас ему казалось, что он проходит важное испытание.

– И да и нет. С теми, кто подсел, действительно проще. Но в состоянии наркотической эйфории могут передознуться, а во время ломки могут начать все крушить, – и то и другое нехорошо.

Добс откинулся на спинку кресла, составил пальцы рук двускатной крышей и сжал кончики пальцев. Ремешок наручных часов у него был стандартный, такой же, как у Пакстона.

– Есть тут у нас одна проблема, и я кое‑что организую… Мне бы не хотелось называть это специальной комиссией. Не так официально. Просто отдельные граждане, которые бы слушали и смотрели в оба. Может быть, расспросили бы других и тогда смогли бы сделать доброе дело.

– А в чем проблема?

– «Забытьё». Знаешь, что это такое?

– Знаю, что это наркотик, стал модным в самое последнее время. Уже после того, как я ушел из тюрьмы.

Добс посмотрел в сторону ожидавших сотрудников в голубых рубашках, слегка пожал плечами, как будто решил, что можно рискнуть и пожертвовать еще несколько минут.

– Это модифицированная форма героина, которая не вызывает привыкания. Видишь ли, героин так ужасен, поскольку меняет всю химию мозга, и наркоман уже без него не может. Именно потому с него так тяжело слезть. «Забытьё» дает все то же самое, но человек не попадает на крючок. Физиологически «Забытьё» вызывает привыкание так же, как все хорошее, что хочется повторить. Передозировки случаются, но реже, чем при использовании героина. У нас сейчас много подсевших на «Забытьё». Иногда он плохо очищен, и люди заболевают после первой же дозы. Иногда он убивает. Сверху поступил приказ покончить с этим дерьмом. – Добс заговорил тише. – Я тебе прямо скажу. Округ больше не может выделять офицеров на борьбу с этим «Забытьём». Наверху хотят, чтобы я решил эту проблему с помощью людей в голубых рубашках. Понимаешь теперь, куда я клоню? Мне надо несколько надежных ребят, которые могут разузнать, что и как… не слишком напрягаясь. И человек, имеющий опыт борьбы с контрабандой, может оказаться полезен.

– Почему не слишком напрягаясь? – спросил Пакстон.

Добс молча посмотрел на него и сказал:

– Люблю, когда все получается без напряжения.

Пакстон, не зная, что сказать, выпрямился в кресле. Он надеялся, что Добс скажет ему, что произошла ошибка, что он, Пакстон, получит красную рубашку и отправится отсюда в складское помещение, где сможет избавиться от стресса, и, может быть, выберется отсюда довольно скоро. Теперь же ему предлагали дополнительные обязанности, связанные с особым доверием, тогда как он и за основную‑то работу не хотел браться.

Все же Добс ему чем‑то нравился. Он говорил уважительно, тщательно и ясно формулируя. Охранникам в тюрьме этих трех качеств обычно не хватало. Кроме того, он обращался к Пакстону с просьбой, как к человеку, обладающему определенным умением. Как будто в его услугах нуждаются.

Добс картинно улыбнулся и поднял руку:

– Сейчас ничего решать не надо. Я понимаю, у тебя много вопросов. Ты тут первый день. Все, что я о тебе знаю, – у тебя чистый послужной список и наметанный глаз на мелочи. Ты единственный делал записи, пока я говорил. Мне такие люди нравятся. Так что подумай, и, может быть, через день‑другой мы к этому разговору вернемся.

Пакстон встал:

– Спасибо.

– Да, на такой работе можно добиться повышения, – сказал Добс. – Кроме того, это действительно нужное дело – помогать людям, нуждающимся в помощи. Ну, – он махнул рукой в сторону зала, – иди, усаживайся. Пусть они поломают себе голову, зачем я тебя выдернул. Попкорн принесу через минуту.