Глава 28, последняя. Каждый ищет своих кельтов

 

Эпоха Екатерины Великой была знаменательной не только для российской истории. В 1760 году читающая публика Европы заново открыла для себя кельтов – своих соседей, таких близких и таких незнакомых. Вышел в свет сборник «Оссиановых песен» Джеймса Макферсона – литературная мистификация, каких в то время было немало, написанная по мотивам ирландского эпоса. Она поначалу была принята читающей публикой за чистую монету и породила массу восторгов.

Кельты предстали перед «цивилизованным» миром в образе наивных благородных дикарей. И при этом, конечно же, весьма загадочных. У шотландца Макферсона нашлись последователи: Йоло Моргануг (Эдвард Уильямс) в Уэльсе и Керваркер (Тэодор Эрсар де ля Виллемарке) в Бретани. Мода на кельтов распространилась, может быть, не так быстро, как в эпоху Интернета, но приняла впечатляющий размах. И, разумеется, кельтоманы уже тогда давали волю своей буйной фантазии, выдумывая таких кельтов, каких требовали эстетические запросы того времени. И эти выдуманные кельты не имели ничего общего с ирландскими, шотландскими, валлийскими или бретонскими крестьянами, к которым принято было относиться в лучшем случае со снисходительной усмешкой.

Во Франции вообще сложилась парадоксальная ситуация: кельты, то бишь древние галлы, считались (и считаются до сих пор) предками французов. И тот факт, что жители провинции Бретань, противники революционных идей и вообще презираемые ретрограды, тоже являются кельтами, не очень‑то грел душу патриотам милой Франции: выходило, что бретонцы французам вроде как близкие родственники. Но самим бретонцам кельтомания очень даже пришлась по душе, так как их литература и культура, до того никем не замеченная, вдруг стала модной.

В начале XIX века даже была создана организация, называемая «Кельтской Академией». Целью «Академии», как гласил ее манифест, было «воссоздать историю кельтов, отыскать памятники кельтской эпохи и исследовать, обсудить и объяснить», а также «изучить и опубликовать этимологии слов всех языков на основании кельтско‑бретонского, валлийского и гэльского». Последнее делалось с большим усердием и в основном за счет ложных этимологий. Так, один из, с позволения сказать, академиков, Ла Тур д'Овернь, в книге «Les origines gauloises» («Происхождение галлов») возводит название Пиренеев к бретонскому слову per «груша», а название Альп – к бретонскому all «другой» и pez «конец». И так далее, в духе Тредиаковского. Члены «Академии» к тому же разделяли задолго до них сложившееся мнение, согласно которому бретонский являлся прародителем всех языков и достался людям аж от Адама и Евы (которые были по национальности, конечно же, древними кельтами, не иначе):

«Поскольку язык кельтов не был связан ни с одним из тех языков, которые были сильны во времена Цезаря, остается заключить, что если и остались какие‑либо первозданные языки, которые были внушены Богом во время построения Вавилонской башни, то кельтский или галльский есть один из этих языков, имеющий настолько же сильные доказательства своей древности, как и те другие языки, о которых мы говорили, и, следовательно, армориканский (то есть бретонский. – А. М.,) язык является одним из древнейших, насколько это возможно рассуждать о древности, если можно доказать, что он тот же язык, что и галльский», – писал Пьер де Монуар, составитель бретонской грамматики, аж в XVI столетии.

Смех смехом, но миф о том, что кельты – древний народ, обладающий вековой мудростью, оказался весьма и весьма живучим. И современные кельтоманы всех стран и народов порой выдумывают не менее ошеломляющие в своей нелепости гипотезы.

Но вернемся к истории вопроса. Мода на кельтов, вспыхнувшая в XIX веке, прошла, и кельтомания уступила место более скромной, но дотошной кельтологии – изучению языков и литературы кельтских народов. Но кельтология – удел научных работников и университетских преподавателей, результаты ее менее яркие и далеких от науки людей не впечатляют.

Кельтам пришлось ждать своего часа до 60‑х годов XX века, до того самого момента, когда поколение детей‑цветов открыло для себя этническую музыку. Вот тут‑то кельты с их богатым музыкальным наследием оказались востребованными как никогда. Баллады деревенских бабушек городские внуки перепевали на новый лад и собирали стадионы длинноволосых поклонников. Благодаря бретонскому музыканту и энтузиасту Алану Стивеллу кельтская арфа вновь зазвучала со сцены. Загадочные кельты перестали представляться в образе благородных дикарей или отсталых крестьян и, облачившись в рубахи безумных расцветок и брюки клеш, оказались впереди планеты всей. А потом с некоторым запозданием этническая волна докатилась и до России.

Вернемся к эпизоду, с которого началась эта книга, и вспомним двух студентов из московского автобуса. Мы как‑то уже привыкли к тому, что студентам чуть ли не свойственно слегка увлечься кельтским фолком, хотя бы раз принять участие в праздновании дня святого Патрика и повесить на рюкзак брелок в виде трилистника или трискеля, трехкрылой завитушки, старого символа, встречающегося еще на мегалитических памятниках, а ныне обозначающего Святую Троицу. Не то чтобы все через это проходят, но никого таким увлечением не удивишь. Удивительно другое: как и по каким причинам мода на все кельтское докатилась до нашей страны и так прочно здесь укрепилась?

…Как‑то я в очередной раз собиралась поехать в Бретань и спросила у дочери, что ей оттуда привезти. Оторвавшись на секунду от журнала «Твой стиль», она ответила:

– Привези мне какое‑нибудь кельтское украшение. Ты знаешь, сейчас это так модно!

Моментально почувствовав себя старой калошей, которую просто‑таки необходимо просвещать на предмет модных трендов, я возопила:

– А ты‑то знаешь, кто у нас в стране эту моду начал?! У кого было чуть ли не первое на филфаке МГУ колечко с трискелем и пряжка с узорами из книги Келлз?

– Чё, у тебя, что ли? – удивленно спросила юная леди. А ведь и правда, давно это было…

Все началось у кого‑то в конце 80‑х, у кого‑то в ранние 90‑е. Не важно, кто и когда первым «открыл» для себя кельтов. С одной стороны – хиппи и музыканты, путешествующие автостопом, завозили в Москву, Питер и другие города диски Chieftains, Clannad или Алана Стивелла, с другой стороны – «продвинутая» молодежь МГУ открывала для себя кельтские языки и литературу кельтских народов. Где‑то эти две среды смыкались или, скорее, плавно перетекали одна в другую, и в результате кто‑то пробовал спеть и сыграть те самые песни, что слушал взахлеб. Кто‑то пытался понять, о чем поется в кельтских песнях, а кто‑то не утруждал себя и придумывал свои слова – лишь бы на мелодию ложились.

Но до середины 90‑х кельты оставались экзотикой, знакомство с которой было еще не модным, но уже достойным того, чтобы при случае быть упомянутым. Эдакий признак эстетствующего интеллектуала. Группы, играющие кельтскую музыку, выступали в немногочисленных ирландских барах и малоизвестных клубах, собирали всякий раз одних и тех же поклонников (как правило – друзей самих музыкантов), которые худо‑бедно пытались изображать некое подобие ирландских народных танцев. Выглядело это диковато. И вполне вероятно, кельтская музыка так и осталась бы увлечением кучки фолк‑чудаков, если бы не… Если бы не что, собственно?

И почему в какой‑то момент кельты вдруг стали у всех на слуху? Как так получилось, что парад имени святого Патрика на Новом Арбате проводится с большей пышностью и при большем скоплении народа, чем аналогичное действо в самой Ирландии? Почему слушать кельтскую музыку стало чем‑то абсолютно естественным для любого мало‑мальски культурного человека студенческого (и не только) возраста? И как так получилось, что приезжающие в Россию жители Ирландии, Шотландии, Бретани и Уэльса недоумевают: откуда в России столько кельтухи и кельтятины? Почему у нас поются песни на ирландском и бретонском языках? Почему в одной только Москве несколько школ ирландского танца вполне высокого профессионального уровня? И почему интерес к кельтской культуре в России намного больше, чем на самих кельтских окраинах Европы?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, мысленно перенесемся на десяток лет назад или чуть более того. Именно тогда кельтская музыка вышла из ирландских пивных типа «Рози О'Тредис» и маленьких, тогда еще мало кому известных клубов на сцену Центрального дома художника и другие более просторные площадки. Группы Puck‑n‑Piper, Telenn Gwad, чуть позже – Slua Si и легендарная Si Mhor вдохновили юношей и девушек не только на то, чтобы довести до белого каления представителей администрации ЦДХ скаканием в проходах между рядами под патриотические и любовные песни кельтов (вопиющее нарушение пожарной безопасности!), но и на попытки понять загадочную кельтскую душу и даже выучить такие мудреные языки, как ирландский, валлийский или бретонский. Именно тогда и родилась молодежная субкультура, представителей которой называют кельтанутыми.

Кельты ассоциировались у многих с нашей же безбашенной романтикой середины девяностых, пьяным угаром дублинских пабов, раздумчивыми прогулками по вересковым пустошам, малопонятными, но завораживающими переживаниями героев древнеирландского эпоса. И, возможно, еще много с чем другим. И музыка, и культура кельтов притягательны в силу удивительной сбалансированности почти несовместимых ингредиентов – экзотики и понятности, далекого и близкого.

О том, что «кельтская душа» и «русская душа» – это практически синонимы, наверное, не говорил только ленивый: и ирландцы, и русские – эдакие рубахи‑парни, любящие и выпить, и подраться (и тут же помириться), ненавидящие кем‑то навязанный порядок, склонные к ленивой мечтательности и не чуждые мистики. И те, и другие – по сути, поэты, фаталисты, и потому склонны смотреть на мир немного печально. Понятно, что в большинстве случаев эти стереотипы совершенно не соответствуют действительности, но что поделать: миф о родстве душ уже сложился и никуда от него не деться. Но при всей близости к русской душе «кельтский дух» все же настолько не похож ни на что привычное, что вокруг кельтов быстро образовался ореол тайны, причем – и это самое захватывающее! – не всем раскрываемой. Оставалось только мечтать и додумывать.

Популярных книг о кельтах в то время было мало, да и диски зарубежных исполнителей «кельтятины» найти в продаже было не так просто, как сейчас. Неофиты приобщались к знаниям на музыкальных форумах, где их снисходительно просвещали более осведомленные участники. «Разбираться в кельтах» было престижно, и потому чем дальше, тем большее количество увлеченных зависали на тематических сайтах, а некоторые создавали свои «кельтские» странички. Ролевые игры на кельтские темы только подливали масла в огонь фантазий. Так постепенно рождался второй миф – о том, что кельты – народ загадочный и чуть ли не сверхъестественный. Заговорили и о друидах, и о бардах…

И этот миф как нельзя кстати пришелся интеллектуалам‑мечтателям, которые в шальные 90‑е с недоумением наблюдали за менее эрудированными сверстниками, которые делали деньги, делили власть или просто ходили в офис каждый день и получали неплохую зарплату. Оставшиеся не у дел весьма умные, но лишенные практической хватки люди, или же те, кто не хотел жить скучной, но весьма одобряемой обществом жизнью, посматривали на дельцов и офисных работников немного свысока: мол, вы такие серые и скучные, а я – романтик. Кстати, иногда на концерты кельтской музыки прибегали и вполне успешные менеджеры и юристы – вдохнуть глоток сигаретного дыма как иллюзию воздуха свободы. И почувствовать себя продвинутыми в отличие от остальных, кого чуть позже обозвали «офисным планктоном».

И теперь поколение детей тех, кто впервые проникся кельтами в конце 80‑х, слушает кельтскую музыку, вешает на шею кулоны в виде трискеля или кельтского креста и, конечно же, фантазирует. Ведь всякий волен выдумывать своих кельтов и искать в них себя.

Отправляясь на поиски кельтов, пытаясь познать чужую культуру, каждый неизбежно возвращается к себе, проделывая сложный и извилистый путь по опасным тропам на скалистом побережье Бретани или Ирландии, поднимаясь на зеленые холмы и припадая губами к источникам, которые охраняют местные святые. В добрый путь!

 

 

Что еще почитать о кельтах?

 

Вот книга и закончилась. Автор прекрасно понимает, что она далеко не полная и многого в ней нет. Но на энциклопедию жизни кельтов во всех странах и во все времена я и не замахивалась. Моя задача была более скромной: заинтересовать читателя и заодно развеять некоторые мифы.

Что‑то попросту в эту книгу не поместилось, что‑то пришлось оставить за кадром, чтобы не влезать в детали, а о чем‑то так хорошо написали другие, что просто нет смысла помещать сюда сокращенный и не известно удачный ли пересказ. Поэтому для тех, кто хочет почитать о кельтах еще что‑то, помещаю краткий обзор полезных книг, которые были изданы на русском языке.

О туристических красотах, о фольклорных праздниках и кулинарных пристрастиях современных кельтов можно прочитать в красочных и интересных путеводителях по Ирландии, Шотландии и так далее. Там же можно найти факты из серии «Это интересно» и ответы на пикантные вопросы типа «Носят ли шотландцы нижнее белье под килтом?».

Для тех, кому интересны древние кельты во всей красе с точки зрения истории, археологии и лингвистики, написана книга, которая так и называется – «Кельты». Ее автор – Гельмут Биркхан, и цитаты из нее я неоднократно здесь приводила. Читается она легко, так как, несмотря на серьезное содержание, написана простым языком. Есть еще книга с более наукообразным названием «Кельтская цивилизация», которую составили Кристиан Гюионварх и Франсуаза Леру (это не четыре человека, а два, и притом муж и жена, бывшие преподавателями второго Реннского университета).

Тем, кто интересуется кельтскими языками и не убоится академического стиля изложения, всячески рекомендую прочесть книгу В. П. Калыгина и А. А. Королева «Введение в кельтскую филологию».

Если вам интересны ирландские саги, то к вашим услугам несколько сборников, которые переводили сначала А.А.Смирнов, потом С. В. Шкунаев, позже – Т. А. Михайлова и Н. А. Николаева‑О'Шей. Все эти переводы по‑своему интересны, поэтому выбрать лучший невозможно. Ирландскую монастырскую поэзию у нас тоже переводили весьма удачно – всех, кто этим занимался, и не перечислишь.

Средневековой валлийской прозе не так повезло. Повести, объединенные общим названием «Мабиногион», переводились на русский язык не единожды, но при всей литературной красоте переводов точными их назвать нельзя. Поэтому ни один из них рекомендовать не буду, а тем, кто владеет английским, советую найти перевод на этот язык. Валлийскую же поэзию (как и некоторые произведения ирландской) прекрасно перевел петербургский поэт Николай Сухачев, которому помогал кельтолог Александр Фалилеев.

Что же касается шотландской поэзии и прозы, то тут просто глаза разбегаются. Все мы с детства помним стихи про крошку Вилли Винки и «мою лошадку пони зовут Малютка Грей». Поэтому перечисление всех‑всех переводов (как с шотландского языка, так и с местного варианта английского, который называют «скоте») не имеет смысла.

Бретонская литература у нас переводилась мало, некоторые сказки можно встретить в сборниках типа «Сказки народов Франции». Ваша покорная служанка, надеясь восполнить этот пробел, перевела и опубликовала два сборника сказок и легенд.

Вот вроде бы и все. Тем же, кто считает научную литературу занудством, остаются такие простые житейские радости, как виски, пиво, футбол, регби, бретонские блины из гречневой муки, сидр и, конечно же, кельтская музыка и зажигательные танцы.

 

Благодарности

 

Я благодарю этнографа и журналиста Льва Минца за помощь в поисках кельтов, филолога Елену Ларину за красочные рассказы об Уэльсе и валлийских бардах, историка Нину Чехонадскую, которая блестяще перевела на русский язык произведение святого Тильды и книгу Гельмута Биркхана «Кельты», историка Григория Бондаренко, отрывки из книг которого я частично пересказала и немного процитировала в первой части, историка Иосифа Зая за интересные идеи и анекдот про армянских футболистов.

 

[1]  Рипейские горы – условное понятие античных географов: водораздел, отделяющий южные реки Европы от северных. Впоследствии это название перенесено на Уральские горы.

 

[2] Звездочка перед словом или его частью означает, что такое слово (или его часть) нигде в текстах не встречается, но путем сопоставления различных засвидетельствованных в разных языках слов мы смогли его восстановить и знаем, что оно означает. Например, в русском языке не сохранилось слово «пех», обозначавшее часть тела, которую мы называем ногой, но сохранились слова «пехота», «пеший» (с чередованием согласного), «пешком» и так далее. Поэтому если я захочу рассказать, что такое слово было, но не сохранилось, я обозначу его так: *пех.

 

[3] Сидами в Ирландии называли королевства потустороннего мира; часто народная фантазия располагала сиды внутри пустых холмов. Обитателей этих королевств тоже называли сидами.

 

[4] Я очень и очень упрощаю. Разумеется, речь идет только об исконных словах (заимствования из латинского и более поздние – из английского, французского и других языков – не в счет). И на самом деле различия между гойдельскими и бриттскими языками к р и q не сводятся. Но для тех, кому интересно разобраться в этом как следуют, существует научная литература и энциклопедии. А это книжка популярная, так что придется очень многое оставить за кадром.

 

[5] Здесь лежит Артур, король в прошлом и король в грядущем (лат.).

 

[6] Вот уж чего я не могла себе позволить – это обратиться к преподавателю просто по имени, хоть это и принято среди бретонцев, так и хотелось обратиться по имени и отчеству. Что я иногда и делала в письмах, где без обращения не обойтись. Так мой тамошний научный руководитель Гвендаль Денез стал Гвендалем Петровичем, а за глаза – просто Петровичем. И только когда я сама стала преподавателем и защитила диссертацию, смогла перейти на «ты» и называть его по имени. Разница культур, что поделаешь…