Кто я? Мне часто говорят, что я выхожу из своей камеры – покоен, радостен, тверд,– как из замка выходит властитель.

Кто я? Мне часто говорят,

Что я беседую со стерегущими меня

Свободно, дружески, ясно,

Будто мой долг–повелевать.

Кто я? Мне также говорят, что несчастливые дни я встречаю равнодушно и с гордой усмешкой, как тот, кто к победам привык.

В самом ли деле таков я, как обо мне толкуют другие?

Или же я лишь то, что сам о себе я знаю?

Беспокойный, снедаем тоской, хворый, будто птица в неволе,

Жадно хватая воздух, словно сдавлено горло,

Тоскуя по краскам, цветам, посвисту птиц,

Сгорая от жажды по доброму слову, по близости человеческой,

Содрогаясь от гнева перед произволом, ничтожной обидой,

Лишаясь покоя в ожиданье великих свершений,

В бессилье тревожась о друзьях в беспредельный дали,

Опустошенный, без сил для молитвы, для мысли, для дела,

В изнуренье готовый со всем распрощаться?

Кто я? Тот или этот? Что же, сегодня я этот, а завтра я тот? Или то и другое я кряду? Пред людьми – лицемер, пред собою самим – малодушный нытик, достойный

Презренья?

Или остаток во мне подобен разбитому войску, в беспорядке бегущему от уже добытой победы?

Кто я? Не насмешка ли это, в одиночестве мучиться, себя

Вопрошая?

Кто бы я ни был, Ты знаешь меня, ведь Твой я, о Боже!

18.7.44

Наверное, какие‑то письма погибли во время воздушных налетов на Мюнхен? Получил ли ты письмо с двумя стихотворениями? ³² Я отослал его вечером, в нем был кое‑какой подготовительный материал на теологическую тему. В стихотворе­нии «Христиане и язычники» есть одна знакомая тебе мысль, ты ее узнаешь. «Христиане с Богом в Его страдании», это отличает христиан от языч­ников. «Неужели вы не можете пободрствовать час со Мной?» – спрашивает Иисус в Гефсиман‑ ском саду. Это отречение от всего того, что рели­гиозный человек ожидает от Бога. Человек призы­вается к соучастию в страданиях Бога в обезбо‑ женном мире.

Он, таким образом, действительно должен жить в безбожном мире и не имеет права пыта­ться посредством религии как‑то прикрыть обез‑ боженность мира, просветлить ее; он должен жить «по‑мирскому», именно так он соучаствует в стра­ даниях Бога; он имеет право  жить «по‑ мирскому», иными словами, он избавлен от ло­жных религиозных связей и помех. Быть христиа­нином не значит быть религиозным на тот или иной манер, строить из себя по какой‑либо мето­дике грешника, кающегося или святого; быть хри­стианином значит быть человеком; Христос тво­рит в нас не какой‑то тип человека, но просто че­ловека. Христианином человек становится не в ре­лигиозном обряде, а участвуя в страданиях Бога в мирской жизни.

В этом и заключается «метанойя»,– не думать прежде всего о собственных бедах, проблемах, грехах, страхе, но дать увлечь себя на путь Иисуса Христа, в мессианское событие, чтобы исполни­лось пророчество Исайи (гл. 53)! Отсюда «веруйте в Евангелие, в Благую Весть» или же (у Иоанна) указание на «Агнца Божия, понесшего грехи ми­ра» (Ин 1,29). (Между прочим, А. Иеремиас не­давно заявил, что «Агнца» можно переводить с арамейского и как «раба». Здорово, если учесть Ис 53!)

Это вовлечение в мессианские страдания Бога в Иисусе Христе осуществляется в Новом Завете различными путями: призванием учеников к сле­дованию за Иисусом; застольным общением с грешниками; «обращением» в узком значении слова (Закхей); деянием великой грешницы (Лк 7), что совершается без всякого исповедания грехов; исцелением больных (см. Мф 8,17); принятием де­тей. И пастухи и мудрецы с Востока стоят у яслей не как «обращенные грешники», а просто потому, что они – такими, какие они есть – были привле­чены яслями (звезда). Сотник из Капернаума, не совершающий никакого исповедания грехов, вы­ставляется как образец веры (ср. Иаир). Богатого юношу Иисус «любит». Евнух (Деян 8), Корнилий (Деян 10) – все что угодно, но только не существа над пропастью. Нафанаил – «израильтянин, в ко­тором нет лукавства» (Ин 1,47); и, наконец, Иосиф из Аримафеи, женщины у гробницы. Общее у них одно – участие в страданиях Бога во Христе. Это их «вера».

Никакой религиозной методики, «религио­зный акт» есть только часть; «вера» же есть нечто целостное, жизненный акт. Иисус призывает не к новой религии, а к жизни. Но на что похожа эта жизнь? Эта жизнь соучастия в бессилии Бога в ми­ре? Об этом напишу в следующий раз, будем на­деяться.

Добавлю только: если хотят говорить о Боге не как «религиозные люди», то нужно говорить о Нем так, чтобы тем самым обезбоженность ми­ра не прикрывалась, а напротив, вскрывалась, и чтобы благодаря этому мир внезапно предстал в неожиданном освещении. Совершеннолетний мир безбожнее несовершеннолетнего, но именно поэтому, наверное, ближе к Богу.

Прости меня, все это сказано ужасно тяжело­весно и плохо, я это чувствую... Почти каждую ночь мы просыпаемся в 2.30 пополуночи. Время это плохое, и в чем‑то сказывается на умственном труде.

Христиане и язычники

1