Мысли по поводу крещения Д. В. Р.

Май 1944

С тебя начинается новое поколение в нашей се­мье. Ты, как старший, будешь идти впереди ново­го поколения; ты будешь владеть несравненным даром – возможностью солидную часть своей жизни прожить с третьим и четвертым поколения­ми, которые предшествуют тебе. Твой прадеду­шка сможет тебе еще рассказать о личных встре­чах с людьми, рожденными в XVIII веке, а т^.1 ког­да‑нибудь, уже далеко за 2000 годом будешь для своих потомков живым мостом устного предания более чем за 250 лет – но все это sub conditione Ja‑ cobea, т.е. «если угодно будет Богу и живы бу­дем». Так что твое рождение предоставляет нам особый повод задуматься о течении времени и сделать попытку заглянуть в будущее.

Те три имени, которые ты носишь, напоми­нают о трех домах, с которыми неразрывно связа­на твоя жизнь в настоящем, и так должно остава­ться и впредь. Дом твоего дедушки по отцовской линии был домом сельского пастора. Простота и здоровье, сосредоточенная и разносторонняя духовная жизнь, радость по поводу незамыслова­тых жизненных благ, естественная и непринужден­ная общность жизни с народом и его трудом, спо­собность самому справляться с практической сто­роной жизни и скромность, основанная на вну­тренней удовлетворенности,– таковы непреходя­щие земные ценности, которые украшали дом се­льского пастора и которые ты встретишь в твоем отце. В любых ситуациях они послужат тебе про­чным фундаментом для совместной жизни с лю­дьми, для подлинного труда и для внутреннего счастья.

В родительском доме твоей мамы жили бюр­герские традиции городской культуры, сформиро­вавшие в ее носителях гордое сознание призвания к высокой ответственности за все, к напряженно­му духовному труду и лидерству, а также вошед­шее в плоть и кровь чувство долга – быть храни­телем великого исторического и духовного насле­дия. Эти традиции привьют тебе еще до того, как ты осознаешь это, тот образ мышления и поведе­ния, который ты не сможешь утратить, не изме­нив ему.

Тебя, как решили твои родители, назвали по имени двоюродного деда, пастора и доброго при­ятеля твоего отца; сейчас он делит судьбу многих других честных немцев и евангелических хри­стиан, а потому мог лишь заочно присутствовать на свадьбе твоих родителей, переживать твое ро­ждение и крестины, но, несмотря на это, он с уве­ренностью и радостными надеждами смотрит в твое будущее. Он прилагает все силы, чтобы всюду сохранять верность духу (как он его пони­мает), живущему в доме твоих родителей, деду­шки и бабушки. Как доброе предзнаменование для тебя он рассматривает тот факт, что твои ро­дители познакомились в этом доме, и желает тебе в свое время сознательно и благодарно вобрать в себя силу, заключенную в традициях этого дома.

Прежде чем ты станешь большим, старый па­сторский дом, как и городской дом, станут до­стоянием прошлого. Но прежний дух после перио­да его забвения и его действительной слабости, после периода отстраненности и внутренней пере­стройки, укрепления и выздоровления, даст жизнь новым формам. Корни, глубоко уходящие в почву прошлого, делают жизнь труднее, но зато и бога­че, полнокровнее. В человеческой жизни заложены такие фундаментальные истины, к которым она рано или поздно непременно возвращается. Поэтому мы не имеем права спешить, нам необ­ ходимо умение ждать. «Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3,15),– как говорит об этом Библия.

В надвигающиеся годы перемен будет вели­чайшим даром знать, что ты имеешь прибежище в добром родительском доме. Он станет крепкой стеной, охраняющей от внешних и внутренних опасностей. Пройдут времена, когда дети из са­момнения расставались с родителями. Дети будут ощущать потребность вернуться под родитель­ский кров, там будут они искать приюта, совета, тишины и ясности. На твое счастье, родители твои по собственному опыту знают, что такое родите­льский дом в бурные времена. Посреди всеобщего духовного обнищания ты найдешь в отчем доме сокровищницу духовных ценностей, источник ду­ховных импульсов; музыка, которую любят и по­нимают твои родители, поможет тебе в минуты смятения обрести ясность и чистоту души и чувств и сохранить основной тон радости посре­ди печали и забот; твои родители научат тебя с ранних лет собственными руками справляться с практическими проблемами и не гнушаться ни­какого умения; в твоем родном доме ты не встре­тишь громкоголосого и многословного благоче­стия, но родители научат тебя молитве, а глав­ное– страху Божию и исполнению воли Иисуса Христа. «Сын мой! храни заповедь отца твоего и не отвергай наставления матери твоей; навяжи их навсегда на сердце твое, обвяжи ими шею твою. Когда ты пойдешь, они будут руководить тебя; когда ляжешь спать, будут охранять тебя; когда пробудишься, будут беседовать с тобою» (Притч 6,20–22). «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк 19,9).

Я бы пожелал тебе, чтобы ты рос за городом; но край этот будет уже не таким, каким он был в то время, когда там рос твой отец. Города‑ гиганты, от которых люди ждали всей пол­ноты жизни и наслаждений и в которые они стекались как на праздник, притянули к себе смерть и погибель со всеми мыслимыми ужасами, и женщины с детьми покинули их, спасаясь бег­ством, как от чумы. Похоже, что время сверхгоро­дов на нашем континенте кончилось. Если верить Библии, основателем городов‑гигантов был Каин. Может так случиться, что в будущем сохра­нится несколько мировых метрополий, но, во всяком случае, их блеск, каким бы соблазнитель­ным он ни был, будет таить в себе что‑то жуткое для европейца. Великий исход из городов озна­чает, с другой стороны, полное преображение се­льской местности. Тишина и уединенность сель­ской жизни уже сильно пострадали из‑за рддио, автомобиля и, телефона, а также из‑за рационали­зации почти всех сфер жизни. Если же теперь мил­лионы людей, уже не способных отойти от темпа и привычек городской жизни, перебираются за го­род, если целые промышленные отрасли были переброшены в сельские районы, то превращение сельского края в городской будет прогрессиро­вать, в результате чего коренным образом изме­ нится структура сельской жизни. Той деревни, ко­торую можно было увидеть еще лет 30 тому на­зад, уже нет, как нет уже идиллических островов в южных морях. Найти их, как бы ни велика была тоска людей по спокойствию и одиночеству, будет нелегко. И все‑таки полезно в наши дни иметь под ногами клочок земли, дающий силы для нового непритязательного труда и отдыха. «Великое при­обретение– быть благочестивым и довольным....Имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (1 Тим 6, 6.8). «Нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы пресы­тившись я не отрекся от Тебя и не сказал: «кто Го­сподь?» и чтоб обеднев не стал красть и упо­треблять имя Бога моего всуе» (Притч 30,8.9). «Беги­те из среды Вавилона и спасайте каждый душу свою, чтобы не погибнуть от беззакония его,...оставьте его, и пойдем каждый в свою землю» (Иер 51, 6.9).

Мы выросли, опираясь на опыт наших родите­лей и предков, который учил, что человек может и должен сам планировать, строить, формировать свою жизнь, что существует жизненная цель, ко­торую человек должен положить себе и к которой должен стремиться, не жалея данных ему на это сил. Но наш опыт учит, что мы не в состоянии строить планов даже на ближайший день, что по­строенное за день легко может быть разрушено за ночь, а жизнь наша, в отличие от жизни наших ро­дителей, стала аморфной или же фрагментарной. Но, несмотря на это, я могу сказать, что не хотел бы жить ни в какое другое время, пусть текущее и растаптывает наше внешнее счастье. Яснее, чем в какие‑либо другие времена, мы познаем, что мир – в гневных и милостивых руках Божиих. У Иеремии сказано: «Так говорит Господь: вот, что Я построил, разрушу, и что насадил, искоре­ню,– всю эту землю. А ты просишь себе велико­го: не проси; ибо вот, Я наведу бедствие на всякую плоть, говорит Господь, а тебе вместо добычи оставлю душу твою во всех местах, куда ни пой­дешь» (Иер 45, 4–5). Если мы из катастрофы, по­глотившей жизненные блага, сможем вынести не­вредимыми наши живые души, то мы должны быть этим довольны. Если сам Творец разрушает свое произведение, имеем ли мы право сетовать на разрушение плодов нашего труда? Наше поко­ление не призвано еще раз «возжаждать великих дел», его задача – спасти наши души из хаоса, со­хранить их и увидеть в них то единственное, что мы выносим из горящего дома. «Храни свое серд­це пуще всего, ибо из него исходит жизнь» (Притч 4, 23). Нам предстоит не столько строить нашу жизнь, сколько переносить ее, нам предстоит не планировать, а надеяться, не шагать вперед, а тер­пеливо выжидать. Но мы стремимся сохранить душу вам, молодому, только явившемуся на свет поколению, а уже силами этой души вы должны будете планировать, строить, организовывать ва­шу новую, лучшую жизнь.

Мы слишком долго жили, полагаясь на возмо­жность настолько обеспечивать любое дело взве­шиванием всех вариантов, что потом оно осу­ществляется уже само собой. Позднее мы узнали, что у истоков дела лежит не мысль, а готовность взять на себя ответственность. Мысли и поступки вступят для вас в новые отношения. Вы станете обдумывать лишь то, за что вы сможете взять от­ветственность, совершая поступок. У нас мышле­ние было во многих отношениях роскошью, кото­рой пользовались сторонние наблюдатели, у вас оно будет поставлено целиком на службу делу. «Не те войдут в Царство Небесное, кто взывает ко Мне: Господи, Господи!, а те, кто выполняют во­лю Отца Моего Небесного»,– говорил Иисус (Мф 7,21).

Боль была по преимуществу чуждым элемен­том в нашей жизни. Как можно меньше боли,– вот какого правила мы бессознательно придер­живались в нашей жизни. Тонко разграниченное восприятие, интенсивное переживание собствен­ной и чужой боли – это и сила и слабость нашего жизненного уклада. Вашему поколению суждено с самого начала быть тверже и ближе к жизни бла­годаря необходимости выносить лишения и боль и пройти тяжелые испытания вашего терпения! «Благо человеку, когда он несет иго в юности своей» (Плач Иер 3,27).

Мы думали, что с помощью разума и права сможем утвердиться в жизни, а там, где и то и другое подводили нас, мы ощущали наши воз­можности исчерпанными. Мы постоянно переоце­нивали значение разума и справедливости в ходе истории. Вы же, растущие во время мировой вой­ны, которой не хотят 90 процентов всех людей и для которой все‑таки жертвуют имением и жи­знью, с детства узнаете, что мир определяют си­лы, против которых разум бессилен. А потому вы более трезво и с большим успехом поспорите с этими силами. В нашей жизни «враг» по суще­ству не был какой‑то реальностью. Вы знаете, что у вас есть враги и друзья, и знаете, что означает в жизни и враг и друг. Вы с детства усваиваете чу­ждые нам формы борьбы против врага, а также абсолютное доверие к другу. «Не определено ли человеку на земле пребывать в брани?» (Иов 7, 1) «Благословен Господь, твердыня моя, научаю­щий руки мои битве и персты мои – брани, ми­лость моя и ограждение мое, прибежище мое и Из­бавитель мой, щит мой,– и я на Него уповаю» (Пс 143, 1.2). «От верного друга больше любви и поддержки, чем от брата» (Притч 18, 24).

Идем ли мы навстречу эпохе колоссальных ор­ганизаций и коллективов, или же исполнится меч­та великого множества людей о малых, обозри­мых, личных связях? Но может быть, то и дру­гое не исключает друг друга? Не логично ли, что именно всемирные организации с их крупной сет­кой структур предоставляют больше простран­ства для личной жизни? Аналогично дело обстоит с вопросом, движемся ли мы к периоду отбора лучших, т. е. к укладу, основанному на аристокра­тическом принципе, или же к эпохе единообразия всех условий внешней и внутренней жизни челове­ка? Сможет ли чувство качества, пронизывающее сегодня все социальные слои (несмотря на силь­ную тенденцию к унификации всех материальных и духовных условий жизни среди людей), ото­брать таких людей, наделенных чувством спра­ведливости, энергичных и смелых, которым будет доверено право и на сильную власть. Мы сможем спокойно, с сознанием исторической справедливо­сти, отречься от наших привилегий. Пусть про­изойдут такие события, создадутся такие обстоя­тельства, которые не будут укладываться в рамки наших желаний и прав. Тогда наша жизненная си­ла проявится не в ожесточенной и бесплодной гор­дыне, а в сознательном приятии божественного Суда и в искреннем и самоотверженном участии во всем, в том числе и в страданиях наших согра­ждан. «Народ же, который подклонит выю свою под ярмо царя Вавилонского и станет служить ему, Я оставлю на земле своей, говорит Господь, и он будет возделывать ее и жить на ней» (Иер 27, 11). «Заботьтесь о благосостоянии города, в кото­рый я переселил вас, и молитесь за него Господу» (Иер 29, 7). «Пойди, народ мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои, укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» (Ис 26, 20). «Ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благо­воление Его; вечером водворяется плач, а на утро радость» (Пс 29, 6).

Сегодня в крещении ты станешь христиани­ном. Над тобой произнесут все великие древние слова христианского возвещения; на тебе будет исполнено повеление Иисуса Христа крестить на­роды, а ты ничего из этого не поймешь. Но мы са­ми снова отброшены к начаткам понимания. Что означает искупление и спасение, второе рождение и Святой Дух, любовь к врагам, крест и воскресе­ние, жизнь во Христе и следование Христу – все это настолько тяжело, настолько далеко от нас, что мы едва осмеливаемся говорить об этом. В дошедших до нас словах и обряде мы угады­ваем нечто абсолютно новое, все преображающее, но постичь его и выразить не в силах. В этом наша собственная вина. Наша церковь, боровшаяся в эти годы только за свое самосохранение (как будто она и есть самоцель), не в состоянии быть носительницей исцеляющего и спасительного сло‑ pa для людей и мира. А потому прежние слова утратили свою силу и умолкли, и наше христиан­ское бытие сегодня проявляется лишь в двух ве­щах: в молитве и в делах праведности среди людей. Все мышление, все слова и все организационные принципы в христианской жизни должны заново родиться из этой молитвы, из этих дел. К тому времени, когда ты вырастешь, облик церкви силь­но изменится. Переплавка еще не закончилась, и всякая новая попытка организационно усилить руководство приводит лишь к отсрочке его обра­щения и очищения. Не наше дело предсказывать день,– а такой день настанет,– когда люди снова будут призваны проповедать слово Бога так, что под его воздействием изменится и обновится мир. То будет новый язык, возможно вообще нерели­гиозный, но он будет обладать освобождающей и спасительной силой, как язык Иисуса, так что люди ужаснутся ему, но будут покорены его мо­щью; то будет язык новой праведности и новой истины, язык, который возвестит примирение Бо­га с человеком и близость Его Царства. «И они изумятся и затрепещут от всех благодеяний и ми­ра, которые Я дам им» (Иер 33, 9). До тех пор де­ло христиан будет тихим и незаметным; но найду­тся такие люди, которые будут молиться, творить праведные дела и ожидать времени Бога. Пусть среди них будешь и ты, и пусть когда‑нибудь бу­дет о тебе сказано: «Стезя праведника – как све­тило лучезарное, которое светит все ярче и ярче до полного дня» (Притч 4, 18).

24.5.44

...О крестных родителях: в старых книгах крестный играет в жизни ребенка особую роль во многих отношениях. Подрастающие дети часто испытывают потребность в понимании, друже­ском отношении, в совете со стороны других взро­слых помимо родителей. Крестные родители – это как раз те люди, к которым отец и мать отсылают ребенка в таких случаях. У крестного право доброго совета, тогда как родители приказы­вают...

...Вам нужны такие дни, воспоминание о кото­рых будет означать не боль о чем‑то утраченном, а поддержку чем‑то прочным. Я попытался на­бросать для вас несколько слов к лозунгам на те­кущий день, частично это делалось во время воз­душных тревог, оттого они сыроваты и не проду­маны так, как хотелось бы...

С огромным интересом читаю сейчас книжку Вайцзеккера о «физической картине мира» и на­деюсь почерпнуть из нее многое и для своей рабо­ты. Если бы только был возможен духовный об­мен...

25.5.44

Я надеюсь, что, несмотря на воздушные трево­ги, вы на Троицу смогли сполна насладиться по­коем и красотой этих по‑летнему теплых дней. Постепенно учишься создавать внутри себя ди­станцию по отношению к жизненным угрозам; правда, выражение «создавать дистанцию» содер­жит вообще‑то слишком негативный оттенок, оно звучит чересчур формально, искусственно, стоиче­ски, правильнее было бы, наверное, сказать: на эти каждодневные опасности смотришь, как на со­ставную часть всей жизни. Я то и дело наблюдаю здесь, что лишь очень немногие в состоянии со­вмещать в себе одновременно разнородные вещи; во время налета они – воплощенный страх; когда представляется возможность вкусно поесть, они – сама алчность; если какое‑нибудь их жела­ние не нашло удовлетворения, они только в отчая­нии; если же что‑то им удается, они уже более ни­чего не видят. Они проходят мимо полноты жи­зни, мимо целостности своего собственного суще­ствования; вся объективная и субъективная налич­ность разваливается для них на куски. В противо­положность этому христианство помещает нас в одно и то же время в целый ряд различных изме­рений; мы, если можно так выразиться, вмещаем в себя Бога и весь мир. Мы плачем с плачущими и в то же время ликуем с ликующими; мы трепе­щем (тут меня как раз снова прервала воздушная тревога, а теперь я сижу на улице и греюсь на сол­нце) за нашу жизнь, но вместе с тем мы должны одновременно обдумывать такие вещи, которые для нас куда важнее нашей жизни. Как только нас, например, во время воздушного налета уводит в сторону, противоположную заботам о собствен­ной безопасности,– скажем, выпадает задача рас­пространять вокруг себя спокойствие,– ситуация всецело изменяется; нельзя сказать, что жизнь втискивается тут в одно‑единственное измерение, напротив, она остается многомерной и полифо‑ ничной. Насколько освобождающе действует воз­можность мыслить и в мыслях сохранять много­мерность. Я взял здесь почти что за правило в тех случаях, когда народ дрожит от страха перед на­летом, говорить только о том, что такая воздуш­ная атака для малых городов была бы не в пример опаснее. Нужно вырывать людей из однолинейно­го мышления как бы для «подготовки» или «со­здания почвы» для веры, хотя в действительное! и только сама вера делает возможной жизнь в мно­гомерном пространстве и так позволяет нам, несмотря на авианалеты, отпраздновать и эту Троицу.

Поначалу я был чуть ли не озадачен, а может ^ лть, даже расстроен, не получив в этот раз на 1'роицу ни одного письма. Тогда я сказал себе, что это, пожалуй, добрый знак того, что обо мне не беспокоятся; но ведь в человеке живет какое‑то не­истребимое чувство, так что ему как бы даже хо­чется, чтобы другие – хоть капельку – поволно­вались из‑за него.

Книга Вайцзеккера о «физической картине ми­ра» меня захватила. Мне еще раз стало абсолют­но ясно, что мы не имеем права использовать Бо­га как аварийный выход для нашего несовершен­ного познания; если в таком случае (что вытекает с объективной необходимостью) границы позна­ния постоянно раздвигаются, то вместе с ними так же постоянно оттесняется и Бог, который, так сказать, пребывает все время в отступлении. На­ша задача – найти Бога в том, что мы познаем, а не в том, что мы не познаем; Бог хочет быть по­стигнутым нами не в нерешенных вопросах, а в решенных. Это справедливо для взаимоотно­шения Бога и научного познания. Но это так­же относится и к общечеловеческим проблемам смерти, страдания и вины. В наши дни со­здалась ситуация, когда и для таких вопросов имеются человеческие ответы, которые могут со­вершенно не учитывать Бога. Люди фактически справляются с этими вопросами без привлечения Бога (и так было во все времена), и просто не со­ответствует истине мнение, что только христиан­ство имело для этого решение. Что касается поня­тия «решение», то напротив, христианские ответы столь же неубедительны (или столь же убедитель­ны), как и остальные решения. Бог и здесь не является аварийным выходом из затруднитель­ных положений; Бог должен познаваться не на пределах наших возможностей, а в гуще жизни; Бог хочет, чтобы Его познавали в жизни, а не то­лько в смерти; в здоровье и силе, а не только в страдании; в делах, а не только в грехе. Основа­ние для этого заключено в откровении Бога в Ии­сусе Христе. Он – средоточие жизни и пришел к нам совсем не для того, чтобы отвечать на нере­шенные вопросы. Если исходить из средоточия жизни, то некоторые вопросы, как и ответы на них, просто отпадают (я имею в виду приговор о друзьях Иова!). В Христе не содержится никаких «христианских проблем». Но довольно об этом; меня как раз прервали.

30.5.44, вечером

Я сижу у себя наверху, в доме тишина, на ули­це еще поют какие‑то птицы, а издалека даже до­носится кукование кукушки. Эти долгие теплые вечера, которые я уже второй год провожу здесь, чем‑то вредны для меня. Тянет на волю, и не будь я столь «благоразумным», можно было бы наде­лать глупостей. Может быть, становишься черес­чур «благоразумным»? Когда в течение долгого времени абсолютно сознательно давишь в себе всякое желание, то возникают дурные послед­ствия двух видов: либо внутри все выгорает, либо все накапливается, так что в один прекрасный день происходит чудовищной силы взрыв; мож­но представить еще один результат – всецело забываешь о себе; но я сам прекрасно знаю, что со мной не тот случай. Пожалуй, ты скажешь, что не­льзя давить в себе желания, и ты, видимо, прав... И вот я нахожу прибежище в мышлении, писании писем... и запрещаю себе (для самозащиты) сами желания. Как это ни парадоксально звучит, было бы гораздо самоотверженней, если бы я не боялся своих желаний, а дал бы им волю,– но это очень трудно.

Сегодня по радио случайно услышал в санча­сти песнь Сольвейг. Она меня по‑настоящему взволновала. Ждать, храня верность, всю свою жизнь,– это триумф над враждебностью про­странства (т. е. над разлукой) и времени (т. е. над бренностью). Ты не согласен, что только такая верность делает счастливым, а неверность – несчастным?

Ну, а теперь я иду ложиться,– ночью, верно, опять не удастся поспать. Прощай!

2.6.44

...Про «Песнь Песней» я пишу тебе в Италию. Мне в самом деле хотелось бы читать ее, как песнь о земной любви. Это, по‑видимому, и есть наилучшее «христолш ическое» истолкование. О 5‑й главе Послания к Ефесянам надо будет сно­ва подумать. Относительно Бультманна ты, на­деюсь, уже что‑нибудь получишь, если письмо не пропадет.

5.6.44

Я кажусь себе глупым юнцом, скрывая от тебя, что меня здесь иногда тянет к поэтическим опы­там. До сих пор я скрывал это... ото всех... Посы­лаю тебе сегодня стихотворение на пробу²³, во‑ первых, потому что глупо иметь какую‑нибудь тайну от тебя, во‑вторых, чтобы у тебя в поездке оказалось для чтения что‑нибудь неожиданное, и в‑третьих, потому что тема стихотворения тебе близка в настоящий момент, и в нем высказано кое‑что из того, что тебе тоже, вероятно, прихо­дит в голову. Для меня этот расчет с прошлым, попытка удержать его и обрести вновь, а глав­ное– страх утратить его,– почти ежедневное му­зыкальное сопровождение, на фоне которого про­ходит моя здешняя жизнь и которое временами (особенно после коротких свиданий, за которыми обязательно следует долгая разлука) превращает­ся в тему с вариациями. Прощание, переживание прошлого (будь то час вчерашнего дня или про­шедшие годы – и то и другое мгновенно сливают­ся) есть постоянно возвращающаяся задача, ведь ты сам написал как‑то: прощанию учишься на ред­кость плохо! В стихотворении, которое я тебе по­сылаю, главное заключено в последних строках. Мне кажется, что они оказались чересчур кратки­ми, а ты как считаешь? Как ни странно, но они са­ми собой получились рифмованными. Я написал все стихотворение за несколько часов и не отделы­вал его... При случае я буду впредь подавлять в се­бе такие желания и с большей пользой употре­блять свое время. Собственно говоря, я хотел по­ставить это в зависимость от твоего мнения. Если хочешь, я пришлю тебе еще кое‑что на испытание.

6 июня 44

(iвысадка союзников в Нормандии)

Только для того, чтобы пережить сегодняш­ний день хоть как‑то вместе с тобой и всеми вами, я и пишу впопыхах это письмо. Для меня это не было неожиданностью, и все‑таки факты есть не­что абсолютно иное по сравнению с ожиданиями. Лозунг и учительный текст призывают нас всех к средоточию Евангелия: «спасение»– вот слово, вокруг которого все вертится. С верой встретим мы последующие недели и с уверенностью дви­немся навстречу будущему; без колебаний вру­чаем мы Богу твой путь и судьбы всех нас. Харц Kai eipf |VT|.

8.6.44

...В остальном я надеюсь, что ты сможешь уехать не с таким тяжелым сердцем, как ты понача­лу опасался. Мы все откладывали нашу встречу с Рождества на Пасху, а потом на Троицу, и праздники так и проходили. Но следующий праздник уж наверняка будет наш, я в этом не со­мневаюсь...

В отношении идей, занимавших меня в послед­нее время, ты ставишь так много важных вопро­сов, что я был бы рад, если бы сумел самостояте­льно на них ответить. Все ведь находится лишь у истоков, и мной при ответах на возникающие вопросы, как всегда, скорее руководит инстинкт, а не уже возникшая ясность. Попытаюсь как‑то обрисовать тебе свою концепцию на историче­ском материале.

Начавшееся примерно в XIII веке (не соби­раюсь спорить о времени) движение в сторону че­ловеческой автономии (я подразумеваю под этим открытие законов, по которым мир живет и осо­знает себя в науке, в общественной и политиче­ской жизни, в искусстве, этике, религии) достигло в наше время известной завершенности. Человек во всех важных вопросах научился обходиться соб­ственными силами без привлечения «рабочей ги­потезы о существовании Бога». В вопросах науки, искусства и этики это стало самоочевидным, о чем едва ли кто отважится еще спорить; но вот уже около 100 лет это все в большей степени становит­ся справедливым и для религиозных проблем; оказывается, что все идет своим путем и без «Бо­га», причем ничуть не хуже, чем прежде. Как в области науки, так и в общечеловеческой сфере «Бог» все больше вытесняется из жизни, Он те­ряет почву под собой.

Католические и протестантские историографы сходятся во мнении, что в этом развитии следует видеть великое отпадение от Бога, от Христа, и чем энергичней они привлекают Бога и Христа, противодействуя такому ходу событий, тем в бо­льшей степени само это развитие понимает себя как антихристианское. Мир, осознавший себя и законы своей жизни, настолько уверен в себе, что нам становится не по себе; неправильное раз­витие и неудачи не в состоянии поколебать мир в его представлениях о необходимости пути, по которому он развивается; неудачи и поражения с мужской твердостью принимаются как неизбе­жное зло, и даже такая катастрофа, как эта война, не составляет исключения. Теперь же против этой уверенности в себе выступила в самых различных формах христианская апологетика. Делаются по­пытки доказать ставшему совершеннолетним миру, что он не может жить без опекуна – «Бога». Хотя по всем мирским проблемам и была подпи­сана капитуляция, тем не менее остаются так на­зываемые «последние вопросы» – смерть, вина,– на которые может дать ответ только «Бог» и ради которых необходимы Бог, церковь и священники. Наше существование в известной степени обеспе­чивается этими так называемыми последними че­ловеческими вопросами. Но как быть, если в один прекрасный день они уже перестанут быть «по­следними» или же на них будут получены ответы «без привлечения Бога»? Тут, правда, на помощь приходят секуляризованные преемники христиан­ской теологии – экзистенциальная философия и психотерапия – и доказывают уверенному, до­вольному и счастливому человеку, что в действи­тельности он несчастен и пребывает в отчаянии и просто не желает замечать этого; что он находит­ся в бедственном положении, о котором не по­дозревает и из которого его могли бы вывести то­лько они. Всюду, где налицо здоровье, сила, уве­ренность, простота, они чуют сладкий плод, кото­рый подтачивают или откладывают в него свои тлетворные яйца. Главное для них – повергнуть человека в отчаяние, и тогда победа за ними. Это–секуляризованный методизм. Кого пора­жает он? Кучку интеллектуалов, выродков, во­образивших себя пупом земли, а потому с насла­ждением предающихся самокопанию. Простой человек, повседневная жизнь которого протекает в труде и семейных хлопотах (ну и конечно, раз­влечениях), остается в стороне от этого. У него нет ни времени, ни охоты заниматься своим экзи­стенциальным отчаянием и анализировать свое, пусть и неказистое, счастье в аспекте «нужды», «заботы» и «несчастья».

Нападки христианской апологетики на совер­шеннолетие мира я считаю, во‑первых, бессмы­сленными, во‑вторых, нечестными, в‑третьих, не­христианскими. Бессмысленными – потому что они напоминают мне попытку отбросить ставше­го мужчиной человека на стадию переходного возраста, т.е. навязать ему зависимость от тех вещей, от которых он фактически уже не зависит, ввергнуть его в гущу проблем, которые на деле уже перестали быть для него проблемами. Нечест­ными – потому что здесь стремятся использовать человеческие слабости ради чуждых, принудите­льно навязанных ему целей. Нехристианскими – потому что Христа подменяют определенной сту­пенью религиозности человека, т. е. человеческим законом. Позднее я остановлюсь на этом под­робнее.

Для начала еще несколько слов об историче­ской ситуации. Вопрос формулируется так: Хри­стос и мир, достигший совершеннолетия. Сла­бость либеральной теологии состояла в том, что она предоставила миру право указывать Христу ме­сто в нем; в споре церкви и мира она пошла на по­любовное соглашение (на относительно мягких условиях), диктуемое миром. Сила же ее в том, что она не пыталась обратить историю вспять, а при­няла бой (Трёльч!), пусть и закончившийся пора­жением.

За поражением последовала капитуляция и по­ пытка начать все сначала, опираясь на осмысле­ние собственных корней в Библии и Реформации. Хайм предпринял попытку в духе пиетистов и ме­ тодистов убедить отдельного человека в том, что он стоит перед выбором: «либо отчаяние, либо Иисус». Он пленял «сердца». Альтхаус (продол­жая неопозитивистскую линию с сильной конфес­ сиональной ориентацией) попробовал выкроить для мира кусочек пространства в рамках люте­ранского вероучения (служения) и лютеранского культа, а в остальном предоставил мир самому себе. Тиллих старался истолковать развитие са­мого мира (против его воли) в религиозном клю­че, придать ему форму с помощью религии. Не­льзя отказать Тиллиху в храбрости, но мир сбро­сил его с седла и в одиночестве помчался дальше. Тиллих также льстил себя надеждой, что пони­мает мир лучше, чем тот себя; но мир почувство­вал, что его понимают превратно, и отверг такое наглое обращение с собой. (Мир хотя и должен быть лучше понят, чем он сам себя понимает, но вовсе не «религиозно», как этого бы хотели рели­гиозные социалисты!) Барт первым обнаружил порок всех этих попыток (которые помимо своей воли не выходили из фарватера либеральной теологии) в том, что они исходят из стремле­ния урвать для религии место в мире или про­тив мира.

Он ополчился против религии, призвав на по­мощь Бога Иисуса Христа, «дух против плоти». В этом величайшая его заслуга (Барт, «Послание к Римлянам», 2 издание), несмотря на всю неокан­тианскую шелуху! Написанная им позднее «Цер­ковная догматика» дала церкви возможность прин­ципиально осуществить это различение по всей линии. Его слабость не в этике, как часто можно услышать,– его этические построения, если они встречаются, столь же значительны, как и догма­тические; но в нерелигиозной интерпретации тео­логических понятий он не дал никакой конкретной ориентации, ни в догматике, ни в этике. В этом его ограниченность, и потому его теология от­кровения приобретает позитивистский харак­тер, становится «позитивизмом откровения», как я в свое время выразился.

Исповедующая церковь ныне вообще предала забвению подход Барта и угодила из позитивизма в консервативную реставрацию. Ее заслуга в том, что она сохраняет верность великим принципам христианской теологии, но и тут кажется, что ее силы постепенно тают. Разумеется, в этих принци­пах содержатся элементы подлинного пророче­ского дара (сюда относятся как притязание на истину, так и милосердие, о которых ты гово­ришь) и подлинного культа, что и объясняет внима­ние к слову Исповедующей церкви, его одобрение или отвержение. Но пророчество и культ пребы­вают в зачаточном состоянии, остаются в сторо­не, поскольку им не хватает истолкования.

Те же (как, например, П..Шютц, илиоксфордцы, или бернойхенцы), кому здесь не хватает «движе­ния» и «жизни», есть опасные реакционеры и кон­серваторы, поскольку они вообще отбрасывают подход теологии откровения и ведут поиск «рели­ гиозного» обновления. Они еще абсолютно не по­ няли проблемы, и все их разговоры не затраги­ вают сути дела. У них нет будущего (у оксфордцев ситуация была бы чуть получше, имей они опору в Писании).

Бультманн, кажется, каким‑то образом нащу­пал границы Барта, но он неверно истолковывает их в духе либеральной теологии и скатывается поэтому к типично либеральной методической ре­дукции («мифологические» элементы христиан­ства снимаются, и христианство сводится к его «сущности»). Я придерживаюсь мнения, что весь содержательный материал, включая «мифологи­ческие» понятия, должен быть сохранен,– Новый Завет не есть мифологическая оболочка некой всеобщей истины! а эта мифология (Воскресение и т. д.) и есть сама суть! Однако эти понятия дол­жны быть интерпретированы каким‑то способом, не предполагающим религии в качестве условия веры (ср. «перитоме» у Павла!). Только тогда, на мой взгляд, будет преодолена либеральная тео­логия (которой, пусть и негативно, руководствует­ся Барт), причем вопрос ее действительно прини­мается и на него дается ответ (в отличие от Испо­ведующей церкви с ее позитивизмом откровения).

Совершеннолетие мира уже не дает повода для полемики и апологетики; просто мир в самом де­ле можно понять лучше, чем он сам себя пони­мает, причем именно на основе Евангелия и Хри­ста.

Теперь отвечу на твой вопрос, где остается «пространство» церкви, не исчезает ли оно полно­стью, и другой вопрос – не был ли сам Иисус привязан к человеческой «нужде», и тогда «мето­дизм», только что раскритикованный, оказывает­ся прав.

9 июня. Я заканчиваю здесь и продолжу пись­мо завтра...

21.6.44

...Сейчас ты где‑то ищешь свою часть, и я на­деюсь, что, когда ты в нее прибудешь, тебя уже будут ждать письма; разумеется, в том случае, если номер полевой почты еще не изменился. Вообще говоря, я сегодня собираюсь ограничи­ться только приветом. У меня недостает смелости продолжить свои теологические рассуждения или послать еще стихотворения, ведь я не знаю, най­дет ли тебя полевая почта. Как только я это узнаю, ты получишь продолжение. За твою оцен­ку и критику стихотворения я тебе очень благода­рен. Я довольно растерянно стою перед этими моими новорожденными и не знаю, какие крите­рии к ним приложить.

...Сегодня утром мы пережили самый страш­ный из всех налетов. В моей комнате несколько часов было так темно от дыма, окутавшего город, что я только что свет не зажег. Дома все в порядке, я уже узнал...

Вторично провожу здесь прекрасные и долгие летние дни, и на душе иногда бывает довольно тяжело, но ведь не мы выбираем места, куда попа­ даем. И вот приходится то и дело продираться сквозь ничтожные мысли, вызывающие досаду, пока не пробьешься к высоким мыслям, дающим поддержку.

Я читаю сейчас просто великолепную книгу классического филолога В. Ф. Отто (из Кенигс­берга) «Боги Греции», книгу о «м