Проповедь по случаю бракосочетания, произнесенная из тюремной камеры

Май 1943

«...дабы нам послужить к похвале славы Его...»

Ефес 1, 2

Неотъемлемое право новобрачных встретить день их свадьбы с чувством ни с чем не сравнимо­го триумфа. Если все трудности, препятствия, со­мнения и колебания честно выстраданы и преодо­лены, а не просто отброшены в сторону (это толь­ко хорошо, если не все идет гладко), тогда дей­ствительно новобрачные добились решающего успеха в своей жизни. Согласием, данным друг другу в свободном решении, они вывели свою жизнь на новый поворот. Радостно и уверенно по­шли они навстречу всем сомнениям и проблемам, которые жизнь выдвигает перед любым продол­жительным союзом двух людей, и на свой страх и риск завоевали новую землю для своей жизни. Пусть в каждой свадьбе звучит ликующая нота от того, что люди могут творить такие великие дела, что им дарована безграничная свобода и власть брать в свои руки кормило собственной жизни. И справедливая гордость земных чад за право быть кузнецами своей судьбы должна сливаться со счастьем молодых. Не нужно спешить и заво­дить смиренный разговор о Божией воле и Прови­дении. Прежде всего это ваша чисто человеческая воля торжествует здесь свою победу; путь, на ко­торый вы вступаете, выбран вами абсолютно са­мостоятельно, и дело, которое вы сделали и де­лаете,– дело насквозь мирское, а не исключительно благочестивый акт. А потому несите сами всю от­ветственность за него, ведь ни один человек кроме вас не может взять ее на себя; а если выразиться точнее, то на вас, молодая пара, возложена вся от­ветственность за успех вашего предприятия при всем том счастье, которое сокрыто в этой ответ­ственности. Не надо фальшивой набожности, ска­жите сегодня смело: это наша воля, это наша лю­бовь, это наш путь. «Сталь и железо истлеют, ко­нечно, наша любовь же пребудет навечно».

Потребность в земном счастье, которое вы стремитесь обрести друг в друге и которое со­стоит в том, чтобы – как поется в средневековой песне – душой и телом друг другу быть утехой,– эта потребность оправдана пред людьми и пред Богом.

Кому как не вам можно с чувством особой благодарности обратить свой взгляд на прошлую жизнь. Вы были буквально осыпаны всеми радо­стями и приятностями жизни, все вам удавалось, вы грелись в лучах любви и дружбы окружающих вас людей, препятствия на вашем пути во многом устранялись прежде, чем вы к ним приближались, в любой жизненной ситуации вы чувствовали себя под надежной защитой близких и друзей, каждый нес вам лишь доброе, ну, а в конце концов вам бы­ло даровано найти друг друга, и сегодня вы у цели ваших желаний.

Вы знаете сами, что ни один человек не в со­стоянии собственными силами создать и обеспе­чить такую жизнь и что, мало того, одному дает­ся, у другого отнимается,– это мы называем бо­жественным промыслом. Сколь велико сегодня ваше торжество, что ваша воля, ваш путь близки к цели, столь же велика пусть будет ваша благо­дарность за то, что Божия воля и Божий путь при­вели вас сюда; с какой уверенностью вы сегодня принимаете на себя ответственность за ваше дело, с той же уверенностью вы можете вложить эту от­ветственность в Божии руки.

Бог, прилагающий сегодня свое согласие к ва­шему согласию, допускающий вашу волю, да­рующий вам ваше торжество, восторг и гордость, делает вас в то же время орудием своей воли и своих планов в отношении вас и других людей. Бог на самом деле в своем непостижимом благо­волении дает свое согласие на ваше согласие, но, делая это, Он вместе с тем творит из вашей любви нечто совершенно новое, Он творит святой супру­жеский союз.

Бог ведет ваш брак. Брак – это нечто большее, чем ваша любовь друг к другу. Его достоинство и власть – выше, ибо его священное учрежде­ние– дело рук Бога, и в браке желает Он сохра­нять людей до конца дней. В любви вашей вы ви­дите себя одними на целом свете, в браке же вы – звено в цепи поколений, которые приходят и ухо­дят по воле Божией к Его славе и которых Он при­зывает в свое Царство. В любви вашей вы видите лишь небеса вашего собственного счастья, благо­даря браку вы с ответственностью входите в мир и разделяете ответственность людей. Ваша лю­бовь принадлежит вам и только вам, брак же – нечто надличное, брак – это звание, служение. Короля делает королем венец, а не просто охота поцарствовать, так и вы стали супружеской парой перед Богом и людьми не благодаря только ва­шей взаимной любви, а благодаря браку. Вы спе­рва обмениваетесь кольцами сами, а потом снова принимаете их из рук пастора, так и любовь исхо­дит от вас, брак же – свыше, от Бога. Насколько Бог выше человека, настолько же святость, права и обетование брака выше святости, прав и обето­вания любви. Не ваша любовь несет брак, но брак отныне несет вашу любовь.

Бог делает ваш брак нерасторжимым. «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф 19, 6). Бог сочетает вас в браке, это совершает Бог, не вы. Не путайте вашу любовь друг к другу с Бо­гом. Бог делает ваш брак нерасторжимым, Он за­щищает его от любой опасности, грозящей изну­три или снаружи, Бог желает быть гарантом нера­сторжимости брака. Счастлив тот, кто уверен, что ни одна власть в мире, ни одно искушение, ни од­на человеческая слабость не могут разъединить то, что Бог сочетал. Да, кто это знает, может спо­койно сказать: что Бог сочетал, то человек не мо­жет разлучить. Свободные от всяческих опасений, непременно сопутствующих любви, в полной уве­ренности, с полной определенностью вы можете теперь сказать друг другу: отныне мы никогда не утратим друг друга, по Божией воле мы принад­лежим друг другу до самой смерти.

Бог устанавливает порядок для жизни в браке. «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы» (Кол 3, 18.19). Вступая в брак, вы закладываете дом. Для этого необходим порядок, и этот порядок настолько важен, что сам Бог устанавливает его, ибо без него все пришло бы в расстройство. При учреждении вашего дома вы свободны во всем, за исключением одного: жена должна слушаться мужа, муж должен любить свою жену. Тем самым Бог воздает честь, подо­бающую мужу и жене. Честь жены – служить му­жу, быть ему помощницей, как сказано в пове­ствовании о сотворении мира (Быт 2, 20), честь же мужа – любить свою супругу от всего сердца. Он «оставит отца и мать и прилепится к жене своей» (Мф 19, 5) и будет «любить ее как свою плоть». Жена, стремящаяся господствовать над своим му­жем, вершит бесчестье себе самой и своему мужу, так же как муж покрывает себя и свою жену бесче­стьем, отказывая ей в любви; оба они попирают Божию честь, которая должна венчать брак. Если жена, влекомая тщеславием, стремится стать как ее муж, а муж смотрит на жену лишь как на игру­шку своего господства и произвола, то это показа­тель нездоровых времен и ненормальных отноше­ний. Если женское служение рассматривается как пренебрежение женой и даже как унижение ее до­стоинства, а исключительная любовь мужа к своей жене воспринимается как слабость или да­же глупость, то это начало разложения и распада всех жизненных структур общества.

Дом мужа – вот место, на которое жена постав­лена Богом. Многие сегодня уже забыли, что мо­жет означать дом, но нам, другим, именно в наше время это стало особенно ясно. Это суверенное царство посреди целого мира, это твердыня в бу­рях эпохи, прибежище, даже святыня. Не на зыб­кой почве изменчивых событий внешней и обще­ственной жизни стоит он, его покой в Боге, даю­щем ему смысл и ценность, суть и право, назначе­ние и достоинство. Это установление Бога в мире, место, где должны воцариться – что бы ни твори­лось на земле–мир, тишина, радость, любовь, чистота, порядок, благоговение, послушание, тра­диции, а во всем этом – счастье. Призвание и сча­стье жены – строить этот мир в мире мужа и дей­ствовать в нем. Счастье, если она поймет все вели­чие и богатство ее удела и задачи. Не новое, но вечное, не изменчивое, но постоянное, не громкое, но тихое, не слова, но дела, не приказание, но при­влечение, не домогание, но обладание – и все это согретое и окрыленное любовью к мужу – вот царство жены. В Книге Притчей Соломоновых го­ворится: «Уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. Добывает шерсть и лен, и с охотой работает своими руками. Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает ну­ждающемуся... Встают дети и ублажают ее,– муж, и хвалит ее: „много было жен добродетель­ных, но ты превзошла всех их"» (Притч 31,11 сл.). Счастье, которое муж находит в настоящей или, как сказано в Библии, «добродетельной», «муд­рой» жене, непрестанно прославляется Писанием как высшее земное счастье. «Цена ее выше жемчу­гов» (Притч 31, 10). «Добродетельная жена –ве­нец для мужа своего» (Притч 12, 4). Но с той же откровенностью говорится в Библии о несчастье, постигающем мужа и весь дом от дурной, «нера­зумной» жены.

Если муж зовется главой жены и даже с таким добавлением – «как и Христос Глава Церкви» (Ефес 5,23), то тем самым на ваши земные отноше­ния падает божественный отблеск; мы должны увидеть его и воздать ему честь. Звание, в которое здесь возводится муж, связано не с его личными способностями и задатками, но с его служением, которое он принимает, вступая в брак. И жена должна видеть его облеченным этим званием. Для него же самого звание это означает высшую от­ветственность. Как глава дома он несет ответ­ственность за жену, за брак и за дом. На него воз­ложены забота о домашних и защита их, он пред­ставитель своего дома перед миром, он опора и утешение домашним, он домоправитель, кото­рый наставляет, наказывает, помогает и утешает и предстоит перед Богом за свой дом. Благо, если жена почитает мужа в его служении, а муж дей­ствительно справляется со своим служением,– таков божественный порядок. «Мудрыми» будут те супруги, которые познают и соблюдают боже­ственный уклад; «неразумен» тот, кто думает, что сможет поставить на его место другой порядок – плод собственной воли и неразумения.

Бог возложил на брак благословение и бремя. Благословение – в обетовании потомства. Бог допускает человека к участию в своем неустанном созидании; но только сам Бог благословляет брак детьми. «Дети – дар Господа» (Пс 126, 3), и мы должны смотреть на них, как на дар. От Бога при­нимают родители детей, и к Богу они должны их снова привести. Отсюда и божественный автори­тет родителей по отношению к детям. Лютер го­ворит о «золотой цепи», возложенной Богом на родителей, а по Писанию в соблюдении пятой за­поведи заключено особое обетование долголетия на земле. Поскольку и до тех пор пока люди жи­вут на земле, Бог дал им воспоминание о том, что над этой землей тяготеет проклятье греха и что зе­мля– еще не конец всего. Над судьбой женщины и мужчины нависла грозная тень Божьего гнева, на них возложено божественное бремя, которое они должны нести. Жена должна в муках рожать детей, а муж – в заботе о своих домашних – пожинать тернии и волчцы и трудиться в поте ли­ца своего. Бремя это должно подвигнуть супругов на призывание Бога, оно должно напоминать им об их вечном предназначении в Его Царствии. Земной союз – лишь начало вечного союза, зем­ной дом – лишь образ Дома Небесного, земная семья – лишь отблеск отцовства Бога по отноше­нию ко всем людям, Его чадам.

Бог посылает вам Христа, который есть осно­ва вашего брака. «Принимайте друг друга, как Христос принял вас в славу Божию» (Рим 15, 7). Одним словом: живите вместе, прощая друг другу грехи, без чего не устоит ни один человеческий со­юз, а брак и подавно. Не будьте несговорчивыми, не судите и не осуждайте друг друга, не возноси­тесь, не перекладывайте свою вину на другого, но принимайте себя такими, какие вы есть, и каж­дый день прощайте друг друга от всего сердца.

С первого дня супружеской жизни и до послед­него пусть вашим законом будет: «Принимайте друг друга в славу Божию».

Вот вы и выслушали Божие слово о вашем браке. Поблагодарите Его за это, принесите Ему благодарность за то, что Он привел вас сюда, про­сите Его, чтобы Он основал, укрепил, освятил и сохранил ваше супружество, и тогда вы вашим браком принесете «нечто во славу Его великоле­пия». Аминь.

Вознесение, 4.6.43

...Большое спасибо вам за ваши письма, для меня они всегда слишком короткие, но я, конечно, все понимаю! У меня такое ощущение, словно двери тюрьмы растворились, и можно немного пожить вместе с вами на воле. Потребность в ра­дости здесь, в этом доме скорби, где никогда не услышишь смеха (кажется, что даже у охранников в тюремной обстановке пропадает охота смеять‑

5‑514 ся), очень велика, так что стараешься как можно полнее зачерпнуть ее из внутренних и внешних источников.

Сегодня Вознесение, день великой радости для тех, кто еще может верить, что Христос правит ми­ром и нашей жизнью. Мысленно я с вами всеми, в церкви, на богослужениях, чего я так давно ли­шен, но также и со многими неизвестными людьми, молча переносящими свою судьбу в этом доме. Эти и другие мысли не дают мне замыкаться на соб­ственных незначительных лишениях. Это было бы несправедливо и неблагодарно.

Я как раз снова написал кое‑что из своих заме­ток о «чувстве времени», это доставляет мне боль­шое удовольствие, а то, что пишешь на основе своих собственных непосредственных пережива­ний, идет гораздо легче, и мысли свои выражаешь свободно. «Антропологию» Канта, за которую я тебе, папа, очень благодарен, прочитал; она бы­ла мне неизвестна. Я нашел там много интересно­го, но все‑таки это крайне рационалистическая психология в стиле рококо, проходящая мимо многих существенных явлений. Не мог бы ты при­слать мне что‑нибудь стоящее о формах и функ­циях памяти? В этой связи меня сейчас это очень интересует. Кант очень мило трактует «курение» как вид саморазвлечения.

Меня очень радует, что вы читаете сейчас Гот‑ хельфа; вам наверняка понравились бы и его «Путешествия». Что касается научной стороны, то я с удовольствием прочитал здесь солидную «Историю христианских деяний любви» Ульхор‑ на, а за «Историей церкви» Холля мне вспомни­лись его семинары.

Почти ежедневно я читаю что‑нибудь из Штиф‑ тера. Безмятежная и укромная жизнь его героев (он ведь настолько старомоден, что изображает только симпатичных людей) в этой обстановке благотворно влияет на меня и направляет мысли на важные жизненные смыслы. Между прочим, здесь возвращаешься – внешне и внутренне – к самым простым жизненным вещам; вот Рильке, например, я здесь просто не смог читать. Но мо­жет быть, ум тоже чего‑то лишается из‑за утесне­ния, в котором живешь?

Троица, 14.6.43

Вот и Троицу пришлось нам отпраздновать еще в разлуке, а ведь это в особом смысле праздник общности. Когда сегодня рано утром зазвонили колокола, мне так захотелось в церковь, что я пос­тупил как Иоанн на Патмосе и отслужил для себя самого такую замечательную службу, что одиночест­во просто улетучилось, настолько сильно я ощущал ваше присутствие и присутствие всех общин, с ко­торыми я уже праздновал Троицу». Со вчерашнего ве­чера я то и дело декламирую для себя «Песнь на Тро­ицу» П. Герхардта, где есть такие чудные строки: «Ты дух радости» и «Даруй силу нам и радость...» Еще радуют меня слова из Писания: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя» (Притч 24,10) и «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и благоразумия» (2 Тим 1,7).

Удивительная история чуда с языками также за­нимает меня. То, что вавилонскому смешению языков, в результате которого люди перестали понимать друг друга, ибо каждый заговорил на своем языке, наступит конец и что оно будет пре­одолено божественным языком, который будет по­нятен каждому и лишь посредством которого лю­ди снова смогут прийти к взаимопониманию, и то, что церковь станет тем самым местом, где это произойдет,– все это великие и крайне ва­жные мысли. Лейбниц всю свою жизнь бился над идеей универсального языка, долженствующего изображать все понятия не словами, а общепонят­ными знаками. Это можно рассматривать как проявление его стремления исцелить тогдашний разорванный мир и как философский ответ на со­бытия Пятидесятницы.

В здании снова полная тишина, слышны толь­ко шаги заключенных, меряющих свои камеры,– сколько горьких и чуждых праздничному на­строению мыслей носят они с собой. Будь я тю­ремным пастором, я бы в такие дни с раннего утра до вечера обходил камеры, это хоть кому‑нибудь да помогло бы.

Вы, как и я, в ожидании, и должен сознаться, что в каком‑то уголке подсознания я все‑таки на­деялся оказаться на Троицу снова на свободе, хотя сознанием запрещаю себе устанавливать ка­кие бы то ни было сроки. Завтра исполнится всего лишь 10 недель, а ведь по нашему непрофессио­нальному разумению мы, наверное, и не могли представить себе такой срок для «предваритель­ного» заключения. Но это безусловно ошибка. Вообще говоря, непростительно быть таким про­фаном в юридических вопросах, как я. Только здесь ощущаешь, насколько атмосфера, в которой живет юрист, отличается от среды, окружающей теолога; но из этого также можно извлечь урок, и, пожалуй, все оправданно на своем месте. А нам не остается ничего иного, как доверчиво – уповая на то, что каждый делает все, что в его силах, для бы­стрейшего выяснения сути – и с максимумом тер­пения ждать и не ожесточаться. У Фрица Ройтера есть прекрасные слова: «Жизнь человека – не прямой и гладкий поток, бывает – натолкнется на запруду, завертится на месте, бывает – люди начинают швырять камни, мутить прозрачные струи; да, случиться‑то всякое может, но ведь ну­жно‑то заботиться о том, чтобы вода оставалась прозрачной, а небо и земля могли бы в нее гляде­ться»,– этим сказано все.

Работа о чувстве времени вчерне закончена, теперь пусть немного вылежится, посмотрим, как она это перенесет.

Сегодня первый понедельник после Троицы. Я только сел за обед, поесть свеклы с картошкой, как совершенно неожиданно мне передали вашу праздничную посылку, которую принесла Р. Сло­вами не выразишь, как это меня обрадовало. При всей уверенности в духовной связи, существую­щей между вами и мной, в душе постоянно живет неистребимая потребность зримого свидетель­ства этой связи в любви и в мыслях, которая пре­вращает самые что ни на есть материальные пред­меты в носители духовных реальностей. Думаю, что нечто подобное заключает в себе потребность в таинстве, присущая всем религиям.

24.6.43

Какое богатство иметь в эти тяжелые времена большую, спаянную, прочную семью, где каждый доверяет друг другу и оказывает поддержку. Ра­ньше при... арестах пасторов я иногда думал, что одиноким людям из их числа переносить неволю легче всего. Тогда я еще не знал, что в ледяном воздухе заключения означает тепло, исходящее от жены и семьи, не знал, что именно во времена та­кой разлуки еще больше растет чувство тесной сплоченности...

Только что пришли письма, за которые я вам очень признателен. Прочитав рассказы о клубнике и малш о вольных каникулах и планах на от­дых, я е друг почувствовал, что между тем вза­правду настало лето. Здесь не ощущаешь смены времен года. Я рад, что температура умеренная. Некоторое время тому назад синица свила гнездо во дворе, в маленькой каморке, и вывела 10 птен­цов. Я каждый день радовался, глядя на них. Но однажды какой‑то грубый малый все разрушил, несколько мертвых птичек лежало на земле – уму непостижимо. Много радостей доставляют мне на прогулках во дворе муравьиная куча и пчелы на липах. Я иногда вспоминаю при этом историю Петера Бамма, попавшего на дивной красоты остров, где он встречает множество довольно приятных людей. Во сне он охвачен страхом, что на остров может упасть бомба и все разрушить, и первая мысль, которая приходит ему в голову: жаль бабочек! Видимо, чувство нетронутой, ти­хой, свободной природной жизни и порождает в тюрьме совершенно особое (в чем‑то, возмо­жно, сентиментальное) отношение к животным и растениям. Вот только мухи в камере вызывают эмоции совсем несентиментальные. Заключенный, наверное, вообще склонен к раздуванию в себе эмоциональной стороны, чтобы тем самым ком­пенсировать недостаток тепла и душевности, ощу­щаемый им в его среде, причем, вероятно, он слег­ка преувеличенно реагирует на свои душевные движения. Это прекрасно, наконец, снова при­звать себя к порядку холодным душем отрезвле­ния и юмора, без чего можно утратить чувство равновесия. Я думаю, что правильно понятое хри­стианское учение может оказать здесь особенно действенную службу.

Милый папа, тебе ведь все это отлично извест­но из длительного опыта лечения заключенных. Я пока еще сам не познакомился с так называемы­ми тюремными психозами, ориентируюсь только приблизительно.

3.7.43

Когда субботним вечером начинают звонить колокола тюремной церкви, наступает самый подходящий момент для писания писем домой. Удивительно, какой властью над человеком обла­дают колокола, как могут они проникать в душу. С ними связано так много воспоминаний из пре­жней жизни. Любое недовольство, неблагодар­ность, эгоизм – все исчезает с их звоном. Вдруг ты оказываешься в толпе милых сердцу воспомина­ний, как бы окруженный роем добрых духов. Пер­вое, что приходит мне на ум, это тихие летние ве­чера во Фридрихсбрунне, потом – множество об­щин, где я работал, далее – вереница уютных до­машних торжеств, обручений, крестин, конфирма‑ ций (завтра, кстати, конфирмация моей крестни­цы!)– всего и не сочтешь, что оживает в памяти. Но это обязательно мирные, исполненные чувства благодарности, вселяющие уверенность воспоми­нания. Если бы только можно было еще больше помогать другим людям!

Прошла неделя, заполненная спокойной рабо­той и прекрасными книгами, к тому же я получил письма от вас... а сегодня – чудесную посылку. Меня несколько беспокоит, что окна в вашем бом­боубежище придется заложить...

Минуло четверть года, как я в тюрьме. Помнит­ся, в студенческие годы на лекциях Шлаттера по этике шла речь о долге гражданина‑христианина вести себя спокойно в ходе следствия. Тогда для меня это были пустые слова. За прошедшие неде­ли я много думал об этом. Давайте с тем же спо­койствием и терпением, что и прежде, переждем еще столько времени, сколько на нас будет возло­жено. Во сне я чаще обычного вижу себя на свобо­де, среди вас...

Просто великолепны были огненные лилии, бутоны медленно раскрываются по утрам и цве­тут лишь один день, на следующее утро придет че­ред других, а послезавтра отцветут последние.

Воскресенье, 25.7.43

Так, значит, вчера, в эту жару вы сами были здесь и передали посылку! Надеюсь, что вы не очень утомились. Я так благодарен вам за это и за гостинцы. Дары лета здесь, конечно, особенно приятны. Оказывается, и помидоры уже созрели! В эти дни я впервые почувствовал жару, тут в ка­мере она еще не мешает, ведь я мало двигаюсь. Но желание подышаи, сзежим воздухом растет. Мне бы хотелось как‑нибудь провести вечер в са­ду. Получасовая дневная прогулка, конечно, пре­красна, но все‑таки слишком коротка. Вероятно, все простудные явления, ломота, насморк и т. д. пройдут, только когда я снова окажусь на возду­хе. Огромную радость мне всегда доставляют цветы, вносящие в серую камеру жизнь и краски...

Со своим чтением я всецело в XIX веке. Гот‑ хельф, Штифтер, Иммерман, Фонтане, Келлер – я читал их за этот месяц просто с восхищением. Эпоха, в которую писали на таком простом, ясном немецком языке, должна в своей основе иметь весьма здоровое начало. Описывая самые нежные переживания, не впадают в сентименталь­ность, в энергичных партиях – не становятся фри­вольно развязными, высказывая убеждения, избе­гают патетики – никакого деланного упрощения или усложнения в языке и содержании; все это, од­ним словом, крайне симпатично для меня и, как мне кажется, полезно. Но это, разумеется, предпо­лагает серьезную и кропотливую работу над вы­разительными средствами немецкого языка, а по­тому– непременную тишину и покой. Кстати, по­следние вещи Ройтера меня снова сильно захва­тили, и я с радостью и удивлением ощущаю в себе то же настроение, близость всего, вплоть до язы­ковых средств: ведь очень часто автор своей мане­рой изложения может приковать к себе читателя или оттолкнуть...

Всякий раз тешу себя надеждой, что письмо, которое я вам пишу, будет последним письмом из тюрьмы. Ведь это, в конце концов, с каждым днем все вероятнее, а здесь мало‑помалу становишься сыт по горло всей обстановкой. Я бы пожелал вам провести всем вместе пару хороших летних дней.

3.8.43

Я в самом деле очень рад и благодарен за то, что теперь смогу писать вам чаще, ведь я боялся, что вы беспокоитесь, во‑первых, из‑за жары в ка­мере под крышей, а во‑вторых, из‑за просьбы об адвокате. Только что получил вашу восхититель­ную посылку с помидорами, яблоками, компо­том, термосом и пр., а также с фантастической охлаждающей солью, о которой я даже и не по­дозревал. Сколько забот у вас опять из‑за меня! Очень вас прошу, не волнуйтесь, я жил в еще боль­шей жаре – в Италии, Африке, Испании, Мекси­ке, а хуже всего, пожалуй, было в Нью‑Йорке в июле 1939 года,– и более или менее знаю, как лучше всего себя вести. Ем и пью я мало, спокой­но сижу за письменным столом и нахожу, что моей работе практически ничего не мешает. Время от времени освежаю тело и душу вашими замечательными гостинцами. О переводе на дру­гой этаж мне бы не хотелось просить, я считаю это непорядочным по отношению к тому арестан­ту, который в таком случае будет вынужден пере­ехать в мою камеру и у которого, по‑видимому, нет помидоров и пр.; кроме того, объективно раз­ница не слишком велика, 34° в комнате или всего 30°. Но я узнал, что Ханс ⁶ переносит жару все еще плохо, и очень расстроился за него. Однако я сде­лал еще одно любопытное наблюдение – то, чего изменить нельзя, человек переносит совсем по‑ другому, чем если он постоянно занят мыслями о возможности какого‑нибудь облегчения своей участи.

Что касается моей просьбы о защитнике, то я очень надеюсь, что вы с вашей стороны не сли­шком сильно обеспокоены и так же, как и я, спо­койно ожидаете исхода событий. Пожалуйста, не думайте, что я в отчаянии или сильно волнуюсь. Конечно, для меня это было сильным разочарова­нием, как, вероятно, и для вас. Но в каком‑то смы­сле это также и некоторое облегчение: знать, что окончательное рассмотрение дела, чего мы так долго ожидаем, уже не за горами. Я каждый день жду более точной информации...

Мне опять попалось кое‑что интересное. Чи­тая «Юрга Енача», я с радостью и интересом осве­жил воспоминания юности. В отношении истори­ческих деталей я нашел книгу о венецианцах ве­сьма содержательной и занимательной. Не могли бы вы мне прислать кое‑что из Фонтане: «Госпо­жа Женни Трайбель», «Пути‑перепутья», «Штех‑ лин»? Интенсивное чтение за последние месяцы пойдет на пользу и моей работе. Из этих книг узнаешь по вопросам этики больше, чем из учеб­ников. «Без крова» Ройтера я люблю, как и ты, мама. Но я, наверное, кончил всего Ройте­ра, или у вас есть еще кое‑что особенно интерес­ное?

Недавно я прочитал в «Зеленом Генрихе» очень милое стихотворение: «Сквозь неумолчный моря шум,/Которое несет мне муки,/В многого­лосом хоре волн/Я слышу ваших песен звуки».

7.8.43

...Основательно ли подготовились вы к воз­душным налетам? После всего, что было в по­следнее время напечатано в газетах, приходится еще раз продумать все вплоть до мелочей. Мне, например, пришло в голову, что мы как‑то гово­рили о ненадежных перекрытиях в подвале,– надо ведь что‑то сделать с центральной балкой? Думаете ли вы еще об этом, и можно ли достать для этого рабочих? Я с трудом представляю сей­час все это. С какой радостью я помог бы вам. Дайте мне обо всем знать, меня ведь интересует каждая мелочь...

Кажется, я еще не рассказывал, что каждый день, когда читать и писать нет больше сил, я не­множко занимаюсь шахматной теорией. Это до­ставляет мне большое удовольствие. Если вы встретите какую‑нибудь небольшую и хорошую книжку по теории, может быть, с задачками, я был бы очень признателен, но не тратьте сил на это, я и так обойдусь...

17.8.43

...Главное, очень прошу вас, не беспокойтесь обо мне. Я переношу все хорошо и внутренне со­вершенно спокоен. Как хорошо, что из собствен­ного опыта мы знаем, что воздушные тревоги на нас совершенно не действуют. Я очень рад, что су­ды... останутся в Берлине! А в остальном у вас, как и у меня, наверняка есть более важные дела, чем постоянно думать о возможных налетах. От­страняться от событий и забот дня – этому в ка­мере выучиваешься быстро.

Из‑за постоянных ожиданий и неуверенности за последние две недели я фактически не мог про­дуктивно работать, но теперь хочу снова засесть за стол. За прошедшие недели я набросал пьесу, но при этом выяснилось, что сам материал не го­дится для драматической формы, попытаюсь те­перь переделать его в повесть. Это жизнь одной се‑

77

мьи. Само собой разумеется, что привносишь много личного...

Близко к сердцу принял известие о смерти трех молодых пасторов. Буду признателен, если их родственникам как‑нибудь дадут знать, что сей­час я не в состоянии им написать, а то они ничего не поймут. Среди моих учеников эти трое были мне ближе всех. Это огромная потеря как для меня, так и для церкви. Из моих учеников погибло уже, наверное, более тридцати, и это большей ча­стью – лучшие...

24.8.43

Ну и беспокойной для вас была эта ночь! Я вздохнул с облегчением, когда капитан велел мне передать, что у вас все в порядке. Из полно­стью опущенного во время тревоги окна моей ка­меры, расположенной в верхнем этаже, четко виден ужасный фейерверк над южной частью города, и тут – при том, что не ощущаешь ни малейшего беспокойства за свою жизнь,– наваливается со­знание всей бессмыслицы моего теперешнего по­ложения, моего бездеятельного ожидания. Удиви­тельно тронул меня сегодня рано утром лозунг пиетистской (братской) общины: «Пошлю мир на вашу землю, ляжете, и никто вас не обеспокоит» (Левит 26,6).

Как глупо: в воскресенье ночью у меня начался катар желудка, вчера был жар, но сегодня темпе­ратура снова упала. Я встал, только чтобы напи­ сать письма, и из осторожности лягу тотчас в по­ стель– болеть не хочу ни при каких обстоятель­ ствах. Здесь для таких случаев нет особого пита­ния, поэтому я очень рад, что у меня есть ваши хрустящие хлебцы и коробка кекса, который я уже давно храню на такой случай. Кроме того, сани­тар поделился со мной своей порцией белого хле­ба. Так что я вполне обошелся. Наверное, нужно на всякий случай держать здесь про запас такие вещи, может быть, еще кулек манной крупы или овсянки, чтобы мне могли в лазарете сварить ка­шу. Когда вы получите письмо, все будет уже по­зади...

31 августа 1943

...В последние дни я снова мог хорошо порабо­тать и много написал. Когда после нескольких ча­сов полного погружения в материал я поднимаю голову и вижу себя опять в своей камере, мне ну­жно некоторое время, чтобы сориентироваться. Невероятность моего теперешнего местопребыва­ния все еще не преодолена, несмотря на то, что к внешней стороне жизни я уже привык. Я с инте­ресом наблюдаю в себе постепенный процесс при­выкания и приспособления. Когда 8 дней назад я получил для еды нож и вилку (это какое‑то но­вое распоряжение), они показались мне совершен­но излишними, настолько естественно стало для меня намазывать хлеб ложкой и т. д. С другой стороны, к тому, что человек воспринимает как нечто противоестественное, например к тюрем­ному заключению, он, думается, не может привы­кнуть или же привыкает с большим трудом. Тут всегда необходим некий сознательный акт, чтобы освоиться. Вероятно, на эту тему есть какие‑ нибудь работы психологов?

«Всемирная история» Дельбрюка читается прекрасно. Мне кажется только, что это скорее история Германии. С большим удовольствием дочитал «Охотников за микробами». Кроме того, я много читал Шторма, но в целом это не произве­ло на меня сильного впечатления. Надеюсь, что вы пришлете мне еще что‑нибудь Фонтане или Штифтера...

5 сентября 1943

Мы можем, думаю, ничего друг другу не рас­сказывать о позавчерашней ночи. Вид из окна ка­меры на жуткое ночное небо я никогда не забуду. Я был очень рад уже утром узнать через капитана, что с вами ничего не случилось... Просто удивите­льно, как в такие ночные часы думаешь только о людях, без которых не смог бы жить, а то, что касается тебя самого, отступает на задний план или практически гаснет. Только тогда и пони­маешь, как тесно переплетена твоя жизнь с жи­знью других людей, что центр твоей жизни нахо­дится вне тебя самого и что человека с трудом мо­жно назвать отдельной личностью. Выражение «как бы часть меня самого» очень верно, и я сам часто ощущал это, когда до меня доходила весть о смерти моих собратьев по сану и учеников. Я думаю, что это просто заложено в нашей при­роде; человеческая жизнь выходит далеко за рам­ки собственного телесного существования. Силь­нее всего это воспринимает, видимо, мать. Вот, кстати, два места из Библии, где, как мне кажется, речь идет все о том же переживании. Одно из Ие­ремии: «Вот, что Я построил, разрушу, и что наса­дил, искореню,– всю эту землю. А ты просишь себе великого: не проси; ибо вот, Я наведу бед­ствие на всякую плоть, говорит Господь, а тебе вместо добычи оставлю душу твою во всех ме­стах, куда пойдешь» (Иер 45,4.5). А другое из псалма 59: «Боже! Ты потряс землю, разбил ее: ис­цели повреждения ее, ибо она колеблется» (Пс 59,4)...

Хотелось бы узнать, вырыли ли у вас щель и нельзя ли сделать проход из подвала к ней. Ка­питан М. распорядился сделать так для себя.

У меня по‑прежнему все хорошо. Из‑за нале­тов меня перевели двумя этажами ниже. Теперь мое окно выходит прямо на колокольни, и это очень приятно. На прошлой неделе у меня была возможность хорошо поработать. Вот только не хватает движения на свежем воздухе, от чего силь­но зависит работоспособность и продуктивность. Но осталось уж немного, и это главное...

13.9.43

В ответ на высказанное мной в последнем пи­сьме желание получать побольше писем я получил сегодня, к моей радости, целую груду почты. Я кажусь себе чуть ли не Пальмштремом, заказы‑

6‑ 514 вающим для себя «смешанную почту на целый квартал». А кроме шуток, день получения писем весьма ощутимо вырывается из монотонной вере­ницы остальных. К этому присоединилось еще и разрешение на свидания, так что у меня дей­ствительно дела шли хорошо. После досадной за­держки писем в последние недели я воспринял все это с чувством благодарности. Меня порадовало, что вы выглядите немножко лучше, чем прежде, ведь во всей моей истории меня больше всего тяготит, что в этом году вы вообще лишились столь необходимого для вас отдыха. До наступле­ния зимы вам непременно надо куда‑нибудь вы­браться; конечно, лучше всего, если и я смог бы поехать с вами...

Очень странное чувство, когда абсолютно во всем зависишь от помощи других. Но, во всяком случае, в такие времена учишься благодарности, и это, надеюсь, не забудется. В нормальной жизни человеку часто даже не приходит в голову, что принимаешь несравненно больше, чем даешь, что только благодарность делает жизнь богатой. По­жалуй, слишком легко переоцениваешь важность своих дел и своего влияния по сравнению с тем, что повлияло на тебя и сделало тем, кто ты есть.

Вполне понятно, что бурные события в мире, произошедшие за последние дни, потрясли здесь каждого, и всякий был бы рад принести пользу в любом месте. Но этим местом в настоящий мо­мент оказалась как раз тюремная камера, и то, что здесь можно сделать, разыгрывается в обла­сти невидимого, так что само слово «делается» здесь, по‑видимому, абсолютно неуместно. Я иногда вспоминаю «Монаха» Шуберта и его крестовый поход.

По‑прежнему стараюсь читать и писать как можно больше; меня радует, что я более чем за пять месяцев заключения еще ни разу не испытал ощущения скуки. Время постоянно чем‑то запол­нено, но все это на фоне каждодневного – с утра до ночи – ожидания.

Пару недель тому назад я просил вас достать недавно вышедшие книги: Н. Гартман «Система­тическая философия», «Эпоха Мария и Суллы», издательст