Умирая, познаем мы теперь в Божием лике тебя саму.

Д[орогой] Э[берхард]! Я написал эти строки сегодня вечером за несколько часов. Они доволь­но сыроваты; но может быть, они все‑таки пора­дуют тебя хоть немного и пусть они будут для тебя чем‑то вроде настоящего подарка ко дню ро­ждения! От всего сердца поздравляю.

Твой Д.

Сегодня утром увидел, что стихи нужно еще раз полностью переработать. И все‑таки пусть они придут к тебе в первозданном виде. Я ведь не поэт!

25.7.44

Я пишу тебе теперь с радостью столько раз, сколько возможно, потому что я надеюсь также, что ты всегда рад что‑нибудь получить. Обо мне лично не могу сказать ничего интересного... В по­следние ночи нашему району снова досталось. Под вой бомб я все время думаю: какие это пу­стяки по сравнению с тем, что переживаешь ты у себя. Меня часто приводит в ярость жалкое по­ведение некоторых людей здесь в таких ситуа­циях; они совершенно не задумываются о том, ка­ково другим. Здесь же всегда нужно только пере­терпеть несколько минут опасности...

Я дочитал «Записки из Мертвого дома». Там, конечно, сказано очень много умного и доброго. У меня не выходит из головы его утверждение (ко­торое у него, без сомнения, не пустая фраза), что ни один человек не может жить без надежды и что люди, по‑настоящему утратившие все надежды, часто дичают и озлобляются.

Здесь остается открытым вопрос, можно ли между надеждой и иллюзией поставить знак ра­венства. Разумеется, нельзя недооценивать значе­ния иллюзии для жизни; но для христиан, навер­ное, речь может идти лишь о том, чтобы надежда была обоснованной. И если уж иллюзия обладает такой силой в жизни людей, что поддерживает ее, то насколько велика должна быть сила, которой обладает абсолютно обоснованная надежда для жизни, и насколько непобедима такая жизнь. «Христос, наша надежда» – в этой формуле Пав­ла сила нашей жизни. Меня сейчас поведут на про­гулку. Несмотря на это, я заканчиваю письмо, чтобы оно было отправлено еще сегодня. Про­щай! Я каждый день с благодарностью и верно­стью думаю о тебе!

27.7.44

То, что у тебя сейчас столько хлопот, со­здает также и внутреннюю разрядку; мне, во всяком случае, так бы казалось.

Твоя формулировка нашей теологической те­мы проста и ясна. Вопрос о том, как может суще­ствовать «естественное» благочестие, является вместе с тем и вопросом о «неосознанном хри­стианстве», который занимает меня все больше и больше. Лютеранские догматики различают fi­des directa и fides reflexa. Они связывают это с так называемой детской верой, при крещении. У меня возникает вопрос, не затронута ли здесь весьма широкомасштабная проблема. Но об этом, воз­можно, когда‑нибудь в другой раз.

28.7.44

Ты считаешь, что в Библии о здоровье, сча­стье, силе и т. п. говорится довольно редко. Я еще раз обдумал это серьезно. Во всяком случае, для Ветхого Завета это не так. Промежуточным тео­логическим понятием в Ветхом Завете между Бо­гом и счастьем и т.д. человека является, на мой взгляд, понятие благословения. Разумеется, в Вет­хом Завете, как, например, у патриархов, речь идет не о счастье, а о Божием благословении, включающем в себя все земные блага. Это благо­словение означает, что Бог претендует на всю зем­ную жизнь, а потому оно содержит все обетования. Считать, что ветхозаветное благословение прео­долено в Новом Завете, означало бы разделять распространенное спиритуализованное восприя­тие Нового Завета. Но случайно ли то, что, указы­вая на возможность злоупотребления Евхари­стией («Чаша благословения...» 1 Кор 10,16! 1 Кор 11,30), Павел говорит о болезни и смерти, что Ии­сус исцеляет людей, что ученики Иисуса ни в чем не испытывают недостатка? Нужно ли противопо­ставлять ветхозаветному благословению – крест? Так поступал Кьеркегор. В результате крест или страдания превращаются в некий принцип, а вот отсюда‑то и проистекает нездоровый методизм, лишающий страдание характера конкретной ре­ализации божественного Промысла. Надо ска­зать, что и в Ветхом Завете праведники, удостоен­ные благословения, много страдают (Авраам, Исаак, Иаков, Иосиф), но нигде (в том числе и в Новом Завете) в связи с этим не выводится взаи­моисключающей оппозиции: счастье – страдание или благословение – крест. Различие между Вет­хим и Новым Заветами в этом отношении заклю­чается, по‑видимому, лишь в том, что в Ветхом Завете благословение включает в себя также и крест, а в Новом Завете крест включает в себя также и благословение.

Еще кое‑что по совершенно иному поводу: не только дело, но и страдание есть путь к свободе. В страдании кроется освобождение, ибо человек получает право передать дело своей жизни в Бо‑ жии руки. В этом смысле смерть венчает человече­скую свободу. Является человеческое дело пред­метом веры или нет, зависит от того, понимает ли человек страдание как продолжение своего дела, как завершение свободы или нет. Мне кажется это очень важным и очень убедительным.

У меня все хорошо. О семье также ничего но­вого не могу сообщить. Ханс ³⁵ совсем слег – у не­го застойный дифтерит. Но, кажется, есть наде­жда на быстрое выздоровление. Прощай, не теряй бодрости, а мы тоже постараемся; радуйся, как и мы, в предвкушении радостной встречи! «Новая песнь»,– № 370, 3–4.